SOLO LUPUS

Мартинес мог бы довольствоваться быстрорастворимым кофе, который Оливер Уэббер однажды притащил со словами «пей сколько хочешь, не стесняйся!», вот только почему-то всегда стороной обходил стеклянную банку с ее не слишком привлекательным на вид содержимым и специфическим запахом. Но едва он решил-таки сдуть с нее пыль и заварить себе чашечку, подоспела альтернатива в виде только что сваренного капучино с нежной молочной пенкой, которым любезно решила порадовать Уильяма Виктория МакИвен.

Она частенько захаживала в «Меломан». Поиски Эйприл Моррисон так и не сдвинулись с мертвой точки, и Виктория не находила себе места, невзирая на то, что начинала принимать весь ужас происходящего. Ей хотелось верить, что подруга еще найдется. И если Боб МакИвен лишал девушку слабой надежды неприкрытым реализмом, то Уильям Мартинес, напротив, своей поддержкой придавал ей сил и мужества, чтобы держаться и не опускать руки. Он уже не раз напоминал Виктории, что сдаться – проще всего.

В «Меломане» МакИвен чувствовала себя как в своей тарелке. Ни Уильям, ни Оливер еще ни разу не намекнули ей о том, что она здесь лишняя. И дело вовсе не в чрезмерной тактичности этих двоих. Парни в действительности не видели в частом пребывании Виктории в магазине ничего плохого. Однако и злоупотреблять расположением Уэббера МакИвен не хотелось – если Оливер находился в магазине, надолго там она старалась не задерживаться.

– «Amor vincita omnia», – с улыбкой произнесла Виктория, попивая капучино из такого же стакана, что и Уильям. – «Любовь побеждает все». Как тебе? Бергман оценит?

– Ты решила не усложнять себе жизнь, – добродушно усмехнулся он. – Один я подготовил трехэтажное высказывание? Вот идиот.

– Просто пугает меня этот язык. Оставался бы мертвым, да не портил мой табель оценок, – сказала Виктория, отковыривая коротко стриженым ноготком наклейку со стакана. – А вот тебе латынь дается хорошо, – не без зависти добавила она.

– Ты шутишь? – Мартинес чуть не поперхнулся. – Я на всех занятиях Бергмана засыпаю! Просто штудирую пройденное дома. Кстати, правильно сказать amor vincit omnia, без добавления «а».

– Точно! Спасибо, – МакИвен благодарно улыбнулась. – Уильям, я все хотела спросить... Твой родной язык – испанский? Тогда в парке ты говорил что-то по-испански, как мне показалось.

Парень поморщился, столкнув опустевший стаканчик прямиком в урну. Слова или фразы на испанском часто срывались с его уст, и эта дурная привычка, что он невольно перенял от отца-мексиканца, казалась ему неискоренимой.

– Да, – ответил Мартинес, не имея желания говорить о своих корнях. Благо, Виктория задавать наводящих вопросов не стала.

– Как это здорово! – несдержанно восхитилась она. – Научишь как-нибудь парочке крылатых фраз?

– Для начала остановимся на латыни, – соскользнул с темы Уильям и подкрепил сказанное улыбкой.

– Я знаю, отец, но выручка за прошлый месяц оказалась показательной! «Меломан» влюбил в себя Ред-Хиллс! Что я говорил? Хорошо, ключ оставь у себя. Обсудим позже, ладно?

Уильям и Виктория невольно взглянули на Оливера, что выбрался из каморки и принялся расхаживать по магазину с прижатым к уху сотовым. Он пребывал в хорошем расположении духа, но было видно, что разговор с Уэббером-старшим давался мужчине непросто.

– Тяжко в офисе без кондиционера, – пожаловался он, убирая телефон в задний карман темно-серых брюк, сидящих вплотную по его крепкой фигуре. – Я занимался бухгалтерией, пока вы тут мне косточки перемывали, – подтрунивал над ребятами Оливер.

– Еще как перемывали, – хихикнула Виктория, переглянувшись с Мартинесом. – Ладно, мне уже пора. Только отойду на минутку, – она протянула свой стаканчик Уильяму, чтобы тот его выбросил, и упорхнула в сторону уборной.

Оливер подошел поближе к прилавку и растянул рот в широкой улыбке.

– Тебя можно поздравить?

Уильям в непонимании нахмурился.

– С чем?

Уэббер многозначительно поиграл бровями.

– Я про твою блондиночку, – он повернулся туда, где только что скрылась МакИвен, а потом перевел взгляд обратно на своего работника.

– Нет-нет-нет, – покачал головой Мартинес. – Мы просто общаемся, Оливер.

– Да ну, – он снова оглянулся и нахмурился по примеру Уильяма. – Так значит... я могу к ней подкатить?

Уильям пожал плечами, отправляя стакан Виктории в мусорное ведро.

– Валяй.

Оливер изобразил на своей физиономии неподдельное удивление. Ему казалось, эти двое явно крутят шашни, и потому не ожидал услышать от Мартинеса такое равнодушное «валяй».

– Это не входило в мои планы, но она такая премиленькая, что устоять я, пожалуй, не смогу, – Уэббер мелодично рассмеялся, по своему обыкновению хлопнув Уильяма по плечу.

Мартинес улыбнулся боссу едва заметно. Порой он поражался такой легкости бытия Оливера Уэббера. Ему все давалось запросто. Оливер умудрялся держать в порядке магазин, никому не доверяя бухгалтерию, и при этом ни разу не был замечен за жалобами на усталость или банальное невезение. «Меломан» хоть и пользовался спросом у жителей Ред-Хиллс, но все же не всегда мог похвастаться значительной прибылью. А Уэббер на это лишь отмахивался, говоря: «раз на раз не приходится». Не то, чтобы Уильям завидовал непосредственности Оливера. Однако иногда подумывал, что у него многому стоило бы поучиться.

– У меня опять не сошлись цифры по накладным, – поморщился Уэббер, заходя за прилавок и становясь возле ноутбука. – Не посмотришь свежим взглядом?

– Посмотрю, – согласился Уильям.

– Блеск! – возрадовался Оливер и торжественно захлопнул ноутбук. – С меня причитается, – добавил он и резко осклабился, когда в торговом зале вновь появилась Виктория.

– Я уже говорила, что у меня есть два билета на французское кино? – она на ходу застегивала пальто и принялась наматывать вокруг тонкой шеи объемный теплый шарф. – Это уже сегодня. Оливер, не хочешь сходить со мной?

Уэббер вздернул брови, покосившись на Уильяма, что будто и не слышал слов МакИвен. Оливер вышел из-за прилавка и направился прямиком к Виктории.

– Я с удовольствием, – очаровательно улыбнулся он, получив взамен девичью улыбку. – Субтитры предусмотрены?

– Я могу переводить, – повесив на плечо сумочку, кокетничала Виктория. – Но и субтитры тоже будут.

– Секунду, – Оливер выставил перед девушкой указательный палец и бросился в каморку за своей курткой. – Интеллектуальный досуг мне по душе! – выкрикнул оттуда парень. Раздался щелчок выключателя, а потом в зале показался Уэббер.

– Мне тоже, – Виктория кивнула и на секунду глянула на Мартинеса. – Пока, Уильям.

Он махнул рукой.

– Счастливо!

– Если что – я на связи! – осторожно подталкивая МакИвен к выходу, Оливер приложил свободную руку к уху, имитируя телефон.

Сопроводив взглядом уходящих Уэббера и Викторию, Уильям озадаченно уставился на с грохотом захлопнувшуюся дверь. Он не совсем понимал, когда Виктория успела наладить общение с Оливером настолько, чтобы вот так просто предложить провести вместе время. Также вызывало вопросы и то, что Оливер увидел в его общении с Викторией нечто большее и вообразил их с Уильямом парой. Задумавшись об этом, Мартинес пришел в сильнейшее недоумение.

Он не рассматривал Викторию МакИвен в этом амплуа и сейчас, впустив в голову мысль о предположении Оливера, даже видел в этом нечто постыдное. Уэббер верно отметил: Виктория была очень милой девушкой. Ее нельзя было назвать роковой красавицей, что разбивала сердца всем мужчинам, в поле зрения которых появлялась, но привлекала оных своим не наигранным очарованием и беззаботной легкостью. Виктория воплощала в себе женственность и нежность, а в отношении с противоположным полом зачастую оказывалась чересчур наивной. Не самые порядочные парни могли бы воспользоваться ее доверием и добротой, но МакИвен всерьез подпускала к себе очень немногих.

Она была для Уильяма открытой книгой, однако он не сразу взялся за ее прочтение. Нетрудно было увидеть в Виктории все те качества, что в ней находили другие мужчины, но только сейчас Мартинес признал: она хорошенькая. И даже очень. Вот только рядом с собой он эту девушку не представлял: слишком разными они были по всем параметрам.

Да и Оливер, как ему казалось, Виктории не подходил. Может, они бы нашли точки соприкосновения, а то и делают это уже прямо сейчас, но... Мартинес слабо в это верил. Конечно, он понятия не имел, какие мысли кроются в светлой голове этой девчушки, и вполне вероятно, что заняты они Оливером Уэббером, но какое Уильяму до того дело? Личная жизнь МакИвен должна оставаться личной, и свой нос совать туда у него не было ни малейшего желания.

Остаток рабочего дня пронесся, как одно мгновение. Покупатели валом валили в «Меломан», очевидно, позарившись на распродажу в пятьдесят и семьдесят процентов на залежавшиеся диски. Кроме того, Уильям выполнял обещанное Оливеру, а именно просматривал накладные и сверял с данными на ноутбуке, отчего у него даже разыгралась мигрень. Работа с цифрами нервировала Мартинеса, и про себя он подумал, что не зря пошел наперекор наставлениям отца и не подался на экономический факультет. Пусть парню пока было неизвестно, что за работа его ожидает по окончании университета, зато он не станет прозябать там, где ему совсем не место. Жизнь и без того коротка и непредсказуема, чтобы тратить ее на нелюбимое дело.

Закрыв магазин и, как обычно, на несколько раз проверив все замки, Уильям застегнул куртку и поспешил вниз по улице в сторону небольшого райончика, где располагалось его место жительства. Он шел не спеша, слушая музыку через наушники и вспоминая слова Виктории о том, что его плейлист вызывает у нее не самые добрые чувства. Мартинес с полуулыбкой хмыкнул, представив, как Оливер клеит Викторию, приобщаясь к французскому кинематографу, а затем провожает ее до дома. Ну, по крайней мере, он надеялся, что Уэббер додумается ее проводить.

Здание, где проживал Уильям, встретило его с прежней неприветливостью и серостью: какого дружелюбия можно ожидать от груды старого кирпича? Он вошел внутрь и, перепрыгивая через несколько ступеней, поднялся на свой этаж. Пошарив в кармане куртки, он вытащил оттуда ключи и, беззвучно подпевая Честеру Беннингтону, свернул по коридору к своей квартире. Выбрав в связке нужный ключ, он поднял глаза и, так и не дойдя до двери, остановился, как вкопанный.

– Отец?

Алехандро Мартинес развернулся к Уильяму и опустил руки, прежде сцепленные в замок за спиной. Он с подозрением сощурился, как часто делал сам Уильям, и критически оглядел сына. На смуглом лице высокого широкоплечего мужчины, чьи глаза были в точности такими же, как у Уильяма, промелькнула незримая тень сомнения. Но в чем он сомневался в момент пересечения их с сыном взглядов?

– Hola, mi hijo, – пробасил Алехандро, делая шаг навстречу Уильяму, и протянул ему руку.

– Hola, papa. Здравствуй, мама, – пожимая ладонь отца, парень поприветствовал невысокую и стройную Лорейн Мартинес, стоящую поодаль от супруга.

– Уильям, – она раскинула руки в стороны, приглашая сына в свои объятия.

Мартинес-младший крепко обнял женщину и, чуть склонившись, прижался щекой к ее темным, уложенным в крупные локоны волосам. Он недолго грелся теплотой матери, что поспешила отстраниться раньше, и неудовлетворенно выдохнул.

– Ты впустишь нас к себе? – спросила она и глянула на красную обшарпанную дверь с нескрываемым отвращением.

Уильям молча отворил хлипкий замок и жестом пригласил родителей войти в его квартиренку. Чета Мартинес медленно переступила порог, следуя друг за другом по пятам, и стала внимательно разглядывать жилище сына.

– Давно вы здесь? Почему не предупредили, что собираетесь меня навестить? – удивлялся Уильям, остановившись у самого порога и наблюдая за тем, как отец с матерью постепенно впадают в полнейшей шок от тех условий, где теперь жил их сын. – Я бы...

– Ты бы что? – опираясь ладонью на кухонную столешницу, поморщилась миссис Мартинес. – Прибрался в доме? – она вдруг резко отдернула руку и, скривив губы, принялась растирать несуществующую пыль между пальцев с изящным французским маникюром.

– Господь Всемогущий! – восклицал мистер Мартинес, тихонько поскрипывая зубами. – Уильям, объяснись! Что заставило тебя поселиться в этой помойке?

Уильям крепко сжал челюсти и бросил на отца ледяной взгляд потемневших глаз.

– Это не помойка. Это – мой дом, – твердо произнес он.

– Не лучшее время для того, чтобы мне перечить! – грозно прогрохотал Алехандро, едва не сотрясаясь от невесть откуда взявшегося гнева. – Ты позоришь нашу семью, называя этот свинарник своим домом!

– Отец прав, – вмешалась в не самый приятный разговор Лорейн. – Действительно, Билли, лучше квартиры не нашлось? – пробегаясь глазами по пространству вокруг, она поддержала супруга. – Неужели переезд из Бостона стоил того, чтобы поселиться в таком гадюшнике?

– Не зови меня так. Мое имя Уильям, – предостерегающе бросил парень. – И ты в моем доме, мама. Давай без оскорблений.

– Ты живешь, как голодранец без рода и племени, – тыча пальцем сыну в грудь, пуще прежнего распалялся мистер Мартинес. – И выглядишь соответствующе. Где ты работаешь, раз не в силах найти достойное жилье?

– Я работаю в музыкальном магазине, – осторожно объяснил Уильям, уже предвидя последующую реакцию Алехандро.

– Стоишь за прилавком, значит, – поджав губы, мужчина отрывисто кивнул.

– И что в этом такого? – недоумевал Мартинес-младший, уговаривая себя не заводиться и не давать неподобающей реакции, которую как будто только и ждал от него отец.

– Если бы у тебя была голова на плечах, то тебе бы не пришлось торговать в магазине, – Лорейн подошла к Уильяму, глядя на него снизу вверх умоляющим взглядом. – Ты мог бы продолжать большое дело отца, сынок. Тебе нужно было просто выполнять указания доктора и...

– Теперь все ясно, – он язвительно усмехнулся, обрывая мать на полуслове и запуская длинные пальцы в свою шевелюру. – Вы приехали морочить мне голову избитой темой о психотерапии, а вовсе не для того, чтобы повидаться и узнать, как у меня дела.

– Ты не взял с собой рецепт на лекарства, – укоризненно проговорила Лорейн. – Как ты собирался покупать новые медикаменты, когда твои закончатся? Ты намеренно не позаботился о самом важном?

– То есть, важно только это? Проклятые пилюли, которые превращают меня в податливого овоща? Таким вам хочется меня видеть?

Алехандро опасливо покачал головой.

– Ты забываешься, hijo...

– Черта с два, отец! – прокричал Уильям, отчего миссис Мартинес испуганно отшатнулась от него. – Хватит вбивать мне в голову то, что я больной шизик, которому нужна помощь! Помощь нужна вам!

– Это не мы с матерью бросили родной дом, университет и терапию, чтобы обосноваться в забытой богом глуши и окончательно сойти с ума в четырех стенах этой пропахшей куревом клетушке. Это все о тебе, Уильям.

Он ощутил едкую горечь, спрятав от родителей взгляд. Уильяму было больно слышать все это. Неужели они до сих пор не поняли, что он сбежал бы хоть на край света, только чтобы больше никогда не слышать от них подобные гадости?

– В семье не без урода, да? – глухо рассмеялся Уильям, в действительности сейчас напоминая умалишенного.

– Доктор Хейертон выписал для тебя свежий рецепт, – Лорейн полезла в сумочку и принялась копаться в ее содержимом. – Сейчас же пойдем в круглосуточную аптеку. Надеюсь, здесь есть такие?

– Я не стану больше принимать лекарства, – с уверенностью заявил парень. – Плевать мне на доктора Хейертона и его чертов рецепт.

– Ты уже не ребенок, Уильям, – мистер Мартинес взял из рук жены бумагу от доктора Хейертона и протянул сыну. – Научись ответственности.

– Отец, я принял решение, – покосившись на рецепт, он категорично покачал головой.

– Мальчик, что хочет казаться мужчиной... – пробормотал Алехандро, разочарованно вглядываясь в глаза своего сына, стоящего напротив. – Видел бы ты со стороны, как жалко это выглядит. Сбежал из дома, как трус, ради того, чтобы доказать мне, что повзрослел. Ты должен быть смиренным после всего, что случилось, hijo.

Уильям вздрогнул от слов отца, остервенело вцепляясь зубами в нижнюю губу. Старая рана в груди, что никак не могла затянуться, стала нещадно кровоточить, вызывая нестерпимую боль.

– Зачем ты так? – прошептал Мартинес-младший, пытаясь отыскать в лице отца хоть что-то говорящее о том, что ему стыдно за сказанное. Но он тут же скрыл взгляд под опущенными ресницами, так ничего и не находя.

– Напрасно мы с матерью надеялись, что тебе можно помочь, – разворачиваясь к Лорейн, сказал Алехандро.

– Почему вы вините меня в том, что случилось?! – отчаянно выкрикнул Уильям, как будто очень давно держал в себе эти слова. – Вам проще пережить боль, отыгрываясь на мне? Но вы хоть представляете, насколько велика моя боль? Ее ничто и никогда не сможет заглушить!

– Что за ересь ты несешь?! В чем хочешь уличить собственных родителей?! – казалось, стены затряслись, когда мистер Мартинес выплеснул на Уильяма свой гнев. – За тебя говорит дьявол! Он питается твоей слабостью!

– Тебе ли говорить о слабости, отец?! – не уступая родителю в громкости голоса, разорялся Уильям. – Просто признай, что ты всегда ненавидел меня. Имей мужество это признать!

– Прекратите! – побледневшая Лорейн с силой вцепилась в жемчужные бусы, украшающие выдающую возраст шею, и громко всхлипнула.

– Ведь я прав, мама? Ты плачешь, потому что я прав. Вы никогда не любили меня и сейчас вам проще думать, что дело вовсе не в вас, а во мне.

– Как ты смеешь говорить так с матерью?!

– Довольно, Алекс! – резким, уверенным взмахом руки прерывая мужа, отрезала Лорейн. – Не нужно удивляться тому, что стало с твоим сыном. Ты слишком многим пожертвовал ради мимолетного успеха и мнимого благосостояния! Теперь сам же и расплачиваешься за это!

– Что ты несешь? – нахмурился старший Мартинес.

– Ты прекрасно знаешь, о чем я. Я не идиотка, Алехандро, и всегда знала о твоих темных делах, об этих поздних встречах со странными... людьми. О культе. Теперь я виню себя за то, что тогда не остановила тебя. И Бог мне судья, – прикусив дрожащую губу, Лорейн быстро вылетела из квартиры, оставив за собой только тяжелый шлейф терпких духов.

– О чем она говорила? – в недоумении спросил Уильям.

– Сходит с ума. Совсем как ее сын, – брезгливо ответил Алехандро. – Это безумие и сгубило нашу семью.

– Я ни в чем не виноват, – обессилено промолвил Уильям. – Ни в чем... Не виноват...

Отец в пару шагов настиг сына и вплотную приблизился к его лицу.

– Ты не получишь от меня ни цента, – злостно процедил он. – Помощи не проси. Я не буду вытаскивать тебя из этой глуши.

– Мне не нужны твои деньги, – замотал головой Мартинес-младший. – Никогда не были нужны.

– Больше не возвращайся домой, – предупредил Алехандро и зашагал к дверям.

Уильям судорожно сглотнул, разглядывая потертый пол невидящим взглядом. На глаза набежали предательские слезы и грозились расползтись по щекам. Рана в груди заныла еще сильнее, и он машинально приложил к этому месту ладонь, пытаясь хоть как-то притупить невыносимую боль.

Уильям нащупал в кармане пачку сигарет и, вставив одну в рот, щелкнул зажигалкой. Быстро облизав пересохшие губы, он уселся за стол и оперся на локти, сжимая в пальцах дымящуюся сигарету. В голове закрутились воспоминания и былые видения, превращаясь в тысячи суетящихся крохотных букашек, что вызывали своим лихорадочным движением почти нестерпимый зуд. Одной рукой Мартинес вцепился в волосы и впился в кожу головы ногтями, пытаясь унять это мнимое хаотичное движение отголосков прошлого.

Сердце наполнилось тягостной тоской, отчего и дышать стало затруднительно. Уильям торопливо совершал затяжку за затяжкой и крепко жмурил глаза, изо всех сил сдерживая скопившуюся в них влагу. Однако одинокая слезинка все же выбралась наружу и быстро побежала по напряженным острым скулам, коснулась четко очерченных губ и там же растворилась, оставив после себя лишь едва заметное мокрое место. Уильям ощутил во рту солоноватый привкус и вместе с тем жгучий стыд. Отец верно думает на его счет: он слаб и жалок.

Захудалую квартирку местами заволокло никотиновым дымом. За окнами уже наступила ночь, а ее обитатель так и не сомкнул глаз. Мартинес пытался зализывать душевные раны, хоть и знал, что эти попытки окажутся тщетными. Сбежав от прежней жизни, он так и не уяснил, что она будет преследовать его везде и всюду. Нельзя забыть родительскую нелюбовь, что настигла Уильяма еще в детстве. Пусть они не говорили об этом и никогда не посмели бы даже помыслить, но он чувствовал: отец с матерью не любят его. В прошлом парень все спрашивал себя: «за что? За то, что я не такой как все? Ведь я не оправдал их ожидания, не стал предметом для гордости. Но разве родители не должны просто по умолчанию любить своих детей, какими бы они ни были?»

Сейчас он не хотел вновь спрашивать себя об этом. Мартинес вдруг решил, что рана в груди служит ему напоминанием, что он хоть кому-то был нужен. Что хоть кто-то его любил. И пусть лучше больно, чем пусто.

До сих пор не раздетый с улицы, Уильям сунул свободную от сигареты руку за пазуху и извлек из внутреннего кармана куртки свой кошелек. Торопливо раскрыв портмоне, он залез пальцами в уголок отдела для купюр, откуда вытащил сложенную вчетверо смятую фотографию. Полароидная карточка датировалась первым сентября две тысячи четырнадцатого года, что подтверждал размашистый мальчишеский почерк на ее обратной стороне и сделанная им же подпись «День рождения». Развернув фотографию и положив ее перед собой, Уильям накрыл рот рукой, сдерживая охватывающие его эмоции. Нет, зияющая в груди дыра никогда не затянется, хоть иногда ему и казалось, что становится легче. Теперь он в очередной раз понял, что ошибся.

– Прости меня, – сорвалось с губ Мартинеса, когда он взглянул на человека с фотографии, что стоял рядом с ним самим и широко улыбался.

– Что ты там шепчешь?

Уильям зажмурился, накрыв фотокарточку ладонью. Он спешно протер подушечками пальцев влажные глаза и вытряхнул из пачки очередную сигарету.

– Черт побери, чувак, – обеспокоенно произнес Сэмюель, – чего ты так убиваешься?

– Родители. Они знают, как побольнее ударить меня, – отозвался Мартинес.

Сэм несдержанно хмыкнул.

– Плюнь ты на это. Порой надо на все наплевать, даже если речь о родителях. Тем более, когда от них одно название.

Уильям покачал головой.

– Но они во многом правы.

– Да ни хрена, – возмущенно выпалил Сэм. – И ты это знаешь.

Мартинес закурил, задумчиво разглядывая полную окурков пепельницу. Хотел бы он на все наплевать, как советовал Сэмюель, да только Уильям так не умел. Это Сэм мог запросто послать к чертям любого неугодного ему персонажа и при этом не испытывать мук совести.

– На моем месте ты бы не позволил себе такой слабости, – хрипло промолвил Уильям и поднес сигарету к краю пепельницы.

– На твоем месте я бы вообще не пережил того, что с тобой произошло, – возразил Сэмюель. – Мне бы ни за что не хватило сил.

– Чушь, – горько усмехнулся Мартинес. – Тебе все по плечу.

– Как бы ни так. Можешь фантазировать сколько хочешь, но мне виднее, – Сэм тихо рассмеялся, и было заметно, что он силится вытащить Уильяма из его подавленного состояния. – Слушай, тебе бы курить поменьше.

Уильям как нарочно сделал глубокую затяжку и с силой вдавил оставшуюся половину сигареты в пепельницу.

– Кто бы говорил.

– А я святошей и не прикидываюсь. Просто о тебе забочусь.

– Вред от курения – это последнее, что меня может взволновать, Сэм.

– Значит, тебя волнует что-то еще, – предположил Сэмюель. – Ну, не темни, ты же знаешь, что можешь мне доверять.

– Знаю, – Мартинес вновь взглянул на фотографию, что лежала на столе, и крепко сомкнул губы. Глаза снова так некстати заслезились.

– Продолжай в том же духе, и затопишь соседей, – добродушно отшутился Сэм. – Я лучше тебя оставлю, ладно? А если захочется поговорить, то я буду неподалеку.

Уильям коротко кивнул. Оставшись один на один со своей болью, он откинулся на спинке стула и потянулся к пачке синего «Camel».

***

Заиндевелые листья еще хрустели под ногами прохожих, не торопясь скрыться под первой тоненькой шапочкой снега. И все же медленное, но верное приближение зимы было не утаить. Виктории МакИвен всегда казалось, что у зимы есть свой запах – свежий, но тяжеловатый и немного колкий. Ей бы и сейчас удалось его ощутить, не держи она в руках ароматный бутерброд из французского багета, томата и моцареллы.

После киносеанса старинного французского фильма, который, к слову, прошел в полной тишине и напряженной неловкости с обеих сторон, Виктория МакИвен и Оливер Уэббер неспешно вышагивали по небольшой, но достаточно многолюдной площади, выложенной графитовым камнем.

– Что-то ты совсем не ешь, – заметил Оливер, кивнув на бутерброд, что стыл в руках его спутницы. – Не нравится? Я надеялся, что такой перекус еще больше приобщит тебя к французской культуре.

– Нет, что ты, – уверила его Виктория, сразу же показательно надкусывая хрустящий хлеб. – Спасибо еще раз, Оливер. О-очень вкусно, – вымученно улыбаясь, она прожевала шарик моцареллы.

Еда действительно была замечательной, а Оливер – вежливым и обходительным, иногда даже слишком. Девушка украдкой взглянула на Уэббера, скуластое лицо которого было озарено безмятежной и ничего не подозревающей полуулыбкой, и ей вновь стало ужасно стыдно за то, что она воспользовалась его добродушием в несколько... корыстных целях.

Виктория стала невольным слушателем разговора о самой себе между Уильямом и Оливером через тонкую дверь уборной «Меломана» и теперь, уже успокоившись, не понимала, что именно так вывело ее из себя. Спокойные и равнодушные слова Мартинеса? Возможно. Только вот с чего она вообще взяла, что парень должен был ни с того ни с сего чуть ли не сон из-за нее потерять? Почему подумала, что совместные поиски Эйприл должны были их так сблизить? Мартинес взрослый, неглупый парень и вполне способен самостоятельно выбрать для себя круг общения. Так что прежде понастроив себе всяческих ожиданий, теперь Виктория чувствовала себя крайне глупо. И это ее расстраивало.

– Кстати, что скажешь о фильме? – дал о себе знать все еще полный энтузиазма Оливер, делая небольшой глоток из пластиковой чашки, наполненной горячим и крепким черным чаем из фуд-трака неподалеку.

– Я уже видела его несколько раз, – честно призналась МакИвен. – Так что... как всегда, прекрасно. А тебе?

– Честно?

– Ага.

– Совсем не в моем духе. Возможно, я просто ничего не понял из-за языкового барьера, но... Все-таки я люблю такие фильмы, чтобы прям «вау», понимаешь? Спецэффекты, пушки, тачки, красивые девчонки, неожиданная развязка... – размахивая руками, рассуждал Уэббер. – Сечешь?

– Да, – гулко откликнулась Виктория.

В один момент она почувствовала себя еще более гадко, вспомнив, что изначально покупала билеты в кино для себя и Эйприл. В итоге, когда подруга оказалась невесть где, МакИвен использовала поход в кино, как повод проучить парня, которому она, судя по всему, даже не интересна. «Я просто отвратительна, и гореть мне в аду самым ярким пламенем» – с горечью подумала Виктория.

– Постой, Виктория, – Оливер внезапно перегородил девушке путь и вперился в нее самым что ни на есть пронизывающим взглядом сощуренных серых глаз. – Колись. Я, конечно, не против поизображать здесь благородного Ромео. Ты очень даже милая девушка, но, может, хватит этого притворства?

– Не совсем понимаю, о чем ты говоришь, – пролепетала Виктория, чувствуя, как кровь предательски приливает к ее щекам.

– Да о том, что ты позвала меня в кино, только чтобы позлить мексиканского Эдварда Каллена.

Виктория стыдливо уставилась на свои ботинки. Неужели это было так заметно? Теперь она точно себе этого не простит.

– Что? Скажешь, я не прав? Не поверю. Я и сам, бывало, приглашал на такие «свидания», – последнее слово Оливер особенно выделил интонационно, – так что сейчас чувствую себя красной тряпкой, которой машут перед носом нашего быка Мартинеса-латиноса. Черт, опять каламбур какой-то, – в довершение ругнулся он.

Виктория бессильно опустила руку с багетом. Уэббер был прав. Ей несомненно хотелось встряхнуть Мартинеса! И вдвойне обидным являлось то, что это у нее вышло. Но МакИвен не желала, чтобы Оливер чувствовал себя использованным, ведь он-то ни в чем не виноват.

– Прости меня, Оливер. Я повела себя по-идиотски.

– Чушь редкостная, не за что тебе извиняться. Лучше послушай мой дружеский совет.

Виктория в непонимании приподняла правую бровь.

– Наш парень – крепкий орешек, но нутро-то у него мягонькое, как нуга. Смекаешь?

– Не совсем.

– Ты ему нравишься. Просто он еще об этом не знает. Дай ему немного времени, чтобы все понять, и не дави на него. Будь собой, ведь ты чудесная, даже когда притворяешься. Боюсь предположить, какая ты на самом деле, – Уэббер хитро улыбнулся, запуская пятерню в падающие на плечи соломенные волосы.

– Спасибо, – выдохнула Виктория, наконец, расслабившись. – И ты крутой, – добавила она совершенно искренне.

– Не то, что твой загадочный амиго, – прыснул Оливер, ткнув Викторию локтем в бок.

– Эй, прекрати! – возмутилась она, но через секунду и сама уже смеялась.

Уильям и вправду был более чем загадочным, но Виктория знала, что эта загадочность странным образом сочетается с огромным сердцем и чистой душой, что так и притягивали ее. В последние дни МакИвен часто вспоминала тонкий запах мяты и сильные руки. Но она отгоняла непрошенные мысли, не отдавая себе отчета в том, что Мартинес – угрюмый, замкнутый и совсем не похожий ни на одного из тех, кто ей когда-либо нравился, действительно заставляет ее дышать чаще.

Теперь встреча Виктории и Оливера взыграла абсолютно другими красками. Без повисшей неловкости они могли расслабленно прогуливаться, обсуждая новые веяния музыкальной моды, тонкости начальственного статуса Оливера в «Меломане», погоду и Уильяма Мартинеса. Обойдя всю площадь вдоль и поперек, доев французский багет и допив ежевичный чай, двое отправились в сторону центральной улицы, где Оливер пообещал посадить Викторию на автобус, когда она уже заторопилась домой. МакИвен хотелось успеть приготовить для отца ужин до его возвращения с работы.

– Спасибо за вылазку, – поблагодарил Оливер, добродушно улыбаясь и выглядывая за спиной Виктории нужный ей автобус, показавшийся вдали. – Но больше не поступай так с парнями. Это уж я – тертый калач, а так, не приведи Господь, разобьешь какому-нибудь бедолаге сердце.

– Это совсем не про меня, – усмехнулась Виктория. – Тебе тоже спасибо за то, что терпел со мной древнюю нудятину на чужом языке.

– Приходи в «Меломан» в любое свободное время. Мы будем ждать тебя, – кидая недвусмысленные намеки, Уэббер подмигнул. – Кстати, гитару в каморке можешь брать, когда угодно. Не зря же ты хвалилась, что умеешь на ней играть. Хотел бы я на это посмотреть!

Виктория рассеянно кивнула, на секунду задумавшись. Она уставилась куда-то в область левого рукава болотного цвета куртки Оливера, но ее отвлек негромкий скрип тормозов подъехавшего автобуса, а затем скрежет открывающейся входной двери.

– Мне пора! – Виктория коротко приобняла Уэббера на прощание и быстро взбежала по ступенькам, следом занимая свободное сидячее место.

Оливер махнул девушке на прощание, отчего рукав его куртки сильно задрался и обнажил запястье, украшенное странного вида браслетом из двух рядов коричневых и черных камушков. На мгновение МакИвен почувствовала себя некомфортно. Она была полна уверенности, что видела этот аксессуар раньше, но не понимала, почему ее вдруг одолело дурное предчувствие. Виктория могла заметить браслет на Оливере и раньше, но такого тягостного ощущения у нее тогда не появлялось. Она не могла побороть навязчивые думы, и когда автобус тронулся, уставилась на фигуру Оливера, что все больше отдалялась.

Еще пару минут Виктория перебирала воспоминания в своей голове, пока ее не настигла неприятная тошнота. Она осознала, почему ей знаком аксессуар Оливера. МакИвен действительно видела его раньше. Это был тот самый браслет, который отрывал от сердца загадочный торговец на ярмарке «Мистер Пампкин», утверждая, что таких во всем мире всего три.

И один из них принадлежал Эйприл.