Глава 15.
Когда мы подошли к машине, и Эллиот уже потянулся за ключами, я резко остановилась, хлопнув себя по лбу здоровой рукой.
— Стоп. Подождите.
Оба замерли. Холт прищурился.
— Что? У тебя предчувствие? Видение? Кто-то шепнул тебе в тумане?
— Кот. — Я посмотрела на них с самым серьёзным лицом, на какое была способна. — Я забыла покормить кота.
Холт моргнул. Максвелл медленно опустил руку с ключами.
— ...Кота? — повторил Эллиот.
— Да! У него корм по расписанию. Он уже, наверное, сидит у миски, смотрит в пустоту и проклинает меня на своём кошачьем языке. А ты знаешь, Эллиот, что бывает, когда я его злю? Он мне на подушку однажды...
— Не продолжай. — Максвелл закрыл глаза и поднял ладонь. — Просто... пожалуйста, не продолжай.
— А ты знаешь, что коты — это древние существа, между прочим, — вставил Уильям, усмехаясь. — Считается, что они первыми чувствуют надвигающееся зло.
— Вот именно! — сказала я. — А мой злится. Это точно знак.
Максвелл тяжело выдохнул, покачав головой.
— Пять минут, Ламберт. Только если он тебя ещё пустит домой после такой измены.
— Сказала бы, что ты драматизируешь, но... он и правда может закрыть дверь изнутри. Один раз уже было.
Холт засмеялся. И это, как ни странно, разрядило воздух.
Даже ночь, казалось, стала на мгновение чуть менее тяжёлой.
— Поехали, покормим твоего пушистого властелина, — пробормотал Максвелл, садясь в машину и заводя двигатель. — А потом — к Ноа. Пока его не покормило что-то другое.
Мы заехали в лавку буквально на пару минут — ровно столько, чтобы я влетела в квартиру и услышала, как Декс с пафосным "мяу" высказывает мне всё, что думает о моих приоритетах.
Я зачерпнула корм, высыпала в миску, он надменно подошёл, понюхал, и только потом, с благосклонным фырканьем, начал есть.
— У меня в городе культ, исчезновения и чертовы ритуалы, — пробормотала я, наблюдая, как он ест. — А ты всё равно главный.
Он даже не посмотрел в мою сторону.
— Да-да, прости, о великий.
Я выскочила обратно к машине. Эллиот и Холт ждали с одинаковыми выражениями лиц: смесь облегчения и недоумения.
— Жив? — спросил Максвелл.
— Он? Да. Я? Не уверена. Его взгляд сжёг меня.
— Не сомневаюсь, — хмыкнул Уильям. — Поехали.
Ночной город за окнами медленно перетекал в промзону. Старые склады, заброшенные гаражи, стены, исписанные граффити. Городская тень, где никто не гулял без особой нужды.
— Старое общежитие за фабрикой, — напомнил Максвелл. — Уэллс живёт там.
Мы остановились у ограды. Здание возвышалось серым бетонным призраком, облупившееся, будто само время выгрызало из него куски. Ни света. Ни звука. Только ощущение — что кто-то внутри знает, что мы пришли.
Я взяла фонарик и посмотрела на парней.
— Готовы?
Холт кивнул. Максвелл проверил оружие.
— Если он уже чувствует зов — он может быть не один.
Я сжала кулак и кивнула.
— Значит, надо успеть вытащить его до того, как что-то другое дотянется первым.
Мы шагнули к зданию.
Дверь в общежитие поддалась с глухим скрипом — будто сама не хотела открываться. Воздух внутри был тяжёлым, спертым, пахло сыростью, ржавчиной и чем-то ещё... чем-то сладковатым и гниющим одновременно, как от чего-то, что слишком долго лежало в темноте. Мы с Эллиотом обменялись взглядами, и я включила фонарик. Луч света выхватил потрескавшиеся стены, облупившуюся краску, следы старых граффити. Здесь давно никто не жил официально — и, казалось, слишком давно кто-то прятался неофициально.
— Второй этаж, — прошептал Холт, прислушиваясь. — Он там. Чувствую. Как будто воздух вверх тянет.
Мы медленно поднялись по лестнице, которая угрожающе скрипела под каждым шагом. Фонарь выхватывал фрагменты прошлого: перевёрнутый стул, выбитое окно, матрас в углу с торчащими пружинами.
И затем — звук. Что-то... двигалось. Шорох по полу. Или по стене. Или внутри стены.
Мы замерли. Эллиот поднял руку, давая знак не шуметь. Я сделала шаг вперёд, медленно, как будто каждый вдох теперь стоил слишком дорого.
— Ноа? — позвала я. — Мы не враги. Мы пришли, чтобы помочь.
Сначала тишина. И вдруг... Глухой удар. Где-то за дверью. Затем другой. И... голос. Хриплый. Сдавленный. Почти звериный.
— Они...
Я бросилась к двери, но Эллиот схватил меня за ворот куртки.
— Осторожно. Он может быть уже не в себе.
Когда он отпустил меня, я толкнула дверь, она скрипнула, словно царапая воздух, и распахнулась. Внутри, в углу комнаты, на полу, прижавшись к стене, сидел парень. Он был бледен, потный, глаза налиты кровью, губы в трещинах. Он дрожал. Футболка прилипла к телу от пота, под ногтями — грязь и кровь.
— Ноа? — я сделала шаг внутрь.
Он медленно поднял на меня взгляд. В нём плескалась пустота и ужас, но... он всё ещё был там. Он ещё не перешёл грань.
— Они шепчут, — прохрипел он. — Внутри. Я... слышу их. Я не хочу. Я не хочу!
Я села перед ним на колени.
— Посмотри на меня. Ты не один. Мы можем помочь.
Он сжал голову руками, зубы скрипели от напряжения.
— Слишком поздно... Они уже... внутри.
Ноа вдруг резко завалился на бок, будто кто-то толкнул его изнутри. Он ударился плечом о стену, зашипел, заскрежетал зубами, и уже в следующую секунду резко стал колотить себя по голове, пятками упираясь в пол, будто пытался вышибить из себя то, что распирало его изнутри.
— Нет... нет... — выдохнул он. — Я не пущу вас... не пуст...
— Ноа! — Я наклонилась к нему, инстинктивно, потому что он был не монстром, он был человеком, который тонет. — Слушай меня! Это не ты! Это они! Ты можешь — Я не успела договорить.
Он вскинул голову, и на долю секунды его глаза блеснули чем-то... чужим. Слишком тёмным. Слишком голодным. Из его горла вырвался низкий, нечеловеческий рык, и прежде чем я осознала, что делаю, что-то в его теле дёрнулось вперёд. Резко. Слишком резко.
— Назад! — голос Максвелла ударил как выстрел. Он в один прыжок оказался рядом, схватил меня за плечи и отдёрнул, словно я была пушинкой. Я споткнулась, но Эллиот удержал меня, мгновенно развернувшись и поставив себя между мной и Ноа.
— Держись за меня, не подходи к нему, слышишь? — процедил он сквозь зубы, уже потянувшись к кобуре.
Ноа на полу извивался, как будто боролся сам с собой. Тело дёргалось в судорогах, руки сжимались в кулаки так сильно, что ногти впивались в ладони.
— Не пущу... не... они... ждут...
— Он борется, — выдохнула я. — Эллиот, он борется!
Он обернулся ко мне на миг. В его глазах — страх. Но не за себя. За меня.
— Тогда, чёрт возьми, мы должны помочь ему.
— Как помочь?! — выдохнула я, смотря, как Ноа извивается на полу, его лицо искажено не болью — борьбой. Внутренней, страшной, как если бы он сам себе был врагом.
Эллиот не ответил. Лишь напряжённо смотрел на него, затем перевёл взгляд на Холта.
— Мы даже не знаем, что творится внутри него... — пробормотал тот. — Если это зов... он всё равно...
Он не договорил. Я знала, что он хотел сказать. Мы все знали.
Если его уже выбрали, если внутри уже поселилось "это" — то рано или поздно Ноа окажется там, где всё должно закончиться. — Тогда мы его туда не пустим, — глухо сказал Эллиот, доставая из-за пояса наручники. — Во всяком случае, не добровольно.
— Ты серьёзно? — Я посмотрела на него.
— Есть идеи получше? — Он метнул взгляд на Ноа, который в этот момент пытался встать, но его тело словно не слушалось. — Мы не можем доверять ему. Не сейчас. Если он сорвется — он нас убьёт. Или себя.
Я сглотнула.
Холт шагнул вперёд, помог Эллиоту. Они вдвоём, быстро, слаженно, прижали Ноа к полу, хоть тот и дергался почти с нечеловеческой силой.
— Прости, парень, — пробормотал Максвелл, защелкивания наручники. — Мы всё равно будем драться за тебя. Даже если ты уже с другой стороны.
Он дернулся всем телом и взвыл страшно, отчаянно, так, что у меня пошли мурашки по коже.
— Они... уже рядом, — прошептал он, обмякнув. — Я слышу их. Они знают, что вы меня нашли.
— Мы и не скрывались, — прошептала я в ответ. — Пусть теперь сами боятся.
Эллиот взглянул на меня.
— Уходим. Сейчас.
Мы не бежали, мы рвались прочь. Эллиот вёл вперёд, держа Ноа за воротник, будто вёл заключённого, который в любой момент мог вырваться и вцепиться зубами в горло. Холт шёл рядом, оглядываясь каждые пару шагов. Я держалась чуть позади, светя фонариком в стены и тени, которые будто двигались, едва я отворачивалась.
За спиной раздались шорохи.
— Быстрее, — прошипел Максвелл, таща Ноа через проломанный дверной проём. — Ламберт, не отставай!
— Да я не собираюсь тут ночевать! — бросила я.
Мы вылетели в коридор, пронеслись мимо выбитых дверей, где каждый темный угол мог оказаться засадой.
В какой-то момент Ноа завыл, резко дернулся, и Максвелл чуть не выронил его.
— Он сильный, черт побери! — Эллиот зашипел от боли, придерживая плечо. — Холт, помоги!
Они вдвоём поволокли его дальше, как только на ноги Ноа снова вернулась хоть какая-то координация.
— Вон выход! — я указала на дверь, через которую пробивался тусклый свет от фар машины.
Мы вырвались наружу почти вприпрыжку, как спасшиеся из горящего дома.
На секунду повисла тишина. Только наши хрипы, пыль в лёгких и Ноа, который шептал себе под нос, будто молился или спорил с кем-то, кого никто больше не слышал. Я уже хотела броситься к машине, как вдруг здание вскрикнуло. Да, именно так — вскрикнуло. Внутри раздался нечеловеческий вой, то ли злобный, то ли страдающий, и одновременно с ним — треск, как будто что-то пробило стену. Мы обернулись. Ничего. Темнота. Но я знала — оно было там. И мы едва успели.
— В машину, живо! — рявкнул Эллиот, почти швырнув Ноа на заднее сиденье, как мешок с порохом, который вот-вот вспыхнет. — Уильям, ты с ним. Рут — на переднее.
Я не спорила. Просто рванула к пассажирской двери, хватаясь за ручку так, будто за ней — единственная граница между мной и чем-то, что уже наполовину вылезло из ночи.
Уильям прыгнул с другой стороны, буквально заломив Ноа плечом к двери, чтобы тот не начал биться, не выл дальше. Он держал его одной рукой, второй — уже доставал из кармана что-то металлическое и блестящее.
— Что это? — спросила я, усаживаясь и оборачиваясь через плечо.
— Серебро. На всякий случай. — Ответ Уильяма был сухим, спокойным, как у человека, который уже делал подобное.
— Где ты...
— Не важно.
Максвелл хлопнул дверью, обежал капот, прыгнул за руль и завёл двигатель. Машина взревела, фары осветили дорожку и частично фасад здания.
Я успела бросить последний взгляд на общежитие. Окна были черны. Но в одном из них... я поклялась, кто-то стоял. Слишком высокий. Слишком неподвижный. Я отвернулась. Эллиот выжал газ, и колёса хрустнули по гравию, вырывая нас из объятий этого проклятого места.
— Долго мы его так не удержим, — пробормотал Уильям.
— Нам лишь дотянуть до участка. А там закроем его в одной из камер.
Мы въехали во двор участка на такой скорости, что дежурный офицер на крыльце отступил в сторону, подняв руки, будто Максвелл собирался влететь прямо в здание.
— Открой чёрный ход, и быстро! — крикнул Эллиот, уже выскочив из машины.
Офицер, похоже, хотел задать пару вопросов, но, увидев в салоне дрожащего, измученного парня с наручниками, и Уильяма с лицом, в котором не было ни капли терпения, просто кивнул и метнулся к двери.
Максвелл распахнул заднюю дверь, и они вдвоем вытянули Ноа наружу. Он почти не сопротивлялся, но в его теле чувствовалось напряжение, как в натянутой струне, готовой порваться в любую секунду.
Он не сопротивлялся, он шел, но с трудом, как будто каждое движение давалось сквозь чью-то волю, навязанную ему извне.
Его завели через заднюю дверь, минуя взгляд лишних глаз, по пустым коридорам, освещенным тусклым светом ламп. Офицер уже открыл пустую камеру в изоляторе. Максвелл жестом указал внутрь.
— Аккуратно. Без резких движений.
Ноа завели внутрь. Я в последний момент поймала его взгляд. И в этих затуманенных, сгоревших от внутренней борьбы глазах вдруг вспыхнуло что-то... человеческое.
— Спасибо, — прошептал он. — Но если... если я проснусь не собой... убейте меня.
У меня перехватило дыхание, но я кивнула.
Дверь захлопнулась. Максвелл повернул ключ и сделал шаг назад.
— Ну что, — пробормотал он, глядя на нас с Уильямом, — теперь у нас есть вампир на поводке.
Слова прозвучали жестко, почти с насмешкой, но за этим тоном я уловила то, что Максвелл пытался спрятать: усталость, страх и глухое чувство вины. Он смотрел на камеру не как на клетку, а как на отложенный приговор, от которого никто не знал, как избавиться.
— Устроим ему допрос потом, — негромко сказал Уильям, отрываясь от стены. — Когда он будет... более вменяемый.
Он бросил короткий взгляд на дверь камеры, где Ноа, казалось, затих совсем. Ни шороха, ни звука. Словно внутри никого и не было.
— Нам бы самим тоже отдохнуть, — продолжил Холт. — Хоть пару часов. С таким темпом мы начнём путать правду с бредом.
— Уже путаем, — хмыкнул Максвелл, но без насмешки.
Я кивнула. Он был прав. Голова гудела, как после удара, тело ныло, в ушах ещё стояли крики — Ноа, мои, их. Всё смешалось в один длинный, непрекращающийся кошмар наяву.
— Отдохнём по очереди, — сказала я. — Никто не уходит далеко. Если... если что-то случится, — я посмотрела на дверь камеры, — мы должны быть рядом.
Эллиот утвердительно кивнул.
— Я возьму первый пост.
— Я второй, — сказал Уильям, направляясь в сторону кухни участка. — Но сначала — кофе. Много кофе.
Мы переглянулись с Максвеллом, и я впервые за долгое время увидела на его лице почти-улыбку. Усталую, искреннюю и короткую, как вспышка фонаря в темноте.
— А ты? — спросил он меня.
Я вздохнула, обвела взглядом участок, эти потертые стены, дежурный свет, карту города на пробковой доске...
— Иди. Я посижу.
Я не стала спорить. Просто кивнула в ответ и направилась по коридору к небольшой комнате отдыха, где наспех стояли два дивана, лампа с кривым абажуром и стол, на котором пыль вперемешку с кофейными кругами. Я кое-как сбросила куртку и плюхнулась на диван, положив голову на подлокотник. Он был жёсткий, неловкий, но после всего случившегося почти как облако. Но сон... не шёл.
Я закрывала глаза, но перед внутренним взором вспыхивали образы: лицо Ноа, искаженное, шорох за стеной, силуэт в окне общежития, который стоял слишком неподвижно, чтобы быть просто тенью.
Но мы спасли его. Вроде бы. Однако, что, если это было не спасение, а отсрочка?
Я ворочалась, сжимала в руках край пледа, пытаясь зацепиться за хоть что-то — за тишину, за покой, за мысль, что всё под контролем. Но было ощущение, что весь город задержал дыхание, как будто что-то ждёт.
Сколько я так пролежала — не знаю. Время потекло, как масло по стеклу, медленно и вязко, и с каждым мгновением всё менее реально. Я не спала, но и бодрствованием это назвать было сложно. Где-то вдалеке за стеной поскрипывал старый кондиционер, кто-то тихо кашлянул в коридоре. Всё было... нормально, насколько вообще может быть нормально после того, как ты приковал к полу одержимого.
Но в какой-то момент что-то изменилось. Сначала ощущение, почти неуловимое, как будто кто-то вошёл в комнату, но я этого не услышала. Просто... почувствовала. Я открыла глаза. Комната была пуста. Лампа светила всё так же тускло, шторы были закрыты. Я села, а потом услышала шаги. Тихие. Ровные. Прямо за дверью. Я знала этот коридор. Знала, кто где находится. Сейчас там не должно было быть никого. Я не дышала. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки.
— Эллиот?.. — позвала я, но тише, чем собиралась.
Ответа не последовало.
Я встала, медленно, с осторожностью, как будто любое резкое движение могло спугнуть тишину — или вызвать её гнев. Подошла к двери и прислонилась ухом.
Ничего. Только молчание, которое казалось чужим. И в этот момент раздался резкий звук. Где-то в здании что-то упало с глухим ударом, будто стеллаж или шкаф. Я отпрянула, сердце колотилось. Сон точно ушёл, если он вообще приходил.
Я осторожно приоткрыла дверь, и она скрипнула предательски громко, словно специально выдала меня всему участку. Коридор был пуст. Свет тусклый, лампы мерцали, будто сами нервничали. В воздухе стояла тяжёлая неподвижность, как перед грозой. Я вышла, медленно, шаг за шагом, прислушиваясь. Шаги больше не повторялись. Я двинулась в ту сторону, откуда он, как мне показалось, прозвучал — в сторону архива. Минуя пост охраны и кабинет Максвелла, я свернула за угол — и замерла. Дверь в архив распахнута настежь. Хотя Эллиот всегда её закрывает ее на ночь.
— ...Эллиот? — позвала я чуть громче.
Ответа не было. Только еле слышный звук бумаги, как будто кто-то листал файлы. Я медленно приблизилась, напрягая зрение, сердце глухо билось в висках. Заглянула внутрь.
На полу рассыпанные дела, папки, фотографии. Стеллаж один был опрокинут, рядом лежит табурет с погнутыми ножками.
Внутри никого. Но... воздух. Он был другим. Тяжёлым, холодным, будто кто-то только что ушёл, но оставил после себя след. И в этот момент раздался резкий хлопок двери. Где-то в дальнем конце участка.
Я резко развернулась на звук, сердце взлетело в горло, будто вот-вот разорвёт мне грудную клетку. В голове вспыхнул один единственный импульс: беги.
В проеме коридора мелькнула тень. Человеческая. Высокая. Бесшумная. Я отшатнулась назад, задевая плечом стену.
— Кто здесь?! — выдохнула я, и мой голос звучал выше обычного. — Я вооружена! И я... я вообще не спала почти сутки, так что не факт, что попаду, но швырну чем-нибудь точно!
Тень шагнула ближе — и в тусклом свете лампы появился Эллиот.
Он приподнял руки ладонями вперёд.
— Эй, эй, спокойно, Ламберт. Это я. Свои. Не надо швыряться степлерами.
Я выдохнула так резко, что чуть не села на пол.
— Черт возьми, Эллиот! — я ударила его в грудь кулаком. Слабо, скорее по инерции. — Ты что, решил проверить мою реакцию на инфаркт?
— Я услышал грохот, — спокойно ответил он. — Пришёл посмотреть, кто тут устраивает перестановку в архиве посреди ночи.
— Ну, поздравляю, нашёл. Почти получила сердечный приступ.
Он уже хотел что-то сказать, когда из-за угла показался Уильям, зевая и потирая шею.
— Вы тут устраиваете игру "кто громче вздохнёт"? Хотя, потом определимся с победителем, — отмахнулся Холт, но без раздражения. — Ноа... пришёл в себя. Сознание ясное. Говорит чётко. Он просил, чтобы мы поговорили с ним. Сейчас.
Мы с Эллиотом переглянулись.
— Он сам заговорил? — уточнил Максвелл.
— Сам.
— Ну что ж. Похоже, мы всё-таки не зря его спасли.
Ноа сидел на скамье, скрестив руки на груди, наручники были сняты, но его движения оставались сдержанными. Он выглядел... иначе. Более собранным. Менее затуманенным. Но в глазах по-прежнему плескалась усталость, перемешанная с чем-то более глубоким — чем-то, что потрогать руками было невозможно.
Эллиот подошёл к решётке и постучал костяшками по прутьям.
— Ты хотел поговорить — мы здесь.
Ноа поднял голову. Его голос был низким, хрипловатым, но ровным:
— Теперь я понимаю. Кто я. Зачем. И что они от меня хотят.
— Кто — "они"? — спросил Холт.
Он отвёл взгляд, подбородок дрогнул.
— Те, кто зовёт. Они — не голоса. Не призраки. Они... как волна. Как кровь, что греет изнутри. Как чужая память, поселившаяся в моей голове. Они знают, как говорить, чтобы ты поверил, что хочешь идти сам.
— И ты пошёл? — спросил Максвелл.
— Нет, — покачал головой Ноа. — Я боролся. До последнего. И, кажется... что-то изменилось. Когда вы меня нашли.
Он поднял на меня взгляд.
— Ты, — тихо сказал он. — Когда ты говорила со мной, я... вспомнил себя. Родителей. Дом. Голоса не замолкли, но стали тише.
Уильям нахмурился:
— Это не просто психологическое давление. Они будто внедряются в его разум.
— Да, — кивнул Ноа. — Но теперь я чувствую... границу.
— Ты говорил, что они что-то хотят. Что именно?
Он замолчал на секунду, будто собираясь с духом.
— Они используют нас как... ключи. Каждый из нас открывает какую-то часть. Если собрать всех — он сможет... войти.
Эллиот подался вперёд:
— Кто "он"?
Ноа посмотрел в пустоту перед собой.
— Тот, кто лежит внизу. Тот, кто наблюдает сквозь землю. Его дети, те, кто шепчут. Но он... он ждёт. И если ритуал завершится — он поднимется.
— Он говорил тебе это сам?
Ноа покачал головой.
— Нет. Я просто... знаю.
— Что ещё ты знаешь? — спросил Уильям, пристально наблюдая за Ноа, как будто пытался разглядеть насквозь — не осталось ли в нём ничего чужого.
— Что-нибудь, что может помочь нам остановить их, — добавил Эллиот. — Любая деталь.
Ноа медленно поднял голову. Лицо его было спокойным, но взгляд глубоко сосредоточенным, как будто он всё ещё слушал чей-то внутренний голос.
— Я не знаю, кто они. Не знаю, где они скрываются. Не могу назвать имен. — Он замолчал, потом выдохнул. — Но я знаю, куда мне нужно прийти.
— Что ты имеешь в виду? — я напряглась.
Он кивнул, почти машинально, будто в подтверждение чужих слов в своей голове.
— Место. Я его не видел. Но я знаю, как туда идти. Как будто оно часть меня. Я чувствую его.
— Это ловушка, — резко сказал Максвелл. — Зов. Они просто пометили тебя, и теперь ты как собака на поводке.
Ноа не обиделся. Он просто смотрел на нас с неожиданным... принятием.
— Возможно. Но если я туда не пойду, пойдёт кто-то другой. И, может быть, он не вернётся.
Я стиснула зубы.
— А ты вернёшься?
— Не знаю, — ответил он честно. — Но я думаю, что если вы хотите остановить всё... рано или поздно, мне придется туда пойти. А вы пойдете за мной.
Я посмотрела на Максвелла. Он уже думал, я это видела. Следом я посмотрела на Холта, тот сжал челюсть. Потом они перебросились взглядами, они были красноречивее любых слов. И тут до меня дошло.
— Нет, нет, нет! — голос сорвался слишком громко для камерного коридора, и даже Ноа вздрогнул. — Вы всерьёз об этом думаете?! Отправить его туда?! Это же... самоубийство!
Эллиот опустил взгляд, сжав губы. Уильям только отступил на шаг, уставившись в пол.
— Мы же... мы же отправим его на смерть! Он только очнулся, только вернулся в себя! Мы знаем, что его там ждёт, и уже готовы его туда послать? Потому что он «чувствует» дорогу? Это не план, это... это отчаяние!
— Это единственная зацепка, — глухо сказал Эллиот, всё ещё не поднимая на меня глаз. — У нас нет ни имён, ни места, ни времени. Только он.
— И ты готов поставить его на карту? На алтарь?!
Ноа вдруг заговорил. Спокойно. Тише, чем прежде.
— Я не боюсь.
— Это не вопрос страха, — повернулась я к нему. — Это вопрос того, что ты — не наживка. Не приманка.
— Но если я ключ, — сказал он, — То я единственный, кто поможет вам остановить все.
Эти слова резали, как нож по коже.
— Пожалуйста... — прошептала я, уже не заботясь о том, как это звучит. — Эллиот, Уильям, прошу вас... найдите другое решение. Вы умные, упрямые, вон, живучие как тараканы — неужели это всё, что у нас есть? Отдать Ноа? Просто так?
Они молчали. Только обменялись короткими взглядами — не спорили, не кивали, просто... решали без меня. И это больно врезалось внутрь.
Я шагнула ближе к Эллиоту, заглянула ему в глаза:
— Он ребёнок. Ты это понимаешь? Он даже не жил ещё по-настоящему. А ты хочешь поставить его перед вратами Тьмы и сказать: "Удачи"? Мы уже одну жертву потеряли, ты хочешь повторения?!
— Рут... — начал Уильям, но Эллиот поднял руку.
А потом он резко развернулся ко мне, схватил за плечи — не жестко, но сильно, забывая, видимо, что у меня рука в гипсе, и боль ударила вспышкой. Я зашипела, но он не отпустил.
— Ты думаешь, мне это легко?! — его голос зазвенел от ярости и измотанности. — Думаешь, я хочу послать его туда? Думаешь, я хочу, чтобы ты сидела и рыдала здесь, потому что снова не смогла кого-то спасти?!
Я попыталась что-то сказать, но он продолжал, глядя в упор:
— Если ты не готова пожертвовать чем-то ради спасения этого города, ради Летти, ради всех, кто ещё дышит в этом чертовом месте, тогда...
Он резко отпустил мои плечи.
— Тогда вали. На все четыре стороны. Спрячься, закопайся, закрой глаза — делай, что хочешь. Только не мешай.
Слова упали как камни. Прямо на грудь. Я стояла, ошеломленная, с горлом, в котором всё сжалось, и хотелось одновременно кричать и исчезнуть.
Но я не ответила, просто развернулась и вышла. Ноги сами несли, как будто тело быстрее разума понимало, что надо уйти, иначе я сорвусь.
Я прошла мимо коридора, мимо доски с делами, на которой всё ещё висела карта города, испещренная булавками и нитками, как тело шрамами. Свернула за угол, вышла в темный холл — и только там, в этой полутьме, остановилась. Спиной оперлась о стену и сжала здоровую руку в кулак, чувствуя, как дрожат пальцы, как ком в горле перекрывает дыхание.
"Если ты не готова жертвовать..."
"Тогда вали."
Эти слова врезались в память, как крошечные лезвия.
Я рисковала жизнью, осталась в городе, который сам начал дышать злом, потеряла подругу и нашла тьму, о которой раньше могла только читать в дешёвых статьях. И всё это теперь — ничего не значит?
Я услышала шаги и узнала их сразу — тяжёлые, выверенные, как и сам он.
— Максвелл, — выдохнула я. — Не надо.
Но он подошёл ближе, и голос его был ещё холоднее, чем прежде.
— Я же сказал. Если ты не готова быть частью этого — вали.
Я посмотрела ему в глаза.
— Я часть этого, Эллиот. С самого начала. Или ты забыл?
Он молчал, глядя на меня с тем выражением, которое появляется у него, когда он не знает, как совладать с тем, что чувствует.
— Я не против борьбы, — продолжила я, тише. — Я против того, чтобы бороться, выстраивая трупы в основе плана. Мы должны быть лучше. Хоть на шаг. Хоть на мысль.
— Иногда, чтобы быть лучше, — отрезал он, — надо делать грязную работу.
И с этими словами он развернулся и ушёл, оставив меня в холле, среди теней и собственных мыслей. И впервые за всё время я почувствовала, что осталась одна. По-настоящему.