15. «Мася»
Комната наполнилась грохотом. Даня с силой захлопнул дверцу шкафа, пнул носком кеды валяющийся рюкзак и сорвал с подоконника пепельницу, разбив её о стену. Осколки рассыпались по полу, а Арина молча наблюдала за ним, прижав руки к груди. Он метался по комнате, как дикий зверь, с глазами, полными ярости и лихорадки.
— Блядь, ну сколько можно?! — орал он, хватаясь то за волосы, то за стену. — Мне в доме срано дышать нечем, ты меня душишь! Всё: «одень носки», «померь температуру», «не ори, Даня», «не кури в комнате»! Да ты меня заживо в плен сдала!
Арина не ответила. Она стояла у края кровати, его чёрный худи висел на ней мешком, короткие шорты едва прикрывали ноги. Она казалась такой хрупкой, особенно сейчас — с растрёпанными светло-синими волосами и губами, прикушенными от волнения.
— Я вообще не понимаю, кто ты такая, чтобы мне указывать! — рявкнул он, повернувшись к ней. — Мы чё, муж и жена? Я чё, в ЗАГС пошёл, а? Или я должен теперь в больничке валяться по твоей милости, и хавать кашу с ложки?
— Даня... — тихо начала она.
— Заткнись, — перебил он, — лучше вообще молчи.
Он задышал глубже, будто сам испугался, сколько в нём гнева. Потом отвернулся, подошёл к окну и закурил. Его рука дрожала. За окном всё так же лил ливень, тёк по стеклу, будто отражал настроение комнаты.
Арина больше не плакала. Не сжимала губы, не оправдывалась. Только подошла, медленно, села на диван и скрестила руки на коленях.
— Хорошо, — спокойно сказала она. — Не хочешь — не надо. Больше не буду. Не буду носки давать. Не буду менять постель. Не буду варить тебе чай и следить за твоей температурой. Не буду тебя целовать, когда ты дрожишь. Не буду.
Он развернулся резко.
— Чё ты несёшь?
— Я больше не буду тебе помогать, Даня, — твёрдо повторила она. — Хочешь — вставай, иди к своим. К этим твоим девкам, которые курят на балконах в мини-юбках и ржут над тупыми мемами. Пей, употребляй, колись — мне всё равно. Меня не будет рядом. Я не стану тебя вытаскивать снова, если ты сам не хочешь.
Даня застыл. Его губы приоткрылись, как будто он не ожидал от неё такой речи. Арина же подняла на него глаза — спокойные, светлые, слишком взрослые для её мягкого лица. Она не угрожала, не кричала. Она просто сказала.
— Я больше не твоя медсестра. Не твой спасатель. Если ты сам себе не нужен — зачем мне быть?
Он уронил сигарету в кружку с чаем. От неё пошёл едкий дымок. Даня выругался себе под нос, подошёл и встал прямо перед ней.
— Ты... хочешь уйти?
Она не ответила. Только посмотрела на него так, что ему стало не по себе.
— Нет, — наконец произнесла. — Я просто не буду бороться за тебя, если ты сам себя сжигаешь.
Даня сжал кулаки, потом разжал. Грудь его тяжело поднималась и опускалась, на лбу выступил пот. Вчерашняя температура снова поднималась — лоб у него был горячим, и он знал это. Но ничего не говорил.
— Ты не имеешь права, — прошипел он. — Ты обещала, что не уйдёшь.
— Я не ухожу. Я просто ухожу с поля боя, — ответила она. — Потому что ты воюешь не со мной, а с самим собой. А я — не враг.
Он шагнул ближе.
— И что, Арина? Вот так просто? Я сейчас встану, уйду — и ты не побежишь за мной?
— Нет, Даня. Не побегу.
Он вдруг засмеялся. Горько. Почти со слезами.
— Охуеть. Я думал, ты меня любишь.
— Люблю, — кивнула она. — Но любовь — это не страдать рядом с тем, кто не хочет спасаться. А я хочу жить. Я не хочу умереть в твоей тени, Даня.
Он опустился на корточки перед ней, уткнулся лбом в её колени. Дышал тяжело, с хрипами. Руки дрожали.
— Прости, — прошептал он. — Я просто боюсь. Всего, понимаешь? Что ты уйдёшь, что я сорвусь, что снова буду никому не нужен... Боюсь, Аринка.
Она провела рукой по его волосам, нежно, почти как утром. Но внутри уже что-то надломилось.
— Я рядом. Но ты должен выбрать: ты хочешь быть со мной — или с тенью, которой стал?
Он поднял голову, его глаза были красными, воспалёнными. И очень уставшими.
— Я не знаю, как быть.
— Начни с малого, — прошептала она. — Просто останься. Без сцены. Без криков. Без пепельниц об стены. Просто останься, Даня. И поверь мне. Я не против тебя. Я за тебя.
Он кивнул.
— Я останусь.
Она кивнула в ответ.
— Тогда ложись. Пей воду. Спи. А я посижу рядом. Пока можешь.
Он лёг обратно в кровать. На душе было тошно, как будто изнутри вывернули всё. Он почувствовал, как Арина накрывает его пледом. Потом — как её тёплая ладонь ложится на лоб. Он закрыл глаза.
— Прости меня, мася, — снова прошептал он.
Арина только поцеловала его в висок.
— Главное, чтобы ты сам себя простил.
За окном всё ещё шёл ливень. Но внутри комнаты стало чуть тише. Чуть теплее.
***
Прошло пять дней. Даня выздоровел, и в квартире снова стало громче. Он уже с утра гонял музыку с телефона, швырял носки по углам, бухтел по поводу чая без сахара и даже пару раз назвал Арину «няшей» — только с таким тоном, будто это ругательство.
К вечеру он стоял в прихожей, перед самым большим зеркалом в доме. Время было 19:00. Даня глядел на своё отражение, проводил руками по растрёпанным волосам, поправлял пряди, кривился, щёлкал пальцами у виска. На нём были чёрные джинсы, футболка с faded print и клетчатая рубашка поверх. Он выглядел как парень с альбома группы GONE.Fludd & FRIENDLY THUG 52 — слишком уверенно, слишком нарочито.
Арина стояла в проходе, прижавшись к косяку, руки — за спиной. Она была в домашнем, мягком костюме и носочках. Светлые волосы падали на плечи небрежными волнами, глаза — чуть затуманенные. Она смотрела на него, будто издалека.
— Ну чё, — сказал он, не глядя, — как тебе? Как будто к твоей подруге той иду, Лере... Помнишь, ты бесилась?
Арина не ответила сразу. Только глаза её опустились. Губы дрогнули, но она молчала. Его шутка ударила — в точку, как всегда. И в самое сердце.
Он, не заметив, натянул куртку, быстро обулся и, не оборачиваясь, буркнул:
— Не скучай, няшечка.
Дверь захлопнулась.
Арина осталась стоять в прихожей. Тишина, резкая, звенящая, впилась в уши. Она вдохнула через нос, медленно, глубоко, и выдохнула.
Хватит.
Через две минуты она уже стояла с телефоном в руке.
— Оленька? Привет... А ты чё делаешь сегодня вечером?
•
Оля приехала через полчаса. Высокая, с идеально выпрямленными русыми волосами, в обтягивающих скинни-джинсах и коротком чёрном топе. Под глазами — блёстки. На губах — вишнёвый тинт. Она была готова. К жизни, к тусовке, ко всему.
— Сестрёнка, ты серьёзно? — выдохнула Оля, когда Арина вышла из комнаты.
Арина стояла на каблуках, в белом мини-платье. Оно обтягивало её талию, подчеркивало хрупкость и почти светилось в вечернем свете. Волосы не выпрямляла — пушистые, мягкие волны падали на плечи. Макияж — чуть ярче, чем обычно: стрелки, сияющие тени, розовые губы, подчёркнутые скулы.
— Я не хочу быть милой. Не сегодня, — спокойно сказала Арина.
— Да ты просто бомба, — шепнула Оля. — Даня точно увидит — и сдохнет от ревности.
Арина ничего не сказала. Только повернулась к зеркалу, посмотрела на себя, как будто видела впервые. Не девочка-печенька, не милая домашняя куколка в его худи, а кто-то другой. Кто-то, кто тоже умеет быть яркой.
Они вышли в подъезд. Арина сфотографировала Олю: та стояла, смеясь, облокотившись на перила, в топе и джинсах. Потом — Оля сделала пару кадров Арины: на фоне серого бетонного фона, с отблесками света на волосах.
Обе фотки вылетели в Инстаграм и ВКонтакте.
"В городе ночь, в голове дым. Но нам с тобой не по пути."
•
На улице пахло осенью. Мокрый асфальт, листва, и чуть-чуть — сигаретами. Девчонки шли по улице, каблуки Арины отбивали глухой стук, Оля держала её под руку. Смеялись, болтали, обсуждали, кто будет на тусовке. Ни слова про Даню.
— Пацанов из двенадцатого "А" не будет, не бойся, — подмигнула Оля. — Там будут из художественного. Такие красивые, ты упадёшь. Один, кстати, знает тебя по "Аск.фм". Умирал по тебе лет в пятнадцать.
Арина улыбнулась краешком губ.
— Надеюсь, он уже жив.
Оля засмеялась. Они повернули за угол, там уже виднелись огни — окна квартиры, из которой громыхала старая "Miyagi & Эндшпиль". Знакомая тусовка. Без Дани. Без его взглядов, комментариев, запаха табака и злости. Без его правил.
•
Тем временем, Даня, в другой квартире, пил дешёвое пиво, сидя с Владом и ещё парой парней. Музыка играла громко, но не в такт. В комнате воняло энергетиками, табаком и духами. На диване сидела девка в майке с "Nirvana", жевала жвачку и с интересом смотрела на Даню.
— Чё с твоей малышкой? — лениво спросил Влад. — Умылась уже? Или сидит, ждёт тебя, как овечка?
— Да хз, — отмахнулся Даня, — наверное, опять печёт мне блинчики и орёт за простуженные уши.
Он ржал. Влад тоже.
А потом телефон вибрировал.
Он посмотрел.
Instagram: @arinalumitalle загрузила фото.
Он нажал. И замер.
На экране — Арина. В белом. В этом мини-платье. Волосы мягко струятся по плечам. Взгляд прямой. Не милый. Не добрый. Женственный. Уверенный.
И рядом с ней — Оля, в обтягивающем топе, с таким выражением лица, будто они только что сбежали с подиума.
А внизу комментарии. Девчонки: «богини». Парни: «ого», «красотки», «тебя не отпустят с такой». Лайки. Репосты. Отмеченные пользователи.
И ни одного намёка на него. Ни его имени. Ни намёка на "мася".
Даня бросил телефон на диван, встал и вышел на балкон. Глаза щипало от сигаретного дыма. Или от злости. Или от чего-то, что он пока не мог назвать.
Он не знал, где она сейчас. С кем. Почему не написала. Почему такая красивая. Почему без него.
Он не знал, что она тоже когда-то устанет.