Глава 6
Помню, как раскрыл ноутбук на следующий день и отрешенно уставился в экран. Вид строительного проекта, над которым я работал тогда, снова и снова возвращал меня в маленькую темную комнатку на втором этаже, а перед глазами лежал раскрытый журнал.
Я много думал и над тем, как вообще то письмо могло оказаться в почтовом ящике родительского дома. Теперь это уже не походило на шутку, как я подумал тогда. Это была, скорее игра. Игра маленькой девочки или больного воображения.
Родители мои, надо признаться, жили душа в душу и, как обычно говорят, мухи за всю свою жизнь не обидели. Мать смиренно трудилась домохозяйкой, отчим работал в органах. Родного отца я толком и не запомнил, да и не расспрашивал о нем особо. Знал только, что он оставил нас с матерью, когда мне было семь, и с того времени от него не поступало никаких вестей. Мать познакомилась с отчимом, когда тот приехал на юг по путевке. С тех пор они и были вместе, пока смерть их не разлучила. Поэтому связи между таинственным посланием и безобидной жизнью моих предков быть не могло.
В тот момент эта мысль утешила меня, а когда я увидел Саину, поднимающуюся ко мне с подносом, на котором стояла горячая выпечка и свежезаваренный чай, то твердо пообещал себе забыть эту историю, ведь теперь она могла коснуться не только меня. Но вскоре она сама о себе напомнила.
Уже заканчивался июнь и мы с Саиной решили провести время на озере перед тем, как она улетит в Питер на семинар ремесленников. Сначала она не хотела оставлять меня, но мне удалось ее переубедить. Я сказал, что чувства ко мне не должны затмевать любовь к профессии и она, кажется, согласилась.
Когда мы выехали на улицу, я вышел из машины, чтобы закрыть ворота. Я сомкнул створки, задвинул засов и машинально посмотрел на почтовый ящик: в привычно темных отверстиях корпуса желтел лист бумаги. Я открыл нижнюю крышку, спешно вытянул лист и, вернувшись к автомобилю, спрятал его в карман. До сих пор вспоминаю смиренный взгляд Саины, которым она встретила меня. Она явно все видела, но не произнесла ни слова.
Надо сказать, мы отлично провели время вместе: я впервые попробовал оленину, запеченную на углях по фирменному рецепту Саины, играли в настольные игры, коих у нас к тому времени насчитывалось уже семь и мы и дальше планировали расширять коллекцию, а когда над подлеском забагровел закат мы исполнили наш первый медленный танец под нетленный «Strangers In The Night» Фрэнка Синатры. Я даже почти забыл о послании, пока не залез в карман, чтобы выгрести мусор.
Достал его я только тогда, когда Саина уже крепко спала в нашей постели.
«Почему ты не приходишь? Ты ведь сам позвал меня гулять!
Взрослые не должны себя так вести! Ты писал, что я настоящий друг, а с друзьями так не поступают. Тебе не понравились конфеты? Я принесу еще, правда, у меня есть вкуснее!
Только не оставляй меня здесь, пожалуйста. Потому что мама еще не пришла.
Айана».
После второго письма я, к удивлению, почувствовал облегчение: теперь это явно было похоже на безобидную детскую игру в записочки, тайнички и подарочки. В тот момент я хотел думать именно так и упорно продолжать это делать, отмахиваясь от целого роя тревожных умозаключений, сделанных ранее. И мне даже почти удалось заснуть. Но ей снова захотелось поиграть.
У вас бывает такое предчувствие, что вас непременно схватят за ногу, если она вылезет за край одеяла? Возможно, подобные страхи присущи только детям, но после той ночи они навсегда поселились во мне.
Даже сейчас я иногда слышу звон в ушах и ощущаю прикосновения холодных тоненьких пальчиков. А тогда, парализованный после внезапного пробуждения, я лежал и смотрел. Одной рукой она облокотилась на кровать, положив на плечо мраморное личико, а второй нежно гладила мою онемешвую стопу, заискивающе улыбалаясь. Вероятно, в тот момент она не желала мне зла, но я был готов к фатальному исходу в любую секунду и уже мысленно прощался с жизнью. Я был всецело в ее власти и она это знала. Вдоволь наигравшись с моей кожей, она послала мне воздушный поцелуй, помахала ручкой и неуклюже залезла под кровать, издав приглушенный гортанный стрекот. Оцепенение прошло, я закутался в одеяло и крепко обнял Саину. Заснуть той ночью мне так и не удалось.
На следующий день мы позавтракали и я сказал хозяйке, что мне нужно съездить в город, чтобы обговорить с заказчиком поправки в новом проекте, а по пути заехал в мертвое селение. От Арчына мне удалось узнать, что злополучный спортзал, который привлек мое внимание в день приезда, когда-то был частью школы, в которой учились ребятишки из окрестных сел. Позже в деревне случился мор, жители со временем разъехались, а здание школы разобрали на хозяйственные нужды.
Журнал лежал на своем месте, а конфет стало еще больше. Я перелистнул страницу, взял ручку и написал следующее:
«Айана.
Я сожалею, что огорчил тебя своим поведением. Взрослые тоже совершают ошибки. Иногда даже чаще, чем дети. Но не подумай, что я оправдываюсь.
Я не прихожу потому, что у тебя есть мама. Наверное, ей бы это не понравилось, правда? Но огорчать тебя мне больше не хочется. Если ты хочешь, я буду приходить к тебе в гости. А если я могу тебе чем-то помочь, ты напиши здесь. Не стесняйся!
И спасибо тебе за конфеты. Они и вправду очень вкусные!».
Поставив жирный восклицательный знак, я взял пригорошню конфет, а на их место положил несколько купюр, красивую шарнирную куклу, которую я приобрел в местном магазине и толстый набор разноцветных фломастеров. Покидая селение, я трижды перекрестился и отправился дальше.
Меня интересовало место под названием Нижний Бестях — городок, растянувшийся вдоль правого берега Лены. По словам Арчына в нем до сих пор проживал свидетель того страшного мора, который обрушился на покинутое селение тридцать лет назад. Мужчину звали Виктор Степанович и в то время он, вроде как, был сержантом милиции. Найти его дом не составило труда. Я вышел из машины, подошел к высоким кованным воротам и нажал кнопку звонка. Раздался настороженный собачий лай, но уже через минуту я услышал голос хозяина:
— Тундра, нельзя!
Животное послушно замолчало, а когда калитка открылась, собака выскочила на улицу и принялась усердно обнюхивать мои ноги. Это была черно-белая лайка с ледяными глазами.
— Не боись, она у меня добрая. Ну заходи, коли пришел. Арчын предупредил, что ты приедешь, — произнес мужчина и, пригладив усы, пригласил меня во двор.
Собака проводила меня до двери дома, а когда мы зашли, я произнес:
— Какая она у вас красавица. Еще и умная!
Виктор Степанович поставил чайник на плиту и ответил:
— Умная, это верно! Будут нужны щенки — обращайся.
Когда мы сели за стол, хозяин долго хранил молчание, нервно растирая виски, а потом, наконец, спросил:
— Значит ты, насколько я понял, хочешь узнать историю Хара-Улаха?
— Да, если это возможно, — ответил я. — В частности меня интересуют причины эпидемии, случившейся там, а также любая информация о школе, если, конечно, вы ей располагаете и она не под грифом «секретно».
— О как! — воскликнул хозяин. — С козырей решил зайти...
На плите засвистел чайник. Виктор Степанович перевел взгляд на тонкую струю пара и несколько секунд просидел в оцепенении. Затем, все-таки, встал, выключил газ и, достав из шкафа бутылку алкоголя с двумя стаканами, плавно опустился за стол. После того, как мы молча чокнулись и выпили, он утер усы ладонью и начал свой рассказ:
— История эта с самого начала была мутной и остается таковой по сей день. Я не буду забивать тебе баки эзотерикой и мифологией, этого дерьма сейчас и так везде хватает. Я человек простой и, в силу своей профессии, привык говорить по факту. Поэтому все, что я расскажу сегодня — это исключительно то, что я видел и слышал собственными ушами. А что с этим делать — решай сам. Под твою, так сказать, ответственность.
Он откашлялся, мы опрокинули еще по одной и я принялся слушать.
— Первым сгорел Семен — молодой парень, работал кочегаром в школьной котельной в семьдесят седьмом. Сгорел в прямом смысле. Непонятно было одно, как он вообще умудрился пролезть в топку с его-то комплекцией. Когда мы с ребятами прибыли на место, меня тут же вырвало. А я, молодой человек, тогда уже был тертый калач, уж поверь! Голова его торчала наружу, во рту даже кровь еще пузырилась. Рука окоченела в горизонтальном положении, как если бы он пытался выбраться. Ладно, хрен с ними, с подробностями, перехожу к сути.
Третью я пропустил, сославшись на то, что за рулем. Виктор Степанович жестом выразил почтение и, дернув стопочку, продолжил повествование:
— После Семена еще трое погибли. Обстоятельства их кончины вообще не помещались в голове, но не суть. Все они были теми еще подонками, но о мертвых, как ты знаешь, либо хорошо, либо ничего...
— Кроме правды? — подсказал я.
— Именно! Так вот, дела эти быстро замяли и я бы не сказал, что сильно расстроился по этому поводу. А еще через два года в подсобке местной школы были найдены останки школьницы. Смерть ее, к слову, случилась задолго до череды нераскрытых расправ.
После этих его слов я нервно заерзал на стуле, но ничего не сказал. Тем временем, он продолжал:
— Аяна, так, кажется, ее звали. Друзья называли ее Ая. Красивая девчушка была, что ты!
Мужчина сдержал слезы, выпил еще одну и вернулся к рассказу.
— Она пропала в семьдесят пятом и в поисках активно участвовали местные. Чего говорить, мы тоже сделали все возможное, но, видимо, этого было недостаточно. Тогда школу уже разбирали, но я готов поклясться, что лично осматривал ту проклятую подсобку! Но там ничего не было. Уж я бы точно заметил тело, распятое на книжном шкафу! Мать девочки была другого мнения... Местные ее недолюбливали, обвиняли в каком-то темном шаманизме, но на что только не пойдет мать, чтобы вернуть своего ребенка! После того, как поиски были завершены, она и вовсе тронулась умом, бедняжка. Кто-то даже видел ее у руин их старого дома. Иногда она бесцельно бродила по окрестностям и, как сама она говорила, прислушивалась к ветру. Он, мол, доносит до нее голос дочери.
Он вдруг осекся, почесал бороду и заторможенно уставился на граненый стакан. Во взгляде его можно было увидеть напряженную внутреннюю борьбу: казалось, он хотел еще что-то добавить, но вместо этого стукнул пальцами по столу и произнес:
— Вот, пожалуй, и все. Что касается эпидемии, то ее вряд ли можно назвать причиной ухода людей. Думаю, оснований для этого у них хватало и без мора, если ты понимаешь, о чем я.
— Скажите, — сипло произнес я. — У вас остались материалы того дела. Может быть, фотографии какие?
Виктор Степанович смерил меня пристальным взглядом и вышел из кухни. Его не было минут пять, затем он вернулся и положил передо мной несколько фотографий. На первой была запечатлена женщина, идущая вдоль заснеженной колеи. Фото было размыто и оттого казалось еще более зловещим.
— Снимок сделал мой напарник, — пояснил мужчина. — Она никак не хотела становиться перед камерой. Это ее мать, после того как останки девочки были найдены.
На следующем снимке была изображена девочка в нарядной школьной форме с двумя бантами в волосах. Она сидела за партой, прилежно подняв руку.
— А это Аечка, сам понимаешь... Что за милая девчуха была!
На третьем и четвертом был запечатлен дом с разных ракурсов, тот самый, в очаге которого я обнаружил коробочку.
— Здесь они жили. Слова обидного никому не сказали за всю жизнь!
А вот пятое фото я теперь никогда не забуду. На выщербленной поверхности шкафа, расставив в стороны истлевшие конечности, висели останки той самой девочки, которая когда-то прилежно сидела за партой. Рядом стоял усатый милиционер. Его лицо было мне до боли знакомо.
— А это кто? — спросил я бывшего опера.
— А это начальник наш, товарищ-майор, Глухов Егор Андреевич! Он то и обнаружил тело, — ответил Виктор Степанович и похлопал меня по плечу.
В ушах зазвенело, кожа на лице загорелась огнем. С тусклой размытой фотографии на меня смотрел отчим, указывая пальцем на жуткую находку.
— Скажите... — произнес я, закашлявшись. — А мать этой девочки еще жива?
Мужчина серьезно посмотрел мне в глаза и отчеканил грубым предостерегающим тоном:
— А вот этого я тебе не скажу. И советовать тоже ничего не буду. Но если хочешь знать мое мнение, я его выскажу.
Я послушно кивнул головой. Виктор Степанович отодвинул бутылку, грузно подался вперед и произнес:
— Не лезь в это дело, если жизнь дорога!