Душа Под Объективом

Сэм плыл пустотой, что загоняла его в угол, и эта пустота добивала его. Уничтожала. Разрывала изнутри.

Он тонул. Задыхался. Всё вокруг было чёрным, словно в абсолютно пустой комнате кто-то внезапно выключил чёртов свет. Руки тянулись вверх, словно пытались за что-то ухватиться - за что-то осязаемое. Сам Сэм извивался ужом, даже не понимая, где он.

Единственное, что он разбирал, - это стук часов.

Стрелка двигается - клац - замирает на мгновение - тишина - после чего вновь продолжает движение в противоположную сторону - клац. Клац.

Клац.

КЛАЦ!

Сэм лежал. С зажмуренными до боли глазами лежал, пока что-то не вынудило его пошевельнуться. Очередной «клац!». Рука дёрнулась вперёд и ухватилась за что-то твёрдое, впервые материальное, - и Сэм распахнул глаза, в немой надежде, что практически тут же угасла.

Тёмный пол. Тёмные потолки. Мрак. Эти три понятия заведовали происходящим. Они были тут теми, кто управлял происходящим, отчего Сэм терялся, крутя головой и пытаясь взглядом захватить как можно больше пространства.

Чёткие углы, чёткие границы. Они начинали расплываться, стоило Сэму повернуть голову к ним, тогда как боковым зрением были такими видимыми... Они начинали вращаться - и даже не смотря на то, что ему было чертовски не по себе, Сэм уставился в одну точку и замер. Это казалось самым правильным решением сейчас.

Угол вращался. Сэм, приподнявшийся на локтях, сощурился в попытке разглядеть между закручивающейся и закручивающейся спиралью хоть что-то, из-за чего начинала кружиться голова. Виски вспыхнули знакомой болью, словно раскалённая кочерга своим острым концом вонзилась ему в голову - Сэм сцепил зубы и резко сел, прижимая руки к голове. Даже волосы на ощупь казались жёсткими, нереальными, прямо как и всё вокруг.

А, может, и даже Сэм тут был нереальным?

Последняя мысль затерялась в пустоте из красок, что точкой появилась в центре спирали и слишком быстро начала распространяться, рождая собой шедевр, вечную картину, которую вместо Звёздной ночи стоило рисовать Винсенту ван Гогу. Сэм с приоткрытым ртом наблюдал за ней, позабыв обо всём на свете. Даже о боли в черепе, что дробила его изнутри. Пускай руки всё ещё сжались на голове, пальцы впутались в патлы, а рот - не мог раскрыть словно приклеенные друг к другу воском губы, Винчестер был неподдельно заворожён.

Стоило ему моргнуть, как краски окончательно заполонили темноту. Яркие, красивые... долгожданные. Они породили собой огромную комнату, незнакомую Сэму, что росла и росла, росла и росла, росла и... Была приятной на вид. Как если бы её организовывали родители, счастливые от того, что так скоро у них появится ребёнок, которому будет так нужна его собственная детская, которая когда-то сгорит до тла, унеся с собой жизнь матери и детство на ту секунду новорождённого малыша.

Сэм попятился. Отполз так далеко, как только мог, пока не упёрся спиной в светло-серую стену позади себя, узнавая под распространяющуюся паутину липкого страха свою треклятую детскую. Со звёздочками на потолке, - золотыми такими, вырезанными вручную самой Мэри Винчестер. С ещё тогда не купленным футбольным мячом, стоящим всегда в том месте, где сейчас лежали какие-то сумки, - у дальней стены, где располагалось окно. И с детской, такой маленькой детской кроваткой, которую спустя четыре года заменят на более взрослую, отчего Сэм будет ощущать себя ВЗРОСЛЫМ и будет улыбаться и прыгать вокруг устанавливающего её отца, пытаясь то ли помешать, то ли помочь.

- Hush little baby don't say a word.
Тише, маленький, не говори ни слова.
Papa's gonna buy you a mockingbird.
Папа купит тебе пересмешника.
And if that mockingbird won't sing,
А если пересмешник не запоёт,
Papa's gonna buy you a diamond ring.
Папа купит тебе бриллиантовое кольцо.
And if that diamond ring turns brass,
А если бриллиантовое кольцо потемнеет,
Papa's gonna buy you a looking glass...
Папа купит тебе зеркало...

Сэм почувствовал, как дрогнули его губы. Лишь на мгновение, но это мгновение пробило его нечеловеческим ужасом, мурашками прокравшимся ему под кожу.

Спустя мгновение он взял себя в руки и оторвал взгляд от маленькой кроватки с поднятыми бортиками.

Это была колыбельная, - мягкая, приятная на слух, - и Сэм знал её наизусть с самого детства. Она лилась по комнате, как колокольный звон, всегда доносившийся досюда от старой церквушки, стоящей не так далеко от их бывшего дома. Сэм не закрывал глаза, пытаясь найти того, кто именно исполнял её. И в то же время прекрасно зная, кто её пел. Это было даже очевидно, - настолько, что Винчестер не удивился, когда словно из ниоткуда показалась фигура в белеющей ночной рубашке и светлыми волосами.

Мама. Живая, красивая, такая тёплая и улыбчивая, она склонилась над кроваткой своего Сэмми и пела тихим приятным голосом, чтобы её малыш уснул. Её тонкая рука потянулась к кроватке и что-то поправила в ней, чего Сэм уже не видел из-за бортиков. Но она была живой.

Мама...

***

Песнь не утихала. Она словно стала частью дома, как его живое сердце, выдающее свои собственные ритмы. И Сэм наслаждался ею, вдыхая её и абсолютно точно понимая, что за все те года, которые он прожил без матери, он начисто забыл её мелодичный голос, нежные руки и тепло...

Чтобы сегодня вспомнить.

Лёгкие касания пробегали по холодной коже и не было ощущения, что оттенки душ сейчас затопят его. Сэм покачивался, как на волнах, наслаждаясь мягким пением и материнскими руками. Наслаждаясь. Упиваясь поглаживаниями, пробирающимися в его волосы и расчёсывающими их. Чувствуя себя маленьким ребёнком, пришедшим в родительскую после внезапного ночного кошмара.

- Солнышко, я тут, с тобой, не надо ничего бояться. Не надо бояться монстров, они нереальны. Их не существует. Нет. Их - нет.

Голос был похож на мурчание кота, на жужжание механизма, на ворчание отца, пока тот работал с машинами в гараже и вечно отказывался от помощи своих детей. Сэм действительно наслаждался им, даже не задаваясь вопросом:

А ПОЧЕМУ МАМА ТЕПЕРЬ ВИДИТ ЕГО? ПОЧЕМУ ПЕРЕМЕСТИЛАСЬ К НЕМУ? КАК ОКАЗАЛАСЬ ТАК БЛИЗКО, ХОТЯ СЕКУНДУ НАЗАД СТОЯЛА РЯДОМ С КРОВАТЬЮ?

Сэм не задавался этими глупыми вопросами. Не хотел и даже не пытался, пока чувствовал родные касания ведь касания для него значили так много и так мало одновременно с тем.

- Иногда монстры - лишь тени. Откусят голову - но быстро. Ты не удавишься в боли, солнышко, - Сэм замер. - Не бойся, мама рядом, мама тут, Сэмми, не стоит... Бояться.

Голос искажался, вращался, становился опасливо тонким и высоким, - и Сэм, сидящий на полу, распахнул в ужасе глаза. И отшатнулся.

Перед ним стояла не Мэри. Его мама продолжала что-то напевать у кроватки маленького Сэмми, а перед взрослым Сэмми нависала тёмная, расплывающаяся, как сотни сфотографированных за жизнь душ, тень. И она улыбалась.

Даже сквозь сотни тысяч вращающихся колец тьмы можно было увидеть её улыбку. Гряяязную, страаашную, как у тех монстров, которых так боялся малыш Сэмми.

Сэм больше не колебался. Он отпрянул, беззвучно падая на спину и слушая, чувствуя, как сердце забилось в груди так громко, что изначально Винчестер даже не услышал собственных мыслей, пока отползал в сторону в попытках уйти, уйти, УЙТИ.

Закрыв глаза, Сэм полз назад все быстрее и быстрее, не обращая внимания на боль в локтях. Песнь продолжалась. Она была быстрой, с каждой секундой становилась всё более неразборчивой, грубой, и вскоре обратилась в визг, от которого заболели уши.

Глаза распахнулись вновь, но в комнате тени уже не было. Осталась только одна фигура - Мэри.

И Мэри Винчестер стояла в огне.

Красные, рыжие языки огибали её тело, облизывали кожу, покрывали собой всю её белую ночнушку. День за окном сменялся ночью, мрак покрывал собой весь мир и большими шагами наступал на дом Винчестеров.

А Мэри горела. Её глаза полыхали и Сэм почувствовал отвратительный запах обуглившейся плоти.

- Мама... - прохрипел он. Мэри повернула к нему улыбающееся лицо, слившееся с той страшной тенью, и её глаза больше не были её глазами.

Они сверкали золотом, блестели под подрагивающим светом из окна и навевали дурноту, поднимающуюся из самых глубин. Сэм, пока смотрел ей в глаза, не сразу заметил одной маленькой детали. С глаз матери скатывалась жидкость, - густая красная кровь, что стекала отвратительной жижей на кожу её лица. Она смешалась с чем-то ещё, более прозрачным, становясь слишком заметной, чёткой, тогда как сами глаза Мэри размывались и размывались.

В эту секунду Сэм словно отмер. Он шевельнулся одновременно с шагнувшей вперёд Мэри, и нога, согнутая в колене, плавно легла на пол, даря Сэму понимание того, что он сейчас может двигаться. После чего Винчестер подорвался на онемевших конечностях, что раздвигались и всё никак не могли найти опору, скользя, как копыта коровы на льду.

- Сэээм... - протянула сорванным голосом Мэри, вытягивая руки к Сэму. Она сделала ещё один шаг к нему, сокращая между ними расстояния и продолжая неправильно улыбаться. - ...Мы жд... ли тебя...

Трещал огонь, бегущий по ткани материнской одежды. Где-то капала вода, бьющая по окнам. А Сэм в это время метнулся к двери, к выходу, чувствуя, как его трясёт. На подгибающихся ногах он бежал, практически не разбирая дороги.

Ступени. Они вели на первый этаж. Сэм прыгнул на них, перескакивая через каждую вторую и сбегая вниз за считанные секунды. Тусклые, размытые перед глазами картины в деревянных рамках пронеслись мимо, ржавых оттенков обои слились в одну массу, пульс забился пойманным зайцем в висках. Сэм спрыгнул с последних ступеней и понёсся к распахнутой настежь двери, когда до него отрывками донёсся приглушённый плач.

Детский, с тонкими, раздражающими нотами, он врезался в уши Сэма. Вытянув руку, он вцепился в дверной косяк и сам себе помог выскочить из дома, сразу же повернув в правую сторону. Ноги наугад перебирали землю, чтобы вытолкнуть Сэма в непроглядную темень, что распахнула свою саблезубую пасть, и поглотить его.

Сэм продолжал бежать, как можно дальше от пугающего его плача, как можно дальше от мамы и как можно дальше от золотых, ЗОЛОТЫХ ГЛАЗ.

Эхо плача прокатилось по толстому шару темноты. Сэм убавил темп, оглядываясь. Сейчас, как никогда, хотелось ощущать в руках вес тяжёлого отцовского дробовика, что висел в коридоре его квартиры. Тогда бы он себя чувствовал безопаснее, хотя темнота такого чувства не приносила и никогда бы не принесла. Не Сэму, изредка даже на ночь оставляющему свет включённым.

За его спиной никого не было. Сжав руки в кулаки, он подавил дрожь и двинул вперёд. Темнота не расступалась, она казалась по-своему жидкой, утягивающей за собой. Сэм сглонул. Кошмары всегда были страшными. Но не тогда, когда он в них ощущал себя так реально, так отчётливо, так... живо.

И вокруг никого не было. Лишь Сэм. Лишь темнота. Лишь...

Монстр?

Сэм напрягся от этой мысли. Она ему не понравилась. Одно дело, когда в темноте ты один. Но совершенно другое, когда ты в этой темноте наедине с тем, кто внушает специфический ужас. Ужас, что горячим привкусом крови отдавал в глотку. Ужас, что заставлял шмыгать носом, словно Сэм ожидал, что тот вот-вот взорвётся очередным потоком крови, как бывало уже и не раз. И хрен пойми ещё, с чем оно было связано. То ли с давлением, то ли с кошмарами, то ли...

- Со мной..?

Стоило Сэму услышать чужой голос - он без раздумий кинулся вперёд, лишь на краткую секунду оглянувшись. Он был не в фильме, чтобы поворачиваться к говорящему полностью и стоять подолгу в оцепенении. Он побежал, потому что и так знал, прекрасно знал, что за СУЩЕСТВО стояло за ним и насколько быстро оно могло убить его. Его воплощение из красок, огненных, неприятных глазу, на миг стало чересчур чётким, и Сэм больше поворачиваться к нему не собирался, убегая, несясь вперёд, лишь бы не видеть, не смотреть, не осознавать, что впервые за всю свою жизнь он столкнулся со своим личным МОНСТРОМ так близко, так близко, так близко.

С каждым новым шагом темнота пропадала. Пробирающаяся трава под ногами выглядела странно неуклюже, словно не имела права быть в этом месте, где температура наверняка упала уже до нуля и опускалась ниже, пробираясь холодом Сэму под кожу. Его трясло, а трава в глазах становилась всё чётче и чётче.

Прямо перед ним вспышкой мелькнули такие ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ глаза, не обременённые золотом, что у Сэма побежали мурашки по коже. Сэм моргнул - и глаза исчезли, растворились в воздухе, словно их и не было. Лишь два кошачьих хвоста, как чёрные змеи, мелькнули в воздухе вслед за ними, но отвернувшийся Сэм изо всех сил постарался просто не видеть этого.

Трава под ногами росла, она плавно застилала собой мрачную поверхность, которая становилась всё более редкой. Над головой плясали, как помехи, серые и светло-голубые оттенки неба, в которые Сэм всматривался с несколько удивлённым выражением лица. А вслед за травой появлялись и земля, и грязь, и оставленные грубыми ботинками следы.

- Попробуй, - в руки легло что-то тяжёлое, объёмное, и Сэм, моргая, - чтобы избавиться, избавиться, ИЗБАВИТЬСЯ от окружившего его мрака, - уставился на фотоаппарат у себя в руках. - Авось станешь знаменитым фотографом. Давай, Винчестер, блесни талантом!

- Я никогда не...

- Просто попробуй!

Руки потянули фотоаппарат к лицу и перед Сэмом замер знакомый маленький экранчик с полосками. Щелчок - и фотография лыбящегося Брэди была сделана. Сэма передёрнуло, он пихнул в чужие руки чёртов фотоаппарат, потому что ВИДЕЛ в собственном друге, связи с которым уже не поддерживал давно, чёрные очертания глаз, как у Монстра, только у Монстра они золотые, а у Брэди - чёрные. Чёрные... Как и его его душа, каруселью носящаяся вокруг Брэди.

- Эй, парень, всё в..

- Оставь меня, - выдохнул Сэм, отступая и ловя на себе растерянный взгляд своего лучшего друга в Стэнфорде. - Оставь меня. Оставь.

Брэди попятился, и фотоаппарат, который тот держал в руках, полетел вниз.

Сотни осколков, сотни кусочков разлетелись в разные стороны, как пыль, когда на неё подуть, и Сэм вцепился в голову руками. Она раскалывалась. Её изнутри драли острые, как бритва, когти, - осколки фотоаппарата, они, это всё они, это они, они, ОНИ!

- Сэм...

- Сэм..?

- Сэма нет. Сэм не выйдет. Сэма не будет. Сэм мёртв.

- Разряд!

Сэм не знал, кто это говорил, сотни голосов смешались в голове, становились то отцовским, то другим, незнакомым ему, то перевоплощались в голос Дина, - они доносились отовсюду, и Сэм упал, не в силах контролировать себя, свои ватные ноги и бредовые мысли.

Бредовые, как и кошмар, творящийся вокруг.

А если он спит? Если это всё сон? Если нереально? Значит, он сейчас на кровати, лежит, ворочается, обтекаемый кровью, потом и страхом, не в силах проснуться. И если это действительно так, то, значит, есть шанс выбраться, проснуться, УБЕЖАТЬ.

Сэм, секунду назад лежащий спиной на горизонтальной плоской поверхности, распахнул глаза и подскочил на месте. Часто-часто дыша, он обернулся, глаза скользнули по помещению, окружившему его.

Это была не его кровать. Не его комната. А мысли всё также безумно носились по голове, терзая изнутри. Блять.

БЛЯТЬ.

Сэм проехался руками по полу, на котором полулежал, или сидел, или полностью лежал - он не знал, словно был в невесомости, его положение менялось, как и тени вокруг, бесконечные, всепоглощающие, они тянулись к нему, их липкие щупальца были везде.

Сэм кричал? Он не знал. Глотку жгло. Голова... Очаг. В ней был очаг, откуда сыпались тысячи искр, которые перебирала раскалённая кочерга. Он зажмурился, и солёная жидкость полилась с глаз, - СЛЁЗЫ, подсказало услужливо сознание (то, которое всё ещё были при нём и постепенно тухло, тухло, рушилось, РУХНУЛО).

Боль, она шла отовсюду, каждая косточка гудела. Сэм кричал. Теперь он был уверен, что кричал, поднимая взгляд и видя миллиарды фотографий, вертящихся, крутящихся по стене, насмехающихся над ним. («Фотографии не могут насмехаться, они же...»)

МОГУТ.
МОГУТ ВСЕГДА МОГЛИ И СЕЙЧАС ТОЖЕ СМЕЮТСЯ, ОСКАЛИВ ЗУБЫ МОГУТ СЭММИ НЕ СОМНЕВАЙСЯ.

- Смотри.

Он был в фотостудии. В своей коморке. Прижимая руки к глазам, он даже не пытался встать. Не пытался посмотреть. Он чувствовал кровь. Глаза вытекали из глазниц? Как у мамы? Такое было возможно?

Тут было возможно всё, - подумав об этом, он отчётливо увидел улыбку в своём сознании, скалящую зубы, грубую, страшную, золотую.

- Смотри, мальчик.

И он посмотрел.

(Он? А имя? Имя... Его как-то звать? Он не знал. Он потерялся. Кости ломались. Кровь текла. Он становился лужей, ничем, пространством, пустотой, он становился Монстром, неспособным дышать, думать, жить, он становился он...)

Тёмная фигура рвала все понятия «до» и «после». Она росла. Это был паралич? Что такое «паралич»? Сонный? При чём тут сон? Он не спал, он был тут, он был ничем.

При чём тут он?

Тёмная фигура росла. А вместе с тем становилась чёткой, очертания были грубыми, но явственными, и выглядели такими знакомыми, странно знакомыми. Он смотрел и не понял, когда оторвал руку от пола и потянул её вперёд, пытаясь коснуться, утянуть к себе, прижать, разделить боль, злость, ужас, понятие «Монстра».

Карие глаза вонзились в него, как кинжалы, они ткнули в него, и он замер.

- Видишь? - спросил голос. Знакомый голос. До боли, странной, ломающей рёбра боли, от которой он сразу же склонил голову, утыкаясь лбом в прохладный пол, и закричал, хныча, как дитя. - Видишь. Я - не друг. Повтори.

- Друг, - вдруг упрямо молвил он, прокусывая язык до горячей, с металлическим привкусом крови и поднимая голову. - Друг.

- Неправда, - грубо отказал голос.

С треском, как сухая ветвь, на которую наступила грубая подошва, сломался позвоночник, и слёзы, кровавые слёзы хлынули с глаз, снова, снова, СНОВА.

- Я друг, Сэм? - поинтересовался кареглазый.

Он приблизился к нему. Его пальцы впились в подбородок и подняли голову вверх. Он смотрел на него сквозь кровавую пелену.

- Друг.

- Неправильный ответ, малыш.

Вновь хруст. Так хрустит огонь по сухому хворосту. Так хрустят переломанные кости.

Чужая конечность вцепилась в его руку и медленно, с явным наслаждением начали её выкручивать. По часовой стрелке, отчего само время застыло, воплощая в реальность лишь тягучую боль, что плавно перевоплощалась в зверскую, непонятную, грубую.

После, та же самая конечность с немой нежностью огладила его шею, напряжённую в мышцах настолько, что невольно чувствовалась каждая из них. Подушечки ледяных, мёртвых пальцев скользнули по судорожно бьющейся венке и остановились на ней.

Он, не помнящий своего имени, судорожно вздохнул. Чувствовал, знал, что смерть может произойти от чужих рук. От этих рук. Потому и пытался сбежать - что было невозможно. Выворачивая ноги, он полз вперёд, всеми суставами ощущая, как под ним дрожит зайцем, выгибается змеёй пол. Руки, сотни рук цеплялись за него, пальцы впивались в кожу, сминали её, как тонкую ткань поверх мяса. Как пищевую плёнку. Гематомы росли на глазах, такие же жёлтые, и он кашлял, задыхался, но полз вперёд.

Он знал, что выберется, - также, как и знал, что нависающий над ним силуэт - не друг.

Другом была оболочка.

Оболочка, перерождающаяся в яркий, бесконечно яркий свет, выжигающий сетчатку, который мигнул в углу комнаты, как напоминание, что он ещё существует, что он будет оберегать. Что он рядом - и что (СЭМ) в безопасности, сколько бы боли не было.

Пальцы, те самые, ледяные, сместились с шеи к подбородку, впились в него жёлтыми ногтями и отразились прикосновением на лбу. Секунда - и они двинутся по часовой стрелке, порвут всё, не позволят сделать последний вдох, лишат его возможности

(чего? жить? печально, очень печально, ты не знаешь, каково это, не знаешь, не знаешь, не...)

ПОНЯТЬ, и их обладатель ВЫБЕРЕТСЯ НАРУЖУ.

Сэм, - его звать «Сэм», огонёк, далёкий, такой же, как тот яркий свет, напоминал ему об этом, - рванул вперёд, протягивая окоченевшую, неподвижную руку к огоньку, что тянулся к нему в ответ. Чужие пальцы затвердели, не желали его выпускать, но Сэм хотел выбраться, боже, он ничего так сильнее не хотел, как забыть о том, что его тело изломано и сбежать, поймать огонёк, Боже, если ты слышишь, помоги, помоги, выбраться, тут, мне, пожалуйста, п...

Пальцы впились в огонёк, как в последнюю надежду, и рыжая искра, обдавшая теплом всё тело, внезапно выросла, становясь огромных, ослепляющих размеров, ударивших по глазам.

Визг существа, желающего СКРУТИТЬ ГОЛОВУ, УБИТЬ, ударил по ушам, и Сэм, стиснув зубы, закричал в ответ, раздирая глотку изнутри. Вязкая кровь тела по шее, лицу, глазам - она была холодной, как растаявший лёд. Сэм больше не пытался её остановить, он лишь чувствовал, как её становится больше, как она заливает всё вокруг своей вязкостью, подобно смоле, и огонёк (ЯРЧАЙШИЙ СВЕТ) рос вместе с ней.

Вылетали стёкла, рушились стены, всё взлетало в воздух. Визг становился всё более отдалённым, крик в горле Сэма постепенно затих. Он лежал на полу мёртвым грузом и не шевелился, прислонив горячий лоб к холодному полу, что отрезвлял лучше любой пощёчины. И лишь краем угасающего сознания почувствовал, как чьи-то пальцы вплетаются в его волосы и медленно, словно задумчиво перебирают стекающие до плеч пряди.

- Теперь всё в порядке. Теперь всё хорошо. Смерти больше нет.

Лишь несколько слов - и Сэм утонул в лёгком забвении, которое больше не сопутствовали жёлтые глаза.

Он выжил. Огонёк сумел его спасти, - напоследок мелькнуло в его голове. - Он смог.