16
Ирвинг Саммеди очнулся в тёмной пещере, недалеко от потухших, едва различаемых во мраке, колонн. Попытавшись встать и сделать шаг, он почувствовал, как что-то хрустнуло под его ногой. Он остановился. Вглядываясь в пещерную темень, дав глазах привыкнуть, он увидел, что то, на что он наступил, было костью. На земле распростертыми лежали два скелета, чем-то напоминавших человеческие, хотя и со своими уникальными чертами, одетых в белые одежды жрецов. Саммеди не стал зацикливаться на безжизненных останках и, поднявшись, пошёл вперёд. Шёл он недолго, как ему показалось, ибо совсем скоро он увидел лёгкий свет исходящий откуда-то сверху. Ступая шаг за шагом по ступеням, которых он насчитал ровно семьдесят, он поднялся до уровня развилки. Перед ним предстал выбор: пройти через высокую арку с искусными узорами с правой стороны, в нескольких метрах от ступеней, либо отправится выше, к свету, всё усиливающемуся.
Ирвинг закрыл глаза и представил обломанный ржавый клинок, лежащий где-то в этом месте. Сердце подсказывало ему, что нужно было идти вверх, к точке невозврата, к вратам глубокого сна, откуда начинался истинный путь.
Поднявшись, Ирвинг вышел из пещеры и обнаружил себя стоящим посреди палящей пустыни красных песков. Огромное, совсем ещё молодое солнце пылало над головой своим жестоким, немилосердным пламенем постепенно выжигая волдыри на его красивой тёмной коже.
Он не знал, куда нужно было идти, ибо любое направление подсказывало ему, что меч именно там. Тогда, Саммеди снял с себя рубашку, оголив небольшое мужественное пузико и, повязав её себе на поясе, отправился, куда глаза глядели. Шёл он по бесконечным растекающимся пескам, под плавящим ботинки кошмарным огненным гигантом, шёл беспощадно долго, словно время остановилось в том самом моменте, отправляя его по кругу одного и того же пути.
Будет ли это длиться вечность он не знал, но если это однажды приведёт его в нужное место, он был готов пожертвовать своей молодостью и даже жизнью.
Ирвинг Саммеди был идеалистом. Самым преданным служителем закона, большим, даже, чем исчезнувший Эдвард Стюарт. Парень ровнялся на своих старших коллег, особенно на Гейзенберга и Летучую мышь, он мечтал нести в этот мир правосудие с такой же смелостью и упорством, как и они. Это пошло с самого детства. С самых первых проблесков несправедливости перед его карими глазами, он воспылал желанием изменить этот мир к лучшему и твёрдой стопой пошёл по намеченному пути к цели. Ему не важны были ордена, награды, не так волновало признание заслуженных героев, как исполнение долга, осуществления в жизни приказов, несущих широко-общественную пользу.
Потому, он был бесстрашен бросаясь в омут неизведанного. Он не знал, ЧТО именно планировал этот странный, смуглый человек, совсем недавно бывший его кумиром, но он вверялся ему, ибо у него было предчувствие, что этот человек знает, как поколебать грядущее, а предчувствия Ирвинга редко подводили.
Саммеди вышел к границе, где песок и небо с палящим солнцем уходили в непроглядную ночь. Он сделал шаг и нащупал невидимую, неописуемую почву, без запаха, не отражающую звуков шагов. Пойдя дальше, вглубь мрака, он почувствовал, как звёздные небо над ним расширяется и застилает собой всё. Он уже сам шагал по звёздам, по космосу, по вселенским водопадам и лагунам экзосфер. Он чувствовал, как часть древнейшего из начал взывает к нему.
Сквозь эоны безвременья он ступал так, словно каждый день ему приходилось проходить этой дорогой: привычно и уверенно, ибо светило, чистое, непорочное, горящее за его грудиной клеткой, было способно осветить даже самые недосягаемые места этого королевства порока среди мириад галактик.
Шум дождя раздался со всех сторон. В следующую секунду, Ирвинг обнаружил себя стоящим в резко пахнущем ржавым металлом озере, стоя по пояс в красной жидкости, источавшей этот запах. Дождь, обычный и свежий ливень, заливал озеро, наполнял его и оно прибывало. Саммеди теперь имел точное представление, что такое есть Страна Снов. Но это не мог быть его сон, ибо подобного ему не снилось никогда: более того, он и вовсе не видел снов. Лишь только тусклые образы из прошлого, всё пытавшиеся помешать ему стать тем, кем он всё же стал, наперекор их злостным попыткам: тени родителей, школьных учителей и преподавателей полицейской академии . Но сновидения, где он блуждал ныне, не принадлежали ему. И он двигался и действовал так, как-будто знал, как нужно было двигаться и действовать. Словно, сон был прожит кем-то задолго до него, а он, будучи бесплотным отражением этого существа поступал по заранее написанному и отшлифованному сценарию.
Это подтверждало и то, что, наперекор растерянности и дезориентированность, тело его само сделало несколько шагов сквозь холодные липкие воды, которые,вне всяких сомнений были кровавым коктейлем. Он наткнулся на ребёнка лет двенадцати , стоящего по горло и глядевшего куда-то в сторону, так, что красивое лицо этого маленького мулата было обращено к Ирвингу в полупрофиль. Его сосредоточенные чёрные, без белков, глаза видели среди потоков жидкости что-то такое, чего сам Саммеди лицезреть не мог.
Рука молодого человека сама коснулась головы мальчика, ещё не замечавшего его.
Их расположение тут же изменились. Кровавое и пахучее озеро исчезли и они казались на границе пустыни и мрака, где шестнадцать причудливых и величественные пирамид цвета горелой кожи, достигали космической локации своими верхушками практически тыча в леденящую душу пустоту, застеленную ковром из тончайшей материи, любовно сотканной безгласными, немыми и безликими Иными богами, дабы огородить покои Спящего бога, дудящего в свою флейту умалишенного коллапса.
Разум Ирвинга пошатнулся. Его вырвало плесенью и жуками, костями и шкурками существ с других планет. Барабанные перепонки тут же лопнули, кровь подступила к вискам и морок заставил его вырвать левый глаз, проживать его, дабы вновь выблевать радужной субстанцией третьесортного бытия.
Он, упав на колени, закрыл единственный оставшийся глаз и был готов к тому, что гортань треснет от крика, сотрясающего его тело. Но, вместо этого, неописуемое блаженство проникло в каждую молекулу его тела. Саммеди почувствовал мягкую, нежную жёсткую руку, касающуюся его лба. Он открыл оба глаза и раны его исцелели. Среди кружащегося водоворота демонов и кошмара, пирамид и отторгнутых звёзд забытого измерения, он почувствовал нежность в этих бездонных, обволакивающих всё и вся глазах.
Ребёнок произнёс полным страдания голосом, эхом раздавшимся сквозь пустынные сферы неизменных космических земель:
«Они следят за нами»,-он тыкнул пальцем в неопределённое место над ними.
Саммеди молча согласился, ибо понимал, что так оно и было, ибо видел правду, проскальзывавшую то тут, то там, огромными зелёными глазами всевидящими и не видящими ничего, выглядовавшими из-за ширмы временного континуума. Демоны, кружившие в вышине, танцевавшие в своём безобразном шабаше, не замечали ни его, ни ребёнка, ибо они были просто пылью для Иных богов, обладавших возможностью изничтожить их одной лишь короткой фразой в своих ограниченно безграничных умах.
Мягкая рука ребёнка взяла его за руку и повела вглубь, меж циклопических пирамид по владениям Хаоса.
«Как я сразу не заметил?»-подумал Ирвинг глядя перед собой. А не заметил он семнадцатую, самую маленькую из пирамид, построенную лишь наполовину, стоявшую в центре, окружённую шестнадцатью другими. Там роились мелкие, жуткие гремлины-рогатые слепые существа с острыми зубами, полурослики превосходящие своей мощью всех земных существ. Они, как низшие демоны, обладавшие силой и проворством, но не имевшие достаточного уровня интеллекта для слаженной работы, были руководимы Надзирателями-Натрезимами с бараньими рогами, высокими, статными и ужасными, как сама смерть. Натрезимы, державшие шипастые хлысты, собранные, из острейших осколков лепестков растения слезной чаши с планеты Нашар'аг, били по согбенным спинам цветастых монстров, заставляя тех поднимать огромных размеров гладкие валуны, выбитые из материала находимого летучими, безымянными демонами среди неиссякаемых чёрных дыр.
Мальчик бежал к входу в пирамиду, Саммеди спешил за ним. Но когда ребёнок вбежал внутрь и крикнул:
«Быстрее!»,-было уже поздно. Один из натрезимов, не видевший ребёнка, но прекрасно заметивший почти полностью голого зверька с плотью, источающей аромат крови, действовавший на демонов, как афродизиак, схватил Ирвинга, поднял его когтистыми фиолетовыми пальцами и принюхался.
Прежде, чем Саммеди успел сделать хоть что-то, как обнаружил себя пашущим вместе с гремлинами прочими бесами, мычащего ту же мелодию, что и они и подстегиваемого страшными кнутами Натрезимов. В этом месте, находящимся вне времени и пространства, он вёл свою единообразную службу всю следующую тысячу лет, не старея, не отвлекаясь на сон, ибо вся жизнь его и была одним лишь сном, плетя интриги против Натрезимов, вместе.с другими гремлинами, как он сам, и постепенно утрачивая всё человеческое.
Но однажды пирамида была достроена. Натрезимы и гремлины исчезли, их место заняла величавая пустота и тишина, повисшие над всем и вся. Он настолько привык к звукам глухих барабанов и рокоту флейты вечножующего глупца, что попросту не слышал их.
Когда он, бесцельно скитавшийся из стороны в сторону у входа в пирамиду, вдруг вспомнил, что где-то здесь, должно быть и находится то, зачем он сюда пришёл, то оболочка скверного раба треснула и он очнулся ото сна бесплотных поисков неведомой истины. Он очнулся, но сон, при этом, не отпускал его. Вместо этого, явное и непоколебимое намерение, забытое целое тысячелетие назад, вновь вспыхнуло искоркой памяти в печи разума и разожгло пламя. Ирвинг Саммеди устремился к пирамиде, к самому в неё входу. Он влетел, запрыгнул во мрак. Но, как только его нога коснулась кладки внутри пирамиды... Пол провалился.
Харрисон Гейзенберг предчувствовал, что надвигалось. Ему удавалось улавливать дыхание каждого живого существа в Хоуптауне и он осознавал, что, помимо него в городе оставалось лишь несколько сотен человек. Его охватил панический ужас: «Сабрина! Гретта!»
Он глянул на мирно спящего человека с разорванной и забинтованной им же, Харрисоном, почерневшей рукой.
«Он не исчезнет?»
«Не переживай, ему уготована другая роль»,-насмешливо заверила муха, кружившая у самого его уха.
Тогда, Гейзенберг ринулся прочь из участка, где помимо него, Ирвинга и нескольких чёрных луж не оставалось никого. Харрисон прыгнул в машину и заколесил по пустым и источающим зловоние тины и гнили залитых чёрным дорогам Хоуптауна. Добравшись до дома, он влетел внутрь и, оглядевшись, облегченно выдохнул.
Его жена и дочь сидели рядом с Лили и Филипом Джорданами и пытались дать им, безутешно рыдающим, хоть какую-то надежду на лучшее, несмотря на то, что сами они дрожали от страха и были белы, как снег.
Гретта, увидев Харрисона, подозрительно вскрикнула:
-Папа! Это ты?
Все сразу оглянулись. Филипп заплакал ещё громче и прижался к матери, которая пришла в смятение. Даже Сабрина, видевшая мужа с утра и постаравшаяся привыкнуть к этой неизвестно откуда взявшейся полной перемене внешности, была шокирована. Харрисон сам к заметил, что его длинные чёрные когти, на одном из которых сидело, как влитое, кольцо Ползучего, выглядели, как минимум, пугающе. Он втянул когти, как кошка и его смуглые руки стали прежними. Виновато улыбнувшись, он произнёс так мягко, как мог, чтобы никто не заметил ещё и жуткой перемены голоса, чтобы хоть что-то дало им понять, что это действительно он, а не кто-то другой:
-Как же я счастлив, что вы в порядке,-голос, звучавший таким родным и привычным, казалось, успокоил Гретту, которую не так волновало, КАК выглядит её папа, как то, что это действительно был он.
Сабрина тоже почувствовала облегчение. Хоть ей и не была ясна природа этих изменений, она, тем не менее, сразу же влюбилась в эту новую внешность её красавца-мужа. Он стал ещё более привлекателен, как-то псево-сексуален и дышал энергией настоящего мужчины.
Лили и Филипп не успокоились. Филипп по-прежнему рыдал. После смерти отца он рыдал почти не останавливаясь, а мать не находила на него управы.
«Какая шумная букашка,-сказал Ньярлотхотеп с неудовольствием где-то в голове у Харрисона,-Раздавил бы»
-Харри, это правда ты?,-выдавила Лили
Он как-то виновато улыбнулся своей новой, блестящей улыбкой и ответил, поправляя ухоженные чёрные волосы, лежавшие на плечах:
-Выходит, что я. Как бы то ни было.
Нужно ехать, скорее. Времени мало. Скоро начнётся настоящее безумие и надо быть подготовленными и защищёнными.
-Ехать? Но куда?!-отчаянно взвизгнул Филипп, опережая свою мать
-В полицейский участок. Там вы будете в безопасности,-спокойно сказал он, глядя поочерёдно в глаза каждому
-Почему ты так уверен?,-Лили подняла брови
-Потому что я защищу вас,-и в этих словах было столько непоколебимой уверенности, столько чувства, что все, даже не затыкавшийся до этого момента Филипп, поверили сказанному.
Через полчаса они все дружно брикадировали вход в полицейский участок. Харрисон перекрыл воду в здании и заделал все входные отверстия, валяная окна и вентиляцию, ибо он знал, откуда берутся монстры. Насекомое всё смеялась своим мушиным смехом из третьего измерения и уверяло, что нужды в подобных предосторожностях нет. Но он не мог доверить судьбу своей семьи в лапы Ползучего Хаоса. Всё, что угодно, но не семью.
Лили и Филипп с Сабриной взвизгнули, когда увидели израненного Саммеди. Гретте было всё равно, она читала вслух Гюго «Человек, который смеётся» и не обращала никакого внимания на происходящее. Это насмешило Глашатая и он благословил девочку, чтобы та оставалась жива, как можно дольше. Ему было интересно, сколько Хаоса в мир могло принести такое не эмпатичное создание.
Харрисон солгал что с молодым человеком всё в порядке, ибо напавший на Ирвинга безумец ранил его не слишком сильно, а ему, Харрисону, удалось его спасти и залатать и тот просто в отключке и совсем скоро проснётся.
Так, питаясь консервами и допивая остатки воды в кулерах, они сосуществовало до начала следующего дня, поддерживая друг друга и веря в лучшее. Один Харрисон всё нервно ходил из стороны в сторону, стараясь успеть всё: и поддержать жену и семью погибшего друга и проследить за состоянием Саммеди.
Через какое-то время, когда, судя по подсчетам Гейзенберга, наступил четвёртый день Кровавой Луны, связь восстановилась на короткое время и один, всего один единственный человек взял трубку, когда они звонили по всем номерам в телефонной книге. Этим человеком была Эмили Роззи.
-Эмми, как ты, детка?,-Лили выхватила трубку из рук Гейзенберга и заговорила,-Что? Ты уверена? Да. Хорошо, я поняла. Отлично. Что? О, Господи!,-она вскрикнула,- Да, я передам остальным. Жди нас.
Все выжидающе смотрели на Лили Джордан, она, помолчав, сказала в нерешительности:
-Нам нужно добраться до Эмили. Твари, странные, сферические, неописуемые, как она говорит, проявили себя и уничтожают любые формы жизни. Они поглотили всех, всех в Хоуптауне и всех в районе, где живет Эмми. Но на территорию самой Эмили монстры не ступали, не пытались попасть. У неё есть место, где мы все можем разместиться, и, что важнее, еда и питье на целый год вперёд, а у нас не осталось почти ничего, кроме нескольких буханок зачерствелого хлеба и пары отстоявшейся воды
-Это какой-то бред,-прошептала Сабрина,-Сферические твари, поглощающие людей? Эмили совсем рехнулась там?
Харрисон Гейзенберг знал, что речь идёт о Шогготах, флюорисцирующей расе, искусственно созданной ещё до появления на свет человеческих существ. Он знал, он уже видел их. Ещё до того, как стал Харрисоном Гейзенбергом и даже после.
Почему они не трогали Эмили? Почему они не пытались поглотить и её? Что-то было не так. Но, чтобы узнать, что конкретно, чтобы найти ответ на эту загадку, нужно было отправиться к центру событий и спросить Эмили лично.
-Мы поедем,-Лаконично и выдержанно сказал Харрисон, ожидая бурную реакцию. Но её не последовало. Только молчаливое согласие и глухой храп Ирвинга Саммеди в соседней комнате были ему ответом.
Следующие сутки, они отслеживали по камерам участка каждое передвижение мерзких бесформенных протоплазм невероятных размеров, слонявшихся по около-лежащим территориям.
Старый охранник уже давно был превращён в чёрную лужу. Собаки были поглощены чудовищной массой одна за другой без следа, без единой косточки или волосинки с шерстяного покрова.
Когда, наконец, две твари, всё скользящие возле участка поняли, что глотать им здесь больше нечего и исчезли больше, чем на два часа, Харрисон, нёсший на себе дремлющего и видящего сон Ирвинга, вывел всех за собой и, сев в машину, направился по адресу когда-то самого престижного района Хоуптауна.
Малиновая Луна, находящаяся в своём Зените, объединяла в себе всё дозволенное и недозволеннее, что только могло существовать в человеческом мире: любовь и смерть, надежда и отчаяние, убийство и катаклизм, конечное начало и новейший конец. Казалось, всё было возможно в эту ночь. И это было так
По счастливой случайности, несмотря на доносившиеся со всех сторон хлюпающие звуки диких сфер и ползающей слякоти, им, тем не менее, удалось проехать всю дорогу без происшествий. В молчаливом напряжении, они добрались до ворот Брадстоун-эвеню. Будка охраны, как и сами ворота, были разрушены и искорёжены до основания, не давая автомобилю возможность проехать.
Они вынужденно покинули транспорт и, переступив через обломки, направились вдаль, к единственному дому, в котором из окон горел свет.
Ближе к самому концу их пути, за спинами послышалось хлопающее гудение сферической образины. Она, всматриваясь в их души бесчестным множеством зелёных глаз, приближалась, чтобы стать с ними единым целым. Дети и женщины бежали к открытым, гостеприимно ждавшим их воротам, забежали внутрь и кричали из-за всей мочи, чтобы Харрисон, бежавший с Ирвингом за плечами, поторапливался, а потом, когда тварь почти настигла его, чтобы он покинул раненного, бросил его на растерзание монстра. Гейзенберг бежал, ближе и ближе, но когда он почти вбежал внутрь, Ньярлотхотеп громко приказал ему:
«ОСТАВЬ МАЛЬЧИШКУ»
Тело повиновалось. Он бросил Саммеди на землю, а сам добежал оставшиеся несколько метров, шагнул за распахнутые ворота и оглянулся:
Хтоническая сфера распалась, обратившись в одну большую полную слизи пасть и накрыла собой посапывавшего во сне Ирвинга Саммеди. После чего, выпятив несколько десятков вытянутых трубчатых глаз и обнаружив, ГДЕ находились остальные потенциальные жертвы, произнесло несколько неприличных слов на очень примитивном языке и поползло в обратную сторону, своевременно расширяясь и приобретая сферический облик. Лили, Сабрина, Гретта и Филипп выглядели так, словно сегодня был какой-то великий праздник. Они готовы были плясать от радости, ибо они пережили эту поездку и добрались целыми и невредимыми до пункта назначения. Одному Харрисону Гейзенбергу было не плевать на Ирвинга Саммеди, на этого благовоспитанного и целеустремлённого юного полицейского, не пытавшегося ловить звёзды с небес, но просто желавшего выполнять свою работу.
Двойная дверь роскошного поместья открылась. На пороге показалось Эмили Роззи. Её рыжие кудри сильно поседели, стали в несколько раз длиннее, а лицо осунулось от усталости и как-будто постарело лет на двадцать и жёлто-голубые глаза выглядели потусторонне из-за синяков долгих и бессонных ночей. Тем не менее, фигура её, по-прежнему привлекательного и молодого тела, проглядывала через облегающие ткани платья цвета брауни.
Если бы не эта загадочная старость черт лица , так нежданно нагрянувшая на двадцатипятилетнюю девушку, её можно было бы без труда спутать с Дженнифер Лозар. Роззи улыбнулась и со слегка наигранной весёлостью произнесла:
-Вы добрались! Я знала, что вы справитесь!
Заходите, скорее заходите.
Я уверена, что знаю, как сильно вы устали после стольких переживаний.
Никто не спорил. Все дружно ввалились в дом Эмили Роззи, не замечая отсутствия прислуги и легкий, какой-то не совсем свежий душок, словно что-то стухло, доносящийся из открытого настежь окна галереи.
Ирвинг Саммеди сидел напротив мальчика в кромешной, бесцветной пустоте, где единственным источником настоящего света была лампадка в центре.
-Кто ты?,-спросил Ирвинг
-Я-это ты,-тут же отвечал ребёнок
-Нет,-отрицал Ирвинг,-Ты это не я. Я это я, а ты-это ты. Но если я и знаю, кто я, то я не знаю, кто ты. Так, кто же ты?
Мальчик задумался, потом, пожав плечами, ответил:
-Я забыл. Ты что-то ищешь?
Тут задумался уже Саммеди. А ведь и правда, у него была какая-то цель.
-Я тоже забыл,-усмехнулся он
-Я помогу тебе вспомнить,-ласково улыбнулся ребёнок
Черноглазый египтянин потянул его за собой, в темноту, оставляя лампаду за спинами.
Они оказались на спящих улицах города, занесённого столько же спящими песками.
Подняв голову к небу, Саммеди увидел прекрасный Нефритовый дворец, но забыл о нем сразу же, как только его посетила мысль, что стоило бы побывать там: то не было частью его сегодняшнего сна и вообще, снилось не ему, а чужой сон, как правило может быть посещен вторженцем только с разрешения самого сновидца, либо же если вооружённый окажется могущественнее, чем сновидец.
Они поднялись выше, во дворец из песка и камня, где мёртвые слуги сладко дремали на перинах и видели свои, неповторимые, непрересекаемые сны, не нужные и не важные ни для кого, кроме них самих.
Проследовав через сотни комнат, Саммеди и мальчик вышли в яркую комнату, бывшую тронной залой, где было лишь два объекта, притягивавших к себе внимание: огромный и уродливый престол, изображающий самые немыслимые формы, сделанный из того же самого материала, что и пирамиды, которые, как казалось Саммеди, он где-то видел. А вторым объектам был средних размеров купол, стоявший в самом центре комнаты.
Пока Ирвинг шёл к куполу, мальчишка играюще отпустил его руку и побежал к трону, перепрыгивая через ступеньку, он сел на него, подобно величественному королю и рассматривал Ирвинга Саммеди высока странным, почти разрушающим взглядом.
Но Ирвинг этого не заметил. Он вспомнил, что он искал, вспомнил, зачем он являлся. Перед ним, в куполе, лежал покрытый ржавчиной надломанный чуть выше рукояти, архаичный меч с древними узорами и письменами на рукояти.
Он глядел, как заворожённый, но понимал, что купол не раскроется просто так. Саммеди думал, чем можно было бы разбить стекло и забрать то, что ему нужно:
-Я вспомнил, кто я,-вдруг раздался громогласный голос мальчика, сидевшего на троне,-Я Фараон.
Ирвинга передернула. Продолжение истории он знал. Он знал, потому что проживал её уже не в первый раз. Он вспомнил бесчисленные попытки забрать этот меч у мальчика, но каждый раз он возвращался в начало, в пещеру, к скелетам и каждый из раз в голову приходила мысль о том, что ещё слишком рано. Он не мог точно сказать, сколько подобных пробуждений он пережил, но точно знал, что больше не хочет проходить этот путь заново. Потому, опережая сидевшего на троне, он произнёс:
-Я знаю, кто ты. Ты Фараон и имя твоё-Ньярлатхотеп,-эти слова произвели впечатление, мальчик удивленно блеснул чёрными безднами глаз,-Ты был рождён от плоти своего отца, великого султана демонов, чья флейта сводит с ума любого и подчиняет его своей воли, как подчинила тебя. Ты был выброшен скитаться в песках, тонуть в морях крови на отдаленных планетах, был обращён в низшего из демонов, тысячу лет служил на службе у Натрезимов, дабы достроить семнадцатую, последнюю пирамиду,-он затих, но потом продолжил, хотя слова, которые он произносил теперь исходили не из его разума, не из его разбитой на кусочки памяти, но из его сердца,-Я также знаю, что именно ты, о Великий Глашатай Иных богов, взял под свою опеку и взрастил множества Древних, населяющих нашу вселенную, знаю, что ты, а не отец твой, являешься истинным врагом Бытия и его отребья, знаю, что...
-Довольно!,-рявкнул ребёнок и его черты в мелькающем тут и там свете самопроизвольно трансформировались в кишащее нечто,-Я услышал достаточно! Я знаю, зачем ты явился. Бери.
Ему нужно было испытать Избранного, не иначе, а коли ты прошёл это испытание, то Избранный достоин, достоин, как никто,-он подумал, забурлил глядя на Саммеди,-
Я не знаю, чем тот я, который послал тебя сюда так заинтересован в этом новом Избранном, что завёл тебя так далеко, но игра обещает быть интересной,-он звучно рассмеялся,-Забирай.
Пожиратель лиц растворился в воздухе, как само олицетворение страны Грёз. Купол пропал сам собой и Саммеди, наконец-то, смог схватить то, к чему шёл тысячи лет и проснуться.
Харрисон Гейзенберг стоял у ворот дома Эмили Роззи, одиноко смотря на Кровавую Луну. Впервые за долгие дни, его жена и Гретта, вместе с Филиппом и Лили спокойно спали в одной из комнат поместья. Сама Роззи закрылась в галерее, чтобы творческому процессу ничто не мешало.
Гейзенберг присел на лужайку у дома и стал ждать. Он не заметил, как задремал.
А когда сон отпустил его, то он увидел, что в нескольких метрах от него, на дороге в грязной луже источающей по-особенному неприятный запах, лежит ободранный безголовый труп, сжимающий в руке ржавую рукоять сломанного меча.
«Я же говорил, что он вернётся»-прожужжала муха. Гейзенбергу было паршиво на душе. Он мысленно поселился за упокой души бедного Ирвинга Саммеди, на что Ньярлатхотеп хмыкнул.
Харрисон вытащил меч из крепко сжимавшей его мёртвой кисти и засунул за пояс, оглянулся по сторонам и, закатав рукава, оттащил тело подальше, к соседнему дому. Эмили Роззи с большим интересом наблюдала за этой сценой из окна галереи.
Этой же ночью, вблизи Хоуптауна, на самом пике недосягаемой обычным смертным индейской горы Куанань,
Эдвард Стюарт умер.