Глава 11
"Пыль на мелке"
Глава 11: Портрет в Крови
Дождь стучал в окна особняка, словно пытаясь предупредить. Феликс задремал на диване, укрытый пледом Минхо, когда тень скользнула через балконную дверь. Холодная ладонь закрыла ему рот прежде, чем он успел вскрикнуть. Запах сырой земли и меди ударил в ноздри.
— Тсс, золотце... — шепот Чонина обжег ухо. — Не испорти момент.
Иглой укол в шею. Тьма.
Очнулся он в кресле с бархатной обивкой, пропитанной запахом плесени и масляной краски. Веревки впивались в запястья. Перед ним на мольберте — полузаконченный портрет. Его портрет. Рыжие волосы, широкие испуганные глаза, но улыбка... жуткая, чужая, нарисованная малиновой акриловой краской, слишком похожей на кровь.
Чонин стоял спиной, водил кистью по холсту. На нем был фартук художника, забрызганный "краской".
— Почему? — выдавил Феликс, пытаясь не смотреть на ведро с мутной водой, где плавали рыжие пряди. Его пряди.
Чонин обернулся. Его глаза горели лихорадочным блеском.
— "Искусство требует жертв, но ты... ты станешь шедевром", — процитировал он, подходя ближе. Холодное лезвие ножа коснулось щеки Феликса, не оставляя царапины. — Ты не жертва. Ты... вдохновение. Его пальцы запутались в рыжих прядях Феликса, жесткие и влажные. — Я не убью тебя. Убогие души гаснут... а твоя — звенит.
Он рассмеялся — высоко, истерично, как разбитое стекло. Смех эхом раскатился по подвалу, смешиваясь со стуком дождя по забитым окнам.
В особняке Минхо взорвалась бомба ярости. Банчан бил кулаком по столу, сметая стаканы и документы.
— НАШЛИ?! — его крик заставил задрожать люстру.
— Нет, босс, — Чанбин стоял по стойке смирно. — Все точки проверены...
— СЛЫШИШЬ, СЫНМИН?! — Банчан рванулся к нему, прижимая ствол к его виску. — "Овечка пропала, волки воют"? Где твои проклятые цитаты теперь?!
Сынмин не моргнул. Его пустой взгляд скользнул к окну.
— "Слепота сильнейших — их погибель", — прошептал он.
Банчан выстрелил. Пуля пробила стену в сантиметре от головы Сынмина.
— СЛЕДУЮЩАЯ — В ТВОЙ МОЗГ, ПОЭТ!
Джисон втащил в комнату перепуганного информатора.
— Говори! Церковь Святой Терезы — пусто! Где Чонин?!
— З-заброшенная... психиатрическая лечебница... на холме... — захрипел человек. — Он... называл ее "мастерской"...
Хёнджин и Минхо мчались в одной машине. Молчание между ними висело тяжелее оружия на коленях.
— Если он... — не договорил Минхо, резко поворачивая руль.
— Он жив, — сквозь зубы прорычал Хёнджин, проверяя обойму. — Чонин играет. Феликс — часть игры.
Они ворвались в полуразрушенный корпус лечебницы. Пустые палаты, разбитые флаконы, скрип кроватей под ветром. В морге на первом этаже — следы свечей, палитра с красками... и кресло с оборванными веревками. На мольберте — портрет Феликса. Живой, дышащий страхом. На груди нарисованной фигуры — алая роза из настоящей крови.
— Феликс! — Хёнджин рванулся вперед.
Он был за дверью. Связанный, но целый. На глазах — немой ужас.
— Живой... — Минхо выдохнул, падая перед ним на колени, торопливо разрезая веревки.
Хёнджин осматривал комнату. Ни следов борьбы, ни крови. Только на полу под портретом — листок из медицинской карты. Кривым почерком было выведено:
«Я хочу спать. Игра окончена. На сегодня.»
Банчан, ворвавшийся следом с подкреплением, застыл на пороге. Его взгляд метнулся с портрета на дрожащего Феликса, которого Минхо прижимал к груди, а Хёнджин накрывал своим телом, сканируя темноту.
— Где он?! — проревел Банчан.
— Ушел, — глухо сказал Хёнджин. Он поднял записку. — "На сегодня."
Сынмин подошел к портрету, тронул влажную краску.
— "Безумие ушло, оставив лишь отражение... в глазах тех, кто его искал", — прошептал он.
На этот раз Чанбин не стал его бить. Он просто устало закрыл лицо руками.
Джисон поднял с пола пустую упаковку снотворного — "Клоназепам".
— "Хочу спать"... — он раздавил упаковку ботинком. — Он не маньяк. Он пациент. И он все еще здесь.