SOLO LUPUS

Насыщенный запах еды блуждал по комнате в сопровождении всяческих звуков: хлопков открывающихся-закрывающихся дверок шкафчиков, звона посуды и столовых приборов, шипения масла на сковороде и шума старого водопровода. Шлепкам босых пяток по полу складно аккомпанировало девичье пение вполголоса. Уильям Мартинес, чей слух и обоняние невольно напряглись, помимо всего этого расслышал, как в замочной скважине соседской двери проворачивается ключ, и почуял вонь жженного там же лука и мяса, которая нескромно проникала в его комнату. Поначалу Уильям не мог сообразить, что происходит в его жилище в то время, как он сам еще не успел толком и глаза раскрыть. Однако понимание все же просочилось в его мутное сознание.

В висках застучало. В голове творился какой-то сумбур. Мысли беспорядочно блуждали внутри черепной коробки, но, вместе с тем, как будто и вовсе отсутствовали. Минувшая ночь оказалась слишком эмоционально тяжелой, чтобы наутро не оставить после себя последствий.

Мартинес с трудом поднялся с кровати и принялся лениво осматриваться в поисках своих штанов. Наспех набросив на кровать покрывало, он зашагал на так и манящий аромат еды, которая, в отличие от завтрака соседа из квартиры напротив, никем сожжена не была.

Сознание в прежде кажущейся чугунной голове Уильяма прояснилась в то самое мгновение, как перед его взором предстала Виктория МакИвен в одном белье и натянутой на голое тело футболке. Он был удивлен. Точнее сказать, просто ошарашен. Мартинес не рассчитывал, что после своего стремительного падения в глазах этой девушки минувшей ночью он еще увидит ее. К тому же, увидит вот такой: непринужденно стоящей у плиты с кухонной лопаткой в руках и бодренько напевающей что-то себе под нос.

– Привет, – тихо произнес Мартинес, подпирая плечом пожелтевший от времени тарахтящий холодильник.

Виктория обернулась на низкий мелодичный голос, что звучал сейчас хрипловато, и ее румяное лицо прояснилось широкой, буквально освещающей все пространство вокруг, улыбкой. Она явно пребывала в отличном настроении и всем видом это показывала.

– Привет, красавчик, – кокетливо бросила Виктория, помахав Уильяму лопаткой, которую тут же использовала по назначению: подцепив приготовленную яичницу-глазунью, она плюхнула ее на тарелку. – Я думала, мне придется тебя будить, ты так крепко спал.

Он задумчиво почесал затылок, взъерошивая волосы и отчего-то стыдливо отводя взгляд. Спалось ему действительно крепко, но уснули они с Викторией только под утро, что, очевидно, сказалось на нем одном. МакИвен, которая еще каких-то несколько часов назад выслушивала тайные откровения Мартинеса, проливала слезы жалости к нему и сопереживала страшному горю, не казалась усталой или чем-то озабоченной.

– Что такое? – Виктория отложила лопатку на край сковороды и сделала пару неуверенных шагов навстречу Уильяму. – Почему ты так смотришь? Да, наверное, я не должна была хозяйничать в твоем доме без спросу, но мне хотелось приготовить нам завтрак и вместе перекусить перед занятиями. Извини, если что не так, и...

– Что ты, mi querida, – Мартинес замотал головой, прерывая Викторию, – я просто... Признаться, я не ожидал, что ты все еще здесь.

Девушка в изумлении приоткрыла рот и, звучно его захлопнув, сложила руки на груди.

– В каком это смысле?

– Не в том, что ты подумала, – Уильям зажмурился, поражаясь собственной глупости. – Я имел в виду, после того, что я... То есть, что ты обо мне теперь знаешь.

Виктория расслабленно опустила напряженные плечи.

– И почему же я должна была уйти, чтобы избежать твоего общества? – вопрошала она.

Он нахмурился, внимательно вглядываясь в ее лицо, что, как ни высматривай, не таило в себе никакого скрытого недовольства или тому подобного. Виктория была искренна с ним. Как и всегда. Но Уильяму было невдомек, отчего она его не боится, ведь отныне ей известно, что он либо психически нездоров, либо же видит приближение чужой смерти и не может дать этому вразумительного объяснения. А тут даже не знаешь, что звучит хуже.

– Я... – Мартинес опустил голову, вновь мотая ею туда-сюда, – я не знаю.

– Подойди ко мне, пожалуйста, – Виктория протянула к Уильяму руки, и когда он оказался напротив, обвила ими его шею. – Не хмурься, – она чмокнула парня в губы и прижалась к его теплой груди. – Не хочу больше видеть на твоем лице такую обеспокоенность. Улыбнись мне.

Мартинес осторожно высвободился из объятий Виктории и опустился на один из двух стульев, что стояли у стола позади него.

– Все, что я говорил тебе этой ночью, звучит, как бред нездорового человека. И я повторюсь, если скажу, что пойму причину, по которой ты решишь от меня уйти.

– Ты меня совсем, совсем не слушал, – устало прикрывая глаза, пробормотала МакИвен и уперлась ладонями в стол, за который уселся Уильям. – Я сказала, что верю тебе. Верю в то, что происходит с тобой. И я искренне пытаюсь представить, как тебе приходится жить со всем этим, хочу выразить свое понимание, но... как это сделать, чтобы ты мне поверил? Просто скажи, как?

– Ты рядом, – Мартинес исподлобья взглянул на Викторию и невесомо коснулся костяшек ее пальцев. – Чего еще я смею просить?

– С этой минуты будь откровенен со мной, – потребовала она.

– В эту ночь я обнажил перед тобой не только тело, но и душу, – Уильям вдруг подорвался с места и неожиданно крепко обхватил Викторию за талию. – Никто не знает меня таким, каким знаешь меня ты, Виктория. И после смерти брата я едва ли мог вообразить, что хоть кому-то еще смогу доверять.

Она прерывисто вздохнула, прильнув ближе к Уильяму и вслушиваясь в его участившийся сердечный ритм. Упоминание Сэмюеля Мартинеса теперь отзывалось в Виктории чем-то необъяснимым. Может, все потому, что ей удалось вобрать в себя хотя бы крохотную частичку боли своего любимого? Она уповала на это.

– Расскажи мне о нем, – прошептала МакИвен, смело заглядывая в глаза Уильяма.

Он тепло улыбнулся, немного отстранившись.

– Сэмюель был мне братом, другом, родственной душой и центром Вселенной. Мы были неразлучны еще в материнской утробе и оставались неразлучными до самой его смерти, – Уильям умолк, словно раздумывал, стоит ли развивать свою мысль, но тут же продолжил. – Мне так его не хватает... Когда мне паршиво или нужен совет я... веду с ним воображаемый диалог, – признался он, невольно вспоминая, сколько раз за последнее время «разговоры» с братом выручали его. – Мне известно, что бы он ответил, как отреагировал, и я воспроизвожу у себя в голове все то, что Сэм бы мне сказал. В такие моменты мне хочется в действительности стать сумасшедшим, чтобы видеть его, чувствовать рядом с собой...

– Но ты не сумасшедший, – пробормотала Виктория. – Нормально то, что ты тоскуешь по нему.

– Наверное, – согласился Уильям. – Сэмюель был единственным, кто верил моим словам о видениях, и ни единого раза не сказал на этот счет ничего обидного, хотя мы часто не всерьез кололи друг друга словами и фразами...

– Извини, – прервала его МакИвен, – я все хотела спросить... Тебе известно, почему это происходит с тобой?

– Нет, – нахмурившись, отвечал Мартинес, – но в последнем нашем разговоре мать упоминала что-то о темных делах отца в прошлом, о его связи с каким-то культом, и... Я не знаю правды, Вики, не знаю, как все это связано со мной и связано ли вообще. Сэм тоже не понимал, что происходит в моей голове, но, тем не менее, не считал это каким-то отклонением, превращающим меня в изгоя. А вот родители... Они намеренно изолировали меня от общества, боясь за свою репутацию.

– Но... как? – Виктория выдвинула стул из-за стола и медленно присела, ошарашено хлопая глазами. – Как они могли так поступать с тобой?

Мартинес сел рядом. Ему было тяжело говорить о родителях с кем-то. Даже с Сэмюелем. Но когда-то нужно было вскрыть эти гигантские нарывы и позволить заживать оставленным после ранам.

– Я всегда был для них обузой.

– И неужели вас не сплотило общее горе?

Лицо Уильяма исказила горькая усмешка.

– Скорее, наоборот, – пояснил он. – Я всегда тянулся к родителям, но в тот период замкнулся в себе. И вместо того, чтобы оставить в покое, они добивали меня. Вымещали на мне все свои душевные тяготы, а я поначалу даже думал, что это нормально. Но потом... Я больше не смог этого выносить и просто сбежал. Собрал вещи, забрал документы из университета, прихватил наши с братом накопления и свалил. Не смог больше оставаться в Бостоне, где все напоминало о Сэме и моей самой большой оплошности, скрылся от беспрестанного гнёта отца и матери, что оправдывали все это дерьмо пустыми словами психотерапевтов. Черт, я возненавидел вообще все, что меня окружало. И вот, теперь я в Ред-Хиллс.

Виктория выдержала короткую паузу, отщипывая кожицу у ногтя, из-за чего на кутикуле образовалась кровавая ранка. Она поморщилась и засунула кончик пальца в рот, виновато воззрившись на Уильяма.

– Выходит, твой брат погиб из-за таких, как мой отец?

– Твой отец – всего лишь один из многих американцев, что не признают таких, как я, – поспорил Мартинес. – А убийцы Сэма были кончеными отморозками, – со злобой процедил он следом. – Как иначе объяснить их зверский поступок?

– И ты совсем на него не злишься? Ну, на моего папу.

Уильям кривовато улыбнулся, уцепившись за всплывшую в голове совсем недавнюю просьбу Виктории говорить ей исключительно правду.

– Злюсь. Немного... Все же, у меня имеется какое-никакое чувство собственного достоинства. Однако Боб – твой отец, и я не посмею приравнивать его к тем, кто отнял у меня брата.

– Мне все еще за него стыдно, – забывшись, МакИвен принялась ковырять снова закровившую ранку у ногтя.

– Тебе не о чем волноваться, mi querida, – заверил Викторию Мартинес, мягко коснувшись пальцами ее подбородка, – я не намерен разжигать конфликт с мистером МакИвеном.

Виктория содрогнулась от приятного прикосновения Уильяма и от звука его голоса, что произносил ее любимое «mi querida» с характерным акцентом. Она хотела сейчас забыться в его объятиях, как прошлой ночью, тонуть в его доводящих до исступления ласках, слышать сладкий шепот у своего уха... Но время было неподходящим.

Виктория верила в слова Мартинеса касательно своего отца. Она верила вообще во все, что он говорил, что думал и делал. МакИвен смотрела на Уильяма в этот миг с непоколебимой преданностью, готовая самоотверженно заслонить собою в ту минуту, когда хоть кто-то посмеет обидеть его, даже будь то ее родной отец. После того, как парень открылся ей, Виктория только убедилась в том, что беззаветно в него влюблена.

– У меня, конечно, нет близнеца, как нет даже братьев и сестер, включая кузенов, но, – Виктория судорожно смахнула слезу, выступившую в уголке глаза, – потеряв Эйприл, я могу представить, как тебе больно.

– Ты невероятная, – только и смог на это все сказать Уильям. Он не надеялся на понимание со стороны Виктории, ведь и сам с трудом мог себя понять, однако теперь низвергал на собственную голову всевозможные ругательства за то, что посмел усомниться в этом человеке.

– Я как раз-таки вполне обычная, – МакИвен скромно пожала плечами. – А ты был благословлен. Близнецы – это нечто необъяснимо прекрасное, как мне кажется.

– Было, – с грустью глядя в пол, поправил Викторию Мартинес. – Это было необъяснимо прекрасным.

Виктория коротко кивнула. Помолчав примерно с минуту, она взялась за безобидные вопросы.

– Вы с Сэмюелем всерьез родились совершенно одинаковыми? Я никогда не встречала близнецов. Это даже... как-то... пугает.

Уильям со скрежетом отодвинул стул, поднялся на ноги и сделал пару размашистых шагов к прихожей, где на одном из крючков для верхней одежды висела его куртка. Быстро порывшись во внутреннем кармане, он выудил оттуда кошелек.

– Это мы с Сэмюелем в свой семнадцатый день рождения, – Мартинес протянул Виктории фотографию, которую всегда хранил в своем портмоне.

Она приблизила снимок впритык к своему лицу, тщательно рассматривая изображенных на нем парней. И как бы Виктория ни пыталась понять кто есть кто на фотографии, у нее не вышло.

– Вы же и впрямь как две капли! – воскликнула она с восторгом. – Поверить не могу!

– Точно, – буркнул Уильям. – Неотличимые снаружи – кардинально разные внутри. Это о нас.

– И кто из этих двоих очаровашек Уильям? – Виктория широко улыбнулась, виляя пальчиком между братьями на снимке.

– Я справа, – Мартинес тоже не сдержал улыбки, появившейся вместе с воспоминанием того дня, когда была сделана фотография в руках МакИвен.

– Как вас различали родители? – поражалась она, не в силах оторвать взгляд от этого излучающего любовь и теплоту снимка.

– На самом деле, в жизни мы вели себя по-разному. Сэмюель был резок, точно всегда на взводе, но неизменно улыбался, в отличие от меня. Он был, скажем так, бунтарем. Носил длинные волосы, продырявил ухо в шестнадцать, набил татуировку, дымил, как паровоз и забивал на учебу и любые установленные рамки. Но родители как будто только поощряли такие его заскоки. Сэма бессмысленно было ругать, отчитывать или угрожать ему.

– А ты разве не бунтарь? – в удивлении вскинула бровь МакИвен.

– Вовсе нет, – усмехнулся Уильям. – Но и Сэм не был таким безнадежным, как могло показаться. Он был добрым внутри. Просто мало кто мог удостоиться его искреннего расположения. Куча друзей и девчонок постоянно вились вокруг балагура и весельчака Сэмюеля Мартинеса, но по-настоящему близок он не был, пожалуй, ни с кем, кроме меня. А я... Я подвел его.

Виктория категорично затрясла головой, заскользив ладонью по щеке Уильяма.

– Это неправда. Зачем ты так к себе жесток?

– Я справедлив к себе, Виктория. Только и всего.

– Никакой справедливостью здесь не пахнет, Мартинес, – рассердилась она, невольно отступив от него. – Мне не просто больно смотреть, как ты уничтожаешь себя подобными мыслями и словами, мне это невыносимо! Хватит себя ненавидеть!

– Тише-тише, – Уильям притянул Викторию обратно к себе, запутавшись пальцами в ее волосах. – Как же раскричалась, моя бойкая девчонка, – пробормотал он, и его губы дрогнули в улыбке.

МакИвен мгновенно растаяла от ощутимой теплоты его рук. Может, она все еще злилась где-то внутри себя, но уже не позволяла этому чувству вырываться наружу.

– Мне было хорошо с тобой этой ночью, – призналась Виктория, уткнувшись Уильяму в шею. – Ты открылся для меня с другой стороны. И речь не только о том, что ты рассказал, наконец, о себе.

– Мне хочется верить, что я ничем тебя не обидел. Может, я был в чем-то несдержан или...

– Мне понравилась твоя несдержанность, – перебивая Мартинеса, лукаво улыбнулась она. – Разве это было неясно?

– Кажется, что-то такое припоминается... – он изобразил наигранную задумчивость на своем лице, подавляя смешок.

– Просто скажи, что тебе тоже было со мной хорошо и не паясничай, – обиженно пробурчала Виктория.

– Это слишком просто, – возразил Уильям. – Я находился в непроглядной тьме до встречи с тобой. Просто существовал и переполнялся ненавистью. А теперь мне хочется жить. По-настоящему жить, понимаешь? Разве уместно сказать, что мне с тобой всего лишь просто «хорошо»?

МакИвен потянулась к его губам, стремительно срывая с них поцелуй.

– Ты реабилитировался, хитрюга, – щелкнув парня по носу, хихикнула она. – Ой, да мы же весь завтрак за разговорами проворонили! – Виктория метнулась к плите, у которой мирно остывала яичница в тарелке.

– Я очень признателен за твои старания, но обычно с завтраком у меня не самые лучшие отношения, – поджал губы Мартинес. – Я лучше пока схожу в душ. Негоже опаздывать к Бергману.

– Как пожелаешь, – пробубнила МакИвен, с аппетитом принимаясь за яичницу. – Только недолго.

– Конечно, – он с нежностью взглянул на оголодавшую Викторию, увлекшуюся завтраком, и потопал в ванную.

Потоки горячей воды расслабляли тело Мартинеса. Он закрывал глаза, упираясь ладонью в кафельную стену, и в эту секунду не думал совершенно ни о чем. Это оказалось приятным. Отсутствие всяких мыслей в голове, необъяснимая легкость в груди и избавление от щемящей в боли в области сердца. Лишь одно волнующее чувство завладело Уильямом, целиком и полностью накрывая его всего теплыми пульсирующими волнами. И из-за навалившегося внезапно головокружения он еще сильнее вдавил ладонь в холодный кафель, всем телом на него опираясь.

Однако недолго парень наслаждался таким редким ощущением полной беспечности. Воспоминания минувшей ночи без сомнений были приятными, и Мартинес с удовольствием впускал в голову моменты близости с Викторией. Но то, что случилось после однозначно не вызывало никаких положительных эмоций. Уильям жалел, что взвалил на девушку здоровенную кучу своих проблем. Кроме того, он поделился с нею самым сокровенным, упомянув о видениях, и до сих пор не понимал, как она смогла так запросто поверить ему и при этом смотреть на него в точности так же, как и до приобретения этого сомнительного знания. Мартинесу казалось, Виктория еще не до конца осознает, во что на самом деле вляпалась, приняв его странности.

Дрожащими пальцами схватившись за проржавелый вентиль крана, Уильям провернул его до упора в противоположном направлении, и в спину ударили ледяные струи воды, заставляющие кожу покрыться плотным слоем мурашек, а его самого мелко-мелко задрожать. Он стойко подавил в себе желание вскрикнуть от резкой смены температуры, крепко стиснув зубы. И лишь когда удалось изгнать тяжелые мысли, Мартинес прекратил издевательства над своим телом – вода вновь становилась горячей, позволяя мышцам облегченно расслабиться.

Несмотря на желание впитывать однообразный шум воды и снова дочиста опустошить голову, Уильям решительно потянулся к крану. Но как только он коснулся вентиля, не успев выключить воду, то в удивлении заморгал: на его спину легли маленькие холодные ладони.

– Виктория?! Что ты де...

МакИвен с грохотом захлопнула ветхую дверцу душевой кабины и, накрыв рот парня своей ладонью, сбивчиво забормотала:

– Хватит болтать... Ты что, хочешь опоздать к Бергману? – не дожидаясь какой-либо ответной реакции, Виктория смело пригвоздила собой потрясенного Уильяма к кафельной стенке и впилась в его губы жадным поцелуем.

Теперь Мартинес больше не мог хоть что-то произнести. Он с сумасшедшим неистовством целовал Викторию в ответ, почти не ощущая, как напористо хлещет по лицам уже их обоих вода из душа. Их обнаженные мокрые тела неизбежно соприкасались в этом тесном пространстве, и это до безумия кружило им головы. Но хотелось стать ближе – так близко, как только возможно. Как доступно лишь немногим.

Духовная связь, что установилась между ними в момент откровений Уильяма, переплеталась с телесной, и это вызывало восторг в сердцах двух влюбленных. Теперь, когда не оставалось ни тайн, ни осторожности или стеснения, они отчаянно поддавались необузданному желанию и забывались в объятиях друг друга.

На лекцию Эдмунда Бергмана молодые люди явились с большим опозданием. Они буквально неслись по ступенькам, то и дело посмеиваясь и поскальзываясь на недавно вымытом полу, хоть уже и не было никакого смысла так спешить. Уильям тащил за собой выбившуюся из сил Викторию, но резко остановился не у дверей лекционного помещения, а чуть поодаль от них, чего МакИвен не ожидала и больно врезалась в его спину.

– Ай! – негромко вскрикнула она, хватаясь за лоб и агрессивно потирая слегка ушибленное место ладонью. – Боже, – устремив глаза туда, куда уже вовсю глядел Мартинес, ахнула Виктория, – что здесь случилось?

Уильям снова схватил возлюбленную за руку и осторожно зашагал вместе с нею к дверям аудитории, где толпились студены и, что интересно, офицеры полиции.

– Дженна! – Виктория махнула рукой черноволосой девушке в компании студентов.

– Привет, Виктория, – с улыбкой поприветствовала ее Дженна, разглядывая стоящего рядом Мартинеса с нескрываемым интересом.

– Э-э-мм... – Виктория подошла к знакомой чуть ли не впритык и заговорила тише. – Что произошло? Почему здесь... снова копы?

– Проснись, МакИвен, – хмыкнул здоровяк Джейсон Спенсер, щелкнув пальцами у лица Виктории. – Бергмана повязали.

– Бергмана? – с недоверием выпалил Уильям. – На каком основании произошло задержание?

– У него нашли фотографии Эйприл Моррисон, где она... совсем без одежды, – с сожалением глядя на Викторию, объяснила Дженна.

– А лежали эти фотки, между прочим, в реферате нашего уродца Нельсона, – добавил шатен Джейсон, набросив свою лапищу на плечи Дженны. – Его тоже приняли до выяснения обстоятельств.

– Думаю, на старика теперь повесят убийство, – предположил прежде отмалчивающийся Коди Финниган, сосед Спенсера по комнате в общежитии. – Доказательства неопровержимы. Полиции остается только выяснить все обстоятельства.

Виктория помотала головой, непонимающе глядя на всех одногруппников поочередно.

– Что значит «совсем без одежды»? – прошептала она.

– Не тупи ты, МакИвен! – закатил глаза Спенсер. – Без одежды – значит в чем мать родила.

– Это похоже на бред, – ошарашено выдавила она. – У Эйприл не могло быть таких фото. Она бы никогда не согласилась на... на подобное.

– Тем не менее, такие фото есть, – равнодушно пожала плечами Дженна.

Глаза Виктории неумолимо наполнялись слезами, и она с трудом могла их сдерживать.

– Как можно так гнусно осквернять память погибшего человека?! – закричала МакИвен, и слезы все-таки покатились по ее раскрасневшимся щекам.

– Виктория, – Уильям склонился к девушке, сомкнув пальцы на ее запястье. – Успокойся, хорошо?

– Отпусти! – она вырвалась из его некрепкой хватки, мимолетом утирая лицо. – Ты тоже веришь в эту низость? Веришь им, а не мне? – МакИвен выбросила руку в сторону опешивших студентов.

– У-у-у... – сочувствующе глядя на Мартинеса, протянул Джейсон, следом присвистнув и покосившись на Викторию, – кажись, ты попал, чувак...

– Чего ты так завелась? – нахмурился Коди, выступив вперед. – Можно подумать, Эйприл стала бы делиться с тобой тем, что позирует Бергману голышом ради «отлично» за итоговый экзамену по латыни.

– ЗАТКНИСЬ! – сквозь слезы прогремела Виктория и с силой толкнула Коди в грудь. – Не смей так говорить об Эйприл!

– Виктория! – в очередной попытке усмирить возлюбленную, воскликнул Уильям.

– Слышь, Мартинес! – нервно поправляя на себе толстовку, злобно процедил Коди, стреляя глазами в направление быстро удаляющейся Виктории. – Приструни свою больную подружку!

– Да заткнись ты, правда что, – одернул друга Джейсон, многозначительно взглянув на Уильяма, что уже насупился и невольно сжимал руки в кулаки. Спенсер выставил перед собой раскрытые ладони и снисходительно улыбнулся. – Все нормально, чувак. Не обращай внимания на этого придурка.

Мартинес ничего не сказал, смерив парней тяжелым взглядом, и поспешил вдогонку Виктории.

– Вики, подожди! – он обхватил ее плечи в попытке развернуть к себе.

– Нет, Уильям! – в гневе громко топнув каблуком, выкрикнула Виктория и резко оттолкнула его. – Я не собираюсь ждать. Ты слышал, что они сказали?

– Черт, с каких пор ты слушаешь бредни безмозглых зевак, ничего не знающих об этом деле?

– Пусть они подавятся желчью! Но я сейчас не об этом, – раздраженно бросила МакИвен. – Нельсон.  Эти проклятые снимки лежали в его реферате.

– Ты опять хочешь сказать, что...

– Ты не слушал меня во время первого допроса, так услышь хотя бы сейчас, Уильям! Питер. Нельсон. Гребаный. Извращенец! И гнусные фотографии беззащитной девушки – вполне в его духе. Он надругался над Эйприл, а затем убил ее и оставил себе снимки в качестве трофея! Теперь же Питер решил повесить все на ни в чем неповинного профессора! Ну почему, почему это ясно только мне? – разочарованный взгляд Виктории медленно заволокла прозрачная пелена слез.

– Вики... – Уильям предпринял еще одну попытку остановить ее, но МакИвен вновь вырвалась. Она торопливо приближалась к офицеру полиции, что с каменным лицом стоял у массивной колонны.

– Офицер! – окликнула мужчину Виктория. – Простите, – подойдя к нему, она перевела дыхание и затараторила. – Я Виктория МакИвен, подруга Эйприл Моррисон. Мы с поисковым отрядом «Ред-Хелп» нашли ее тело в лесу.

– Соболезную, мисс, – без энтузиазма отозвался офицер.

– Я хочу дать показания, – сказала она. – Насчет Питера Нельсона. Я уже говорила полиции, что...

– Перестань, – с силой сжав руку Виктории, шикнул Уильям и перевел взгляд на офицера полиции. – Прошу прощения, сэр, мы уже уходим, – он настойчиво потащил ее в сторону.

– Позвольте мне взглянуть на те фотографии, офицер, – взмолилась МакИвен, уже и не пытаясь сбросить с себя руку Мартинеса. – Эйприл была моей подругой, и я...

– Обнаруженные в личных вещах профессора Бергмана фотографии погибшей являются уликами, мисс МакИвен.

– Они... они и вправду эротического содержания?

– Maldita sea... – выдохнул Уильям, обессилено зажмуриваясь.

– Ни к чему вам совать нос в это дело, милая леди, – предостерегающе изрек офицер, поскребывая щетинистый подбородок. – Ступайте на занятия.

– Пойдем, прошу тебя, – настаивал Уильям.

– Я не уйду, пока не увижу фотографии своими глазами, – не унималась Виктория. – Должна быть зацепка! Нельсон мог как-то выдать себя на снимках!

Но все слова Виктории пролетели мимо ушей офицера, который сосредоточил свой взгляд на открывшейся двери лекционного зала, откуда словно в пугающе замедленной съемке двигалась процессия из нескольких представителей закона, окруживших виновника отмены занятия по латыни.

Поднеся дрожащие пальцы к губам, Виктория наблюдала за профессором Бергманом, чей растерянный и испуганный взгляд так и метался по сторонам, будто выискивая ту самую зацепку, что станет незримым ключом к наручникам, сковавшим его руки за спиной. Обычно аккуратно зачесанные остатки волос вокруг облысевшей макушки Эдмунда несобранными серыми клочьями торчали в разные стороны, а правый край ворота накрахмаленной светло-голубой рубашки неказисто покосился, словно владелец отчаянно пытался избавиться от удушья. Весь вид профессора кричал о том, что с ним произошло нечто, напрочь выбившее его из колеи. Он бормотал что-то неразличимое себе под нос, и голос его усиливался с каждым словом.

– Это... Возмутительно... Я уважаемый человек, заслуженный деятель нау... Я НЕ ИМЕЮ К ЭТОМУ НИКАКОГО ОТНОШЕНИЯ! – издал он полный отчаяния вопль.

– Посмотрим, как он заговорит на следствии, – хмыкнул Коди Финниган, уже оказавшийся за спинами МакИвен и Мартинеса.

– Fiat justitia ruat caelum, – во всеуслышание пробасил Джейсон Спенсер, также ошивающийся где-то неподалеку.

– Заткнись ты, Джейсон, – осадила его Дженна, оттаскивая парня за локоть подальше от столпотворения.

Лишь Питер Нельсон, покорно шествующий под присмотром полицейских, оставался невозмутимым. Парнишка задумчиво смотрел себе под ноги, словно оценивал качество выкладки кафельного напольного покрытия и ни о чем не помышлял. На его лице не было ни волнения, ни страха. Казалось, в этот раз все идет точно по его плану.

– Бергман здесь не причем, – уверенно прошептала Виктория, обращаясь к Мартинесу. – Это все Нельсон. Всегда был.

Уильям безмолвно наблюдал за шествием главного подозреваемого в деле об убийстве Эйприл Моррисон в окружении представителей закона. Он мог бы согласиться с Викторией, ведь как ни взгляни, пожилой уважаемый профессор – действительно менее подозрительная персона, нежели местный извращенец-вуайерист.

Но все же внутреннее чутье подсказывало Уильяму: что-то здесь не так. Мысленно вернувшись к событиям вечера, когда бесследно пропала подруга Виктории, он судорожно пытался зацепиться хоть за что-нибудь, что помогло бы ему вспомнить, как он сам вернулся домой в тот день. Но все, что приходило на ум – это мутная фиолетовая дымка, что толстым слоем застилала реальность.

Насилу покончив с неприятными размышлениями, Уильям крепко сжал ладонь Виктории. Теперь он надеялся лишь на то, что Эйприл Моррисон отмщена и не льет с небес слезы о своей жизни, которую унес вовсе не тот, кого в этом обвинили.