Как я стала муравьём

Когда музыка смолкла и мы эффектно застыли на сцене актового зала, публика разразилась аплодисментами и возбужденным свистом. Грудь вздымалась от усталости и восторга. Каждая из нас понимала, что в этом году нам снова удалось подтвердить статус лучших девчонок в школе.

Отец сидел в первом ряду и не сводил с меня восторженного взгляда. Его одобрение для меня было намного важнее судейских оценок и когда он ошеломленно закивал головой, подняв большой палец вверх, я чуть не потеряла сознание от счастья. Щеки залились румянцем. Прикрыв лицо полупрозрачной вуалью, я смущенно пересекла сцену и, спрыгнув с двух последних ступенек, подбежала к нему.

— Ну, дочь, что я могу сказать, — произнес он, разглядывая нарядный восточный костюм, который я готовила целую неделю, — горжусь! Иди обниму.

Слезы защипали в уголках глаз и, чтобы не показать минутной слабости, я бросилась в его крепкие объятия. Девочки одна за другой направились к выходу и, наблюдая за ними из-за широких плеч папы, я была счастлива вдвойне: в отношении отцов им повезло куда меньше.

— Могу довезти домой, если хочешь! — произнес он и нежно отстранил меня за плечи. — Можем, конечно, дождаться решения судей, но, по-моему, тут и так все ясно.

— Нет, нет, ты поезжай! — воскликнула я, пытаясь выровнять дыхание. — Мы с девочками подождем оглашения результатов: надо поровну разделить триумф от победы, ведь это наша общая заслуга!

Отец поцеловал меня в лоб и я решила провести его к выходу. В дверях моего плеча коснулись чьи-то холодные пальцы и я обернулась.

— Это тебе! — произнес мальчик из параллельного класса и протянул мне красивую белую розу на длинном колючем стебле.

Щеки покрылись багрянцем и я на мгновение лишилась дара речи.

— А вот и первый поклонник! — басовито подытожил папа, подтолкнул меня к зардевшемуся кавалеру и вышел из зала.

— Я узнал, что это твои любимые, вот и... — я бережно приняла подарок из дрожащей руки, а он, не дав мне растеряться окончательно, набрал воздуха в грудь и заявил, —  Короче, Аня, ты уже давно мне нравишься. Давай встречаться?

Слишком много счастья обрушилось на меня в ту секунду и чтобы не дать этому сну внезапно развеяться, я, не задумываясь, ответила:

— Я согласна!

* * *

— Какая красивая! — воскликнула подружка и коснулась бутона кончиком носа. — А что ты родителям скажешь?

С трепетной осторожностью я взяла розу за основание цветка и невозмутимо ответила:

— А чего мне бояться? Мама, наоборот, обрадуется!

— А папа? — спросила она, остановившись на узком поребрике, и впилась в меня своими пытливыми голубыми глазками.

— А что папа? — бросила я через спину и уверенно зашагала по бордюру. — Папа был рядом, когда он подошел ко мне и, кажется, он ему тоже понравился. И вообще, я уже достаточно взрослая, чтобы самой решать, с кем мне встречаться!

— Угу, — разочарованно выдохнула подружка и, шмыгнув носом, соскользнула на дорогу. — Блин! Наверное, сегодня мне все-таки устроют взбучку. А все из-за этой дуры, училки по математике! Только и умеет, что двойки рисовать. Вот бы мне таких родителей, как у тебя!

Я рассмеялась, спрыгнула следом и, схватив ее за руку, торжественно произнесла:

— С этой минуты ты под моей защитой. Обещаю, что не дам тебя в обиду даже находясь перед лицом смерти! Ну что, побежали?

Наконец, она улыбнулась, кивнула головой и мы, словно прочтя мысли друг друга, рванули по пыльной подъездной дороге.

Ее мама, скрестив руки на груди, уже дожидалась нас около подъезда. Завидев ее издалека, подружка скукожилась, словно улитка, вырвала руку и, повернувшись ко мне лицом, жалобно произнесла:

— Прости, дальше я сама.

Мать уперла руки в бока, словно подгоняя провинившуюся дочь, и та послушно поплелась к ней навстречу.

Несмотря на драматичную сцену, которую мне ежедневно приходилось наблюдать по дороге из школы, остаток пути я преодолела в небывалом прежде воодушевлении. Огромная белая роза то и дело привлекала внимание девочек из соседних дворов и меня переполняла нескрываемая гордость. Я была настолько убеждена в подлинности внезапно нахлынувших чувств, что решила еще раз испытать судьбу. Ловко запрыгнув на бетонный поребрик, край которого утопал в омерзительной густой луже, я мысленно заключила: если мне удастся пройтись по нему без единой заминки, значит, счастье, которое так нежданно свалилось мне на голову, будет заслуженным.

Уверенно перескакивая через неровные стыки, я медленно приближалась к самому трудному участку. Прямо перед лужей нога предательски соскользнула, но я сумела сохранить равновесие и осторожно пошла дальше. Но когда до спасительного финиша оставалось уже не более двух метров, я не смогла перебороть искушение и посмотрела вниз. Из отражения лужи на меня посмотрела безобразная черная голова, покрытая короткими рыжими волосками. Ноги обмякли и я со всего маху плюхнулась в безобразное зловонное месиво. Детский смех за спиной быстро поднял меня на ноги, но когда я обернулась, пересмешники опасливо замерли и с пронзительным криком разбежались в разные стороны.

Осмотрев себя с ног до головы, я с удивлением заключила, что внешний вид мой был не настолько ужасен: платье не успело промокнуть и оставалось чистым, лишь на коленке появилась легкая ссадина. Даже то, что роза переломилась у самого основания, не испортило мне настроения. Отделив от стебля раскрывающийся бутон, я спешно растерла кровь по колену и забежала в подъезд.

Пока лифт устало поднимал меня на седьмой этаж, я вела отчаянную борьбу с непослушным локоном, который внезапно стал жестким и упрямо не хотел ложиться за ухо. Наконец, обшарпанные створки подъемника отворились и я выскочила на лестничную площадку. Любопытная старушка, живущая по соседству, выглянула из темной дверной щели и, воскликнув «святые угодники, помилуйте душу грешную», перекрестилась, захлопнула дверь и щелкнула замками. Едва сдерживая улыбку, я подошла к квартире и привычным движением запустила руку в скрытый карман, в котором обычно носила ключи. Но ни ключей, ни кармана не обнаружила. Зажав кнопку звонка, я продолжала ощупывать живот, удивляясь не столько пропаже кармана, сколько внезапной своей полноте. «Жрать надо меньше», мысленно утешалась я, когда из-за двери донесся взволнованный голос матери:

— Кто?

— Кто? — вслух удивилась я и постучала в дверь. — Мам, я ключи забыла. Открывай!

Но вместо того, чтобы незамедлительно отворить, мать переспросила еще раз:

— Кто там и чего вы хотели?

Я попыталась сформулировать более убедительную причину, чтобы мама пустила меня в дом, но кроме очевидной и единственной причины, придумать ничего не смогла.

— Уходите! — настойчиво приказал родной голос и по характерному шороху я поняла, что мать плотно прикрыла внутреннюю дверь.

— С ума здесь что-ли все посходили, — пробурчала я шепотом и недоуменно осмотрелась по сторонам, словно ища чьей-то поддержки. Но лестница была пуста. Затем я постучалась еще раз. А потом еще. После третьего раза из-за двери раздалось истерическое «я сейчас полицию вызову!» и я опасливо отдернула руку. Я посмотрела на календарь, который кто-то зачем-то вывесил в тамбуре и тут до меня, наконец, дошло: ох уж этот международный день юмора! Каждый год родители готовили мне что-то новенькое, но на этот раз им удалось превзойти даже самих себя.

— Ладно! Посмотрим, кто будет смеяться последним, — произнесла я с облегчением и, выждав для убедительности несколько минут, снова позвонила в дверь.

Из коридора донеслось приглушенное шарканье тапочек, внутренняя дверь с треском отворилась и мать прокричала:

— Да вы издеваетесь! Кто там?

Прикинувшись соседкой, я максимально правдоподобным старушечьим голосом назвала мать по имени-отчеству, жалобно попросила валерьянки и спряталась за углом лестницы. Уловка сработала: звонко щелкнул замок и мать выглянула из-за двери. И пока она не успела разобраться, что к чему, я выскочила из укрытия. Мама так сильно испугалась, что не стала долго играть со мной в перетягивание дверей и, выбежав на площадку, бросилась вниз по лестнице.

— Мам, ты куда? — воскликнула я, глядя как ее растрепанная фигура, перепрыгивая через нескольку ступенек, спускается все ниже и ниже. — Ну пошутили и хватит. Мам?

Насмеявшись от души, я бросилась следом. Лестница далась мне с большим трудом. Я осторожно наступала на каждую ступеньку, так, словно видела их впервые: сказывалась усталость после напряженного школьного выступления. Но на первом этаже мне все-таки удалось настигнуть мать. А та, поняв, что выскочить из подъезда уже не успеет, оттолкнулась рукой от почтовых ящиков, схватила швабру, стоящую в углу и нырнула под лестничный марш.

— Мам, ты чего? — спросила я, согнувшись в коленях и всмотрелась в темноту. — Это я, Аня! Ты что, не узнала?

Но та, казалось, смотрела сквозь меня и не слышала слов.

— Мама, пойдем домой! Ну? — ласково произнесла я и протянула руку.

— Изыди, тварь! — выкрикнула она и ткнула меня в живот деревянным черенком.

Я машинально вцепилась в рукоятку зубами и с легкостью вырвала швабру из рук матери. А она, не ожидавшая, видимо, такого поворота, издала сдавленный стон, закатила глаза и распласталась на холодном бетоне. Чтобы не дать ей застудить спину, я бережно обхватила ее за талию, извлекла обмякшее тело из-под лестницы и с невероятной легкостью поднесла к лифту. Но когда створки разъехались, протиснуться в него мне так и не удалось: кабина стала до того тесной, что с трудом умещала хрупкое тело мамы, не говоря уже обо мне. После двух или трех неудачных попыток, я ткнула кнопку выжженную кнопку седьмого этажа и вылезла из душной коробки. Когда лифт тронулся, я помчалась по лестнице.

Соседка, увидев, что я несу перед собой бесчувственное тело матери, испуганно вскрикнула «пресвятая Богородица, да что ж это такое делается» и послушно захлопнула дверь. Когда мы, наконец, оказались в квартире, я аккуратно уложила мать в спальной, накрыла тело одеялом, а сама бросилась на кухню. Открыв верхний ящик столешницы, я озадаченно уставилась на груды баночек и коробочек с таблетками, названия которых ввели меня в кататонический ступор. Не долго думая, я решила вытащить ящик полностью, чтобы перенести его в спальню и разобраться на месте, но в дверь неожиданно постучали.

Через секунду я уже стояла в прихожей, тщетно пытаясь дотянуться до глазка.

— Семья, открывай! Отец пришел! — услышала я родной голос и отстегнула дверную цепочку.

Когда дверь открылась, всегда улыбчивое лицо отца исказила гримаса ужаса. Пробормотав что-то нечленораздельное, он опасливо попятился назад, но возле лестничного пролета зацепился пяткой о загнутую стойку поручня и неуклюже повалился на грязный бетон.

— Пап, ну хватит! — эта затянувшаяся шутка уже начинала выводить меня из себя. — Маме стало плохо и я не знаю, как привести ее в чувство. Пойдем, скорее!

С этими словами я попыталась схватить его за руку, но он тут же отдернул ее, подскочил на ноги и встал в боевую стойку.

— Не подходи, мерзкое чудовище! — произнес он, трижды заикнувшись на слове «мерзкое» и выбросил правый боковой.

Огромный волосатый кулачище пролетел в сантиметре от носа и только каким-то чудом мне удалось уклониться. Обхватив лицо руками, дабы убедиться, что все на месте, я отошла назад.

— Пошел вон! — выкрикнул отец и пнул меня ногой в колено, отчего стало нестерпимо больно.

Ноги подкосились и я уперлась в стену, а он, тем временем, проскочил мимо, забежал в квартиру и захлопнул за собой дверь. Горло сдавило от горькой обиды, но заплакать мне так и не удалось. В состоянии глубокого шока я спустилась на площадку шестого этажа, где соседи оборудовали комфортабельное место для вечерних посиделок: два удобных потрепанных кресла с небольшим столиком между ними, над которым висело расколотое прямоугольное зеркальце. И то, что я в нем увидела, заставило меня подпрыгнуть от ужаса: из тусклого зазеркалья на меня смотрела черная шарообразная голова, которая лихорадочно перебирала мощными серповидными жвалами. Я попыталась смахнуть с лица непослушный локон и насекомое повторило за мной: подняло крючковидную лапку и робко прикоснулось к длинному коленчатому усику.

— Убейте эту тварь! — провизжал над головой старушечий голос, словно призыв, и двери соседних квартир с грохотом распахнулись.

Я не стала дожидаться, пока обезумевшая толпа приведет приговор в исполнение и опрометью бросилась вниз. Топот десятков ног эхом отражался от обшарпанных стен, но посмотреть назад я так и не осмелилась. И им бы удалось настигнуть меня на первом этаже, если бы дверь подъезда не открыли с обратной стороны. Я вылетела на улицу, словно одержимая, и чуть не сбила с ног мальчика в черненьких шортах. Наспех извинившись, я поправила усы и пустилась наутек через заросший пустырь.

Благодаря пожухлым зарослям прошлогодней травы мне, наконец, удалось скрыться от преследователей: возбужденные голоса стали затихать, а еще через какое-то время и вовсе смолкли. Когда я обернулась назад и посмотрела на окна родной многоэтажки, сердце защемило от тоски. Осторожно переступая через ломкие стебельки, я продолжала идти вперед и никак не могла свыкнуться с мыслью, что люди, которые еще утром называли меня красавицей, теперь хотели раздавить меня, словно назойливое насекомое. А обиднее всего было то, что где-то среди них находился родной отец. Утешало одно: плакать я больше не умела. Но оттого рана на сердце саднила еще больше.

К вечеру я приползла к маленькому скверу, в котором молодые мамочки прогуливались с детьми, а влюбленные парочки зажимались на узких скамейках. Спрятавшись за бетонной урной, я наблюдалала за ними с болезненной завистью, чувством, которое доселе было мне незнакомо. Мне хотелось выскочить из своего укрытия и закричать: «Не гоните меня, я же своя! Я же с вами!», но какой смысл был в этом теперь, когда мы с ними уже говорили на разных язык. Они неспешно прогуливались вдоль темной аллеи, до которой было рукой подать, но с таким же успехом я могла докричаться до Марса. От нахлынувшего бессилия грудь сдавило тисками. И, словно этого было мало, я увидела подружку, идущую под руку с моим очаровательным кавалером. Она трепетно ловила каждое сказанное им слово, сжимая в руках очаровательный букет красных роз. А он горделиво шагал рядом и засыпал ее десятками банальных комплиментов, от которых мы, девочки, в этом возрасте таяли на глазах. Ее лицо светилось от счастья, его — от предвкушения легкой победы. Когда парочка свернула на безлюдную тропинку и пошла мне навстречу, я уже твердо решила откусить ногу бессердечному наглецу. Как он мог изменить мне, да еще с кем! С этой лицемерной предательницей, которая еще полдня назад слезно молила меня о поддержке, а теперь бессовестно забавлялась с моим счастьем. Очистив зубы от травянистой зелени, я приготовилась к прыжку, но мои планы нарушил пронзительный вой сирены. Земля под ногами содрогнулась, тело охватила неуемная дрожь и, повинуясь животному инстинкту, я бросилась в заросли густого кустарника, в надежде отыскать надежное укрытие. Однако меня уже успели заметить.

Кто-то резко схватил меня за задние лапки и потянул на себя. Хватка была настолько сильной, что любые попытки вырваться не приносили успеха, а только отнимали и без того скудные силы. Грозно щелкнув жвалами, я подалась назад и развернулась. Кавалер и подружка держали меня за ноги, заливаясь от смеха.

— Держи! Держи, а то уйдет. Смотри, какой здоровенный! Смотрите! — кричал мой несостоявшийся парень.

Я отчаянно щелкала зубами в метре от его запястья, но дотянуться никак не могла. Мамочки, гуляющие в сторонке, внезапно побросали коляски и уже неслись, стремя голову, к месту зрелищной расправы. Из подлеска вывалилась возбужденная толпа преследователей, идущих за мной от самого дома. Но самое обидное было то, что во главе их, сжимая в руках автомобильную монтировку, надменно шествовал отец.

Когда звук сирены стал совсем нестерпимым, меня уже зажали в кольцо десятки раскрасневшихся рож, которые кричали, свистели, хлопали, визжали и тыкали пальцами. Монтировка то и дело мелькала перед носом и несколько раз мне даже удалось схватить ее жвалами. Я изо всех сил пыталась выдавить из себя слово, которым можно было бы остановить это неистовое безумие, но изо рта вырывался лишь жалобный отрывистый писк.

— Это я поймал его! Я! — вопил парень, утирая пот с липкого лба.

— Оно чуть не сожрало мою жену! — вопил отец, размахивая ржавой железякой.

— Подумать только! Как его вообще выпустили на улицу, здесь же наши дети! — визжала одна из мамочек, прижимая к груди рыдающего малыша.

— Он такой милый! Давайте сделаем из него гербарий, нам в школе задавали! — радовалась подружка, дергая меня за ногу.

— Да на такую жирную тушу никакой смолы не хватит! — посмеялся отец и со всего маху ударил меня монтировкой по ягодице.

Но боли я уже не почувствовала. Лица окруживших меня безумцев, вне зависимости от близости и степени родства, слились в единую безобразную маску. Гордо вскинув поврежденное брюшко, я что было сил поднатужилась и выпустила в нее всю накопившуюся ненависть и отвращение. Толпа одномоментно ахнула и прикрыла лицо рукой.

— Хватит! — наконец, вырвалось у меня и из глаз хлынули слезы.

Я брызнула еще раз и серая безликая масса начала терять форму: под затухающие вопли воздушной тревоги горячие головы слились с туловищем, туловища плавно перетекли в ноги, а ноги разлились по скверу липким густым студнем.

Холодное равнодушие сменилось абсолютным одиночеством и я снова очутилась посреди невидимого замкнутого круга, очерченного легкой детской рукой.