Трое моих мужчин
Страсти либо убивают, либо умирают сами.
О.Уальд «Портрет Дориана Грея»
— Лия, что у нас сегодня на обед? — В кухонном проеме, опираясь на дверные косяки, повисает полуголый, почти тридцатилетний брюнет с двухдневной щетиной, протирая заспанные глаза. — А то меня вчера на ночь не покормили, — говоря это, он надувает пухлую нижнюю губу, как пятилетка.
— Как, как тебя угораздило отдать свои руки и сердце троим мужчинам? Хотя, конечно, двоим из них достались только руки. — Шутливо ворчу, но накладываю лохматому нытику в тарелку три голубца. И он — не мой муж.
Лика
После выписки из больницы до начала учебы на третьем курсе оставалось меньше недели. Съемной квартиры у нас больше нет, как и денег у Тима, а над отношениями повис жирный знак вопроса. Тим вёл себя до жуткого отстраненно. Даже когда я спросила, чью фамилию дать дочери, его или свою, Тим ответил, чтобы выбрала сама.
Он и с котом-то не справился за время моего отсутствия. Сказал, что Зефирка скучал по мне, мяукал перед входной дверью в прихожей, и однажды ночью Тим просто не выдержал и выпустил кота на улицу в надежде, что малыш погуляет и вернется. Но Зефирка потерялся, или кто-то его забрал, ведь он настоящий красавчик, разноглазый, с мягкой-премягкой шерсткой. Долго не могла перестать плакать, когда узнала эту новость.
Отец забрал меня с Паулиной домой, позаботился заранее обо всем необходимом: достал с чердака и помыл детскую кроватку и ванночку Ани, купил коляску и несколько комплектов одежды для внучки. По крайней мере, один серьезный мужчина неизменно присутствовал в моей жизни.
Но и отец выдвинул встречные требования: жить Тиму в родительском доме нельзя, а мне строго запрещено с ним спать. Где бы то ни было. Отец, конечно, не последний изверг, потому разрешил Тиму навещать Паулину в любое время с соблюдением дистанции по отношению ко мне. Либо забирать меня и дочь. Навсегда. Без побегов с моей стороны в родительский дом.
Тим
Видимо, папаша Лики никогда не перестанет проверять меня на прочность. Мы жили с Ликой теперь на два дома: я с братьями, она с родителями. Пришли к тому, от чего так бежали и выпутывались годами до свадьбы — предкам только осталось посадить дочурку под замок в подвале. Всё никак не угомонятся и не признают её взрослой.
Лика почти сразу приступила к учебе, не теряя времени на академический отпуск. Тёща её поддержала и полдня присматривала за Паулиной. Но бессонные ночи — ингибиторы в деле просвещения. Лика клевала носом на парах, засыпала прямо с ручкой в руках во время записи конспектов. Бедняжка. Вот какого фига ей ходить на поточные лекции, где даже не отмечают присутствующих? Не лучше ли поспать на час дольше дома? Договорились дежурить по очереди до утра с Паулиной.
Посчитал бессмысленным болтаться у них дома и мозолить глаза её родителям не в свою «смену». Стал видеться с Паулиной через день. Заметил по глазам Лики, что её это огорчает, но тупо отмахнулся. В наших отношениях и так творилось черт-те что, и это уж не продрало бы дыру ещё шире.
Так продолжалось два месяца. У меня реально начали сдавать нервы от вынужденного воздержания и грозных взглядов тестя. С чего он вообще приказывает ей что делать? Измором меня берёт что ли? Лика тоже хороша — решила стать такой послушной родакам девочкой? Ладно ещё в отцовском доме, но могли же после учебы уединиться в однушке, пока братьев нет дома. Отвечаю, вздумала манипулировать мной, дрессировать. Только вот я — не пуделёчек.
Разозлился и пропал. Пусть Лика раскинет мозгами немного и решит, кто ей нужнее в этой жизни. Как раз в это время ненадолго прилетел давний друг из Европы. Серый уже третий год учился в Гамбурге на факультете фармацевтики. Вот кому химия реально пригодилась.
Квартира здесь пустовала, потому что мать Серого вышла замуж и съехала с хаты в особняк. Так что мы могли там тусить до посинения, чем и занялись. В течение целой недели. Были и девки, но далеко ничего не заходило, хотя я был вдрызг пьяным. В одну из ночей почти отрубился, когда одна из них залезла под моё одеяло голая, в одних трусах и лифчике. Не переношу запах других женщин. Просто отвернулся и демонстративно захрапел. Такой реакции она уж точно ещё не видела в своей жизни. Люблю удивлять.
Когда мать меня образумила (пилила каждый день), объявился во владениях Воскресенских, но теперь уже сама Лия прогнала и запретила приходить. Не хочешь — как хочешь. Вот как принцесса превращается в ножовку, а?
Лика
«20.11.2003
Вот я и вернулась к тебе, дневник. Паулина уснула сегодня только в четыре часа утра, а в шесть мне нужно вставать на учебу.
С недавнего времени преследует непонятный и непристойный сон. Сюжет такой: мы занимаемся с Тимом любовью, и когда я нахожусь почти на пике, в комнате появляются посторонние люди. Их присутствие не дает нам закончить начатое. Состояние незавершенности отзывается тянущей болью, спазмом внизу.
Наверное, сказывается неудовлетворенность нынешними отношениями, неопределенность, вмешательство родителей. Но что мне остается делать, сижу на шее у отца, живу в его доме, ем его еду и ещё брыкаться буду, права качать?
Обидно, что Тим опять пропал. И стыдно за него перед родителями. Они оказались правы на его счет. С самого начала.
Почему Тим не может уже стать зрелым мужчиной, настоящим мужем и отцом, найти жилье и забрать нас с Паулиной? Или ему так удобнее развлекаться?»
Нет уж, Тим не отделается так легко, пока я надрываюсь одна с ребенком. Это несправедливо.
Паулинка наелась и спит. Но знаю, что это ненадолго, через три часа барышня опять потребует отужинать.
Набираю номер телефона Тима, плевать, что ночь на дворе, в слезах вываливаю на него то, о чем молчала все эти месяцы.
А он слушает, слушает долго и лишь в конце говорит:
— Просто приезжай. Прямо сейчас, — голос его хрипловатый после сна.
— А как же Паулина? — всё ещё всхлипываю я.
— Приезжайте вдвоем и оставайтесь насовсем. Прошу тебя. Иначе ничего у нас не выйдет.
Отодвигаю штору, за окном непроглядная чернота и туман. До дороги топать метров пятьсот. Но я плюю на всё, на свои страхи, за злость родителей, которая вспыхнет завтра, на собственный комфорт. Физический, конечно, потому что сердце лишилось покоя давным-давно.
Молниеносно собираюсь, одеваю Паулинку и убегаю под покровом ночи к Тиму. Как и всегда. В огонь, и в воду за ним.
Он открывает дверь, а за его спиной ещё две пары сонных глаз и оголенных мускулистых торсов в спущенных на бёдра спортивных штанах. Здесь же в коридоре появляется отъевшийся лабрадор, виляя хвостом. Он даже не лает на меня, смирился заранее.
Боже, я точно правильно поступаю? Не пожалею ли об этой минутной слабости? Отец завтра будет рвать и метать, скажет, что я дурочка, раз сама помчалась к Тиму, ещё и ночью, захлопнет двери и вот теперь по-настоящему прогонит навсегда. Действительно, он ведь мог хотя приехать за мной на такси.
Алекс без слов забирает спящую Паулину из моих рук и уносит вынимать из теплого комбинезона.
Тим снимает с моего плеча огроменную мамскую сумку, расстегивает куртку, берет за обе руки, а потом молча обнимает и отводит на кухню.
Через пять минут маленький квадратный обеденный стол уже переставили в тесный коридор, на кухонном полу лежит матрас с кровати Тима, застеленный блёклой простыней с пальмовым принтом, одна подушка и одеяло.
Ухожу в душ смыть всю усталость и сомнения, роящиеся, как пчелы в улье. Я здесь так некстати, без меня тесно до невозможного.
Забираюсь под одеяло и лишаюсь всех беспокойных мыслей разом, стоит лищь почувствовать рядом обнаженную теплую кожу Тима. Мы лежим, повернувшись лицом друг к другу. На одной подушке. Глаза постепенно привыкают к темноте и всматриваются в такие родные черты лица.
Тим касается меня настолько нежно и осторожно, будто спрашивая разрешения, достоин ли он притронуться после всего, что натворил. Руки его неуверенно подрагивают. Ничего не говорит, боясь спугнуть меня. Он гладит не тело, а саму душу, целует не губы, а исколотое сердце, без слов просит прощения. Я чувствую и всё понимаю. Это не простое вожделение, не ломка после месяцев воздержания, не инстинкт.
Как же я скучала.
Два месяца спустя
Святые небеса, вот уже два месяца не покидает ощущение, что живу с тремя мужьями одновременно. Они едят, как слоны, мусорят, как поросята, и ржут, как кони. Словом, сказочные существа. А у двоих из них ещё и периодически проходят свидания в этой квартире, по очереди, пока я час гуляю с Паулиной на свежем воздухе.
Полная корзина грязного белья. Абсолютное отсутствие человеческого режима дня. Они выступают в ночных клубах, а потом полдня отсыпаются, пока я на учебе. За малышкой до обеда присматривает мать Тима, она живет на два этажа ниже, в квартире дяди Игоря.
При таком жизненном укладе братья считают вполне нормальным завалиться ночью на кухню, где мы с Тимом спим, за едой или согреть чай. Будят малышку своей возней, но всегда успевают унести свою задницу, пока не получили пинка.
Сериалы по ночам в соседней комнате, конвейер девчонок с извиняющимися полуулыбками в нашей квартире, нескончаемое пение под струями душа, мокрые капли на полу от троих парней, которые словно незнакомы с полотенцем — моя новая реальность. Больше всего бешусь, когда приходится мыть ванну, полную волос и мыльного налёта, после опаздывающих на свидания Алекса или Макса. То трусы там забудут, то носки.
Возможно, всё это было бы жутко забавным в комедийном сериале, но не в реальности, где грудной ребёнок живёт в полном дурдоме. Вот прямо сейчас, например, из соседней комнаты доносится припев «Shut up, just shut up, shut up» [1], который как нельзя лучше отражает моё желание, чтобы все замолчали, но вместо этого пол вибрирует от битов.
Алекс, Макс и Тим едят в разное время и привыкли, чтобы им накладывали, подавали, а потом убирали со стола. Как они жили до этого самостоятельно? Но я здесь на правах гостьи, поэтому другого варианта просто нет. Алекс любит ностальгировать за столом, вспоминая маленького Тима. Макс вгоняет меня в краску своими шуточками и анекдотами.
А когда доходит очередь до моего приема пищи, Тим не хочет рассиживаться, убегая в соседнюю комнату играть в видеоигры, читать фантастические рассказы Ника Перумова или ещё какой-нибудь ерундой заниматься. Он как-то в шутку поставил на стол рядом с моей тарелкой резинового поросенка, игрушку Паулины, и сказал, что тот составит мне отличную компанию.
Ха-ха-ха, очень весело. Надо было выходить замуж за этого поросёнка в таком случае, а не за тебя.
У меня пропало молоко из-за дурацкой привычки пацанов вламываться в кухню, когда кормлю грудью. Жутко стеснялась, каждый раз ожидая очередного «случайного» вторжения. Стресс сделал своё дело.
Сегодня братья Добродумовы намылились на вечеринку в честь открытия нового ночного клуба. Меня с собой не берут. У них складное оправдание — мне же не с кем оставить малютку. Свекровь против моих вечерних выходов. Будто сговорились. Значит, её мальчишкам можно развлекаться, сколько душе угодно, ходить всем вместе в кино, а мне — нет, у меня же грудничок. Не столько хочется в клуб, сколько справедливости и равноправия. Пусть бы и Тиму запретила идти.
Свою маму просить присмотреть ночью за Паулиной мне стыдно. После побега из дома, когда вернулась наутро за одеждой, отец наорал, сказал, что однажды подцеплю неизлечимую заразу от Тима или опять залечу, мама плакала из-за Паулины, она привязалась к ней, как к собственному ребёнку, ругала, что дочке вредно жить в таком людном месте, что будет часто болеть. И всё же несмотря на скандал, родители продолжают мне помогать, хотя и не забирают внучку к себе, зато привозят подгузники и молочную смесь каждую неделю.
Тим
Алекс возле клуба встречается со своей новой бабой. Что-то Макс только где-то шляется. Не вижу его у входа. А рыжая-то захватила кого-то ещё с собой.
— Привет! Это Яна — моя младшая сестра.
Видимо, она предназначалась в качестве пары Максу, чтобы не скучал. Двойное свидание.
В зале кач нереальный. Привык сначала опрокинуть парочку стаканов, и тогда меня уже не остановить: не сажусь, танцую до потемнения в глазах и шурую домой. Мне клубы только тем и интересны: отдаться ритму на полную катушку, почувствавать, как музыка проходит прямо через меня, её волны ударяются о грудную клетку, сотрясают внутренности, вытряхивают всю накопившуюся дурь из головы.
Пока Алекс охмуряет свою пассию, двигаюсь к бару. Потерянная овечка Яна, младшая сестра рыжей, стоит у стены одна. Ёжки-матрешки, да что за чудо в перьях?
— Эй, ты чего тут, будто впервые в клубе? Нечего смотреть, дуй танцевать, — кричу, стараясь не подходить слишком близко, но проходящие рядом толкают.
— А я и так впервые, — кричит мне в ухо Яна.
— Это как же так получилось при сестре-тусовщице? — не люблю болтать в клубах, связки можно надорвать.
— Как бы официально мне и нельзя быть здесь, — говорит она и пожимает плечами.
Офигеваю от услышанного. Вот дьявольщина, она же реально совсем миниатюрная, будто Дюймовочка. Неужели несовершеннолетняя?
— Сколько тебе?
— Шестнадцать. Недавно исполнилось, — одна рука Яны обхватывает за локоть другую.
Э-э-э, девочка, и ты собиралась зависать здесь с моим Максом? Может, и хорошо, что он где-то шляется и задерживается.
— За мной! — командую и иду к бару на балконе зала, там чуть тише, дальше от колонок.
Садимся за барную стойку, подсвеченную неоном. Кругом розовый дым, будто я оказался в колбе с раствором перманганата калия. Заказываю себе Джека с колой, а малолетке предлагаю апельсиновый сок.
Придвигаюсь чуть ближе, чтобы лучше слышать. Она так мне кого-то напоминает. Опущенные в пол глаза, покрывающиеся красными пятнами щеки, дерганные руки, заправляющие волосы за уши и яркие рыжие волосы.
Сестра у неё, конечно, нечто. Слов нет. Бросила серую мышку и ушла развлекаться с Алексом. Какого фига брала с собой, если не следит за ней? Когда у тебя рождается дочь, начинаешь иначе смотреть на некоторые вещи.
Второй стакан Джека обжигает горло. Расспрашиваю Яну, чем занимается и увлекается. Она рассказывает, что мечтает стать дизайнером, целыми днями самостоятельно изучает академический рисунок, готовится к творческому экзамену, пускается в подробные описания разных техник рисования. Любят же девчонки, когда нервничают и стесняются, болтать, как многоствольный пулемёт. Вся эта трескотня утомляет. Слушаю вполуха и просто разглядываю её. Наконец-то, понял, кого она мне напомнила.
— Пошли танцевать, — для того ведь я и пришел, наговориться могу и дома. — А то только чая с печенюшками нам здесь не хватало. — Тащу Яну за руку на танцпол.
А мелкая-то не такая уж стеснительная. Она в свободных чёрных кожаных шортах поверх темных колготок, пластично двигает бёдрами, позвякивает цепочками на поясе в такт раздающегося из колонок бита, поднимает руки, на которых болтается чертова туча браслетов, и прикрывает веки, полностью отдаваясь музыке. Но вздрагивает, когда я произношу над самым её ухом:
— Где научилась так потрясно двигаться?
Опять пятна по лицу побежали.
— С детства танцами занимаюсь. Люблю врубить музон дома на полную и танцевать перед зеркалом, — глаза её осоловели от удовольствия, которая она получает от танца.
Вот сколько не учил Лику дома танцевать — дохлый номер. Напряжена, как палка, плечи каменные и лицо мученицы. Вот что она собиралась делать с нами в клубе?
Через десяток треков мы смеёмся, смущение Яны как рукой сняло. У меня язык прилипает к гортани от жажды, весь насквозь мокрый, продираюсь через толпу разгоряченных и подвыпивших тел к барной стойке. Яна приземляется на стул рядом и буквально заглядывает в рот своими глазищами в пол-лица.
Нашла себе аниматора. Обсуждаем сюжет моего любимого фильма «Пролетая над гнездом кукушки». Оказывается, у нас одинаковый вкус по части фильмов. Яна любит сложные психологические драмы, головоломки и триллеры. С Ликой такое смотреть невозможно: либо осуждает поведение героев, либо боится и сидит полфильма с закрытыми глазами и ушами.
Уменьшенная версия Лики не перебивает, не умничает, а с восхищением и горящими любопытными глазами, подведёнными зелёными тенями, проглатывает каждое мое слово, будто перед ней нобелевский лауреат. Она переводит взгляд куда-то за мою спину. Рефлекторно поворачиваю голову в ту же сторону и вижу Алекса, впившегося в губы Яниной сестры.
Опять смотрю на Яну, а она — на мои губы. В голове сработал условный рефлекс, как у той собаки Павлова. Всё ещё сидя на барном стуле, потянулся к Яне, крепко схватил её правой рукой за затылок и прижался губами, коснулся кончика её языка.
Яна открывает невинные глаза и сообщает, что, вообще-то, я украл её первый поцелуй. Дежавю окончательно сносит крышу.
Знаю, что хожу по долбанным раскаленным углям. Убеждаю себя в том, что это такая нетрадиционная психотерапия, которая только на пользу нашим с Ликой отношениям, потому что после этого поцелуя до чертиков захотел не Яну, а свою жену.
Бужу Лию пьяными поцелуями. Сонно, недовольнобормочет. И плевать, что в темноте, плевать, что Лика в какой-то непонятной футболке, пахнет кефиром и запрещает снимать с неё лифчик. Мне до невозможности сейчас нужна она. Я всёещё люблю свою жену.
_____________________________
1 Песня группы The Black Eyed Peas, слова припева переводятся, как «Заткнись, просто заткнись».