SOLO LUPUS

Зима по-хозяйски обосновалась в Ред-Хиллс, накрыв улицы белыми снегами и заполнив воздух жгучим морозом. Если бы на городок можно было взглянуть с высоты птичьего полета, то увиденное напомнило бы муравейник, где копошатся сотни и тысячи трудолюбивых насекомых, желающих поскорее украсить дома перед предстоящими праздниками, да еще и посоревноваться в богатстве и обилии с соседями.

Уильям Мартинес не слишком разделял возбуждение горожан, ведь его голова была забита совершенно иным. В понедельник он проснулся спозаранку, однако даже не потрудился раздвинуть шторы, чтобы впустить в помещение хоть немного зимнего солнца. Полумрак слегка остужал жар споров, которые разгорались в его собственном сознании. То и дело взъерошивая еще влажную после душа шевелюру, Уильям метался по комнате в поисках нужных вещей и репетировал воображаемый диалог с Викторией МакИвен.

Не было и секунды в прошедших двух днях, чтобы он не думал о ней, прокручивая в памяти каждое мгновение их неожиданного сближения, а также того, что случилось после. Мартинес, словно дотошный ученый, скрупулезно повторял все, что сказал и сделал, дабы восстановить цепочку событий и понять, что именно пошло не так. Вывод ему пришлось сделать неутешительный: дав Виктории уйти, он повел себя как последний кретин, да еще и не смог объясниться, лишь промямлив что-то невнятное ей в след. Сейчас Уильям корил себя за то, что нужные слова пришли к нему гораздо позже того момента, когда были так необходимы.

Теперь Мартинес был полон решимости объясниться с Викторией – пусть поздно, но все же лучше, чем никогда. Слишком уж остро им ощущалось ее отсутствие. По десятку раз на дню он ловил себя на том, что ждет ее звонка или обыкновенного незатейливого сообщения, но тут же был вынужден возвращать себя в реальность, где этому не произойти. И ему категорически не нравилась эта реальность.

Уильям с ноющей тоской вспоминал чистый голос Виктории, ее нежное пение и улыбку. Тогда он начинал понимать, что непроизвольно пристрастился к присутствию Виктории, но воспринимал его как должное, и это виделось ему отвратительным. Ведь он – проблемный сгусток мрака, у которого даже с головой не все в порядке, и кончика ее мизинца не достоин.

Невзирая на все эти рассуждения, Мартинес не желал ничего, кроме ее прощения. Решительно отбросив мысль о том, чтобы извиниться по телефону, он задался целью поговорить с Викторией с глазу на глаз в университете. Уильям хотел искренне признаться в том, как сильно ему не хватает ее рядом и как дорога ему их дружба. Как много Виктория ненароком сделала для того, чтобы Мартинес перестал чувствовать себя чужаком в Ред-Хиллс. Репетируя свою извинительную речь, он вдруг зацепился за слово «дружба» в ней и медленно осел на краешек кровати, сжав в руках простую черную футболку, которую собирался надеть.

Задержавшись глазами на хлопковой ткани, Уильям задумался. Отчего он не замечал Викторию раньше, когда она была на расстоянии вытянутой руки? Как так вышло, что Мартинес только в прошедшую пятницу впервые увидел, насколько она красива и чиста?

Он вновь вспомнил ее поцелуй, и его тело немедленно отреагировало, заставив кровь ощутимо пульсировать в висках. Тонкий запах, похожий на то, как пахнет сахарная вата, стал почти осязаем для Уильяма. Так пахнет праздник, счастье, взрыв восторженных, искренних, почти детских чувств. Так пахнет и Виктория МакИвен.

Мартинес беспомощно застонал, отбросив в сторону одежду и спрятав лицо в руках. Что с ним сделала эта девчонка? Почему теперь он мучается от таких странных, почти болезненных чувств? Понятно было только одно: Уильям нуждался в Виктории и, несмотря на бесконечные жизненные неурядицы, все еще мог и хотел испытывать чувства. Это однозначно делало его лучше. Впервые за несколько лет Мартинес почувствовал свое, казалось, окаменевшее в груди сердце, и сейчас оно хотело биться, а не просто безропотно выполнять свои функции в его организме. Но то, что привнесло бы в жизнь Уильяма благо, могло сказаться на Виктории иначе. Он боялся вовлекать ее в свою мрачную судьбу.

– Ты нам квартиру спалить решил?!

Мартинес вздрогнул и, потянув носом воздух, вскочил с кровати. В квартире ощутимо пахло гарью. Бросившись к плите, он схватил турку с кофе и снял ее с нагретой донельзя конфорки.

– Чертов идиот! – ругнулся Уильям, досадливо оглядывая подгоревший кофе.

– Ты обычно не бываешь таким рассеянным, – заметил Сэмюель.

– Да уж, – недовольно буркнул Мартинес, со вздохом падая на кухонный стул. – Голова идет кругом.

– Кажется, я догадываюсь, кто тебе ее вскружил.

Уильям кивнул. От Сэмюеля бесполезно было что-либо скрывать. Парень мог раскусить Мартинеса в считанные секунды.

– И что думаешь? – спросил Сэм.

– Я запутался, – отозвался Уильям. – Не могу решить, как быть: послушать свое сердце или подключить голову.

– Сердце, конечно! – не раздумывая, хмыкнул Сэмюель. – Только не говори, что ты проворонил утренний кофе из-за вычисления формулы идеальных отношений. Ну, помнишь, как в «Мальчишнике в Вегасе» толстяк пытался сорвать большой куш? Вокруг него математические формулы кружили от напряга.

Мартинес нахмурился.

– Допустим. И к чему ты клонишь?

– К тому, что тут и думать нечего. Просто сделай ее своей, чувак. Она же совсем не против.

– Звучит эгоистично, – поморщился Уильям.

– Ну вот, ты опять подключил голову, – фыркнул Сэм. – А я тебе что сказал? Сердце свое слушай!

Мартинесу нечего было возразить. Снова ему придется признать, что Сэмюель прав. Может, для начала стоит просто поговорить с Викторией, а дальше будь, что будет? Остановившись на этой мысли, парень взял себя в руки и, быстро одевшись, в полной решимости отправился в «Хай-Хоупс».

Остановившись у лекционного помещения, где преподавал Эдмунд Бергман, Уильям заприметил на большой двойной двери из рыжего дерева примечательную записку-объявление. На приклеенном скотчем желтом листике сообщалось, что занятия профессора Бергмана отменяются на этой и следующей неделе ввиду болезни преподавателя. Тихо выругавшись, Мартинес облокотился о стену, размышляя о том, где ему теперь искать Викторию и стоит ли вообще это делать. Возможно, он был единственным, кто не знал об отмене занятия. Впрочем, как всегда.

Тем временем Виктория МакИвен пряталась от людских глаз, присев на небольшую непроходную лесенку, полюбившуюся своим укромным расположением еще с первого курса. Здесь они с Эйприл Моррисон сверяли домашнюю работу, перекусывали местной выпечкой, да и просто болтали о том о сем. Все вокруг напоминало Виктории о подруге: испорченная давеча апельсиновым соком диванная подушка в гостиной дома МакИвен, рубашка Эйприл, так и висящая в шкафу Виктории после их последней совместной ночевки, кофейня «Дабл Капс», завсегдатаями которой они с Моррисон являлись, весь университет «Хай-Хоупс» и эта лесенка с закутком... МакИвен до рези в груди не доставало подруги. После ее исчезновения она осталась одна.

Теперь совсем одна.

Тоска по Эйприл сменялась праведным гневом и обострившимся желанием найти ее во что бы то ни стало, когда рядом был Уильям Мартинес – такой независимый, спокойный, сильный и уверенный в своих действиях. Теперь же стремление Виктории до победного пытаться не сойти с дистанции в поисках ответов на вопросы о случившемся с Эйприл бесследно исчезло: без Уильяма МакИвен тоже стало пусто.

Все сегодняшнее утро она только и мечтала о том, чтобы не выходить за порог собственного дома, а лучше и вовсе не показывать носа из-под одеяла, оставаясь в кровати еще на пару суток. Виктории думалось, что все ее однокурсники, да что там, каждый прохожий знает о том, как она оконфузилась перед Мартинесом. Слезы обиды неумолимо подступали к горлу несколько дней подряд, стоило ей вспомнить о случившемся. Но Виктория понимала, что обижаться и злиться ей нужно только на себя.

Стены учебного заведения наполнились монотонным шумом из разных голосов, что говорило об окончании последней лекции. Теперь Викторию ожидало семинарское занятие по литературе Франции, к которому она совсем не подготовилась. Решив, что перед смертью не надышишься, МакИвен неохотно поднялась со ступеньки. Она заткнула уши наушниками, дабы заиметь спутника хотя бы в лице Криса Мартина, который в своей песне говорил о том, что хочет вернуть все, как было раньше. И Виктория была с ним солидарна.

Стараясь не обращать внимания на постепенно затягивающую ее толпу студентов, которые раздражали своими улыбками и беспечностью, МакИвен неспешно шествовала к нужной аудитории, уже не пытаясь восстановить в памяти названия французских книг. Спокойная мелодия, играющая в ее ушах на полную громкость, сделала свое дело: Виктория абстрагировалась и представила себя той единственной частью огромного мира, что имеет сейчас хоть какое-то значение. Поток людей, казалось, ускорился втрое и был лишь мелькающим фоном, декорацией, позволяющей девушке забыться. Виктории нужно было всего пять минут и девять секунд – столько длилась песня «The Scientist», и этого вполне хватило бы для того, чтобы сделать перерыв в терзающих ее думах.

Лицо МакИвен осветила легкая улыбка, взгляд почти расфокусировался, а еще через секунду она была готова уйти в себя настолько, что могла совсем отделиться от окружающего мира. Но в этот момент кто-то позади Виктории бережно коснулся ее плеч.

Она остановилась и, как в замедленной съемке, обернулась на сто восемьдесят градусов, отчего образ Уильяма Мартинеса, возникшего перед ней, на секунду даже показался нереальным. И все же Виктория быстро пришла в себя, ведь парень отчаянно пытался ей что-то сказать, а она его не слышала.

Словно пробудившись от пронзительного звона надоедливого будильника, МакИвен быстро освободила одно ухо от наушника, и ее музыкальное уединение на этом было окончено.

– Прости, я, кажется, задумалась, – усиленно пряча глаза, пробормотала она. – Я могу чем-то помочь?

– Можешь, – кивнул запыхавшийся от быстрого шага Уильям, тоже страшась вновь заглянуть в зеленые глаза Виктории и попасть под их безумную магию. – Помоги мне, пожалуйста: прости меня.

– Что? – приведенная в замешательство, Виктория вытащила из уха и второй наушник.

– Прости, что отпустил тебя тогда, – нервно заламывая пальцы рук, выпалил Мартинес. Заранее заготовленная им речь пала крахом. Он как будто разучился строить даже элементарные предложения.

– Все в порядке, Уильям, – стараясь держать самообладание, успокаивающе проговорила Виктория, тем временем мечтая поскорее сбежать отсюда. – Это я должна извиняться, что неправильно тебя поняла, – она почувствовала, как глаза снова предательски защипало, так что просто уставилась в пол.

– Не стоит.

– У меня скоро начнется занятие, мне пора.

Чувствуя прилив новой волны стыда и боясь разрыдаться подобно маленькой девочке, Виктория сорвалась с места. Однако Уильям успел поймать девушку, сжав пальцами рукав ее шерстяного кардигана.

– Нет, постой!

– Что тебе нужно, Уильям? – обессилено запричитала Виктория. – Я уже сказала, что не обижена. Так отпусти меня. Пожалуйста... – на грани отчаяния умоляла она, сознавая, что теперь слез уже не избежать.

– Ты не понимаешь, – выдал Мартинес, насупившись так, что по медицинской шкале боли его лицо походило на картинку под цифрой пять.

– Так объясни же мне.

Хотел бы он, чтобы объяснение было простым и не влекущим за собой отвращение и страх любого здравомыслящего человека. Но вместо этого за душой Уильяма существовали лишь темные тайны, что были похоронены глубоко под землей. А он не намеревался их воскрешать и знакомить с Викторией.

Мир для Уильяма в эту секунду как будто поделился надвое: с одной стороны – душистый туман сладкой ваты, что щекотал ноздри, вызывая легкий дурман, и облачка пышных светлых волос. С другой – влажный воздух ночного леса и одетое лишь в мокрые листья хладное тело Эйприл Моррисон. Калейдоскоп всех былых видений, что нависали над Мартинесом беспросветной черной тучей, в сумасшедшем темпе крутился перед глазами, но лишь одно изображение улыбающегося милого лица не пропадало. Оно задерживалось, словно вшитое в веки молодого мужчины.

– Ты нужна мне, – выпалил Уильям и, несильно схватив Викторию за грудки, притянул к себе. Он допускал, что вот-вот совершит ошибку, но чувства сломили его: они были сильнее.

– Не говори так, – она уже не прятала слез, а на деле таяла в руках Мартинеса и ненавидела себя за это. – Что ты имеешь в виду?

– Черт, я и сам не знаю, – прошептал он и, выпустив одежду Виктории из рук, обхватил обеими руками ее лицо и стремительно вовлек в жгучий, полный самых смешанных эмоций поцелуй.

Ноги Уильяма сделались ватными. Он вмиг забыл, казалось, даже свое имя и не представлял, как сильно ему хотелось вновь коснуться ее губ. Теперь Мартинес знал, какой сногсшибательный эффект могут принести те чувства, что, как он раньше думал, вызывают лишь боль. Уильям вновь и вновь терзал заалевшие уста Виктории, словно пытался рассказать этим поцелуем обо всем, что таит внутри себя.

Разум МакИвен в этот момент был абсолютно чист: окружающие ее люди как будто совсем исчезли, а мир кружился подобно центрифуге, и они с Уильямом оставались в этом безумии только вдвоем. Виктория не хотела отстраняться от Мартинеса, не хотела вновь возвращаться в реальный мир, ведь там может выясниться, что он больше не станет ее целовать.

– Фу-у-у, – по щелчку пальцев вырывая Викторию и Уильяма из сладострастного томления, протянул здоровенный однокурсник Джейсон Спенсер, боком огибая забывшую о приличиях парочку. – Снимите номер!

Никак не реагируя на едкий комментарий, Мартинес наклонился к Виктории и прижался к ее лбу своим. Неровно дыша, она только покусывала нижнюю губу и заворожено смотрела ему в глаза, ожидая дальнейших действий.

– Давай сбежим отсюда? – горячо прошептал Уильям, несмело оглаживая ладонями плечи Виктории, которая, точно зачарованная факиром змейка, пошла бы сейчас за ним хоть на край света.

– Давай, – глухо откликнулась девушка, и тогда они принялись проталкиваться сквозь толпу студентов, спешащих на занятия, что казались теперь такими далекими и бессмысленными для этих двоих.

Прижавшись костлявым боком к толстой колонне и высунув из-за нее один лишь длинный крючковатый нос, на котором кривовато сидели очки в темной роговой оправе, Питер Нельсон остервенело кусал ноготь на большом пальце. Он выглядел обеспокоенным. Внимательно наблюдая за тем, как Виктория МакИвен заливисто смеется, хватаясь за руку Уильяма Мартинеса, Питер наполнялся еще большим негодованием.

Этот парень ему не нравился. Совсем. Что можно от него ожидать? Нельсон пока не знал, но зато ему было хорошо известно, на что способны такие темные лошадки, как этот Уильям. Беспрерывно выстраивая в голове сомнительные предположения, Питер пристально смотрел за молодыми людьми, пока те не исчезли из поля его зрения.

***

Еще три недели назад Виктория МакИвен и помыслить не могла, что самые тайные желания ее сердца сбудутся. Но все же, это случилось, и реальность оказалась намного прекраснее любых грез.

Казалось, в служебном помещении музыкального магазина «Меломан» возникли перебои с электроэнергией, потому как в воздухе буквально искрило. В торговом зале царила тьма, и лишь в той самой каморке, где сосредоточилось и с каждой секундой только усиливалось напряжение, неярко горела лампа и светились растянутые по стенам гирлянды.

Уютно устроившись в объятиях своего возлюбленного, Виктория МакИвен теряла голову. Стоит заметить, это случалось с ней всякий раз, как теплые мужские руки касались ее щек, шеи, волос; как мягкие, но настойчивые губы овладевали ее губами и оставляли на бледной коже влажные поцелуи; и когда пристальный взгляд темно-карих глаз встречался со взглядом наивных зеленых... Девушке часто думалось, что все это творится не с ней. Может, она погрузилась в какой-то невероятно приятный сон, что все никак не заканчивался?

Виктория всем своим хрупким тельцем льнула к неконтролируемо вздымающейся от тяжести дыхания груди Уильяма Мартинеса. Ее руки то с силой сжимали его плечи, то скользили по гладкому лицу. Поцелуи, которыми они уже долгое время одаривали друг друга, вдруг становились глубже, наполняясь страстью, но затем понемногу обретали прежнюю невинность и нежность.

Сердце девушки, готовое вот-вот вырваться из груди, отчаянно билось. Она вся наполнялась желанием: нестерпимым, почти болезненным, и оттого теснее жалась к Уильяму. Ее ладони в очередной раз обвили шею парня, а пальцы сначала замерли у ворота его черной футболки с символикой музыкальной группы «Metallica», а потом стали пробираться к моментально покрывшейся мурашками коже.

Уильям вздрогнул, как только руки Виктории легли на его спину под тканью футболки. Бережно обхватив пальцами девичьи запястья, он приложил их к своим губам, прикрывая глаза от наслаждения ощущать мягкость кожи.

– Уже очень поздно, – с легкой хрипотцой в голосе из-за долгого молчания произнес Мартинес. – Отец будет о тебе волноваться.

Виктория разочарованно выдохнула, с трудом отрываясь от теплого тела. Она растерянно вглядывалась в лицо Уильяма и задерживала глаза на его губах, что обладали каким-то необъяснимым магнетизмом, который вынуждал ее чуть ли не стонать от желания приникнуть к ним в новом поцелуе.

– Я предупредила его, что сегодня вернусь попозже, – уже намереваясь продолжить ласки, пробормотала МакИвен. – Да и не стоит ему переживать, ведь я в надежных руках, – она задрожала от нетерпения и потянулась к губам Уильяма.

Он взял лицо Виктории в ладони и вновь отстранился. Огладив раскрасневшиеся веснушчатые щеки, Мартинес коснулся большими пальцами ее губ, припухших от длительных поцелуев, и просиял улыбкой.

– Что? – девушка нахмурилась, все еще не вернув себе способность дышать размеренно. – Чего ты так улыбаешься?

– Ты сейчас такая красивая... – благоговейным шепотом сказал он, и его пальцы стали мучительно медленно проходиться по ее губам. – Просто с ума сойти.

Еще недавно Виктория и представить не могла, что Уильям когда-нибудь станет так смотреть на нее, открыто говорить о своей симпатии и бесстрашно вовлекать в свои объятия. Черт, и это оказалось так волнующе!

Девушка плавно запустила пальцы в густые темные волосы Уильяма и притянула его ближе к себе.

– Нам бы держать себя в руках... – вновь зашептал он и вместо того, чтобы прижаться к Виктории с поцелуем, что был ей сейчас так необходим, невесомо коснулся кончика ее носа своим. – По крайней мере, в «Меломане».

Виктория раздосадовано поджала губы и откинулась на спинку дивана.

– Ты прав. Как думаешь, Оливер не будет злиться на нас, если узнает, что мы оставались здесь после закрытия магазина?

Мартинес медленно поднялся на ноги и, стянув с подлокотника дивана свою толстовку с капюшоном, принялся надевать ее поверх футболки.

– Вряд ли, – предположил он. – В любом случае, нам не следует рисковать. Выйдет не очень удобно.

– Ага, – наблюдая за тем, как парень приводит в порядок растрепавшиеся волосы, согласилась Виктория. – В очередной раз повторюсь: тебе повезло с Оливером.

– И не только с ним, – Мартинес хитро улыбнулся, закинув в угол диванчика упавшие на пол декоративные подушечки, и протянул Виктории руку. – Вставай, Вики, пора идти.

МакИвен не без помощи Уильяма покинула пригретое местечко и стала размеренно шагать по каморке.

– Мне здесь нравится, – негромко изрекла она, поигрывая ремешком пояса от своего твидового платья, плотно сидящего на ее изящной фигурке. – Не хочу уходить.

– Знаю, – Мартинес подошел к Виктории и, остановившись напротив, взял ее за руки. – Но, боюсь, твой отец не одобрит ночевку в магазине.

– Ты так за него волнуешься, – она издала тихий смешок, сосредоточенно переплетая свои пальцы с пальцами Уильяма. – Но напрасно.

– Я волнуюсь за нас, – он вдруг стал серьезным, растеряв прежнюю улыбку. – Мне не хочется, чтобы мистер МакИвен заведомо стал ненавидеть меня. Мы должны быть осторожны. Будем следовать всем его правилам.

– О, да ты шутишь! – воскликнула Виктория, потрясенно хлопая глазами.

– Ничуть, – Уильям замотал головой, – доставлю тебя домой вовремя.

– Тебе разве не хочется быть безрассудным? – становясь на носочки, МакИвен обвила шею Мартинеса руками и мечтательно возвела глаза к потолку. – Ну, знаешь, творить всякие глупости и при этом испытывать небывалый восторг...

– Я уже безрассуден, Виктория, – он рывком притянул девушку ближе к себе, обхватив широкими ладонями ее тоненькую талию. – С тобой я часто забываюсь. Но я несу ответственность за тебя, и мне стоит всегда помнить об этом.

– Ответственность? – прыснула она. – Ладно-ладно, я сдаюсь, – Виктория коротко поцеловала Уильяма в губы и прижалась щекой к его плечу. – Просто... все так изменилось... Когда ты рядом, я словно ухожу от реальности, но как только мы разлучаемся, то снова погружаюсь в нее. Не было и минуты, чтобы я не думала об Эйприл. Полиция бездействует, да и «Ред-Хелп», похоже, потерял всякую надежду.

Мартинес крепче сжал МакИвен в объятиях, коснувшись губами светлой макушки. Он ощущал, как ей больно, ведь и сам невольно вспоминал страшную картину, увиденную в лесу. Но боль Виктории со временем могла притупиться, может, когда-нибудь и вовсе исчезнуть. А его боль?

Уильям с головой окунулся в роман с Викторией, питая настолько трепетные к ней чувства, что, казалось, его сердце однажды не выдержит той теплоты и нежности, которые из него рвались. Мир для него перевернулся в одночасье за каких-то несколько недель. Отныне поутру его тело охотно поднималось с постели, а кошмары, приходящие к Уильяму со сном, виделись уже не такими непреодолимыми. Даже растворимый кофе Оливера приносил удовольствие, а профессор Бергман не вводил в уныние своими лекциями по латыни: Виктория, что сжимала под партой руку Мартинеса, могла прогнать любую хандру. Скорое приближение Рождества вселяло в парня праздничное настроение, какое не посещало его уже несколько лет. Он и вообразить не мог, что еще когда-нибудь сможет испытать неподдельную, почти детскую радость.

Однако пережитое когда-то горе не отпускало Мартинеса. И его боль не могла притупиться. Она не ослабевала, но обрела способность на время играть второстепенную роль. Единственное, теперь Уильяму становилось легче переживать это чувство. А вот избавиться от него насовсем... Нет, он даже не надеялся.

– Возможно, еще не все потеряно, – и сам не веруя в то, что говорит, пытался приободрить Викторию Мартинес. – Кевин как-то сказал, нужно... Прости, – прервавшись из-за трели звонка своего мобильника, Уильям полез в карман и с удивлением взглянул на экран телефона. – Хм, это Кевин.

Услышав озвученное имя, МакИвен затаила дыхание. Она отошла в сторонку, дав Мартинесу возможность обстоятельно поговорить с Родсом, и принялась внимательно слушать их телефонный разговор.

– Да, здравствуй, Кевин, – Уильям почесал затылок, прижимая телефон к уху. – Конечно. В самом деле? Хорошие новости! Э-эм-м... – он вдруг посмотрел на Викторию, о чем-то задумавшись, – я и сам об этом размышлял. Хорошо, я буду. До скорого.

– Ну, что там? – девушка обеспокоенно всматривалась во все еще задумчивое лицо Мартинеса. – Что говорит Кевин?

– Поиски возобновляются завтра, – ответил Мартинес, убирая сотовый обратно в карман джинсов. – Только... Виктория, Кевин считает, что тебе не следует в них участвовать. И я разделяю его мнение на этот счет.

– Почему? – возмущенно выдохнула Виктория. – Эйприл все еще моя подруга! Как я могу не участвовать в ее поисках?!

Уильяму было трудно говорить с МакИвен на тему Эйприл и случившегося с ней. Страшно представить, какие мысли у Виктории бы возникли насчет него, узнай она что он видел в лесу, еще когда Моррисон была жива! Сейчас Мартинес винил себя за то, что спасовал тогда, на пороге полицейского участка. Да, его бы сочли невменяемым. И пусть! Но, возможно, тогда Эйприл была бы в безопасности, и Виктории не пришлось бы испытывать столько боли.

Однако строить догадки о том, чему уже не случиться, смысла не было, и Уильям понимал: Виктория не должна становиться свидетелем подтверждения его страшных догадок или видений. Но невзирая на нежелание делиться с нею своими истинными мыслями, он попытался объяснить, отчего согласен с Кевином Родсом.

– Присядь на секунду, Вики, – Уильям вернулся к диванчику, усадив МакИвен рядом с собой. – Я говорил, чтобы ты не отчаивалась и не утрачивала веру в хороший исход произошедшего с близким тебе человеком. Знаю, сейчас мои слова звучат противоречиво, но... – он неосознанно перешел на шепот, – понимаешь... теперь все иначе. Ты и твои чувства дороги мне, и я не могу допустить того, что было в прошлый раз в парке. На месте той несчастной перчатки может оказаться что угодно, Виктория. И если ты...

– Так, стоп, – МакИвен зажмурилась, прогоняя уже разгулявшиеся в ее воображении жуткие образы. – Я ведь не совсем дурочка, Уильям. Хоть, очевидно, ты меня такой и считаешь.

– Я вовсе не считаю тебя дурочкой, Виктория, – миролюбиво промолвил Мартинес.

– Спасибо, – уже мягче продолжала она, – но я правда кое-что понимаю. Например, что шансов... – Виктория уронила взгляд на свои колени и покачала головой, – шансов мало.

– Тогда не противься, – уговаривал девушку Уильям. – Я сделаю все за нас двоих, обещаю. Хорошо?

– Нет, – МакИвен решительно встала с дивана и скрестила руки на груди. – Прости, но я пойду с вами.

Мартинес больше ничего не мог возразить. Да, сейчас они с Викторией близки, но он по-прежнему не вправе принимать за нее решения. Остается лишь быть рядом и беречь ее чувства.

Оставив за плечами погрузившийся в ночной сон «Меломан», влюбленные неспешно прогуливались в сторону дома семьи МакИвен. Они больше не поднимали тему Эйприл и «Ред-Хелп», пустившись в обсуждения произошедшей накануне нелепой ситуации на рабочем месте Уильяма. Парень как сейчас помнил свое пылающее от стыда лицо, когда Оливер застал его и Викторию целующимися прямо за прилавком, пока в магазин не захаживали покупатели. Конечно, Уэббер, как всегда, перевел все в шутку, но Мартинесу до сих пор было совестно. А какие остроты сыпались изо рта Оливера, когда тот остался с Уильямом наедине... Он не мог не напомнить, что был прав насчет них с Викторией, предположив, что они – пара, проронил пару-тройку пошлых шуток и в конце концов пожелал удачи в этом любовном приключении. И хоть Уильям по большей части отмалчивался в разговоре с приятелем (по совместительству боссом), но все же согласился со многими его высказываниями.

Уильям часто переставал себе принадлежать, когда оказывался рядом с Викторией, и его это поражало. Разум точно существовал отдельно от тела, и Мартинес никак не мог разорваться между тем и другим. Каждая их встреча наполнялась новыми чувствами, своими особенными воспоминаниями, а как только приходилось расставаться, они хватались за телефоны и болтали часами о том, о чем люди порой молчат. Виктория много рассказывала об отце, своем детстве и юности. Иногда позволяла себе предаваться теплым воспоминаниям об Эйприл и их чудесной многолетней дружбе. МакИвен делилась впечатлениями, переживаниями и мечтами. Однако Уильям все еще оставался закрытым.

Он по-настоящему не представлял, как вывалить на Викторию все то, что плотно сидит в нем и ежесекундно сжирает изнутри. Как поведать о своем горе, не упомянув безумную историю о видениях, мучивших его так много лет? Как признаться в том, что ему полагается каждый новый день принимать психотропные препараты, чтобы побороть навязанную врачами и родителями болезнь?

Едва мысли об откровениях, что пока Уильям оставлял при себе, посещали его, он придумывал всевозможные отвлекающие маневры. Блокировал назойливый внутренний голос, который все надрывался: «ты должен быть честен с нею!» Но Мартинес и оставался честным по отношению к Виктории. Он просто не спешил открываться ей с другой стороны.

Сейчас Уильям с трудом узнавал самого себя. Глядя на свое отражение в зеркале, он видел совершенно другого парня: счастливого, влюбленного, с горящими глазами и кучей мыслей и идей в голове. На Мартинеса часто нападало вдохновение, и он брался за гитару, наигрывая то всем известные мелодии, то что-то свое, выдуманное. И несмотря на то, что Уильям еще не успел принять себя таким, незнакомец в его теле определенно ему нравился.

Он горячо целовал Викторию поодаль от ее дома на Лингворд-стрит. Ему не хотелось расставаться сейчас с нею. И это было взаимно.

– Когда папа с дядей Майком уедут на рыбалку, нам не придется разлучаться все выходные, – шептала МакИвен около губ Уильяма.

– Не лучше ли, для начала, мне познакомиться с твоим отцом?

Виктория вздохнула. Конечно, она хотела познакомить отца с Уильямом и безбоязненно проводить с ним все свое свободное время, но на данный момент ей не хватало на это духу. Девушка не понимала, что именно заставляет ее оттягивать неизбежное, хоть и было очевидно: появление Мартинеса в жизни дочери Бобу вряд ли понравится.

– Еще не время заявляться к нему со знакомством, – возразила Виктория. – Не важно, насколько вежлив и обходителен ты будешь, папа все равно станет относиться к тебе с подозрением.

– Твои слова чертовски обнадеживают, – хмыкнул Уильям.

– Но главное не то, что скажет папа, – девушка покачала головой, поглаживая Мартинеса по щеке. – А что насчет тебя думаю я.

Он лукаво улыбнулся.

– И что же ты насчет меня думаешь?

– Думаю, ты меня совсем не щадишь, когда вот так улыбаешься, – Виктория шутливо пихнула Уильяма в бок, отчего тот негромко рассмеялся и снова ее поцеловал.

Слова Виктории об отце не были пустыми. Для Боба МакИвена любой парень, отирающийся около единственной дочки, автоматически становился объектом пристального внимания, и вовсе не с целью убедиться в его добропорядочности, а скорее доказать дочери, что мужчинам ничего не стоит задурить ей голову и воспользоваться этим в своих низменных целях. Он еще хорошо помнил переживания Виктории из-за ее последнего романа: тогда парнишка легкомысленно поиграл с девушкой в «любовь» и слинял из Ред-Хиллс.

Слегка отодвинув цветастую занавеску в сторону, Боб шумно дышал, наблюдая открывшуюся ему из окна картину. Неумело прячась чуть в стороне от дома, его дочь бесстыдно целовалась с незнакомым ему молодым человеком, и было ясно, что это далеко не первый их поцелуй.

Злость овладела Бобом так сильно, что он даже не замечал, как качается ткань занавески под его дрожащей рукой. В душе он, конечно, понимал, что происходящее было неизбежным: в конце концов, каждой молодой девушке хочется любви, и не только отцовской. А особенной такой милой и привлекательной особе, как Виктория. В этом она была так похожа на свою мать...

Едва впустив эту мысль в свою голову, Боб с силой сжал зубы и прикрыл глаза. Нет, он не станет рубить с плеча и вести себя, как деспот. Но если хоть волос упадет с головы его дочери, то парню не поздоровится, и здесь отец МакИвен был непреклонен.

Он прекратил свою слежку лишь тогда, когда Виктория распрощалась с парнем и неспешно зашагала к дому по подъездной дорожке, выложенной колотым серым камнем. Боб подавил очередную волну гнева и двинулся в прихожую, чтобы как ни в чем не бывало встретить свою дочь. В действительности, он хотел высказать свое мнение по поводу ее поздних похождений, но подумал, что сейчас не лучшее время плеваться ядом в своего ребенка. Боб надеялся, она сама вскоре поймет, что из себя представляет ее сомнительный ухажер.

Вернувшись в их с отцом уютную обитель, Виктория перебросилась с ним парой фраз и ускользнула к себе в комнату. Так, в доме семьи МакИвен спокойствие осталось нерушимым.

До поры до времени.