синтетический рай

Он лежал, раскинувшись на подушке, губы чуть приоткрыты, щёки горячие от температуры, а волосы спутались на затылке, как у маленького мальчика. Даня не знал, сколько времени прошло, с тех пор как он закрыл глаза, но чувствовал — Арина всё ещё рядом. Он слышал её дыхание, мягкое, ровное, тёплое. Оно как будто грело ему грудную клетку, даже несмотря на всю лихорадку, которая плавила его изнутри.

— Даня... — Арина осторожно наклонилась, её губы коснулись его щеки, потом виска, потом подбородка. — Ты такой любимый у меня... — почти прошептала она, будто боялась спугнуть это утро, эту хрупкость.

Он приоткрыл один глаз. Она сидела на коленях рядом, её лицо было близко. Светло-синие волосы мягко спадали с плеча на его грудь. В его старой футболке она казалась особенно крошечной, особенно своей. Арина погладила его по лбу тыльной стороной ладони.

— Ты весь горячий... — прошептала она, проверяя температуру на градуснике. — Если поднимется выше, вызову врача, не спорь.

— Да похуй, — хрипло пробормотал он, морщась. — Лишь бы ты рядом сидела, Арин.

Она улыбнулась, нежно, тепло. Ответом был лёгкий поцелуй в его висок, потом в нос, потом чуть ниже — в уголок губ. Он чуть вздрогнул от её прикосновений, но не отстранился. Ему казалось, что она его не просто целует, а будто лечит.

— Блядь, — пробормотал он и чуть повернул голову, чтобы увидеть её лицо. — Ты чё со мной делаешь, м?

Арина просто посмотрела на него большими голубыми глазами. Чистыми, спокойными. Она взяла его ладонь и прижала к своему сердцу.

— Я просто тебя люблю.

Он хмыкнул. Подумал, что это звучит слишком просто. Не по нему. Но всё равно приятно. Очень.

— Ты ж понимаешь... — вдруг начал он, голос дрогнул. — Что когда я поправлюсь, я не буду спрашивать. Я просто возьму тебя. Поняла?

Арина замерла. Смотрела прямо ему в глаза. И не дрожала. Не пряталась за словами, не краснела, не сбивалась с дыхания. Она медленно кивнула и шепнула:

— Возьми. Только когда захочешь, и когда я смогу.

Даня прикусил нижнюю губу, отвернулся. Горло сжалось. Хриплым голосом пробормотал:

— Чё ты со мной делаешь, Арин... Ты ж сахар, блядь. Нереальный просто.

Она хихикнула тихонько. Подалась вперёд и снова поцеловала его в лоб. Даня лежал и чувствовал, как весь мир остановился в этой комнате, на этом диване. Где-то за окном плескался ливень, шёл уже третий день, серые тучи, мокрые улицы, холодный ноябрь. А тут — тепло её рук, мягкость её губ, её волосы, пахнущие клубничным шампунем.

— Поправляйся, — прошептала Арина. — Я тебе чаёк принесу, ладно?

Он промычал что-то утвердительное, а она встала, пошла на кухню, оставив за собой тепло и запах ванили. Он долго смотрел в потолок, прислушиваясь к тому, как она наливает воду в чайник, двигает кружки. У неё там был свой ритм — очень тихий, домашний, нежный. Никакого бешенства, никакой грязи.

«Она вообще не отсюда», — подумал он. — «Не с этой улицы, не с этой жизни. Как вообще она ко мне пришла?..»

Через несколько минут Арина вернулась с кружкой, села рядом, помогла ему приподняться и поднесла чай к его губам.

— Осторожно, горячо, — прошептала.

Он пил понемногу, кривясь, но молча. Арина поправила ему подушку, потом аккуратно стянула капюшон с его головы и провела рукой по волосам.

— Тебе легче чуть?

— С тобой всегда легче, — хрипло сказал он, отстраняя кружку.

Она поставила её на тумбочку, подалась ближе и снова обняла его. Он уткнулся в её плечо, глубоко вдохнул.

— Не уходи никуда. Даже если будешь злиться. Даже если я хуй какой-нибудь выдам.

— Не уйду, — мягко пообещала она.

Он кивнул. И вдруг сжал её руку.

— А если я сорвусь опять? Если опять начну?.. — он не мог сказать это слово. Оно горело в горле.

Арина не ответила сразу. Она лишь посмотрела ему в глаза. Потом медленно наклонилась и поцеловала его в губы — медленно, с замиранием, будто это был последний поцелуй на земле.

— Я с тобой. Всё равно с тобой.

Даня выдохнул. Глаза вдруг защипало. Он не заплакал, нет, просто прижался к ней сильнее, уткнулся в её шею и замер. Она гладила его по голове, по спине, по плечам — и молчала. Не спрашивала, не судила, не заставляла обещать. Просто была.

И от этого становилось легче дышать. Даже с температурой, даже с болью, даже с прошлым.

— Ты у меня самая... самая, — прохрипел он.

— А ты мой, — шепнула она в ответ.

— Мася, — тихо сказала Арина, проводя пальцем по его щеке. — А где ты вообще подхватил эту болячку?

Даня приоткрыл глаза, промычал что-то нечленораздельное, потом со вздохом сел на кровати. Подушки скатились на пол, одеяло сбилось к ногам. Он поёжился — в комнате всё ещё было прохладно после проветривания. Но это ощущение как будто даже немного отрезвляло. Приподнялся, откинул капюшон и посмотрел на неё, как будто только сейчас проснулся по-настоящему.

— Да хрен его знает, Арин, — хрипло сказал он. — То ли на районе, то ли когда с пацанами туфту гоняли у магазов... Я ж тогда ещё в худике мокром ходил. Забыл, что дождь идёт, дебил.

Он чихнул резко, почти со злостью. Арина, испугавшись, сразу подалась вперёд, положила ладонь ему на грудь, чтобы придержать. А потом взяла одеяло и закутала его, как ребёнка.

— Так нельзя, Даня... ты у меня один. Я же тебя не отмою потом от больницы.

Он посмотрел на неё внимательно. И, ничего не говоря, вдруг потянулся вперёд. Его ладони прошлись по её плечам, потом выше — к затылку. Он обхватил пальцами её волосы, сжал их в кулаке бережно, но ощутимо. Не резко, не как раньше, когда заводился, а тихо, будто проверял: здесь ли она, не исчезла ли, настоящая ли.

— Ты у меня с ума сводишь, — пробормотал он, опуская голову. Лобом прижался к её груди. — Я как заболею, так только тебя зову. Ни мать, ни друзей. Только тебя. Поняла?

Арина кивнула, поглаживая его затылок.

— А я и не ухожу никуда, мася.

Он снова поднял голову. В глазах что-то дрогнуло. Не злость, не обида, не боль даже. А какая-то растерянность, как у того самого мальчика с подворотни, который просто не знал, как любить, чтобы не сломать.

— Прости меня, — выдохнул он вдруг.

— За что?

— За всё. За вчера, за кабинет, за Владов этих дебильных, за то, что ору на тебя, за то, что ревную, как дебил, — он уткнулся носом в её шею. — Просто ты такая... ты как... как облако, понимаешь? А я грязный весь. Не могу тебя держать, но и отпустить не смогу никогда.

Арина улыбнулась сквозь почти слёзы. Сжала его голову ладонями и поцеловала в макушку.

— Ты мой. Грязный, злой, уставший, ревнивый, температурный. Мой.

Он засмеялся хрипло, натянуто, но с какой-то отдушиной. Потом снова посмотрел на неё. И потянул за волосы ближе. Очень мягко. Она наклонилась, послушно, их лбы соприкоснулись.

— Я, блядь, сдохну, если ты когда-нибудь уйдёшь, — прошептал он.

— Я не уйду.

— Вот и не вздумай, — он прижался к её губам. Поцелуй был несмелым, как будто он сам себя сдерживал, чтобы не сделать больно. — Я тебе потом всё отдам. Всё, что смогу. Даже жизнь, понялА?

— А мне не надо всё. Мне нужен просто ты. Живой.

Даня сглотнул. Потом прижал её к себе, крепко. Она забралась рядом на кровать, его голова — на её плече. Он тяжело дышал, но уже не так часто, как утром. Кажется, лихорадка начала отпускать.

— Мне снилось, что тебя кто-то увёл, — вдруг сказал он. — Что я проснулся, а тебя нет. Холодная подушка. Тебя нет нигде. Я кричал, звал, а ты просто ушла.

Арина провела пальцами по его волосам.

— Я не уйду. У тебя даже температура — 38,4. Я тебя целый день грею. Как же я уйду?

Он тихо хмыкнул, снова прижался к ней.

— Смотри... — прошептала она. — У тебя щека такая горячая, будто солнце внутри.

— Не пизди, — пробормотал он, — солнце — это ты.

Они молчали долго. Только где-то на подоконнике капли стекали по стеклу. Ливень не прекращался — упрямый, осенний, настоящий. Арина тихо гладила его по спине, рисуя пальцами какие-то узоры на худи.

— Даня?

— М?

— А мы всегда так будем? — спросила она вдруг. — Вместе. Вот именно так. Когда тебе плохо — я с тобой. Когда мне плохо — ты со мной?

Он поднял голову и посмотрел на неё. Глаза были тусклые от болезни, но взгляд — цепкий.

— Да. Будем. Я тебе зуб даю. Если сорвусь — сам себе голову пробью.

— Только не надо голову пробивать, — засмеялась она. — Лучше просто говори. Мне. Всегда.

Он кивнул. Прижался снова.

— Спасибо, что ты есть, — шепнул он. — Мася моя.

Она поцеловала его лоб, потом нос, потом губы.

— Ты у меня самый любимый, — сказала она. — Самый мой.