Глава 12
"Пыль на мелке"
Глава 12: Слова Безумца
Гостиная особняка Минхо напоминала поле боя после штурма. Феликс сидел, закутанный в плед до подбородка, лицо белее мрамора камина. Перед ним на низком столике стоял недопитый стакан воды – рука дрожала так, что лёд звенел о хрусталь. Минхо сидел рядом, его пальцы бессознательно сжимали и разжимали рукоять ножа, спрятанного за поясом. Хёнджин стоял у окна, спиной к комнате, но напряжение в его плечах было видно невооружённым глазом. Джисон нервно шагал взад-вперед, время от времени бросая взгляд на вход, будто ожидая, что Чонин войдёт с чаем. Банчан, бледный от сдержанной ярости, опёрся о мантию камина. Чанбин и Сынмин замерли в дверях, как мрачные статуи.
— Говори, — приказал Банчан, его голос был низким, опасным. — Всё. Каждое слово. Каждое движение.
Феликс вздрогнул, его глаза метнулись к Хёнджину. Тот медленно обернулся. Во взгляде не было прежнего льда – только тлеющие угли ярости и... страх? Феликс никогда не видел страха в глазах Хёнджина.
— Он... — голос Феликса сорвался в шепот. Он сделал глоток ледяной воды, заставив себя говорить. — Он назвал меня "золотцем". "Вдохновением". Сказал... что я не жертва. Что жертвы "гаснут", а я... "звеню". Он закрыл глаза, вспоминая тот жуткий смех, эхом отдававшийся в сыром подвале. — Он рисовал меня... и смеялся. Говорил, что искусство требует жертв, но я... я стану его "шедевром". Что он не убьет меня. Потому что... "убогие души гаснут", а моя ему нужна живой. Чтобы "звенеть".
Джисон резко остановился, его лицо исказило гримасу не то отвращения, не то ужаса.
— "Звенеть"? — он фыркнул, но в звуке не было насмешки. — Боже, он реально ебнутый на всю голову! Это как... как пытаться понять язык падающих метеоритов!
Минхо вскинул голову, его глаза сузились до опасных щелочек.
— Он трогал тебя? — вопрос висел в воздухе, острый как лезвие.
Феликс кивнул, не открывая глаз.
— Волосы... Он трогал мои волосы. Ножом... водил по щеке. Но не порезал. Он содрогнулся. — Сказал... что "шедевр нельзя портить".
Хёнджин резко развернулся. Его кулак со всего размаху врезался в мраморную облицовку камина. Кровь выступила на костяшках, но он, казалось, не чувствовал боли. В его глазах бушевал ураган – ярость, беспомощность, животный ужас при мысли, что кто-то смел *трогать* то, что он... что он...
— "Шедевр"?! — выдохнул он, голос хриплый от невысказанной ярости. — Он... он играет с тобой как с вещью! Как с куклой в своей больной игре!
Банчан выпрямился. Весь его вид излучал ледяную, абсолютную власть. Ярость ушла, сменившись чем-то более страшным – холодной решимостью палача.
— Это не просто маньяк, — произнес он, и каждое слово падало, как приговор. — Это псих. Безнадёжный, опасный псих с манией величия художника и бредовыми фантазиями. Он посмотрел на Феликса, и в его взгляде не было ни капли прежней неловкости, только сталь. — Его место не в тюрьме. Его место – в самой надёжной, самой глубокой психушке, с смирительной рубашкой и коктейлем из нейролептиков, после которого он забудет даже своё имя. И он окажется там. Я *обещаю*.
Сынмин, стоявший в тени, вдруг заговорил, его пустой взгляд был устремлен в пространство за спиной Феликса:
— *"Безумие, возведённое в ранг искусства, лишь подчёркивает пустоту холста"*.
Чанбин, не глядя, ткнул его локтем в бок:
— Закрой клапан, Кафка. Не до твоих цитат.
Но Сынмин не умолк. Его глаза медленно сфокусировались на Феликсе.
— *Он вернётся. За своим "шедевром". За звоном.* — Он повернулся и бесшумно растворился в коридоре, оставив после себя ледяное предчувствие.
Минхо резко встал, подойдя к Феликсу. Он опустился на колени перед ним, взял его ледяные руки в свои.
— Он не прикоснётся к тебе снова. Никогда. — В его голосе была железная уверенность. — Я сожгу всю эту больницу, всех его крыс, всю его "мастерскую" дотла, прежде чем он протянет к тебе палец.
Хёнджин подошёл с другой стороны. Он не опустился на колени, не взял руку. Он просто встал рядом, его окровавленный кулак всё ещё сжат. Тень от него накрыла Феликса и Минхо.
— Его место не в психушке, — тихо, но чётко сказал Хёнджин, глядя поверх головы Феликса куда-то в темноту за окнами. — Его место – в могиле. И я сам вырою её. Он посмотрел на Феликса, и в его глазах не было учителя, не было даже бывшей легенды мафии. Был только охотник, нашедший свою цель. — Он кончил, как только назвал тебя "золотцем".
Джисон присвистнул, разглядывая эту картину: Минхо на коленях, Хёнджин-мститель над ними, Банчан-судья у камина.
— Ну всё, — пробормотал он. — Цирк уехал, клоуны остались. И главный приз – рыжий котёнок. Но в его глазах не было смеха. Только тревога. Они все – каждый по-своему – были втянуты в бредовую игру Чонина. И финал был ещё не написан.