Эпоха разбитых сердец (черновик)

Аарон Хэйли наблюдал за тем, как над Эттон-Крик пробуждается рассвет. Он бы запечатлел его. Он бы взял в руки палитру и краски, и мазок за мазком нанес небесную роспись на холст. Он бы пил чай. Много чая, зеленого молочного или черного с добавками и без сахара. Работал бы до самого утра, до тех пор, пока на лестничной клетке не зазвучат шаги соседей, отправляющихся на работу, пока народ не хлынул бы из подъезда, пока с парковки не тронулись автомобили.

Но Аарон Хэйли просто наблюдал за преображением неба над Эттон-Крик. Пришел июнь. Как-то неожиданно. Ворвался, не постучавшись в дверь, приветливо помахал рукой, привлекая внимание. Но на него никто так и не обратил внимания. Аарон как дурак стоял на балконе в окружении мольбертов, кистей, коробок с красками. Оно казалось таким далеким, таким ненужным и искусственным, что щемило в душе. Рисование было не просто частью его жизни, но частью его самого.

Ти встала за его спиной. Он не услышал ее шагов и не почувствовал, как его личное пространство нарушилось ― а вот на языке появился знакомый привкус яблочного шампуня, который безуспешно пытался перебить запах бензина и машинного масла.

― Как ты можешь быть художником, Хэйли, если категорически не выносишь грязи? Ты же все время в красках, в пятнах на футболке и на руках, и даже твой прическе порой достается...

― Я стал художником раньше, чем мизофобом, ― ответил Аарон, не отрывая взгляда от горизонта.

А кто я теперь? ― думал Аарон. Он уже не знал, кто он, он уже не распоряжался своей жизнью как раньше. После того как в его жизни появился Исчезающий цирк, вся его жизнь пошла кувырком. Он будто провалился в нору, как Алиса, и теперь бродил по волшебному перекошенному миру.

Аарону казалось, весь мир, несмотря на сумасшествие, продолжает существовать. Он должен был слететь с оси, как глобус со своей подставки, и расколоться на части, но этого не произошло. Эттон-Крик был лишь маленьким незначительным городком во вселенной, который ни на что не влиял. И беды, которые здесь творились, никак не касались остального мира.

― Идем спать, ― сказала Ти, тронув Аарона за локоть, а затем ушла.

Аарон еще постоял несколько минут, затем, так и не приступив к работе, вошел в свою спальню. Ти отправилась к себе в комнату, в коридоре послышались щелчки ― по пути она выключала свет. Он много раз просил ее не оставлять свет включенным, но она все равно выключала: «Слушай, не будь ребенком, Хэйли, пока что Фокуснику ты не нужен, мы уже это уяснили! Давай будем действовать разумно и экономить. Тем более, что ты на работу не ходишь!»

На работу Аарон и вправду не ходил, но от него и не требовали. Вера и Дракулач отправили его в отпуск за свой счет. Они в один голос заявили, что не верят слухам о том, что он мог убить кого-то, но тем не менее, не хотели, чтобы кто-то вроде него работал в их газете с безукоризненной репутацией.

Аарону было плевать. Он сказал Ти то же, что много лет назад Гретта сказала Скарлет:

― У меня появилась целая куча свободного времени, так что начну делать то, о чем мечтал ― рисовать порнокомиксы.

― Никто и не сомневался, ― бурчала недовольно Ти, и вправду, судя по прохладному взгляду, не усомнившись.

Аарон улегся на кровать, но знал, что и этой ночью он не сомкнет глаз. Он уже привычно потянулся к мобильнику, чтобы проверить вызовы, но от отца не было ни слуху, ни духу. Аарон не знал, что и думать, но в свете последних событий это не казалось ему добрым знаком.

Они все будто вдруг исчезли с его радаров. И Эра, и Грэйси, и отец, и даже Полли. Воспоминание о Полли болезненной стрелой пронзила сердце, а затем горячей кровью растеклась по артериям. Они не виделись неделю, но Аарон почти забыл ее запах. Теперь вся квартира пропахла Ти, и казалось, что даже его одежда и его кожа ею пахнут.

Отец не отвечал на звонки, но Аарон решил, что та женщина полностью завладела его вниманием. Да, возможно это странно, что Томас, после того как узнал, что сын задержан по подозрению в убийстве, внезапно исчез, но Аарон был привыкшим.

Он же не был отцом года, ― сказал он как-то Эре, сказал правду, хоть и горькую. И вот он, стоило той женщине поманить пальцем, как отца и след простыл. Как же Аарону все это осточертело! Он не мог понять, как отец после совершенного простил ту женщину, как он вообще сумел смотреть ей в лицо, как сумел уехать после того, как Аарона арестовали.

Аарон отчетливо помнил их последний разговор по мобильному: отец мчал в Эттон-Крик, торопился увидеть его, что-то орал про адвоката, а та женщина, сидящая рядом, кудахтала, точно квочка над цыплятами: «Это из-за меня, да? Из-за меня он такой?»

Не из-за тебя, подумал Аарон, вновь отвечая на ее вопрос. Ты никто, и из-за тебя я бы ничего не стал делать. Аарон услышал какое-то странное шуршание у входной двери и немедленно сел прямо, навострив уши. Его сердце сперва оборвалось, а затем заколотилось как сумасшедшее.

Аарон подобрался и выбежал из комнаты в коридор, успев застать Ти на пороге.

― Гарри, ты куда? Стой там, где стоишь!

― Спятил, сестричка? ― спросила с иронией Ти, затягивая шнурки на белых кроссовках и выпрямляясь. Ее светлые волосы не были прикрыты форменной кепкой, а свободно лежали на плечах и касались талии. Аарон настороженно оглядел Ти с головы до ног, затем встретился с ее вызывающим взглядом. ― Ты чего меня оцениваешь, как на аукционе?

― Ты куда?

Ти вздохнула почти с рычанием, и опустила скрещенные на груди руки по швам.

― Ну сколько можно меня пасти, а? Я тебе не корова. И ничего со мной не случится. Или ты за себя переживаешь? Ну так я на кухне оставила монтировку, можешь ею защищаться...

Аарону было не смешно, он даже не улыбнулся, и Ти тоже перестала. Она нахмурилась и уже хотела сделать к нему шаг, но не посмела ступить с коврика. Отчего-то увидев, как ее коленки дернулись, Аарон сглотнул от возбуждения.

― Побудь здесь, пока я приму душ.

― Чего? ― Ти искренне вытаращилась на него, и даже челюсть отвисла.

― Успокойся. Я пойду с тобой.

― Прекрати меня донимать, Хэйли, ― отмахнулась Ти и уже развернулась к двери, но Аарон в два счета оказался рядом и вырвал из ее руки ключи. Ти взбешенно подскочила, явно собираясь подраться. ― Я сказала, прекрати лезть! Ничего с тобой не станет, пока я метнусь на «Грифон» и обратно!

Аарон хмуро изучал ее напряженное лицо, но даже бровью не повел.

― Привезли детали для... а, впрочем, чего я тебе, олуху, объясняю? Все равно ни черта ты не поймешь! Дай сюда ключи!

― Я приму душ и с тобой, ― упрямился Аарон. И сам не мог понять, в чем дело, но оставаться один не желал. Не то чтобы он боялся, что к нему вновь нагрянет Фокусник, просто если еще и Ти исчезнет из его поля зрения, как и все они, начиная с той проклятой женщины, он этого не вынесет. Аарон чувствовал, что его нервы на пределе, чувствовал предательскую дрожь в пальцах, стоило представить, что он и вправду останется один и навсегда.

― Ладно, зануда ты, ― разозлилась Ти, толкая Аарона в грудь со всей силы, но он даже не почувствовал. ― Давай ключи, буду ждать тебя здесь.

― Ага, нашла дурака, ― сказал Аарон, засовывая ключи в передний карман джинсов. ― Я мигом, ― пообещал он и побежал в ванную, не теряя больше ни секунды, а то ведь Ти и замок могла взломать чего доброго!

Аарон зашел в ванную, щелкнул щеколдой и, быстро раздевшись, зашел в дух. Мощная горячая струя едва не сшибла его с ног, таким он чувствовал себя немощным, и, протерев глаза, огляделся в поисках шампуня. Потрепал пузырек, но тот оказался пуст. Аарон зло чертыхнулся, решив, что Ти выжала все средство до капли, и схватил ее отвратительный огромный тубус с тремя зелеными яблоками на этикетке. Мерзость, какая мерзость.

Аарон таращился на этот чертов шампунь целую минуту, не привыкший трогать чужие вещи. Его брезгливость дала о себе знать першением в горле и гулом в висках, но все-таки ему удалось пересилить себя, и, выдавив жменю зеленой жижи на ладонь, он вспенил ее на своих длинных светлых волосах и вскинул голову к потолку, промывая глаза.

Несколько долгих секунд он все еще слышал чудовищное гудение в ушах, будто кто-то стучался в барабанные перепонки, затем все-таки услышал шум льющейся воды. Наконец-то расслабив затекшие от напряжения мышцы спины, Аарон смыл шампунь с волос, отплевываясь от воды, и отстраненно подумал о том, что если раньше ему мерещилось, будто он пахнет Ти, то теперь он и правду воняет этими ужасными, отвратительными...

И вдруг что-то коснулось его спины, и Аарон, подскочив как ужаленный, обернулся, оскальзываясь на мокром полу. Он не успел опомниться, как его талия оказалась в тесном захвате рук Полли. Аарон что-то пролепетал, ошарашенный ее внезапным появлением, но Полли не ответила, приперев его спиной к стенке. Она схватила его за волосы, оттянула назад и поцеловала в шею. Буквально присосалась к коже. Аарон опешил и попытался оттолкнуть ее; точнее он думал, что отталкивает ее, а на самом же деле притянул ее теснее за голые бедра к себе. С ее мокрых волос стекала вода, губы были мокрыми и жаждущими, и Аарон, наклонившись, раздвинул их губами и проник языком в ее рот. Он услышал снова тот же самый тревожный нарастающий шум между ушами и почувствовал, как из горла вырывается голодный стон.

Целую неделю он ее не видел, думал, что забыл запах, думал, забыл прикосновения...

― Ты скучал? ― спросила она, сжимая его ягодицу пальцами. Аарон кивнул, обнимая ее за шею.

― Тогда зачем ты меня убил?

Услышав эти слова, Аарон распахнул глаза и заорал. Он орал так громко, будто кто-то пропустил разом две его ноги через мясорубку, и продолжал крутить колесо, нажимая на его голову, чтобы побыстрее искромсать на мелкие-мелкие кусочки. Перед ним стояла уже не Полли, а Натали. Она была в своем платье, в том самом, в котором ее убили, в котором рыбаки выловили ее мертвое тело из Криттонской реки.

― Гарри! ― орал Аарон, не отрывая обезумевшего от страха взгляда от Натали, приближающейся к нему. Они были заперты в душевой кабине, и ее острые окровавленные кончики пальцев тянулись к нему, чтобы разорвать. ― ГАРРИ! ГАРРИ! ГАРРИ! ― вопил Аарон, забиваясь в угол. Из лейки вдруг хлынула ледяная вода, и он заорал пуще прежнего, когда его лица коснулись ледяные струи. Отрезвляющий холод подействовал на Аарона как удар в висок. Он сполз по стене и обхватил себя за плечи, уставившись в кафельный пол. Зажмурился до боли, повторяя себе, что Натали Локвуд не существует в мире живых, она нереальна, она мертва, она мертва, как и Мирослав Костенков, как и люди из мотеля Рэдривер... В голове Аарона вспышкой пронеслась какая-то мысль, но он был слишком напуган, чтобы схватить ее дрожащими руками. Следующее, что он осознал ― вода перестала, наступила тишина, а рядом с ним на корточках, мокрая как кошка сидит Ти. И лицо ее перекошено от испуга.

― Что случилось? ― спросила она, глядя на него огромными совьими глазами. ― Ты меня до смерти напугал!

Аарон открыл рот, чтобы ответить, но вместо этого попросил подать полотенце. Ти вышла из душа и схватила с вешалки полотенце. Аарон обмотал его вокруг бедер и убрал налипшие на лицо волосы. Сжал их в замке на затылке, избегая смотреть Ти в глаза.

― Мне показалось, что я видел Натали. ― Он глянул на Ти, проверяя ее реакцию, но увидел на лице пустоту и безразличие. Ну, хотя бы не смеялась! ― подумал Аарон с сомнением.

― Аарон, ты сильно устал. Тебе нужно отдохнуть, выспаться. Хочешь, я дам тебе успокоительное? А хочешь, ― Ти с легкостью вошла в роль его мамаши, ― я тебе чай приготовлю травяной? Или ужин хочешь? Могу сбегать в магазин...

― Нет, не хочу, ― сказал он спокойно, вылезая из душа и ступая на коврик. Он краем глаза заметил, что Ти намокла сильнее, чем он думал, начиная от белых носков с розовыми полосками, продолжая шортами и простенькой белой футболкой с рисунком орла.

― В любом случае, ― продолжила Ти, вовсе не огорчаясь, ― со мной ты не пойдешь, ты не в себе, и ты очень устал. Ну я же вижу! ― тут она не выдержала, поворачиваясь к нему, и сильно хмурясь. Отсутствующее выражение исчезло, будто его там и не было, а зеленые глаза снова стали круглыми как монеты. ― Ты взгляни. Ты так, между прочим, не выглядел, когда мы познакомились! Ты только глянь! Мешки под глазами, сосуды полопались в белках как у наркомана какого-то... ты уже десять дней не расчесывался, думаешь, я не заметила? И не брился! Я чуть руку не поранила до крови, когда тебя пыталась в чувство привести!..

Она негодующе склонилась и сорвала с ног мокрые носки. Зашвырнула в корзину с такой злобой, будто они лично оскорбили ее.

― Так больше нельзя, ― продолжала она горячиться, ― ясно? Ты должен есть, спать, бриться!

― Мне идет борода, ― отозвался он, постепенно приходя в себя. Очередная стычка с Ти подействовала на него гораздо лучше, чем холодный душ, или сон, или успокоительное.

― Не говори глупостей!

― Так я тебе нравлюсь без бороды? ― уточнил Аарон уже намеренно провоцируя девушку. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но затем прищурилась ― поняла, что ее специально злят.

― Я тебя голым видела!

― Это честь, имей в виду!

― Ну ты и свинья, ― буркнула Ти, отворачиваясь и выходя из ванной. Аарон тихо рассмеялся и последовал за ней. Он хотел сказать что-то еще, поддеть и вогнать в краску, но не успел, остолбенев от неожиданности: у двери в ванную стояла Полли и переводила взгляд с голого Аарона на Ти, мокрую с головы до ног и красную от негодования.

Хорошее настроение, только-только поднявшее голову на зов, снова умерло. Плечи Аарона напряглись, руки сжались в кулаки, он почувствовал, что щеки начинают пылать.

― Как ты сюда вошла? ― спросил он, и не узнал собственного каркающего голоса. Полли отвела взгляд от полотенца, и посмотрела Аарону прямо в глаза.

― Дверь была открыта, и я вошла.

Аарон медленно повернул голову в сторону Ти, застывшей рядом испуганной птичкой. Она похлопала ресницами в недоумении, но затем решила не увиливать и хмуро подтвердила, холодно зыркнув на Аарона:

― Я не нанималась твоим телохранителем! И если бы ты не заорал, меня бы уже давно не было!

Теперь Аарон понял, что, когда зашел в душ, Ти как-то отперла дверь и уже собиралась улизнуть, когда на него напала мертвая Натали Локвуд. Чтобы подтвердить свою догадку, Аарон посмотрел на порог и увидел разбросанные на коврике кроссовки, сброшенные впопыхах.

Аарон снова почувствовал тот странный порыв под ложечкой, когда увидел, как загорелые коленки Ти дернулись в его сторону, когда он с ней заговорил, но она не посмела ступить с коврика.

Рядом стояли босоножки Полли. Аккуратные и на высоком каблуке.

― Знаешь, Хэйли, малышка, вы тут разбирайтесь, а мне пора на работу. Там детали привезли, так что пока-пока, голубки! ― вспыльчиво сказала Ти и вихрем понеслась к входной двери. За две секунды она сунула ноги в кроссовки и, не озаботившись шнурками, выскочила прочь из квартиры, хлопнув дверью.

― Что это было? ― удивленно спросила Полли, поворачиваясь к Аарону в ожидании ответа.

Он очнулся, ничего не говоря ушел в спальню и вернулся через минуту в домашних штанах и футболке.

― Что ты здесь делаешь, Пола? Мы все выяснили. ― Он хотел добавить еще много болезненных обидных слов, но не стал, увидев, как она поморщилась, когда он назвал ее не ласково, как она любила, а жестко, почти грубо.

Он не отвык.

Не отвык, ведь всего несколько минут назад она была в считанных сантиметрах от него, касалась его мокрой кожи, целовала в шею. Он не отвык от ее запаха и прямого взгляда, единственного, что осталось со школы. Он не отвык и потому оделся в броню, потому спрятался от нее за щитом, ― чтобы не сдаться. Перед ее взглядом, перед формой ее губ, перед ее упрямой настойчивостью.

Он хотел рассказать ей обо всем. О Ята-Бохе и Натали Локвуд. О Фокуснике. О том, почему его подозревают в убийстве, ведь Полли знает обо всем, ― Аарон видел по глазам, что знает.

Он молчала, ни о чем не спрашивая и не отвечая, и он не говорил. Между ними появилась тонкая, невидимая и вместе с тем непроницаемая стена. Аарон не знал, сможет ли когда-нибудь преодолеть эту стену, разрушить ее, а сейчас даже не хотел пытаться.

Наконец она сказала:

― Между нами что-то есть?

Что он мог ответить на это? Что сходит с ума от ее предательства? Что ее поцелуи с Доком бритвой резанули его кожу от запястья вверх до сгиба локтя? Он не хотел ее видеть, потому что боялся сдаться, вот и весь ответ. Когда они таились, Аарон мог притворяться, что ничего не происходит, потому что не хотел терять Полли как других. Но теперь от этого не спрятаться, не притвориться, что его не существует, оно есть и это предательство видели все.

Что-то Полли увидела в его лице, и ее глаза остекленели, наполнились слезами. Теперь она, вскрыв его кожу, рванула нитки вен вверх, вырвала с кровавой кашей наружу и сжала их в кулаках. Аарон закрыл глаза и вздохнул. Так говорить было проще, представить, что он говорит в тишину, в космос, не с ней, не для нее.

— Я полюбил тебя в старой застиранной толстовке, Пола. На тебе были спортивные штаны, а еще та забавная прическа...

― Прекрати, ― умоляюще попросила она сквозь слезы. Он отчетливо уловил всхлип, но не открыл глаза, не приблизился, не утешил.

— Ты одна не боялась идти с нами в школьный поход на выпускном. Ты одна не жаловалась на то, что тебя кусают комары, что ты боишься жуков...

— Я не боюсь жуков.

— Вот именно. Но дело не в жуках, понимаешь? — Он посмотрел на нее, и увидел, как нервно она сжимает в пальцах ремешок сумки. Свела брови. Она не понимала. Никак не понимала, что внутри него, внутри них обоих вдруг что-то сбилось. Нет, этот часовой механизм все еще работал, вот только стрелки крутились в другую сторону.

— Пола, ― вновь начал он, и она вздрогнула, будто он обозвал ее. ― Ты не притворялась слабой. Ты никогда не пищала, делая вид, что напугана, как другие девчонки, только чтобы мы их спасли. Помнишь, как Кэти якобы подвернула ногу? Потом Дэн услышал, как она сказала своей сестре, что сделала это специально, чтобы он ухаживал за ней? — Полли слабо кивнула. — А вот ты бухнулась в реку, но выплыла сама.

— Там просто ветка... ― попыталась объясниться она, вытирая нос ладонью.

— И ты сама отправилась в лес искать дрова. И даже не заблудилась.

— Вообще-то в тот раз я потерялась, но...

Он больше не мог этого выносить. Он должен был закрыть ее рот, заставить ее замолчать любым возможным способом, поэтому сам не понял, как приник к ее губам поцелуем, как запечатал все возражения внутри ее горла. Сумочка выпала у Полли из рук, но она не спешила обнимать Аарона, потому что чувствовала себя статуей в руках мастера, покорной и несчастной.

Когда до Аарона дошло, что он сделал, он застыл с прижатыми к ней губами, с зажмуренными глазами до боли, затем на миллиметр отстранился. Он хотел увидеть ее взгляд, понять, что им делать дальше ― этот ответ она рассчитывал найти в ее глазах. Он нашел там грозди искренней боли. Блеск ее радужек магнитом притянул его губы назад. Он надавил, и Полли поддалась, принимая его внутрь. Ее язык был мягким и податливым. Они стукнулись зубами и оба рассмеялись, но не прекратили. Уже через минуту Аарон почувствовал, как Пола оттаивает в его руках, почувствовал, как она прижимается к нему грудью, зарывается пальцами в его волосы.

Может быть еще есть время? — подумал Аарон, чувствуя всем телом, как Полли призывно подается вперед, непроизвольно выгибается в его руках. Он опустил ее на свою кровать, лег сверху, мягко придавив весом. Убрал волосы с лица подушечками пальцев. Обвел контур губ наслаждаясь их мягкостью. Приник в поцелуе. Отстранился, чтобы помочь Полли стянуть футболку, первую попавшуюся в руки. Расстегнул пуговицу на джинсах, дернул молнию вверх.

В нем сквозили голые, неприкрытые гримом эмоции, тряслись руки, вены вздулись на шее, напряженные пальцы сжали тело Полли и не хотели отпускать. Он любил ее как раньше, не задумываясь о «потом», убрав из своей жизни все лишнее, и людей, и предметы, и привычки. Он любил ее как раньше, не задумавшись о «до» ― были только ее голые бедра, ее тонкие ключицы, шрам под ухом. Все те мелочи, которые Аарон изучал сотни раз здесь, на этой кровати. Не так-то просто было избавиться от этих мелочей, перечеркнуть их с Полли пятилетние отношения. Они слишком тесно связались друг с другом, и вычеркнуть ее значило бы вычеркнуть и себя тоже.

У Аарона Хэйли итак ничего не осталось.

***

Когда вернулась Ти, время уже было позднее, за окном смерклось, Эттон-Крик продолжал гудеть, радуясь лету, фестивалю, шоу Исчезающего цирка. Все беседки во дворе дома были заняты, и до окон пятого этажа доносились обрывки веселых разговоров. Сидя на кухне у распахнутого окна, Аарон чувствовал себя отторгнутым вселенной, оторванным от реальности.

Ти вошла на кухню осторожно и рыская взглядом по углам. Смущенная отсутствием Полли стянула с волос кепку, свела брови. От нее все еще пахло яблочным шампунем, пахло улицей, горячей кожей и едва слышно ― автомастерской.

― А где Пола? ― спросила Ти, глядя на Аарона тем взглядом, будто хорошо его понимала, будто уже успела изучить каждый уголок его души. За его спиной из открытого окна доносились шумы улицы.

― Я ее трахнул и прогнал.

Он успел заметить, прежде чем Ти отвернулась, как она остолбенела, замерла, будто он парализовал ее словами; как от лица отхлынула вся кровь, и, он был уверен, выступил пот на лопатках.

― И все, ― закончил Аарон, с пристальным вниманием наблюдая за ее лицом.

Через секунду Ти, так ничего и не сказав, вышла и хлопнула дверью своей комнаты, а Аарон отвернулся к окну.

Он не знал, зачем сказал все это Ти, ведь она спросила по-хорошему, по-доброму. Он не знал, зачем отрезал ее, зачем вспорол их шаткое перемирие. Они успели сдружиться. А вот теперь Аарон почувствовал странное удовлетворение, щемящее грудь, когда увидел, как ее совиные глаза стали огромными от неожиданной грубости.

Он остался в одиночестве, не в силах выкинуть Полли из головы.

Он сказал ей, что позже все наладится, ему просто нужно время, больше, чем другим людям. Он сказал, что, когда в Эттон-Крик станет безопасно (хотя имел в виду «когда со мной рядом будет безопасно») они съедутся. И, провожая ее до двери, он действительно так думал.

И даже когда запер дверь за Полой он все еще считал, что их ситуация небезнадежна. Он думал так до тех пор, пока Ти не вошла в квартиру и не разорвала магический запах Полли, витающий в воздухе, зловонным ароматом своего шампуня. Этих омерзительных зеленых яблок, кислющих как сам ад, с таким ядовитым соком, что парализует щеки и язык.

И вот он обернулся, а она стоит там.

И в эту секунду он видел в Ти ― свою Полли.

До того, как та нарастила волосы, похудела и променяла простую удобную одежду на ту, которая, по ее мнению, нравится парням.

До того, как изменилась ради него.

До того, как променяла себя на него, и стала несчастной, стала зависимой, стала спать с Доком Аддлером.

Аарон зарылся пальцами в волосы, и сжал из в кулаках, стиснул у корней так, что кожа головы натянулась и взвыла от боли.

Он скучал по Полли. Но не по той девушке, которую оставил на своей постели с грустными глазами, не по девушке, которую выдворил за дверь и солгал, что все будет хорошо. Он скучал по девчонке, которая отправилась в поход в странных башмаках, заявив, что металлические насадки на ее подошве защитят от укусов змей; он скучал по девчонке, которая упрямо заявила, что съест на спор кузнечика; он скучал по девочке, которая бесследно исчезла, и Аарон уже сомневался, существовала ли она когда-нибудь на самом деле.

***

― Слушай, даже если ты похотливая обезьяна, мне плевать! ― громко сказала Ти, появляясь на кухне час спустя. Она вымылась, и от нее снова пахло вонючим яблочным шампунем.

Аарон обернулся и скучающе глянул на нее.

― Ну так? Тогда чего тебе здесь надо?

В этот раз Ти не смутилась, не остановилась и не замерла; напротив, казалось в ней оживилось захоронение какой-то тайной энергии. Она подлетела к Аарону и ударила его по коленям увесистой книгой. Он вздрогнул и опустил взгляд вниз. Увидев обложку, поморщился.

― Ты же не хочешь, чтобы я читал сейчас это дерьмо?

Ти снова не смутилась, и Аарон от осознания, что она ведет себя так специально, ведет себя так, будто ее ничем не проймешь, стал раздражаться. Она ткнула пальцем в книгу.

― «Город на краю вселенной». Это роман о цирке, и не каком-то там цирке, а нашем, Исчезающем.

Чего она глазеет на него снова по-совиному? ― подумал Аарон, хмурясь. Он с трудом понимал, что она ему говорит; что-то об Исчезающем цирке, о Тихом городе, о вечном проклятии, преследованиях, галлюцинациях. Она говорила как обычно несдержанно, жестикулировала, переступала с ноги на ногу.

― Терпеть не могу твой шампунь, Гарри.

Вот теперь-то она наконец замолчала, вытаращившись от удивления. Она несколько секунд смешно открывала и закрывала рот, будто хватая ртом воздух; явно не могла понять, как ее шампунь связан с темой разговора. А Аарону вдруг стало плевать на это, гораздо интереснее стало смотреть, как Ти пунцовеет, как пуще прежнего раздражается.

― Я тебе сказала, свиная башка, ― хмуро начала Ти, уперев руки в бока, ― я в курсе, чем ты занимаешься. Пытаешься проверить границы моего терпения, да-да, можешь не пытаться, Хэйли, малыш, у меня терпения целый вагон и маленькая тележка, особенно если речь идет о таких баранах как ты.

Аарон не чувствовал себя впечатленным, а потому даже не притворился, что слова девушки его задели. Он откинулся на спинку стула, и закинул локоть на подоконник, чтобы было удобнее. Книжка с его колен, расставленных в стороны, шлепнулась на пол, но Ти, упрямо вздернув нос, даже не проследила за ней взглядом.

― У тебя много опыта, я понял, ― сказал Аарон. ― И ты тоже боишься цирка.

― Чт-то? ― она вновь не ожидала такого внезапного перехода с темы на тему, и даже подпрыгнула, будто кто-то кольнул ее в бок цыганской иглой. Они оба вздрогнули: между их лицами расстояние было настолько мало, что едва влезло бы ребро ладони. Гарри метнулась взглядом по лицу Аарона, будто заинтригованная увиденным. Аарон позволил себе то же самое, и вдруг обнаружил, что у нее очень яркие, насыщенного травяного цвета, глаза с темными крапинками у самой радужки.

― А то. ― Аарон склонил голову на бок, терпеливо поясняя этим зеленым глазищам свою мысль: ― Ты была там со мной, на шоу, ты тоже видела такую-то дичь как я. И в этой чертовой книжонке, которую ты притащила, сказано, что Исчезающий цирк проклят, так? Он выслеживает грешников, это ты сказала, верно?

Ти не возражала, слушая его напряженно.

― Ну и какой грех ты совершила, Гарри? ― спросил Аарон. ― Ты боишься полиции, ты боишься Фокусника. От меня-то тебе чего надо? Вот и возвращалась бы к Эре домой ― все равно там никто не живет. Ходишь по моей квартире, пахнешь этим вонючем яблочным шампунем...

Аарон и сам не заметил, как выпрямился, как тон его голоса повысился на октаву, как волосы упали на глаза, и как щеки загорелись алым. Он почувствовал, как кровь ударила в лицо от взгляда Ти, от ярости в ее зеленых глазах, как сжались губы. Но затем ее лицо разгладилось.

― Я предупредила: меня не проведешь, Хэйли, ― процедила она с трудом разлепив зубы. ― Знаешь, что ты сейчас вытворяешь? Ты ведешь себя как пятилетка, как мелкий сопливый малыш, который остался без мамочки и сосет палец, глядя влажными от слез глазами на мир. «У меня мизофобия», ― перекривляла Ти, скорчив мину. ― «У тебя вонючий шампунь, Гарри, фи!» Ты сопливая девчонка, понял кто ты? И вечно ноешь, и ноешь, и ноешь. А знаешь, что еще? Да-да, это еще не конец, сопляк, я здесь, потому что кто-то должен тебя защитить от этого страшного и пугающего мира и от Ф...

Но она не успела договорить, потому что Аарон сорвал ее с места, притянув к себе за шею и талию. Ти споткнулась о собственные ноги, полетев вперед, и устроилась у Аарона между коленями. Она распахнула руки, будто собираясь взлететь, и застыла, пока Аарон ласкал ее губы своими. Она изумленно хлопала ресницами, запечатлевая в памяти невероятные картинки: его длинные светлые волосы, нуждающиеся в укладке, его трепещущие ресницы, напряженные брови, прилипшие к переносице... его рука на ее шее: давит сильнее, прижимая к его губам; его вторая рука вцепилась мертвой хваткой в поясницу ― не отодрать.

Наконец Ти пришла в себя, и пихнула Аарона от себя.

― Ах ты кобелина похотливая! ― вскрикнула она, замахиваясь, но Аарон остановил обе ее руки, а затем откинул, не боясь повторения. Ти, запыхавшись, отступила. Она смотрела на него так, будто ждала объяснений, но у Аарона их не было, не было ни единого слова, которое можно было сказать вслух. Он просто молча смотрел, стараясь удерживать взгляд на глазах, а не на губах.

Он сам себя не узнавал; не было такого термина, понятия, которое бы описало его состояние. Опустошенность, которая наполнялась черным туманом. Он сгущался, забивая артерии, прорастал углем в груди, рвал органы на клочки.

― А говорила, что у тебя вагон терпения, ― наконец выдал Аарон, отворачиваясь к окну. Он слышал, как Ти раздраженно дышит за его спиной, как смущенно переминается с ноги на ногу, решая, убежать и хлопнуть дверью вновь, или потребовать объяснений, или даже притвориться, что все ― глупый розыгрыш?

Если бы она спросила, что это было, Аарон бы признался во всем. Он бы сказал правду, ответил, что просто хотел увидеть, как долго она сможет терпеть его выходки, как долго он сможет вести себя как сволочь, а она останется рядом и не уберется восвояси. Он хотел узнать, зачем она здесь остается.

Он просто хотел поцеловать ее и почувствовать вкус жизни, а не вкус вины, вкус обязательств, вкус другого парня на ее губах. Ему вообще было плевать, кто целовал Ти до него, ему было плевать, был ли у нее парень или любовник. Ему было плевать на все кроме одного: он все-таки обидел ее, все-таки обидел...

― Слушай, Гарри, прости...

― Пошел из моей комнаты, ― прервала она, отворачиваясь к стенке и накрываясь с головой покрывалом. ― И посмей заикнуться, что это твоя комната ― я за нее заплатила и не уйду. Так что катись отсюда!

Но Аарон не ушел; изучая изгибы ее тела под покрывалом, совсем не такие, как изгибы Полли, Аарон приблизился к кровати и наклонился к ней, постучав пальцем по ее предплечью.

― Ну давай не будем ссориться.

― Не будем ссориться? ― Она вспыхнула мгновенно, будто он плеснул бензина в костер. Подскочила на кровати, вытянулась рядом, шлепнула его по плечу ладонью, совсем по-мужски, а не по-женски, так, что он даже переступил с ноги на ногу, удивившись такой прыти. ― Да ты сам начал ссориться! Я же тебе сказала: не надо провоцировать людей, которые тебя окружают! А ты что сделал? Специально меня спровоцировал!

― Виноват, прости.

― Прости? ― пылала она кострищем, наступая. Аарон ее не боялся, внутри он даже ликовал от того, что все уладилось. Ти была зла не по-настоящему. Они же только поцеловались и все, чего злиться? И он пришел извиниться, причем с искренними словами. ― Нельзя просто так мучить людей, Хэйли, нельзя! У них тоже могут быть чувства! Ты хоть понимаешь, что мир не крутится вокруг тебя, бедняжки! Божечки, ― она драматично всплеснула руками, ― ему изменила девушка, давайте теперь соберемся всем миром и вытрем ему слезки!

Вот тут Аарон почувствовал, что она ужалила и больно; укусила так, что из раны с плеском вылилось все веселье без остатка. Он ведь и представить не мог, что Ти так разозлится. Она была веселой девчонкой и всегда с достоинством реагировала на его шутки. А теперь вот лопочет что-то о чувствах.

― Я вообще уже давно не целовалась, а ты взял и присосался ко мне как пиявка! ― с жаром закончила она. Аарон нахмурился, уже ничего не понимая, и опустил взгляд в пол.

― Так тебя это расстроило? ― уточнил он. ― У тебя давно не было секса?

― Да заткнешься ты наконец, пустоголовый, или нет? ― завизжала Ти, и Аарон подскочил на месте. Он выскочил за дверь, пригнувшись, и как раз вовремя: через секунду уже над головой просвистел кулак. Дверь хлопнула и Ти застонала. Аарон спросил с той стороны, нужна ли ей помощь, но она послала его к черту принять холодный душ.

― Я уже принял, помнишь, Гарри? ― не мог не позлить он, с трудом сдерживая улыбку. ― Я еще был голым, а ты любезно подала мне полотенце...

Ти ударила в дверь, судя по звуку, ногой, и Аарон, посмеиваясь, ушел.

***

Когда стрелки на часах остановились на 21:00, Аарон отвлекся от чтения романа «Город на краю вселенной» авторства некоей Аделаиды Кернс.

«Город на краю вселенной». Неужели кто-то написал книгу про этот чертов цирк? Неудивительно, что он так популярен! Аарон откинулся на спинку кресла, и, убедившись в том, что Гарри вышла из зала, прочел информацию об авторе: «Аделаида Кернс, автор более десяти романов и тридцати сказок для детей и взрослых, окончила Хейденский университет со степенью бакалавра в области литературы и целых двадцать семь лет проработала в старшей школе Хейдена. Ее новый сборник сказок для взрослых поражает воображение. Нам предоставляется удивительная возможность заглянуть за ширму волшебного цирка, познакомиться с загадочной командой циркачей, а также узнать загадку похищенных городов».

Хейден, совсем рядом, — рассеянно подумал Аарон. Он прочел аннотацию со скепсисом, затем изучил имеющиеся рецензии к книге. Рейтинг у нее был никудышный — видимо, никому не понравилось читать о проклятом цирке. Его самого не прельщала эта удивительная возможность заглянуть за ширму волшебного цирка, но Аарон все равно покопался еще, разыскивая доступную информацию о книге и ее авторе. И вдруг у него буквально отвисла челюсть.

Он нашел фотографии этой самой Аделаиды Кернс, и узнал в ней жуткую старуху из Хейдена, которая до такой степени запугала Эру два года назад, что Грэйси попросила его лично забрать ее из дома престарелых — девушку накачали успокоительным, и, когда Аарон увидел ее, она буквально пускала слюни в подушку. Там и ее родители были, выясняли, как обычно, отношения, будто не могли отыскать места получше.

За его спиной послышались осторожные шаги.

― Не спишь? ― спросила Ти. Аарон обернулся, и она отскочила, загородив грудь руками крест-накрест.

― Чтобы ты не задумал ― дам в глаз!

― Эту книгу написала Грэйси, ― просто сказал Аарон, показывая Ти обложку. Лицо у нее стало глупым, но впервые за день Аарону не захотелось подшутить над девушкой, посмеяться над ее наивными совиными глазами. Она медленно опустила руки и приблизилась, смущенно переводя взгляд с обложки романа на лицо Аарона. И вот снова этот запах шампуня, и воспоминания о поцелуе нахлынули с новой силой: ее податливое тело, изогнутая спина, руки на его плечах, его губы у ее голой груди...

― Эту книгу написала Грэйси? Та Грэйси ― бабуля Эры? ― наконец уточнила Ти, прогоняя из мыслей Аарона похабные картинки. Он прочистил горло, незаметно отстраняясь подальше, и протянул Ти книгу.

― Да, ошибиться я не мог.

― Тут портрет Аделаиды, Хэйли, пышечка...

― Говорю тебе: Грэйси миллионы раз рассказывала нам эти страшилки, пугала до чертиков. Потом удивлялась, с чего бы Эру мучают ночные кошмары и видения... э-э... кхе-кхе... ― Аарон замялся, поняв, что сболтнул лишнего. Ти поникла, облокотилась о подоконник, опустив голову на грудь и разглядывая обложку. В это время Аарон изучал ее четкий профиль. Волосы длинные-длинные и струятся по спине золотым водопадом; ресницы темно-коричневые, легшие веерами на щеки; скулы тонкие для пышной фигуры, а губы ― загляденье: мягкие, нежного кораллового оттенка, полные и сочные как ягоды.

― И тебе не стыдно? ― спрашивала Ти как-то вечером, после того, как увидела картину с обнаженной Полли.

― А что здесь стыдного? ― отвечал он. ― Это ее тело, а я ― художник.

Вот и все, что он сказал, не став вдаваться в подробности, сколько обнаженных моделей нарисовал на факультете искусств, сколько раз сам выступал моделью, позволяя рассматривать себя, прикрытого только лентой простыни.

― А с ней точно все в порядке? ― спросила Ти, глянув на Аарона из-под ресниц, не поднимая головы. Она будто стеснялась показываться перед ним настоящей, именно сейчас и в этот момент. Аарон кивнул:

― Да, она в безопасности. Я говорю правду, ― заверил он Ти, когда та недоверчиво свела брови. ― С ней все в порядке, и главное, что я знаю, где она находится.

Ти забралась на подоконник и задумчиво спросила:

― А ты не боишься? ― Когда Аарон взглянул непонимающе, она уточнила: ― Фокусник сказал, что, если ты не расскажешь ему, где Эра, он сделает с тобой что-то ужасное, с тобой и твоими близкими. Ты не боишься?

― Боюсь конечно, ― взгляд Аарона потемнел, и он свет брови, теперь глядя на Ти как глупую. ― А ты бы не боялась?

Она вздохнула, смущенно и вместе с тем недовольно, будто до него не дошел смысл ее вопроса.

― Что? ― спросил Аарон, нажав на нее вопросом, но Ти покачала головой. Но как бы она не пыталась спрятать взгляд за опущенными ресницами, Аарон все равно видел радужки ее погрустневших зеленых глаз. Она сидела на подоконнике, а он на стуле, и смотрел на нее снизу-вверх. Ему было удобно видеть ее тонкую шею, ее плечи, грудь, бедро. Аарон снова поднял взгляд, возвращаясь к лицу Ти, и с удивлением обнаружил, что она прожигает его глазами.

― Ты так меня осматриваешь, что мне становится неловко.

Он пожал плечами.

― Да что с тобой происходит? ― разозлилась Ти, вскакивая с подоконника и оборачиваясь к нему. Как и в прошлый раз она уперла руки в бока, но тут же передумала и вытянулась в струнку ― слишком свежо было воспоминание внезапного поцелуя. ― Я понимаю, ты огорчен...

― Огорчен?

― Шокирован, ладно! Но стань собой наконец.

― А какой я? ― спросил Аарон, резко глядя на нее. ― Я мизофоб, который не мог сводить девушку в кафе, ясно? Я человек, который не мог отвезти ее на пикник и в кино, потому что меня колотит от одной мысли о том, что кто-то сидел в этом гребаном кресле до меня и...

― Я не это имела в виду!..

― Я тот самый парень, ясно, девушка которого трахнулась с его лучшим другом, потому что я не мог дать ей того, чего она хотела!

Ти открыла рот, будто ее челюсть внезапно стала весить тонну. Ее дыхание участилось, с трудом прорывалось из горла. Аарон уже пожалел обо всех своих словах, сказанных сгоряча. Он не хотел ее расстраивать, он понял; не хотел ее огорчать, осознал он, видеть, как папоротниковый цвет ее глаз становится блестящим и сочным от слез, придавивших их зелень.

Он подумал, что Ти снова уйдет, хлопнет дверью, не выйдет до самого утра. И, может быть, так было бы спокойнее. Ну чего она возвращается, чего приходит на эту чертову кухню ни зачем, ищет его пытливым взглядом, спрашивает и выслушивает.

― Уходи, Гарри, ― подтолкнул он ее к правильному ответу. ― Иди в свою комнату. Вижу же, что хочешь.

― Ну чего ты так обозлился на меня? ― всхлипнула она, выделив жирным местоимение. ― Я-то здесь при чем, а? Ну и что, что ты не можешь выпить кофе в кафе, я-то здесь при чем?! ― Он уставился на нее, не понимая, причем здесь это. Он не винил ее, о ней речь вообще не шла, он просто... он просто... а что он, собственно делал, чего хотел добиться?

Аарон со стоном зарылся в волосы ладонями и светлые пряди упали на глаза, кольну веки. Ти продолжала плакать, умудряясь сбивчиво и рвано говорить:

― Ну а я что? Я-то здесь не при чем, а ты только и делаешь, что орешь! Ну и что, что мизофобия! А что мы, плохо в парке с кофе посидели что ли? ― спросила она невпопад, и он вспомнил, как позвал Ти после разрыва с Полли на фестивале «выпить кофе», но вместо кафе привел ее в парк на скамейку. ― Все же нормально было! И в «Факел» ты ходишь, не заболел еще ничем ведь!

Что-то с ней было не так, понял Аарон и испугался. До него медленно дошла суть происходящего. Своим вызывающим поведением он вскрыл в ее голове, в ее груди ― там, где хранилось болезненное прошлое, ― пломбу, и теперь Ти ярко переживала что-то ужасное, что осталось далеко, но все равно рядом.

Она мелко вздрагивала, хватая ртом воздух.

― Я же не при чем! ― воскликнула она, ― я не при чем!

Аарон поднялся со стула и поморщился от чувства, будто зад превратился от долгого сидения в кирпич. Приблизившись к Ти, он притянул ее к себе за плечи и похлопал по плечу, как сделал бы с младшей сестрой, будь она у него; как успокаивал раньше Скарлет или Эру, когда те были в дурном расположении духа.

Ти замерла, как и в тот раз, когда он поцеловал ее, и не двигалась. Он слушал ее дыхание у своей груди, она слышала его сердцебиение. Так они и стояли пять минут, пока она не вытерла слезы о его футболку и не отодвинулась.

― Фу, зачем?! ― Аарон содрогнулся. ― Зачем ты оставила это на моей футболке?

― Хватит ныть, не нравится ― иди переоденься.

Он даже не удивился ее реакции, а она ляпнула не подумав, погруженная в свои мысли. И только когда Аарон ушел в спальню и распахнул дверцы шкафа, до него дошло, что Полли на месте Ти сразу же пришла бы в ярость, или обиделась.

Она не при чем, ― подумал Аарон, вспомнив полные слез глаза Ти. ― Что она имела в виду, говоря, что не при чем?

Но он не собирался заходить так далеко, не собирался копать внутрь ее и срывать еще одну пломбу, чтобы не дай бог не задеть гниль и чернь. Аарон предпочел бы разбираться с проблемами по мере их поступления.

Он вернулся на кухню, Ти уже успокоилась и заварила две чашки чая, одну любезно предложив Аарону.

Он сделал глоток, и, набрав полную грудь воздуха уже начал было говорить, но Ти вставила, глядя выразительно на кружку:

― Ну а если бы я туда плюнула?

Он медленно закрыл рот, несколько раз моргнул, затем опустил взгляд в кружку и оценил темно-коричневый слой горячей жидкости. У него в горле от одной мысли о том, что могла сделать Ти, заворочался комок, но он сглотнул, и, не подавая виду, сказал:

― Мы уже обменялись слюнями, если помнишь.

Теперь Ти отчетливо поморщилась, и, чеканя каждую букву, произнесла:

― Кто-нибудь говорил тебе, что ты противный человек, Хэйли?

― Сексуальный ― да. Умный ― сто раз да...

― Ладно, успокойся, павлин, ― оборвала его Ти.

Они еще несколько секунд глядели друг на друга, пытаясь найти нить разговора. Аарон очнулся первый и, обогнув стол, взял «Город на краю вселенной» и перевернул обратной стороной. Ткнул в портрет Аделаиды Кернс, худосочной дамы, ничуть не похожей на Грэйси.

― Сейчас я кое-что скажу, но ты не перебивай, иначе собьюсь с мысли. Я думаю, что Грэйси рассказала этой женщине, Аде Кернс, свои истории. И вот она состряпала с этого кучу сказок для взрослых. ― Ти нахмурилась, но взгляд ее был сосредоточенным, по которому Аарон понял, что она его слушает. Он продолжил: ― Ада Кернс сейчас находится в Хейденском доме престарелых, там работает Гретта, моя подруга... Знаешь, я думал, эта ведьма чокнутая. Она смотрела так на меня... будто знает все мои секреты...

― Ты такой параноик. Нет, правда.

― Я звоню Гретте, ― перебил Аарон, стремительно выходя из кухни и даже не дослушав комментарии Ти. Он схватил телефон, валяющийся на кровати, и когда вернулся, застал Ти разглядывающей обложку романа. Она облокотилась локтями на стойку, и увидев, что ее выдающиеся груди касаются столешницы, Аарон свел брови.

― Пока Эра в безопасности, я хочу понять, как схватить этого ублюдка за горло, ― сказал Аарон. Ти вскинула брови, недовольно поморщившись, но Аарон уже отвернулся к окну и приложил мобильник к уху.

Он надеялся, что Гретта не спит, и что в состоянии отвечать на такие поздние звонки. После того как у него и ее парня Крэйга случился неприятный разговор, включающий в себя столько матерных слов, о существовании которых Аарон, учащийся в то время на первом курсе, не подозревал.

К счастью, ответила Гретта. Не на шутку встревожившись, она сразу же закидала Аарона целой тонной вопросов об Эре, и все ли с ней в порядке, и как там дела в Эттон-Крик, ничего ли не поменялось после ее отъезда в Хейден. Аарон сжато как мог рассказал последние новости, заверил девушку, что Эра в безопасности, и Фокуснику до нее не добраться, и приступил к сути разговора. Услышав имя миссис Кернс, Гретта издала такой странный звук, что Аарон удивленно глянул на Ти, будто она тоже его слышала, и могла развеять дурное предчувствие Аарона каким-нибудь простым объяснением.

― Что? Что такое, в чем дело?

― Вы все с ума сошли?

― Почему?

― Да потому что Эра звонила мне, тоже расспрашивала о миссис Кернс. Говорила всякое... ― Такого пояснения Аарон и представить не мог. Он попытался приложить ответ Гретты к уже имеющейся информации, но ощущение было таким, будто он ножевую рану, из которой хлестала кровь, пытался заклеить пластырем.

― Ну так и что ты ей ответила? ― поторопил Аарон.

Он отчетливо услышал, как Гретта недовольно скрипнула зубами, но не попросила Аарона снизить тон голоса или говорить менее настойчиво, ― она понимала: стряслось нечто скверное и действовать нужно без промедления.

― Миссис Кернс больше не живет в Хейдене, Аарон. Ее забрали домой в Ята-Бохе, и теперь за ней ухаживают дети. Она звонила мне буквально два дня назад, спрашивала, не развалился ли без ее чувства юмора наш «чертов старушечий морг».

― Ты сказала в Ята-Бохе? ― переспросил Аарон, напрягшись. Он еще не знал точно, но был уверен ― это все неспроста, это не просто совпадение.

― Да. Это я сказала Эре.

― Черт, черт, черт! ― разозлился Аарон, и со стоном поблагодарил Гретту, и, пообещав ей перезвонить чуть позже, отключился.

― Ну что? ― спросила Ти, подступая к Аарону ближе. Ее напряженное лицо было отражением его собственного: плотно сжатые губы, сверкающие глаза, морщинка между бровей. Аарон разгладил лицо, судорожно размышляя.

― Так... ― пробормотал он, прикрывая глаза ладонью. ― Так, и что это значит?

― Что значит что? ― переспросила Ти, нервно переступив с ноги на ногу.

Аарон заблокировал сознание от ее навязчивых вопросов, сосредоточившись. Эра в Ята-Бохе в «Рэдривер» ― в этом у Аарона не было сомнений. Она не ответила ни на один звонок и ни на одно сообщение, так что подтверждения догадки у Аарона не было, но он знал: она точно в проклятом мотеле, в котором живут призраки.

Аарон надавил ладонью на глаза, чтобы заглушить свет кухонной люстры, проникающей через пальцы.

Раз она искала миссис Кернс, значит она пришла к тому же выводу, что мы я. У нее тоже есть книга «Город на краю вселенной»? Или она вспомнила бредовые страшилки двухлетней давности, услышанные от миссис Кернс? Или может быть она увидела в мотеле призрак Мирослава Костенкова и...

― Так, стоп! ― заорал Аарон так громко, что Ти опрокинула свою чашку. К счастью, та была пустой и на столешницу не пролилось ни капли. Аарон вскочил, а Ти уставилась на не него взглядом загнанного в клетку зверька, который не знает теперь, какая его ждет участь.

― Нет, нет, нет... ― пробормотал Аарон, снова хватая мобильник. ― Чертова память на лица! ― орал он как сумасшедший в тишину кухни. ― Лица! Почему я сразу не вспомнил этого чертова управляющего мотеля!

Ти не понимала, что он несет, но предпочла не задавать вопросов и вообще встать с противоположной стороны от Аарона. Через секунду, дозвонившись до Ирвинга, он завопил:

― Я думал, что с ней все в порядке, но она в его лапах! Она в его лапах! Она попалась прямо в его ловушку! И я тоже! Какой же я был дурак!

― Аарон, хватит орать! О чем ты говоришь? ― Но Ирвинг уже и сам повысил голос, с трудом контролируя страх, ворвавшийся в головной мозг. ― Что случилось? Что ты узнал?!

― Ирвинг, я клянусь, я думал, она в безопасности. Эта тварь подослала его туда... Он все заранее просчитал, вот почему там был этот чертов Мирослав, этот...

― Успокойся, объясни все человеческим языком, ― взволнованно попросил Ирвинг.

Аарон плюхнулся на табурет и, чеканя слова и глядя в совиные глаза Ти, сказал:

― Эра в мотеле «Рэдривер» в Ята-Бохе, там, где я видел призрак Мирослава. ― Брови Ти на этих словах взлетели и тут же вернулись на место. ― В этом мотеле управляющий ― Джерри Тайлер. Он мне еще сразу не понравился, все распалялся о своих призраках, о жути всякой... просил остаться... Он тоже был на шоу Исчезающего цирка. Этот управляющий мотеля в их секте, Ирвинг. Я только сейчас вспомнил, что видел его на представлении. И если Эра там, в мотеле, значит, этот тип ее узнал и в любую секунду может доложить об этом Фокуснику, ― закончил Аарон на выдохе и замолчал.

***

Они встретились полчаса спустя на Весеннем фестивале, где Ирвинг работал во вторую смену. Выглядел он уставшим и рассеянным, а потому даже не заметил, когда Аарон и Ти подошли к нему. Он крутанул головой, почувствовав шлепок по плечу, и только несколько секунд спустя распознал друга. Немудрено: Аарон, после того как показали его фотографии по местному каналу с пометкой «подозревается в убийстве», если и выходил на улицу, то недалеко и под прикрытием, и в этот раз он избавился от очков, спрятал светлые волосы под черной шапочкой, обрядился в цветастые шорты и такую же странную на вид рубашку.

― Ты похож на наркомана, ― заметила Ти, попытавшись безуспешно развеять его напряженность, сгустившую воздух в салоне.

― Что случилось? ― процедил Ирвинг, хватая Аарона и оттаскивая с дороги в тень ярмарочных палаток, каждая из которых теперь освещалась гирляндой фонариков. Ти поскакала следом, ударив рюкзаком какого-то парня, идущего мимо, по заду.

― Что с Эрой?

― Ирвинг, ― Аарон схватил его за плечи. ― Она в Ята-Бохе в «Рэдривер». ― По лицу рыжего пошла тень, брови сошлись к переносице. Он вспомнил все предыдущие разговоры Аарона об этом мотеле, о странном управляющем, о номере «23», о девушке, которую насиловали и избивали, о ее призраке...

― Что ты говоришь? ― он вдавил пальцы в плечи Аарона до хруста в суставах. ― Откуда ты знаешь, что она там? Откуда она узнала про это место? Мы же договаривались: ни слова о призраках!

― Я должен был сказать! ― рыкнул Аарон, стряхивая с себя руки друга. ― Это ее касалось больше, чем ты думаешь! Фокусник именно за ней пришел в город, из-за нее убил Натали...

― Аарон... ― предупреждающе начал Ирвинг.

― Можешь злиться, но разве он не сказал тебе тоже самое, а? Ты можешь скрывать от Скарлет свои разговоры с ним, но не от меня. Фокусник ведь и тебе сказал, что пока ты не приведешь Эру, Скарлет останется в этом чертовом цирке. Вот только как долго цирк здесь пробудет?

― Я заберу ее сегодня же, ― сказал Ирвинг на выдохе. ― В два ночи она сядет в мою машину, и мы уедем.

Аарон не сказал ему, как неправдоподобно звучит его план; не стал разуверять в том, что идея провальная с самого начала, ведь Фокусник несомненно знает о каждом его шаге и шаге Скарлет ― не зря она у него под носом.

― Мы с Хэйли едем в «Рэдривер», ― нарушила тишину Ти. Аарон и Ирвинг забыли ее о существовании, потому что она стояла немного поодаль и наблюдала за происходящим вокруг: за процессией веселых компаний, движущихся от одной палатки к другой с тарелками, полными закусок, и большими стаканами.

― Ну нет, ― наконец сказал Аарон, знатно позлив Ти многозначительным взглядом. ― Уж ты точно никуда не поедешь. ― Она изогнула бровь, собираясь спорить, но Аарон уже был готов к этому, так что не дал себя перебить: ― Тебе мало было оказаться в его списке? Хочешь отправиться вслед за Натали? Или может тебе хочется вернуться домой и спрыгнуть с пятого этажа?

Ирвинг осторожно тронул Аарона за плечо, как бы успокаивая его, но безуспешно: рыжий и сам был на пределе и ему казалось, что мир, разорвавшийся пополам, тянет его в разные стороны. Он должен был действовать немедленно, и должен был начать прямо сейчас.

― Я поеду, ― сказал он. Аарон отвернулся, снова позабыв о Ти.

― Ты же собрался забрать Скарлет. Ты не успеешь вернуться из Ята-Бохе... ты даже не успеешь доехать до города. Я поеду. А ты останься со Скарлет. Я знаю, где находится мотель, я знаю город, я был там.

― Я поеду с тобой! ― упрямо заявила Ти.

― Нет, Гарри, это опасно!

― Так, успокойтесь! ― сказал Ирвинг, и огляделся. ― На нас уже странно поглядывают, мне это совсем не нравится.

― Я еду прямо сейчас, мои вещи уже в машине, ― сказал Аарон. ― Я полностью готов. Через четыре-пять часов я буду у Эры, заберу ее из этого паршивого мотеля подальше от глаз Фокусника, и спрячу в другом месте. Он пока еще не нашел ее... это может значить только то, что Джерри Тайлер ее не узнал. Но если узнает ― все, конец.

Аарон замолчал, и все трое встревоженно переглянулись.

Они были уверены в том, что Фокусник пока еще не нашел Эру. Ведь если бы он ее отыскал, то весь Эттон-Крик узнал бы об этом. Может быть, цирк исчез бы вновь с лица земли; а может быть Скарлет очутилась дома как по волшебству и не помнила событий последних двух недель; или Натали вернулась бы к жизни, ведь Фокусник перепутал ее с Эрой, и это была жестокая ошибка.

Аарон не мог только одного понять: почему Эра не связалась с ними, не рассказала, что происходит и почему она стала целью Фокусника. Аарон не мог понять, почему она затаилась не только от Исчезающего цирка, но и от них. Будто думала, что кто-то из ее друзей, людей, которые ее любят, могут предать ее и отдать на растерзание дьяволу.

***

Ирвинг еще целую вечность стоял между двумя палатками, тупо наблюдая за тем, как мимо проплывают люди. Он не видел их, не чувствовал запахов, не слышал шума. Его сковало такое мощное чувство тревоги, будто сквозь грунт и кроссовки проросли корни и пришпилили ноги к земле, туго обернувшись вокруг лодыжек.

Он находился в подвешенном состоянии, в незнакомом месте, один-одинешенек. Его голова была заполнена тысячей черных мыслей, лоснящихся и блестящих как слизни. Он думал об Эре, о том, что должен был поехать вместе с Аароном и Ти в Ята-Бохе. Он думал о Скарлет и своем обещании вытащить ее из западни; о ее волосах выдержанного коньячного цвета, которые пьянили запахом солнца, фруктов и растрескавшейся от жара земли.

Вот он и стоял, не двигаясь; превратился в вытянутую статую с темно-рыжими волосами, кажущимися в свете ламп черными с медным отливом; в статую с пустым взглядом, за которым скрывалось волнение за семью и друзей.

Вместе с тем Ирвинг ощущал себя так, будто кто-то всесильный взял его за шкирку, как беспомощного котенка, вздернул над землей и рассмеялся, наблюдая за попытками коснуться мысками кроссовок земли.

«Здесь сбудутся все ваши желания и страхи», ― вот что слышалось в зловещем смехе в затылок. Как Фокусник и обещал, он исполнил каждое из желаний и страхов. И все еще вычеркивал их из своего списка.

― Извините... ― послышался откуда-то сбоку вежливый смущенный голос, принадлежащий незнакомке. Ирвинг обернулся, вспомнив, почему он находится на фестивале и напустив на себя серьезный вид. Незнакомка была невысокой худенькой блондинкой, и Ирвинг решил, что она хочет спросить, в какой стороне находится выход. Он уже приготовился во всех подробностях описать путь, когда девушка подступила еще ближе и с каким-то благоговением на лице спросила: ― А эта девушка, которая с вами только что разговаривала... возможно я ошибаюсь, но ее случайно зовут не Гарри?

Ирвинг растерялся, но быстро взял себя в руки и кивнул. Девушка поглядела по сторонам, будто собираясь раскрыть ему страшный секрет, а затем так слышно, что он с трудом разобрал в какофонии звуков фестиваля, произнесла:

― Она же убийца... А вы не знали?

***

Ята-Бохе, июнь

Миссис Кернс начала историю издалека; говорила томным голосом, создавая в нужных моментах паузы, загадочно улыбалась, будто насквозь видела меня и ту яркую токсичную бурю в моем черепе, и это доставляло ей довольствие.

Алоизия исчезла с лица земли очень-очень давно, говорила миссис Кернс. На самом деле это была небольшая деревенька в сорока километрах от Хейдена с населением в девять тысяч человек. У Алоизии не было даже собственного кинотеатра, так что местным приходилось развлекаться скромно и «по-тихому». Из-за величественного здания библиотеки, где целыми днями пропадали дети и подростки, Алоизия и получила такое странное прозвище ― «Тихий город».

...В Тихом городке люди любили читать и любили странные истории. Собираясь в библиотеке трижды в неделю, они обменивались этими самыми историями, а иногда смотрели черно-белые кинофильмы при помощи проектора. Жизнь текла размеренным ходом, не происходило ничего необычного вплоть до весны 1966 года, когда Аделаиде Латар, а в будущем Аделаиде Кернс, исполнилось семнадцать лет.

Той весной в их Тихом городке вдруг волшебным образом появился цирк, и это событие стало самым знаменательным за последние тридцать лет, с тех самых пор, как мэр города женился на пастушке, молоденькой Марии, которая была после страшной болезни, перенесенной в пятнадцать лет, навсегда оглохла.

Цирк был волшебным, вот о чем твердили жители Тихого городка, собираясь по вечерам в библиотеке. Они шепотом делились друг с другом, какие видения их посетили во время представления: кому-то привиделись самые страшные кошмары, а кому-то потаенные желания. Они шепотом делились впечатлениями об увиденном: какими искусными показались акробаты, какой настоящей Русалочка, а какими волшебными были фокусы иллюзиониста!..

Ада Латар не была впечатлена цирком, как другие. Она была занята только подготовкой к выпускным экзаменам, а в перерывах между учебой думала о своем возлюбленном, живущим в Хейдене. Елизар изучал в Хейденском университете высшую математику, и убеждал Аду поступать на его факультет. «У тебя задатки, Ада! — утверждал он. — Ты достигнешь успехов, если станешь развивать их и направишь знания в нужное русло!» На выходных Аделаида решила отправиться к своему парню в Хейден, солгав родителям, что останется с ночевкой у своей лучшей подруги Кирстен.

— Неужели ты не хочешь взглянуть на шоу? — удивлялась Кирстен. И когда Ада спокойно говорила, что нет, не хочет, при этом даже не отрывая взгляда от учебника, Кирстен недоверчиво закатывала глаза. — Елизар тебе не позволяет? — продолжала допытываться подруга, прислоняясь спиной к книжным полкам в школьной библиотеке, и то и дело ныряя пальчиками в пакет, в котором лежали сушеные яблоки и абрикосы.

— Библиотека — это не место для того, чтобы есть, — сказала Ада, изогнув бровь и выразительно взглянув на полупустой пакет, который изначально еле как закрывался. Кирстен не смутилась, пробормотав:

— Да кому нужны твои книжки! В библиотеке и не таким занимаются, поэтому скажи мне спасибо! Я, можно сказать, еще святоша!

Ада хмыкнула, кинула учебник в сумку, поднялась из-за стола и объявила, что идет в класс. Кирстен поспешила следом, отряхнув липкие пальцы о подол форменной юбки.

— Я слышала, что этот цирк гипнотизирует людей, — поделилась она восхищенным тоном голоса. Ада шла на шаг впереди, протискиваясь мимо студентов, поэтому не видела лица подруги. Но несмотря на это могла с уверенностью сказать, что глаза у нее сверкают возбужденным блеском. — Я слышала, что он рождает в мозгах кошмары.

— Как это? — удивилась Ада, наконец-то заинтересованно посмотрев на девушку. Кирстен многозначительно улыбнулась, закинув в рот порцию сушки, и заговорщицки сказала:

— Циркачи помещают в твой мозг всякие видения, и ты до смерти пугаешься, но все равно не уходишь из цирка. Большинство видят всякие кошмары, но некоторые и хорошие вещи. Например, Лизе из двенадцатого класса привиделось, что она хорошенько врезала своему отцу, когда он вновь поднял на нее руку.

— И это — хорошие вещи? — Ада скептически изогнула бровь.

― А я... ― Кирстен наклонилась к самому уху Ады и шепнула: ― Делала «это самое» с Тони.

Ада недоверчиво посмотрела на Кирстен, и та закатила глаза, уточнив уже нормальным тоном:

― Ну... не по-настоящему. Это было видение. Я думаю, это было... сама знаешь... видение будущего!

Ада покачала головой. Она не в первый раз подумала о том, что их Тихий городок прогнил до самого основания, ― такой он противный и лицемерный. Вот почему она хотела и одновременно боялась будущего переезда в Хейден. Если даже в Алоизии почти все люди настолько отвратительны, что, если в Хейдене ситуация еще хуже?.. Но с другой стороны там будет Елизар. Может быть рядом с ним, — рассуждала Аделаида, пытаясь себя успокоить, — меня не будут терзать мысли подобного рода?

― Лично я считаю, что цирк пришел, чтобы вступиться за нас.

― Что ты несешь? ― устало вздохнула Ада. Кирстен насупилась:

― А что, скажешь нет? Давай вернемся к Лизе. Папаша лупит ее как сидровую козу! Думаю, теперь, увидев это в своем мозгу, Лиза действительно треснет его между глаз, а ты как думаешь?

Ада внимательно посмотрела на Кирстен и впервые подумала о том, что ее подруга точно такая же, как и все остальные в Тихом городке: громкая, дерзкая, лживая, а еще любит сплетничать и делать поспешные выводы. Такой вывод очень не понравился Аде, и она, виновато улыбнувшись подруге, взяла ее под руку и повела в класс.

— Давай не будем говорить о цирке? — попросила она. — Не знаю почему, но у меня от него одни мурашки. Он не вызывает у меня никаких чувств кроме негатива и подозрения. Ты заметила, как люди стали странно себя вести, с тех пор как появился цирк?

Кирстен согласилась, и у Ады отлегло от сердца. Почему-то она на долю секунды поверила в то, что Кирстен промыли мозги и она не сможет здраво рассуждать, а скажет, что Ада все выдумывает. Но она не выдумывала: цирк действительно вгрызся в их Тихий городок и с каждым днем, а может быть даже с каждым часом, откусывал от них по кусочку хорошего.

Когда Елизар пригласил Аделаиду на выходные в университет, она не раздумывая согласилась. Ей не терпелось уехать от Тихого города подальше, и не хотелось, чтобы Елизар возвращался домой. Аде казалось, будто случится что-то дурное, если он вернется.

Утром двадцать пятого мая Ада проснулась и тут же направилась в комнату родителей. Мама привычно развалилась на кровати, потому что отец, видимо, вновь уснул за письменным столом в кабинете. Ада опять словила себя на мысли, что ситуация в ее семье ухудшилась именно с появлением цирка. Конечно глупо и нелогично было думать, будто самый обычный цирк, который мимоходом появился в Алоизии, имеет влияние на ее родителей, но тем не менее Ада думала, что из-за него они стали ссориться сильнее и жарче.

Елизар встретил ее на вокзале ровно в обед, когда солнце светило вовсю; улыбка на его губах была такой счастливой, что Ада и думать забыла о странном цирке. Когда она заговорила о нем, Елизар, как она опасалась, не поднял ее на смех, но заметил, что скорее всего дело не в цирке, а в том, какие ощущения он вызывает.

— Может быть ты и прав, — согласилась Ада отстраненным тоном голоса. — Но я не могу отделаться от мысли, что на наш Тихий городок пало какое-то проклятие.

Елизар посмотрел на подругу чуть удивленно, и даже нахмурил брови. Именно это Аделаиде нравилось в нем — что Елизар всегда внимательно ее слушал, и, хоть и был спокойным, но в нем всегда горела искорка огня, которая могла вспыхнуть и сподвигнуть на очень необычные и странные поступки.

— Проклятие?

— Да, да, именно проклятие, — важно кивнула Ада. Они с Елизаром зашли пообедать в ее любимое кафе, которое они посещали всякий раз, когда девушка посещала Хейден. Заказав два гамбургера и два кофе, они устроились за крайним столиком подальше от окна, чтобы спокойно поговорить и насладиться обществом друг друга.

Ада продолжила:

— Может быть мои слова покажутся тебе странными или надуманными, но над Алоизией будто зависли тяжелые грозовые тучи. А еще мне кажется, что цирк высвобождает у людей все плохие мысли. Например, — поспешно продолжила она, увидев, что Елизар хочет перебить, — Кирстен рассказала мне, что на шоу цирка Лизе привиделось, будто бы она напала на своего отца.

Елизар вздохнул. Судя по виду, ему было что сказать, и он не мог дождаться, когда сможет перебить ее и вставить хоть слово.

— Знаю, ты не особо веришь Кирстен. Но вот еще пример: мои родители. Они вдруг почти перестали разговаривать друг с другом! — всплеснула руками Ада. Она замолчала, и Елизар понял, что теперь может высказаться.

— Может в этом все дело? — спросил он осторожно. Голос был тихим и бархатистым, и Ада решила, что именно таким голосом психиатры разговаривают с больными, чтобы их не разозлить — будто врач ощупывает живот, мягко надавливая и отпуская. — Может быть дело в твоих родителях? Ты тревожишься из-за всей этой ситуации и пытаешься найти какое-то объяснение. Но, Ада, твои родители давно не ладили. И дело не в цирке.

Елизар был прав, и именно это огорчило Аду. Ее плечи поникли, а голос осип, когда она произнесла:

― Ты прав. Если бы причина проблем шла извне, ее можно было бы устранить, купировать. — Она подняла на Елизара грустный взгляд. — Ведь это значило бы, что когда цирк исчезнет, то все встанет на свои места.

Елизар замешкался на секунду, но затем протянул к Аде руку и легонько сжал ее пальцы в своих. Им очень хотелось поцеловаться, но они не могли сделать этого на людях, пусть в кафе было занято всего два столика, не считая того, за которым расположилась их пара.

— Давай не будем думать о плохом? — предложил он. ― Я хочу показать тебе много чего интересного! Я отыскал одно чудное местечко в Хейдене, которое тебе обязательно понравится!

Двадцать пятое мая шестьдесят шестого Аделаида запомнила надолго. В будущем она столько раз переживала этот день в своих снах и прокручивала в памяти, что, сидя у себя на кухне и дико улыбаясь мне, хвасталась, что запомнила каждую подробность того злосчастного дня.

Например, Аделаида во всех подробностях запомнила, как они заночевали в домике на дереве.

— Неужели ты не знал, что я приеду, и твой сосед притащил в квартиру девушку, а тебя попросил где-нибудь «погулять»?

— Я же планировал поехать домой на выходных, помнишь? Если бы не цирк, мы бы сидели у меня дома на диване и ели попкорн. А теперь нам остается ночевать в спальных мешках на дереве. По-твоему, это не романтично?

Ада только рассмеялась, и, обняв Елизара за шею, поцеловала. В лесу никого кроме них не было, поэтому никто не мог увидеть, как нежно она прильнула к крепкой юношеской груди.

Аделаида отчетливо запомнила трепет, который охватил все ее сознание, когда Елизар с жаром ответил на поцелуй. Она помнила, как они смеялись, укладываясь каждый в свой спальный мешок. Они были похожи на две сосиски в тесте. После полуночи он грустным голосом заметил: «Я бы не отказался от сосиски в тесте»; и затем они с Адой стали мечтать о еде. «Я бы съела мамин черничный пирог», «А я бы, — подхватил Елизар, — съел банановые блинчики в шоколаде». «Фу, гадость! — воскликнула Ада и рассмеялась.

Они не заметили, как уснули, прижавшись боками друг к другу. Погода стояла теплая, небо было безоблачным, и Ада перед сном глядела на звезды и мечтала о том, как люди с этих крохотных золотых крупиц также пристально наблюдают сейчас за ней.

После она часто думала: что случилось бы, останься она на выходные в Тихом городе.

Может именно ее поступок в череде событий смог бы отвратить беду от Алоизии? Или ее фигура не играла никакой роли в этой шахматной партии?

Ответа на этот вопрос Аделаида Кернс так никогда и не получила.

— И все же, — перебила я, больше не в силах терпеть. Не хотелось слушать о ее романтических приключениях с Елизаром ― внутренние органы буквально зудели, так хотелось задать миссис Кернс миллион вопросов. Я даже склонилась вперед, но при этом вцепилась в свои голые колени пальцами, будто когтями. — Я не могу понять, как с лица земли мог исчезнуть целый город? Объясните мне.

Миссис Кернс лишь улыбнулась, а ее глаза, которые казались мне потухшими угольками, загорелись грустью.

— Тихий город не просто исчез, Эра Годфри, его забрал Исчезающий цирк.

Я все еще была в недоумении, в голове не укладывалось, как цирк мог забрать город.

Миссис Кернс вновь отвернулась к окну, и я проследила за ней взглядом. Солнце клонилось к закату, все ближе и ближе подбираясь к горизонту, воздух стал прохладнее. Миссис Кернс так настойчиво что-то выглядывала в тенях, растянувшихся на лужайке от деревьев и кустарника, будто глядела в окно в другой мир, в другую вселенную, в другой город ― в Алоизию, где остались ее родные, ее семья, друзья, знакомые и соседи.

И все же, что-то казалось мне неправильным в этой истории. У меня возник диссонанс между образом ироничной женщины, сидящей напротив за столом, и той истории, которую она рассказала. Будучи безуспешным писателем, я знаю, каково это ― выворачивать душу наизнанку, даже если речь идет не о твоей жизни и не о твоей боли. Даже если ты прикрываешься за вымышленными именами и судьбами, все равно на страницах ты оставляешь себя, думала я. А вот миссис Кернс выглядела так, будто пересказала чужую историю будто была свидетелем происходящего ― не было в ней той искры, которая была бы у человека, на глазах которого исчез целый город. Исчез с лица земли, будто его никогда не существовало, чтобы даже много лет спустя никто не слышал его названия.

Такие истории не забываются. Они как шрамы покрываются новой кожей, но если провести по такому шраму ножом и разорвать ткани, все равно кровь плеснет с прежней силой. А вот внутри миссис Кернс ничего не было. Она была пуста в душе, пересказывая мне эпизод интересного сериала или сюжет прочитанной накануне книги.

Внезапно она твердо произнесла, вырывая мне из размышлений:

― Тихий город прогнил до основания, Эра. ― Я поняла, что вся ее задумчивость была напускной. Она дала мне время уложить информацию в голове, утрамбовать ее поплотнее, чтобы бухнуть сверху еще дозу фантастических деталей.

― Ты понимаешь?

― Вообще-то нет.

― Тихий город превратился в руины еще до появления Исчезающего цирка. От него воняло гнилью на многие километры вперед. И поэтому цирк забрал его с собой. Теперь ясно? Исчезающий цирк много лет странствует по земле в поисках грешников.

Последние слова миссис Кернс холодком поднялись от моих лодыжек к коленям, бедрам, и выше-выше к мозгу; попали осколком стекла прямо в ребра и вклинились в кости. Я содрогнулась от услышанного и, могу поклясться, рассказчица усмехнулась, довольная эффектом. Впрочем, ее взгляд был наполнен горечью.

— Но я не понимаю, — пробормотала я, — что ему нужно от меня?

Миссис Кернс помолчала некоторое время, и в этот раз я не торопила ее. Пусть хорошенько обдумает все слова наперед, пусть найдет решение, пусть подскажет, что мне делать...

И все же я ни капли не удивилась, рухнув на землю и ударившись коленями о твердую горизонталь.

— На этот вопрос знает ответ лишь один человек — хозяин цирка.

...

На меня открыл охоту Исчезающий цирк, потому что я — грешница. Это просто набор слов, — думала я, ― набор ничего не значащих слов.

Что я такого сделала?

«На этот вопрос знает ответ лишь один человек — хозяин цирка».

Мне хотелось ответить миссис Кернс, что хозяина цирка «никто никогда не видел», но поняла, что ошибаюсь.

Правда вдруг вынырнула на поверхность, когда я подобралась достаточно близко, чтобы знать, куда смотреть сквозь мутные воды. Хозяином цирка был Фокусник. До чего же очевидно! Это не мог быть никто другой, — только он.

Ведь всякий раз, когда я забиралась в цирк, меня неизменно находил Данте Тильманн Второй.

И все же, мы познакомились еще в заброшенном доме, так почему он не схватил меня той ночью? Дом Харрингтонов заброшен, в нем никто не живет, потому что у него дурная слава. Так что, если бы Фокусник убил меня прямо там, никто бы не догадался где искать мое тело. Зачем он оттягивал это время? И почему, когда я пробралась в цирк, он приказал мне бежать? Зачем поцеловал?

Зачем, зачем, зачем.

Одни вопросы без ответов.

Чем глубже я копалась в собственной памяти, тем больше очевидного поднималось наружу.

Он ведь вспомнил меня тогда, когда мы впервые столкнулись в шатре. Сначала он спросил кто я, но затем вспомнил меня. Да, да, — я не могла остановиться, чувствуя себя одержимой. — И лишь после этого он приказал никогда больше не появляться в цирке.

А затем я пришла на шоу, и он меня увидел.

Нет, меня увидел Данте Тильманн Второй...

Что же это значит?

Я подумала, сосредоточившись.

Это совсем невероятно, и две недели назад я бы ни за что не поверила, что думаю о подобном, но что, если Данте Тильманн Второй не знал, как я выгляжу? Вдруг узнать меня мог только слепец, и если бы я не забралась в цирк, то ничего этого не было бы? Именно после того как он узнал, он испугался... Будто бы Данте Тильманн Второй сможет прочесть мысли Фокусника или выведать другими способами как я выгляжу...

Я запуталась и остановилась.

Одним махом до меня дошло, что я упускала. Одна маленькая, маленькая, но важная деталь, которую нужно было сразу же принять во внимание.

Развернувшись, я бегом кинулась к двери дома миссис Кернс, и когда та распахнулась, и на пороге появилась хозяйка, с все той же довольной улыбочкой на лице, я выпалила:

― Почему вы здесь?!

По ее лицу пошла тень непонимания.

― Что ты имеешь в виду, девочка?

Я сжала кулаки, собираясь сказать нечто такое, на что никогда не решилась бы раньше, собираясь обвинить во лжи женщину, которая пыталась помочь.

― Когда Фокусник нашел меня, когда показал мне ад, я сбежала. Я бежала без оглядки. Я не помню даже, как приехала в «Рэдривер». Мне было до смерти страшно, и сейчас так же страшно. Когда он увидел меня, когда сказал, что пришел за мной, я спряталась. А вы?

― Я? ― переспросила миссис Кернс, бледнея. Я ее пугала своими порывистыми движениями и дрожащим голосом, и наконец-то на лице сочинительницы проступили истинные эмоции, настоящие эмоции.

― Вы когда-нибудь видели Фокусника? Вы когда-нибудь видели Исчезающий цирк? Вы когда-нибудь были в Тихом городе? Он вообще существует?! ― вскрикнула я. Миссис Кернс схватилась одной рукой за сердце, а другой сжала горло.

На ее драматичный стон прибежала сиделка.

― Что с вами? Думаю, вам надо уйти, дорогая...

― Вы никогда не видели Исчезающий цирк! ― воскликнула я, поднимаясь на ступеньку выше.

― Я сказала, вам лучше уйти! ― сиделка преградила мне путь, защищая спиной миссис Кернс.

― Вы рассказали историю Грэйси, я знаю! Вы никогда не видели Фокусника и не видели Исчезающий цирк!

Перед моим носом хлопнула дверь, и я ударила по ней кулаком.

― Зачем вы лжете?! Если бы вы увидели цирк вживую, вы бы ни за что не стали о нем рассказывать другим! Вы не стали бы так улыбаться! Вы бы не смогли сидеть на одном месте, а постоянно бежали, в страхе, что Исчезающий цирк нагонит вас, и вы исчезните так же, как Тихий город!

Дверь распахнулась, я почувствовала ощутимый толчок в грудь и полетела на асфальт.

― Я сейчас же позвоню в полицию, если не замолчите! Вон! Вы напугали бедную женщину!

Я уже вскочила на ноги, но дверь захлопнулась, оставив меня в тишине сгущающихся сумерек. Я оглянулась и увидела, что в обоих дворах соседних домов стоят люди и наблюдают за мной.

Сжав кулаки, я зашагала к кадиллаку, припаркованному на обочине у дома миссис Кернс. Меня душили слезы злобы и обиды. Как она могла, как могла, как узнала обо всем этом? И почему бабуля Грэйс рассказала этой безумной старухе о цирке, о том, что случилось? И как она могла... как она могла превратить из этой страшной истории какую-то безумную сказку?

Да она хоть видела этот Исчезающий цирк, она знает, как он по-настоящему действует на людей, как вкладывает им в головы мысли и идеи, как заставляет вариться соку собственных желаний и страхов, как извращает твой мир, кидая тебя из стороны в сторону?

Она хоть знает, что, повстречавшись однажды с хозяином цирка, ты уже никогда его не забудешь, не выкинешь из головы его изуродованного лица, его холодного взгляда, за которым скрывается сам ад?

Она хоть знает, каково это ― когда за тобой охотится убийца, чтобы совершить с тобой нечто такое, о чем даже подумать страшно?

Я заколотила по рулю кулаками, вывернула запястье, ударилась затылком о подголовник.

Я никогда не понимала Грэйси. В детстве винила ее за жестокие слова в адрес родителей. Винила ее за то, что из-за ее ветрености не могу оставаться рядом, а вынуждена переезжать из города в город к людям, которые меня не любят, которым я не нужна. Став взрослее и живя в одиночестве, я стала понимать бабулю Грэйс. Точнее я думала, что понимаю. Думала, ей кажется, будто если остановится на одном месте, то вся жизнь пролетит перед глазами, а бабуля Грэйс боится старости. Вот и мчится вперед, только бы пожить подольше.

Но правда оказалась невероятной.

Она скрывалась от Исчезающего цирка и Фокусника.

Этого кусочка мне всегда не хватало, чтобы завершить мозаику, этой приправы не хватало, чтобы блюдо оказалось готовым. Всегда чего-то не хватало, но ответ был найден.

Я обхватила себя руками, чувствуя в груди такую боль за Грэйси, какой не чувствовала даже за себя и за друзей. Она всегда возвращалась ко мне, несмотря на страх, всегда возвращалась, не могла бросить.

«Ты всегда возвращаешься», ― сказал мне Фокусник, и эти же слова можно было отнести к Грэйси. Она уходила, но всегда возвращалась в Эттон-Крик, находившийся рядом с Алоизией, с ее Тихим городком.

В моей голове загудели бабушкины крики, такие отчетливые, громкие, будто она сидела на заднем сидении автомобиля и дышала мне в ухо:

«― Нет! Ирвинг, оставь ее, оставь ее, умоляю! Не забирай ее! Эра, Тихий город! Тихий город! Тихий город!

― Какой тихий город?

― Эра, нет! Тихий город!»

Когда в Эттон-Крик появился цирк, бабушка сразу же все вспомнила и захотела уехать. Как она сказала? «В Эттон-Крик вернулся Дьявол». Она сразу же почувствовала перемену в жителях, в себе и во мне. Она умоляла меня не встречаться с Фокусником. Она узнала его! Бабуля Грэйси узнала его!

Как же так?..

Вот почему он забрался к ней в мозг и похитил все болезненные воспоминания о себе ― он не хотел пугать меня раньше времени, не хотел, чтобы мы с Грэйси куда-то уехали и исчезли...

Я завела двигатель и выехала на дорогу.

Слез как не бывало.

Он и меня найдет, ― поняла я. ― Рано или поздно Фокусник и меня найдет, потому что он знает, где меня искать.

***

Жарко как в аду, ― вот как я чувствовала себя в салоне автомобиля Грэйси. И я знала, о чем говорю, знала: я была там, была внутри адского огня, и меня жрали омерзительнейшие создания. Обгладывали с наслаждением каждый вывернутый сустав пальца, причмокивали безгубым ртом, забирались мне на грудь и давили на горло.

Они убивали меня ежедневно. Чтобы после я снова вернулась на прежнее место и вновь подверглась пыткам. Чтобы меня разорвали, а затем сшили, разобрали и соединили заново кусок кровоточащего мяса за куском. Моя плоть там, внизу, не принадлежала мне, не принадлежала. Она принадлежала кому-то другому, кому-то злому, кто заточил меня внутрь.

За что?

Что я такого сделала, что за мной послали Исчезающий цирк? Почему именно он, почему именно Фокусник должен был меня отыскать? Какой во всем этом смысл?

И пока меня драли на куски, срывая кожу с ног до бедер, костер, пышущий жаром, рассосался и из него показалась рука. Сперва ― длинные крепкие пальцы, затем напряженные жилы на предплечье и мускулы. Я видела, что пальцы сомкнулись на моем запястье, но адские твари были увлечены тем, чтобы оторвать кусок посочнее с моего надвигающегося мертвого тела.

А затем рука рванула меня прочь из огня, и я столкнулась с чем-то крепким. Я оказалась прижата к телу Данте, и вокруг были другие танцующие пары.

Я не сразу сориентировалась, но спустя секунду поняла, что нахожусь на выпускном. На мне было белое платье с открытой спиной и вышитым кружевами лифом. Данте смотрел на меня так, как никогда не смотрел в реальности. Шрам на его лице был все таким же пугающим, но глаза были добрыми и сочувствующими.

Я никогда и ни к кому не была так близка.

В руках Данте я была арфой, и при помощи пальцев он рождал внутри меня звуки.

Он не хватал меня в охапку, не прижимал меня к себе, просто подушечки его пальцев мягко вжались сквозь шелковую ткань на спине. Я чувствовала, как они касаются моей обнаженной кожи.

Между нами были слишком много места, но не в моем воображении.

Он вложил картинки в мою голову. Нажал на какие-то точки в моем теле, известные ему одному, и в моем воображении появились сюжеты; как его пальцы медленно скользят по моей спине ниже лопаток; как ласкают кожу клетку за клеткой; как подходит ближе и удаляется будто плывя; как я чувствую мускулы на его бедрах.

Он не был напряженным, просто был сплошь из камня.

В реальности мы не были вместе, в реальности я боялась близости, а здесь, вокруг танцующих пар, таких же как мы, наших одноклассников, все было правильно. Я могла касаться его, а он меня; я могла смелым взглядом очертить четкую линию его плеч; я могла коснуться его шеи, я могла пристально изучить тень от его ресниц, смешавшуюся с чернотой под веками, умножившуюся во много раз.

― Что с тобой? ― тихо прошептал он, и его голос был патокой, был таким бархатистым, будто шел из самой души. Если у него вообще была душа. ― Ты горишь.

Да я горю. Я горю, потому что ты вытащил меня из Ада, Данте. Я горю, потому что теперь кончики твоих пальцев скользят вдоль моей спины, пересчитывают каждый позвонок, касаются платья в нижней части спины, там, где нельзя. Там, где при жизни я бы тебе не позволила.

― Мы так и не попали на наш с тобой выпускной, ― сказал Данте, оглядываясь по сторонам, ловля взглядом серпантин, свисающий с потолка, шарики, плывущие по полу. Бедные, никому не нужные шарики, которые все норовили задеть ногами.

― А я никогда не была влюблена, ― сказала я зачем-то, по-прежнему разглядывая Данте на уровне ключиц.

― И никогда не будешь, ― ответил Данте.

Я могла отлично представить его тело под белоснежной выглаженной рубашкой. Потому что я видела его грудь когда-то давно, и его тело было возбуждающе загорелым, а еще очень близко.

― Я не уйду, ― повторила я упрямо, и наконец-то подняла взгляд. Данте опустил голову, чтобы встретиться со мной глазами.

― Уйдешь, или я убью всех, кого ты любишь один за другим, и тебе просто незачем будет жить.

Его голос был предназначен для пения, а не для угроз. Его руки были предназначены для игры на музыкальных инструментах или рисования, для фокусов и любовных ласк, но не для убийств.

― Ты же хотел стать фокусником, ― сказала я, ― ты же хотел стать лучшим в мире иллюзионистом.

― И я стал им, ― ответил Данте, ― из-за тебя. И убийцей тоже стал из-за тебя. Не плачь, ― попросил он, и я встрепенулась. ― Не плачь, я не причиню тебе боли. Просто должен выполнить свою работу, а я не садист.

― Между нами что-то есть? ― спросила я.

― Что может быть между охотником за головами и преступником, которого он должен отыскать? ― спросил Данте, изогнув бровь. Я покачала головой.

― Поцелуй меня.

― Нет. ― Лицо его было безучастным, будто я танцевала с роботом, с пустой оболочкой человека.

― Почему?

― Потому что ты захочешь большего. Ты всегда хочешь большего.

Неправда.

― Только поцелуй, ― повторила я. ― Я хочу почувствовать тебя в последний раз.

Я боялась, что Данте скажет, что ему плевать, ведь он ничего не чувствует. Но вместо этого он выпустил мою руку из своей, разжав пальцы. И когда контакт оборвался на мгновение, мое сердце перестало биться. Но тут его теплые ладони легли на мои щеки, а Данте наклонился. Он делал это естественнее, чем говорил нет, делал это естественнее, чем кружил меня в танце. Просто делал.

Я ожидала увидеть ад в его холодных зрачках, ожидала почувствовать боль и содранную с ног кожу, поэтому стояла истуканом, со страхом ожидая, что вот теперь, после того как его властный язык раскрыл мои губы, я снова окажусь в огне.

Через секунду Данте отстранился и шепнул, глядя на меня из-под полуопущенных век:

― И даже не поцелуешь в ответ? Ну же? ― спросил он, изогнув бровь. Я чувствовала подвох в его давлении, но подчинилась желанию и приподнялась на носочках. Я решила в последний раз насладиться трепетом рук Данте, вернувшихся на мою спину, легонько коснулась его губ сухим поцелуем. Мне хотелось большего. Хотелось, как он, отключить остальные чувства и оставить только горячее желание внизу живота.

Я ахнула, почувствовав, как Данте прикусил нижнюю губу; будь я волной, безжалостно ворвалась бы в тело Данте Тильманна, прошла бы насквозь, ― может это помогло бы унять тянущую боль во всем теле. Я хотела бы, чтобы он испытывал то же самое, чтобы изнывал от желания, что не мог дышать.

Но Данте отстранился и насмешливо взглянул в мое пылающее жаром лицо.

― Я ведь сказал, ― произнес он, подтверждая теорию, обсуждаемую нами сто лет назад в какой-то другой реальности. Я не сразу поняла, о чем он говорит. ― Ты получила, что хотела, Ирья Торд, но хочешь большего.

Пораженно оторвавшись от губ Данте, я распахнула глаза и увидела, что сижу на парковочной площадке у мотеля «Рэдривер». Солнце давно зашло, на Ята-Бохе опустилась ночь. Облака на небе все еще казались пушистыми и белоснежными, как сладкая вата, верхушки деревьев замерли, прислушиваясь к окружающим звукам.

Мое сердце гулко колотилось, было больно. Я оттянула ворот футболки и увидела синяк прямо между грудями. Несколько секунд не могла понять, откуда он там взялся, затем вспомнила разговор с миссис Кернс и сиделку, толкнувшую меня на асфальт. Опустив взгляд, я с удивлением обнаружила, что обе мои коленки ободраны, и даже на правой руке имеется царапина. Как раз там меня схватил Данте, прежде чем... что? Прежде чем вытащить из ада, Эра?

Покачав головой, я выпрямилась и поглядела по сторонам.

Джип. Тот самый, который я видела, когда уезжала к миссис Кернс. Он был до сих пор перед «Рэдривер», но теперь будто украдкой высматривал меня фарами из-за боковой стенки мотеля. В свете уличных фонарей, только-только зажегшихся вдоль дороги, капот джипа угрожающе поблескивал, будто натертые до блеска острые зубы.

Тот же самый джип, где спрятали ребенка из моего прошлого.

Мне захотелось закрыться внутри кадиллака на все замки и дать газу; мчаться подальше от проклятого мотеля, подальше от загадочного джипа, который был предвестником беды.

Что на этот раз?

Я могла с легкостью представить, как джип, взвизгнув шинами, стремительно подъезжает, и из черных недр салона высовываются руки. Хватают меня крепко за плечи и отрывают от земли. Я лечу в темноту и ничего, кроме фотографии Натали Локвуд, убитой Фокусником, не вижу.

Мне все это мерещится, знала, ― и джип, и визг ребенка, и девушка, вдруг появившаяся на парковке как по волшебству. Каблучки ее аккуратных туфель быстро-быстро застучали по асфальту в такт сердцебиению, а затем замерли ― девушка, как и я, услышала крик ребенка.

Я изучала ее через ветровое стекло: длинная юбка, толстый свитер, к груди прижаты пакеты с продуктами. Когда тишину парковочной площадки разорвал очередной визг, девушка выронила покупки на асфальт и бросилась бежать в сторону крика.

В ее ушах барабанной дробью стучало имя ребенка. Если малыш кричит, и, если не слышно голоса Регины, его молодой мамы, живущей в номере 29, значит, что-то случилось.

Я тоже выскочила из машины, представляя, как из страшного черного фургона появляются цепкие руки и утягивают ребенка внутрь. Мальчик вопит во все горло, зовет на помощь маму, Ирью, но никто не приходит и автомобиль трогается с места.

Мы с Ирьей Торд ускорили шаг; я почти догнала ее, могла коснуться пальцами длинных светлых волос, даже могла почувствовать запах, исходящий от нее ― запах меда и лета, запах солнца, разлитого по бутылкам.

Что ты делаешь? ― думала я, почти схватив ее за плечо. ― Что ты собираешься сделать?

Выбор был небольшим: бежать в мотель, звать управляющего и звонить в полицию, или самостоятельно остановить похитителей.

― Мальчик! ― крикнула я, в то время как Ирья завопила:

― Эдгар!

Остановить самостоятельно похитителей ― настолько нелепая идея, что вызывает смех. Но смеяться не хотелось, ― страх Ирьи Торд полностью оккупировал мое сознание, выжав из него остатки разума.

― Стой, надо позвонить в полицию! ― позвала я, но тут вдруг за что-то зацепилась и снова полетела на асфальт. Перед глазами мелькнули звезды на синем небе, неоновая вывеска «Рэдривер», ― а затем локти прострелила нестерпимая боль и я взвизгнула.

Послышался смех, затем меня за шкирку, как котенка, рванули вверх.

― Ну и кто же здесь у нас?

Я подняла голову, одновременно пытаясь высмотреть за плечом громилы Ирью Торд, но кроме нас парковка была пуста. Я попыталась сдвинуться с места, но движение было таким же бесполезным, как если бы вдруг кому-то вздумалось передвинуть шкаф мизинцем.

Все мое существо свернулось в крошечный колючий комочек где-то в солнечном сплетении, вдруг тело показалось огромным для меня, а уж тело великана, который навис надо мной скалой ― подавно. У него было квадратное лицо и черные глаза-точки. Из-под кепки торчала щетина темных волос, на загорелой шее выступили толстые нитки вен.

― Ты немая? ― спросил он, дернув меня за подбородок, затем, чтобы получше рассмотреть мое лицо, убрал волосы за уши. ― Я спрашиваю, ты что, немая?

― Нет, ― ответила я, пытаясь заставить дух вырваться из кокона в солнечном сплетении и развернуться во всю мощь.

Безуспешно. Ни один из приемов самозащиты, разученный с Ирвингом, не приходил на ум.

Это была не моя история, не мои воспоминания. Я пыталась дернуть рукой, пыталась вырваться, но все попытки останавливались на уровне разума ― тело не подчинялось моим командам. Это было не мое тело.

― Я просто услышала крик ребенка, ― сказала я ровно.

― Вот как? ― громила улыбнулся, будто думал, что я флиртую. За одну долю секунды ― я даже не успела заметить ― а он уже пододвинулся ко мне ближе, прижав огромной лапищей к себе. Я почувствовала у себя на спине противный жар от растопыренных пальцев, юбка поползла вверх по ноге, выше и выше.

Я заорала и попыталась вырваться, и мельком увидела, как в глазах громилы мелькнула неприкрытая злоба. Затем в глазах потемнело от удара. Я закричала еще громче и вскинула колено вверх и вперед, попав громиле в пах, а затем с силой наступила пяткой на мысок его ботинка.

Каждое действие, шедшее друг за другом, чудесным образом прибавляло во мне уверенности. Ударить, пнуть, толкнуть, орать что есть мочи, звать на помощь управляющего мотелем, Матисса.

Матисс, ― его имя билось пульсом в висках.

Громила, держащий меня за грудки на расстоянии вытянутых рук, ругался в голос, перебудив всю округу. В каждой комнате погас свет, жильцы приглушили звук у телевизоров и радио, перешли на шепот, хмуро переглядывались: «Что там, на улице, такое, среди ночи?» Они приблизились к окнам и напряженно выглянули наружу сквозь шторки. Что там происходит?

Мне никто не помог.

Никто не помог несчастной Ирье Торд, пока она орала и отбивалась. Никто не вышел наружу, не вмешался, не разрушил мизансцену. Ирья кричала изо всех сил, пока в ее зеленых глазах, впитавших в себя всю беспомощность целого мира, болезненно рождался ужас.

Если вы все наблюдаете, вы все, мрази, жители «Рэдривер», так почему вы не вышли, почему не спасли ее?

Он тащил ее, меня, нас за шкирку к лестнице. Каблуки туфель с противным скрежещущим звуком волочились по асфальту, когда Ирья пыталась затормозить, изо всех сил вцепившись в мускулистую руку. Я чувствовала под пальцами пульс, хотела рывком вырвать вены и смотать их в клубок, чтобы кровь хлынула на асфальт.

― Где Эдгар? ― кричала Ирья. ― Что вы сделали с ребенком?

― Уймись, ― прорычал громила, опять ударив ее по лицу.

Вы, твари, глядящие украдкой в окно, почему не выходите?

Почему вы не вышли, не позвонили в полицию, почему спрятались за шторами?

Почему не спасли нас?

В следующую секунду ноги Ирьи Торд волочились по лестнице. Я считала ступеньки: одна, две, три, семь, одиннадцать, ― а затем меня обхватили за талию и рванули вверх. Я снова закричала, и из высохшего горла слышались бессвязные крики о помощи, но на помощь так никто и не приходил

Никто не пришел.

Мое лицо щедро одаривалось ударами, затем на горле сжались толстые, как сосиски пальцы, влажные от пота.

«Заткнешься ты, наконец, или нет?»

А потом все стало еще хуже, и мое сознание будто покатилось по наклонной и бухнулось в реку с огромной высоты с тревожным «бултых!»: Ирья полетела на расправленную кровать, и, когда ударилась спиной о скрипучий матрац, все подушки, пропахшие персиковым шампунем для волос, подскочили.

Моя комната, номер 23.

Вокруг творилось что-то странное.

Комната была моей, кровать была моей, подушки пахли мной.

Но вокруг были незнакомцы, трое-четверо парней в куртках. Огромные, вонючие, дурнопахнущие. Один был рыжим и с бородой, еще один стоял, отвернувшись к окну и наблюдая за улицей, другой стоял у дверей. Тот, что втащил меня в комнату и швырнул на кровать, теперь навалился сверху. Мне в лицо ударило пропахшее куревом дыхание, и забралось с шипением под зажмуренные веки, под которыми собрались слезы.

― Нашел вот эту, ― услышала я сквозь звуки хриплого сипения ― это из моих легких вырывался газ.

После этого в наших с Ирьей вселенных время понеслось с дьявольской скоростью. Мне казалось, я не могу дышать, не могу думать, не могу двигаться.

Ирья Торд не кричала. Она смотрела омертвевшими зелеными глазами в распахнутую настежь дверь. Она больше не молилась, чтобы хоть кто-нибудь прошел по коридору и заметил, что творится в номере 23, куда въехала забавная парочка друзей ― Фокусник и простая официантка, рассказывающая направо и налево сказки.

Когда глаза высохли и распахнутыми окнами таращились в сторону открытой двери, когда горло превратилось в потрескавшуюся на жаре землю и Ирья Торд не могла больше издать ни звука, ей вдруг пришла в голову одна единственная мысль.

Матисс мертв.

Конечно же, он мертв!

Ведь иначе почему он не пришел и не спас ее?

Все потому, что Матисс Левентон мертв.

Это слово тянулось как жвачка: «Меееееееертв».

Слово перекатывалось на языке, но не могло проникнуть в пересохшее горло.

К виску скатилась слезинка, но Ирья Торд даже не заметила.

Она и сама была мертва.

***

Вот и все, с Ирьей Торд покончено. Я разгладила смятый листок, исчерканный карандашом, на ковре и прислонилась спиной к кровати. Грудь будто кто-то разорвал, а затем сшил, набив внутренности огрызками стекла. Было нестерпимо больно, будто это я себя только что убила, будто себя только что вывернула на изнанку.

Подтянув колени к груди, я спрятала лицо в ладонях и некоторое время сидела так, набираясь храбрости, чтобы разобраться со второй частью истории ― с Матиссом Левентоном. Столетие спустя мои руки превратились в безвольные веревки и ноги разъехались в стороны. Я тупо смотрела перед собой, не отреагировав даже на то, что за спиной мигнула и погасла лампа, установленная на комоде.

За всю свою жизнь я не совершила ничего дурного, но написала книгу, полную разврата, грязи и мерзостей, которые вдруг стали воплощаться в жизнь. Я написала роман, для которого создала мотель «Рэдривер», полный призраков, и эти люди действительно оказались мертвы, прямо здесь, в этой комнате. Я создала мужчин и женщин, порочных с головы до пят, я создала злых детей и создала родителей, бросающих их.

Я создала отвратительный мир внутри своей собственной головы, мир, прогнивший до основания, как и Тихий городок, который Исчезающий цирк стер с лица земли.

Пришла пора завершить эту историю, добавить в нее красок, пусть и цвета крови.

― У меня много шрамов, ― вспомнила я голос Данте из темноты, ― но тебя интересует только один, верно?

Его порезали в драке, сказал он.

Лампа снова загорелась с угрожающим треском.

Вот что случилось на самом деле ― его порезали в драке.

Пришла пора рассказать о том, как Фокусник стал самим собой.

Автор Эра Годфри: часть 13

Матисс Левентон закончил с работой немного раньше. Теперь он стоял на городской площади под башней с часами прямо рядом с закусочной, где продавали аппетитные булочки с курицей, яйцом и луком (единственное, на что хватало денег).

Закончив разгрузку товара на складе, он прямиком ринулся сюда, где показывал прохожим свои лучшие, самые удивительные и волшебные фокусы. У него была шляпа, куда мужчины и женщины, завороженные зрелищем, кидали монеты, и ловкость рук.

Некоторые из собравшейся толпы специально поджидали высокого темноволосого парня с самой обаятельной в мире улыбкой и ямочками на щеках, которого прозвали Фокусником. Девчонки из школы угощали его кусочками пиццы, а некоторые даже покупали для него сок или чай. Матисс благодарил за все. Но больше всего он был благодарен не за набитый желудок после представления, а за деньги, которые мог принести в их с Ирьей семью.

Семья.

Совсем недавно это слово значило для него что-то другое. Совсем недавно его семьей были мать и отец.

Отец, бравший сына спускаться на байдарках по Криттонской реке.

Мама, ходившая с фотоаппаратом на каждое его соревнование.

У него были тетушки, дядюшки, бабушки и дедушки, которые непременно знали о том, что их умный, добрый внук поступит в лучший университет страны, а может быть даже уедет заграницу, откроет собственный бизнес, найдет хорошую девушку, женится.

У него был план, как жить дальше.

План, в котором не было городской площади Ята-Бохе и людей, которые не знали его имени, а прозвали Фокусником или Человеком в Шляпе. Но теперь они есть. Теперь есть уставшие ноги и руки, боль в спине от ушибов, кожное раздражение на предплечьях от той дряни, которую они позапрошлой ночью разгружали. Теперь у него есть пара монет на автобус до мотеля «Рэдривер» ― и все. А иногда нет и этого, и приходится идти пешком.

У Матисса Левентона не было очень и очень много, не было тех крох, без которых многие его знакомые и друзья не могли прожить. Но разве кто-нибудь из этой толпы, которая, не щадя ладоней, аплодировала ему и скандировала: «Фо-кус-ник!», мог предположить, что Человек в Шляпе несчастен?

О нет, он не притворялся.

У него не было многого, но было все, что нужно для счастья.

У него была Ирья Торд.

И у него наконец-то появилась мечта.

Тот план, в котором он и поступил в университет, и уехал заграницу, и поднял бизнес с нуля, и рассылает золотые открытки-приглашения на свадьбу с Гарденией, ― это не его план.

― ФО-КУС-НИК!

И еще, Матисс Левентон не особенно надеялся на удачу, но утром, когда рассеивался таинственный плотный смог, холодными комочками воздуха забивающий легкие, он всматривался в афиши в надежде на появление цирка. Того самого, который они посетили с Ирьей некоторое время назад.

Именно тогда все и началось ― отправная точка, позиция, с которой он начал строить собственную жизнь. Теперь ни дядюшки и тетушки, ни бабушки и дедушки, ни даже родители ― никто не знал где он, и с кем он (хотя с кем, понятное дело, наверняка знали). Он сам по себе, он свободен от навязанных обязательств.

И он поднимет свое дело и будет рассылать приглашения на свадьбу, но только тогда, когда сам этого пожелает.

Окрыленный отличным уловом, Матисс Левентон нахлобучил шляпу на черные волосы, вьющиеся на концах, и, закинув на плечо рюкзак, быстрым шагом направился к автобусной остановке.

Запрыгнув в автобус, Матисс вдруг вспомнил, как отец назвал его романтиком и предупредил: «Когда-нибудь твои воздушные замки разрушатся, Матисс, и будет больно». Он улыбнулся отцу и пообещал, что, когда замки разрушатся (чего не может быть, если они из воздуха, тут же добавил он), «тогда я заново воссоздам их все».

Когда автобус подкатил к нужной остановке, Матисс пожелал уже знакомому водителю доброй ночи, и, получив в ответ улыбку, выскочил на улицу и бросился бежать к мотелю. В рюкзаке зазывно позвякивали монеты.

Матисс сможет купить Ирье каких-нибудь сладостей или даже новые туфли, ― он видел, как та искоса таращилась в одну из витрин на красные туфельки с круглым носком, когда они как-то вечером гуляли после работы.

Сердце радостно билось в груди, когда он перебежал дорогу и, громко топая взбежал по лестнице наверх и быстрым шагом направился по коридору к нужному номеру. Но на полпути Матисс что-то увидел и услышал. Его ноги приросли к полу, а сердце перестало биться. Взгляд, до сих пор искрящийся предвкушением, прикипел к месту напротив комнаты, а между темных бровей появилась морщинка.

Кровь?

Он заставил себя идти дальше, но не успел даже предположить, по какой причине у двери в их с Ирьей дом могла появиться кровь. А затем он увидел их. Их всех. Ирья лежала на кровати изломанной куклой и мертвым взглядом смотрела на него. Матиссу показалось, что она моргнула, узнавая его, ― но нет. Это был мертвый взгляд куклы, вжатой в матрас телом какого-то жирного урода.

Кровать жалобно скрипела.

Этот скрип был единственным звуком, который слышал Матисс Левентон.

Скрип пружин матраса.

Ритмичный. Жалобный. Убивающий.

Матисс не слышал собственного крика, и едва видел сквозь волны ярости, как на него кто-то набросился. Оказывается, в комнате, помимо Ирьи и этой твари на ней, был еще кто-то.

Матисс слышал только скрип пружин, когда с собственных губ срывались ругательства.

Скрип. Пружин.

Он его слышал, даже когда громила прекратил двигаться, слез с Ирьи и натянул штаны.

Скрип. Скрип.

Слышал, даже когда с криком набросился на кого-то, безжалостно снес с ног и стал изо всех сил лупить кулаками, не разбирая, куда бьет ― лицо, грудь, все одно. Он слышал скрип, даже когда правую часть лица полоснуло раскаленной кочергой.

Будь их даже трое, Матисс бы справился. Может быть, даже справился бы с четверыми, ― он был зол и неуправляем. И слышал только скрип в ушах. Не гул, не крики боли от сломанных носов, не собственное запыхавшееся дыхание или имя Ирьи, которую продолжал звать, пока та истекала кровью на кровати.

Скрип, скрип, скрип.

Матисс Левентон слышал этот чертов скрип даже тогда, когда ему одновременно врезали чем-то тяжелым по голове, оглушив, и исполосовали грудь и живот.

Был только скрип матраса, когда громила двигался на Ирье Торд.

Внутри Ирьи Торд.

«А ведь я хотел» ...

Но что именно Матисс Левентон хотел, ― он так и не подумал, потому что наконец-то скрип прекратился.

― Даже сейчас ты не можешь оставить меня в покое, ― сказал вдруг голос из темноты. Ощутимый, реальный, живой. Я вздрогнула и подняла голову; огрызок карандаша, сточенный почти под корень, выпал из моих пальцев.

Данте Тильманн стоял в дверном проеме: на фоне льющегося из коридора света он казался дьяволом, пришедшим по мою душу; и смотрел так, будто ненавидел меня больше меня самой; будто презирал меня всем своим естеством.

Будто все еще любил меня, несмотря на все, что между нами было.