Серпентариум

Я открываю глаза и сразу же жмурюсь. Свет в палате режет их, как лезвие, но даже сквозь веки я вижу белые стены, белый потолок. Запах дезинфицирующего раствора забивается в нос. Всё вокруг кричит о том, что я выжил.

Слишком громко. Слишком неправильно.

Тело отказывается двигаться. Каждая мышца ноет, словно ей выжгли все нервы. В груди тяжесть — не от боли, от вины. Она давит, перекатывается внутри, как ком металла, который не проглотить и не выплюнуть. Я здесь, в этой чёртовой палате, а где-то там... Где-то там Ада. Одна. Или уже нет.

Я сглатываю, ощущая горький привкус на языке. Воспоминания вспыхивают, обжигая, как раскалённый уголь.

Ганс. Его голос вырвал меня из тьмы. Я не помню, что он говорил, но знаю, что это было что-то важное. Его лицо появлялось и исчезало, как в разбитом зеркале. Вокруг были обломки. Обломки стен, людей, моего чёртового плана.

— Они идут... — я помню, как прохрипел эти слова, но даже не знаю, кого имел в виду. Может, Эйдана, может, смерть.

Я видел, как агенты «Аспида» разгребают завалы. Лица в пыли, руки в крови. Они вытащили Викторию первой. Её правая рука висела, как на шарнирах, но она пыталась двигаться. Кричала, показывала куда-то в сторону, где из-под завалов торчала рука Бретты. Бретта держалась за Бойда. Я видел, как они вытаскивают его тело, как один из медиков склоняется над ним, но тот не шевелится.

Мир расплывался перед глазами. Ганс, его фигура с чёткими очертаниями, единственная стабильность среди хаоса. Он отдавал приказы. Кричал. Потом наклонился ко мне, и его голос пробился сквозь пелену.

— Тор, держись. Мы вытащим всех.

Он сказал это с такой уверенностью, что я поверил. На секунду. До тех пор, пока не услышал голос Эйдана.

— Ты сделал всё, что мог. Но даже лучшие проигрывают.

Я не мог видеть его, но я слышал. Слышал этот хриплый, мерзкий голос. Взрыв отдалил меня от него на несколько метров, но его слова — прямо в сердце.

«Я проиграл?», — единственная мысль, которая резала меня на части, пока я терял сознание.

Я проснулся в больнице несколько дней спустя. Первое, что я увидел, — это медсестра. Молодая, с усталым лицом, но всё равно пытающаяся улыбнуться. Она заговорила, как только заметила, что я открыл глаза.

— Торин, вы на базе. Вы в безопасности.

Её слова звучали, как вата. Безопасность. Это слово теряло всякий смысл, когда я думал об Аде.

— Команда? — я не узнал свой голос. Хриплый, чужой.

— Все живы, но... — она на мгновение замолчала, опустив взгляд. — Бойд в коме. Бретта — с сильными ожогами и травмами, но она... держится ради брата. Виктория... — она посмотрела на список в руках. — Её состояние стабильно. Ганс руководит поисками.


Я кивнул, хотя каждое движение отзывалось болью. Не физической. Физическая боль — ничто по сравнению с тем, что внутри. Я подвёл их всех. Я подвёл Аду.

Сейчас я сижу на кровати, не в силах лежать. В комнате тихо, только слабый шум вентиляции напоминает, что я ещё жив. Я слышу, как Бретта рычит где-то в соседней палате. Она не кричит — нет, её голос глухой, полон ненависти. Это ненависть к тому, что она беспомощна. К тому, что её брат на грани смерти.

Виктория заходит в палату без стука. Её лицо закрыто повязкой, нога в шине. Она смотрит на меня, и её глаза сверкают холодом.

— Сидишь? — спрашивает она, кивая на моё место.

— Не могу лежать.


Она опирается на костыль и тяжело садится на соседнюю койку. Её голос звучит как у человека, который уже всё видел и потерял.

— Мы все виноваты. Я, ты, Ганс. Все. Но если сейчас начнёшь себя грызть, дальше вообще не пойдёшь.

— Ада... — начинаю я, но Виктория сразу обрывает.


— Я думаю, ее уже нет.

Я вскидываю взгляд. Её слова как удар. Но потом я вижу, как дрогнул её взгляд.

— Мы не знаем этого наверняка, — продолжаю я.

— У Эйдана были дни, Тор. Дни. Думаешь, он сидел и ждал? Он добрался до нас, зачем она ему теперь?


Я закрываю глаза, сжимая руки в кулаки. Она права. Я знаю, что она права. Но принять это невозможно.

— Знаешь, что я сделаю, как только выберусь отсюда? — спрашиваю я, не глядя на неё.

Она не отвечает, просто смотрит. Я продолжаю:

— Я найду Эйдана. Найду, даже если мне придётся перевернуть весь чёртов мир. И оторву его чертову голову голыми руками.

Виктория усмехается, но в её глазах нет ни капли радости.

— Тогда поправляйся. Нам нужна твоя ярость.

Она уходит, оставляя меня одного с этой мыслью.

Я ещё долго смотрел в закрывшуюся дверь после того, как Виктория ушла. Её слова всё ещё звучали в голове: «Ты сделаешь это. Мы все сделаем». Но облегчения они не приносили. Скорее наоборот. Её уверенность, её холодная сила только подчёркивали мою собственную слабость. Я чувствовал, как эта проклятая больничная кровать поглощает меня.

Вздохнув, я взял телефон с тумбочки. Батарея почти разряжена, но этого хватит. Я набрал номер Ганса. Звонок прошёл, и он ответил практически сразу, будто ждал.

— Тор? — его голос был ровным, но с лёгкой усталостью.

— Что с Эйданом? — начал я, пропуская все формальности. Голос звучал грубо, словно я глотнул песка.


На том конце повисло напряжённое молчание, прежде чем Ганс начал говорить:

— Мы следим за ним. Следы ведут в соседний город. Наши люди уже там, все входы и выходы под наблюдением. Если он появится на камерах, на дронах, да хоть на чёртовом билборде — мы его возьмём. Он не уйдёт, Тор.

Я хотел верить ему. Но этого было недостаточно.

— А Ада? — я задал вопрос, который задавал каждый день, как только приходил в сознание.

На этот раз молчание было дольше. Ганс вздохнул, и это звучало так, будто он тоже выжимал из себя последние силы.

— Брат... новостей нет.

Эти слова ударили, как нож. Я закрыл глаза, чувствуя, как ярость закипает внутри. Эйдан. Это имя вспыхивало перед глазами красным. Моя команда пострадала, мы едва выжили, а Ада... Я даже не мог представить, где она. Или что с ней сделали.

Я сжал телефон так сильно, что он мог треснуть. Холодный металл под пальцами был единственным, что удерживало меня от того, чтобы сорваться.

— Мы найдём её, — добавил Ганс, будто прочитав мои мысли. Его голос стал твёрже. — Я клянусь, Тор.

— Найдите, — ответил я, прерывая звонок, не дожидаясь ответа.


Я положил телефон на тумбочку и провёл рукой по лицу. Внутри всё кипело. Я готов был выйти прямо сейчас, отправиться к этому чёртову городу, перерыть его до последнего камня. Но реальность била по мне сильнее. Моё тело отказывалось слушаться. Каждый шаг, каждое движение отзывалось болью.

Дверь снова открылась, и на пороге появилась медсестра. Её лицо выражало мягкую строгость, от которой я сразу напрягся.

— Пора ставить капельницу, — сказала она, заходя внутрь. — И перевязка.

Я лишь молча посмотрел на неё. У меня не было сил спорить, хотя внутри хотелось закричать, что сейчас не время для капельниц и перевязок. Но я знал правду. Моё состояние оставляло желать лучшего. Если я хочу встать, если я хочу найти её, я должен хотя бы дожить до этого момента.

— Ладно, — буркнул я, опускаясь обратно на кровать.

Медсестра начала разворачивать свои инструменты, а я уставился в потолок. Мои мысли снова и снова возвращались к Аде. К её лицу, к её голосу. Она должна быть жива. Должна.

"Подожди меня", — мысленно повторял я.

Ночь была тягучей, словно застывший смолистый воздух. Тишина больницы действовала на нервы — неестественная, напряжённая. Я лежал на кровати, уставившись в потолок, но сон не приходил. В голове крутились мысли, одно и то же снова и снова: взрыв, Ада, Эйдан, команда. Каждый раз, когда я закрывал глаза, передо мной вставали их лица.

Не выдержав, я откинул одеяло и встал. Боль прострелила левый бок, заставив меня стиснуть зубы. Чёртова реабилитация. Я должен был быть сильнее. Выйдя в коридор, я остановился на мгновение, прислушиваясь к гулкой тишине, нарушаемой лишь редкими звуками из других палат.

Палата Бойда была дальше по коридору. Я шёл медленно, чувствуя, как натягиваются швы, но это было не важно. Нужно было его увидеть. Когда я вошёл, свет дежурной лампы выхватил из тьмы его неподвижное тело.

Бойд лежал на кровати, покрытый бинтами и трубками, словно мумифицированный. Лицо было бледным, измождённым, но его черты оставались узнаваемыми. Это был всё тот же Бойд — сильный, упрямый. Или мне просто хотелось в это верить.

— Брат, — тихо выдохнул я, подходя ближе.

Его грудь едва заметно поднималась и опускалась, издавая тихий, ритмичный звук аппарата вентиляции. Он был жив, но так далеко, что казалось, будто между нами пропасть. Я смотрел на него, на эти чёртовы трубки, и внутри всё сжималось.

Я наклонился ближе, почти шёпотом проговаривая слова:

— Команды сдаваться не было, Бойд.

Мой голос дрожал, хоть я и старался этого не показывать. Я знал, что он не ответит, но надеялся, что его мозг, даже в этом состоянии, поймает сигнал. Бойд всегда был упрямым. Если кто-то и мог вытащить его из этой чёртовой комы, то только он сам.

Я выпрямился, проводя рукой по лицу, и вдруг услышал позади шорох. Обернувшись, я увидел Бретту. Она стояла в дверях, её силуэт выглядел мрачным в свете коридора. Но её глаза... они были наполнены таким отчаянием, что я едва смог на них смотреть.

— Не спится? — спросил я, убирая руки в карманы.

Она шагнула в палату, не ответив. Её движение было механическим, как у куклы, которой приказали идти вперёд. Подойдя к кровати брата, она замерла, глядя на него. Её руки сжались в кулаки, а плечи чуть дрогнули.

— Я боюсь, — тихо произнесла она. Её голос был хриплым, едва слышным. — Боюсь, что он не вернётся.

— Он вернётся, — твёрдо сказал я, не отводя взгляда от неё. — Это Бойд. Он из тех, кто всегда возвращается.


Она грустно усмехнулась, качая головой.

— Ты ведь знаешь, что я без него никто, Тор. Я родилась в паре с ним, я никогда в своей жизни не была без него.

Я подошёл ближе, положив руку ей на плечо. Она вздрогнула, но не отстранилась.

— Ты сильная, Бретта. Бойд это знает. И он знает, что нужен тебе здесь.

Её глаза наполнились слезами, но она быстро смахнула их, будто стыдилась.

— Я постараюсь, — сказала она, сжимая кулаки.

— Он выкарабкается, — твёрдо сказал я, глядя на неё. — Мы все выкарабкаемся. Потому что у нас нет другого выбора.


Она кивнула, но я видел, что её плечи всё ещё дрожат. Я не знал, что сказать. Все слова в такие моменты казались бессмысленными.

Мы простояли в тишине ещё несколько минут. Бретта присела на стул у кровати, взяв брата за руку. Я чувствовал, что мне здесь больше нечего делать.

— Если что-то понадобится, позови, — сказал я, направляясь к двери.

Она лишь кивнула, не отрывая взгляда от Бойда. Я вышел в коридор, чувствуя, как тяжесть этих минут ложится на мои плечи.

Утро началось с привычного ритуала — стук в дверь и появление врача с планшетом в руках. Я уже ненавидел это время суток. Они заходили с выражением профессионального оптимизма, который мне был как кость в горле.

— Доброе утро, Торин, — начал врач, пробегая глазами по моим записям. — У нас хорошие новости. Ваша динамика улучшения просто фантастическая. Думаю, ещё неделя, и вы сможете приступить к лёгким тренировкам.

Я молчал, глядя в окно. Снег оседал на ветвях деревьев за территорией базы. Умиротворяющий вид, если бы не внутренний огонь, разъедающий меня изнутри. Неделя? У них что, совсем с головой плохо? Ещё неделя в этом чёртовом застое?

— Торин? — врач привлёк моё внимание. — Вы понимаете, как важно восстановить мышцы и дать организму адаптироваться? Я знаю, что вам хочется скорее вернуться к работе, но...

Я поднял руку, чтобы остановить его монолог.

— Слушай, док, давай так. Ты скажешь, что мне нельзя умирать, а я скажу, что я и не собираюсь. Идёт?

Он недовольно нахмурился, но промолчал. Это был мой ответ на всё. Спорить со мной в таком состоянии — пустая трата времени.

— Хорошо. Только не вздумайте снова нагрузить себя сверх меры, — сказал он наконец. — Я вернусь позже, чтобы проверить вас.

Когда дверь за ним закрылась, я выдохнул и уткнулся в спинку кресла. Ещё одна неделя... Чёрт. Я не мог позволить себе ждать.

И тут телефон в кармане зазвонил.

Я быстро достал его, глядя на экран. Ганс. Сердце пропустило удар. Он редко звонил без веской причины.

— Ганс, что у тебя? — рявкнул я, поднося трубку к уху.

На другом конце на секунду повисла тишина, и потом я услышал его голос. Он звучал странно, почти мягко.

— Брат... — Он выдохнул. — Она вернулась. Ада вернулась.

Мир вокруг меня замер. Я словно перестал дышать. Слова звучали нереально. Вернулась? Как?

— Что? — выдохнул я, не в силах поверить в услышанное. — Ты уверен?

— Да, брат. Она здесь. Я сейчас на подходе к воротам. Она вошла на территорию. Жива. Она... — он не закончил, но мне не нужно было больше слов.


Я резко встал, почти сбив стул позади. Подойдя к окну, я всматривался в заснеженную территорию базы, пока не увидел её. Маленькая фигурка в мужской куртке, застёгнутой на несколько пуговиц, шапка натянута до самых глаз. Рюкзак на спине. Она двигалась медленно, устало, но уверенно.

Моя грудь сжалась от нахлынувших эмоций. Это она. Это действительно она. Ганс оказался рядом с ней, он обнял её, словно боялся, что она снова исчезнет.

Я не раздумывал ни секунды. Мгновение спустя я уже мчался по коридору больничного крыла. Боль в боку напомнила о себе, но я не мог остановиться. Ноги сами несли меня, игнорируя протесты тела.

Спустившись на первый этаж, я выскочил наружу, чувствуя, как холодный воздух обжигает лёгкие. Всё внутри кричало: "Торопись!"

Когда я приблизился, её лицо стало отчётливее. Усталое, измождённое, но живое. Живое. Это не был мираж.

— Ада! — мой голос сорвался в хриплый крик.

Она обернулась, её глаза встретились с моими. На секунду я увидел в них растерянность, затем облегчение, которое сразу переросло в слёзы.

Я подбежал к ней, не давая себе времени остановиться. Хватая её за плечи, я притянул её к себе. Моё сердце колотилось так сильно, что казалось, она могла его услышать.

— Ты здесь... Ты жива... — пробормотал я, задыхаясь от переполняющих чувств.

Я обнял её так крепко, что, наверное, причинял боль. Но я не мог иначе. Она была здесь, со мной. Это было всё, что имело значение.

— Прости... прости... прости... — слова сами срывались с моих губ, пока я целовал её лицо — лоб, щеки, подбородок. Я не мог остановиться.

Ада обняла меня в ответ, её руки сжали меня, и я почувствовал, насколько она похудела. Её тело казалось хрупким, словно её могла сломать любая невнимательность.

Мир вокруг больше не существовал. Был только этот момент. Этот один-единственный момент, когда она была в моих руках. Живая. Настоящая. Моя.

Ада, словно сломавшись под тяжестью всех эмоций, которые обрушились на неё, уткнулась мне в грудь. Я почувствовал, как её плечи вздрагивают, но не мог понять, плачет ли она или смеётся. Наверное, и то, и другое сразу. Её пальцы вцепились в мою одежду, словно она боялась, что это всего лишь сон.

Я обнял её крепче, позволив ей выплеснуть всё, что накопилось за эти дни. Её тепло, её хрупкость, её рыдания — всё это было доказательством того, что она здесь. Живая.

Ганс стоял рядом, его лицо светилось от радости. Он качал головой, будто не веря в нашу удачу. Его взгляд говорил больше, чем любые слова. Он смотрел на Аду так, будто видел перед собой не просто человека, а что-то невероятное.

— Ты только посмотри на неё, брат, — выдохнул он, не скрывая улыбки.

И в этот момент я заметил движение в дверях больницы. Там стояла Виктория. Она замерла, её взгляд был устремлён на нас, а рука непроизвольно прикрыла рот. Её глаза округлились, как будто она не могла поверить своим глазам.

— Ада! — закричала она, и её голос эхом разнёсся по территории.

Я едва успел разжать объятия, как Ада развернулась, её глаза наполнились новыми слезами. Увидев Викторию, она не выдержала, разрыдалась ещё сильнее, но в этих слезах уже не было страха или боли. Это были слёзы облегчения.

Виктория сорвалась с места и бросилась к ней. Ада шагнула навстречу, и они столкнулись в крепком объятии. Виктория обнимала её с такой силой, будто хотела убедиться, что Ада настоящая.

— Ты поразительная девочка, Ада, — сказала Виктория, чуть отстранившись и заглядывая ей в глаза. Её голос дрожал, но на лице сияла счастливая улыбка.

Ада попыталась что-то ответить, но вместо слов лишь крепче обняла Викторию, прижавшись к ней, как к старшей сестре. Виктория перевела взгляд на нас. Её глаза наполнились благодарностью, словно мы подарили ей что-то бесценное.

— Спасибо, — прошептала она, но это было не нам. Это было Аде, судьбе, всему миру, который позволил этой встрече случиться.

Мы втроём стояли за дверями комнаты, где врачи обследовали Аду. Коридор больничного крыла был тихим, лишь изредка раздавались звуки шагов или приглушённые голоса. Но для нас, в эту минуту, всё это было словно в другом мире.

Ганс ходил из стороны в сторону, сцепив руки за спиной, как будто пытался усмирить бурю мыслей. Виктория стояла рядом со мной, прислонившись плечом к стене, но по тому, как её пальцы нервно касались друг друга, было ясно — она с трудом сдерживается.

— Ну как, а? — первым нарушил тишину Ганс, остановившись и глядя на нас с широкой улыбкой. — Она дошла до нас сама! Чёрт, эта девчонка — настоящий боец.

— Настоящая, — кивнула Виктория, её голос был тихим, но в нём звучала гордость. — Ты видел её лицо? Эти глаза? Она прошла через ад, но всё равно дошла.


— Как, чёрт возьми, ей это удалось? — Ганс снова начал шагать, бросив взгляд на дверь.

Я почувствовал, как сердце сжимается от гордости и одновременно от вины. Она была там одна. А мы... мы ничего не сделали, чтобы ей помочь. Я не мог этого простить себе.

— Что с ней там произошло... — пробормотала Виктория, качая головой. — Она не просто сильная. Она... она невероятная.

— И наверняка голодная, — вдруг добавил Ганс, останавливаясь и оборачиваясь к нам. — Чёрт, ей нужно что-то поесть, и не эту больничную бурду, а что-то нормальное.


— Это первое, что сделаем, как только врачи её отпустят, — сказал я, чувствуя, как в груди нарастает тёплая волна. — Она заслужила всё, что только возможно.

— Знаешь, Тор, я... я ведь считала, что она не выживет. Что Эйдан... — сказала Виктория, её глаза были полны гордости.


Она осеклась, но я знал, что она хочет сказать. Мы все это думали. Но Ада доказала, что мы ошибались.

— Она нас всех обманула, — усмехнулся Ганс, но его голос звучал мягко. — Честно, я думал, что если мы её ещё увидим, то только в самом худшем случае. А она просто взяла и вернулась.

— Сама, — добавила Виктория, глядя на дверь. — Я не знаю, как, но я горжусь ею больше, чем могу выразить словами.


Мы снова замолчали. Внутри меня всё бурлило — злость на Эйдана, который довёл её до такого состояния. Гордость за её стойкость. И бесконечная благодарность за то, что она всё-таки здесь. Живая.

— Знаешь, брат, — сказал Ганс, глядя прямо на меня, — ты был прав, что верил в нее все это время.

Я ничего не ответил, только кивнул. Сейчас слова ничего не значили. Всё, что имело значение, было за этой дверью.

Дверь приоткрылась, и медсестра выглянула наружу. Её взгляд был уставшим, но ободряющим.

— Ей нужен отдых и хорошее питание. Она сильно истощена, но ничего критичного. Реабилитация понадобится, но сейчас важно дождаться результатов анализов, чтобы исключить возможные осложнения. Пока что можно сказать, что она молодец — держится из последних сил, но не сдаётся.

Ганс издал глубокий вздох, облокотившись на стену, и прикрыл глаза, словно на секунду позволяя себе расслабиться.

Виктория стояла неподвижно, её взгляд метался между медсестрой и дверью. Её плечи слегка дрогнули, но она тут же сжала руки в кулаки, пытаясь не показать своих эмоций.

Я посмотрел на дверь. За ней раздавался приглушённый голос Ады. Она что-то говорила врачу, её слова звучали глухо, но спокойно. Этот голос напомнил мне, насколько сильной она оказалась.

— Она жива, — выдохнул я, больше себе, чем остальным. — Чёрт возьми, она жива.

Мои слова повисли в воздухе, словно их вес наконец достиг всех нас. Ганс посмотрел на меня, его лицо освещала слабая улыбка.

— Жива, — повторил он, как будто этот факт был чудом, в которое он только что поверил.

Виктория подошла ближе к двери и положила руку на косяк. Она долго смотрела на него, а затем тихо произнесла:

— Этот мир ей должен. Она заслуживает счастья.

Мы все молчали, слушая шёпот Ады за дверью. В этот момент казалось, что вся наша команда дышит одним воздухом, объединённая одной мыслью: «Она вернулась, и мы её не подведём».

Дверь комнаты, где находилась Ада, всё ещё была закрыта, когда из конца коридора появилась Бретта. Она только что вышла из палаты своего брата, её взгляд был уставшим, но когда она заметила нас, её выражение лица изменилось. Бретта нахмурилась, остановилась на мгновение, а затем уверенно направилась в нашу сторону.

— Что тут происходит? — спросила она, оглядывая нас троих, её голос был резким, но в нём звучало любопытство.

Ганс посмотрел на неё с широкой улыбкой, и я увидел, как в его глазах заиграли искры.

— Ты не поверишь, кто за этой дверью, — сказал он, кивая в сторону комнаты.

Глаза Бретты округлились, в них мелькнуло удивление, смешанное с недоверием. Она остановилась, будто не веря, что услышала правильно.

— Да ладно, — протянула она, качая головой. — Быть того не может.

Я повернулся к ней, чувствуя, как уголки губ сами поднимаются в улыбке.

— Сама посмотри — сказал я, глядя прямо на неё.

Бретта покачала головой, но на её лице заиграла улыбка.

— Вот это мощь, — пробормотала она, проталкиваясь мимо нас. Её руки слегка оттолкнули меня и Викторию, когда она протиснулась к двери.

Мы с Викторией переглянулись, чувствуя, как в груди нарастает веселье. Бретта, не тратя времени, приоткрыла дверь. Через тонкую щель она заглянула внутрь и застыла на месте.

— И правда она, — сказала Бретта, оборачиваясь к нам с широко раскрытыми глазами, в которых читалась смесь удивления и радости. — Чёрт возьми, это действительно она.

Ганс не сдержался и рассмеялся, его смех эхом разнёсся по коридору. Виктория улыбнулась так тепло, как я давно не видел. Даже я позволил себе засмеяться, чувствуя, как тяжесть последних дней немного уходит.

Бретта шагнула назад, прикрывая дверь, и, подойдя ближе к нам, сказала:

— Вы представляете, как она нас всех уделала. Ада — чёртов феникс.

Мы снова переглянулись и засмеялись, будто весь этот момент был чем-то нереальным. Смех был тихим, чтобы не потревожить других в больнице, но он был искренним.

Впервые за долгие дни мы чувствовали, что жизнь, несмотря на всё, всё ещё может удивлять нас настоящими чудесами.

Комната была освещена мягким светом настольной лампы, а за окном уже наступила ночь. Ада сидела на своей кровати, кутаясь в одеяло. Она всё ещё выглядела хрупкой, слишком худой, с тенями под глазами, но в её взгляде было что-то новое. Упрямство?
Твердость? Я не мог перестать смотреть на неё.
Рядом с её кроватью стоял поднос с едой, который принёс Ганс. Он сказал, что это из ресторана на базе, что-то изысканное.
Ада, кажется, была благодарна, но съела совсем немного. Виктория устроилась в углу, Бретта стояла, облокотившись на стену, Ганс – рядом с её кроватью.
Я занял место у окна, чтобы видеть её и, если потребуется, быть первым, кто подойдёт ближе.
- Расскажи, Ада, - сказал Ганс, прерывая тишину. — Как тебе удалось выжить? Как ты выбралась?
Она долго смотрела на него, будто взвешивала, стоит ли рассказывать.
Наконец, она вздохнула и начала говорить.

— Это будет нелегко слушать, — предупредила она, и я почувствовал, как что-то внутри меня сжимается.
Ада начала с того, как её пленили. Голос звучал спокойно, но в каждом слове ощущалась боль. Она рассказала, как её держали в грязной комнате, как били и допрашивали. Упомянула, как её голодом пытались сломить, как холод пронизывал тело до костей.
-   Первые дни они думали, что я знаю что-то важное, — говорила она, глядя на свои руки, сложенные на коленях.
-   Но потом поняли, что я правда ничего не знаю.
-   Урод, - пробормотала Виктория, но Ада не обратила на это внимания.
-   Потом всё изменилось. Они перестали так часто приходить. Только один из них, Варро. Он был... жестоким. Часто бил меня, когда злился. Но однажды он сам пострадал. В перестрелке или драке, я так и не поняла. Они заставили меня ухаживать за ним.
-   Ухаживать? — Бретта нахмурилась.

Ада кивнула.
— Да. Они сказали, что я должна следить за ним. Я не могла сопротивляться.
А когда он умер, они заставили меня... похоронить его.
Я почувствовал, как внутри меня всё закипает. Эти ублюдки не просто унижали её, они пытались сломать её человечность, заставляли делать то, что нормальный человек не может вынести.
-   Ты сделала это? — спросила Виктория, её голос был хриплым.
-   Да. Я сделала, — Ада взглянула на нее.
-   У меня не было выбора.
Она замолчала на мгновение, её взгляд стал рассеянным.
— Когда я услышала, что вы все мертвы... я... — её голос дрогнул. — Я не знала, что делать. Надежда исчезла.
Слова резанули меня, как нож. Я почувствовал, как мои руки сжались в кулаки.

— Но потом, — продолжила она, — что-то внутри меня заставило действовать.
Может быть, это была злость, может отчаяние. Но я нашла способ.
- Какой? — не выдержал я.
Она подняла на меня взгляд.
-   Варро часто в бреду говорил о банке со змеиным ядом. Он хранил её как трофей. В сторожке, к которой меня раньше не подпускали.
-   Ты отравила их? — Ганс выпрямился, не скрывая удивления.
-   Да, — ответила Ада. — Я подмешала яд в их виски. Это было страшно. Я не знала, хватит ли его. Не знала, выживу ли после этого. Но они... они не успели понять, что произошло.
Я смотрел на неё и не мог поверить.
Эта женщина, которая сейчас сидела передо мной, казалась такой хрупкой, но на самом деле она была сильнее, чем кто-либо из нас. Нас научили быть готовыми к таким ситуациям, а она, она показала, что не так проста.

-   А потом? — спросила Виктория, глядя на неё с неподдельным уважением.
-   Потом был лес, — сказала Ада. –
- Долгий, холодный и страшный лес. Я шла, пока могла. Однажды нашла маленькую хижину. Бог, наверное, сжалился надо мной. Там была карта, немного дров. Это спасло меня.
Она замолчала, обнимая себя руками.
— А потом я дошла до города. И из города пришла сюда.
Тишина повисла в комнате. Никто не мог сразу сказать что-то. Я смотрел на нее, на её измождённое лицо, и чувствовал только одно – гнев. На себя, на Эйдана, на этих подонков. Но вместе с этим я чувствовал восхищение.
- Ты... невероятная, Ада, — наконец сказал я.
Её глаза встретились с моими, и я увидел в них что-то, что согрело меня изнутри.
- Спасибо, — прошептала она, ее голос дрогнул.

В этот момент я понял, что готов стереть Эйдана с лица земли. Не ради мести, не ради чести, а ради нее. Ради того, чтобы она больше никогда не проходила через это.

Когда все вышли из комнаты, я остался. Просто не мог уйти. Её история... она обожгла меня, словно огонь. Я видел, как ей тяжело, как она пытается держаться, но внутри её что-то ещё болит. И эта боль отзывалась во мне.

Я сел на краю её кровати, стараясь не сделать резких движений, чтобы не напугать её. Ада посмотрела на меня, её глаза были тусклыми от усталости, но в них всё ещё горел слабый огонёк. Её хрупкость была обманчивой — я знал, что за этим внешним спокойствием скрывается стальной характер.

Моё сердце сжалось. Она была так близка, но всё равно казалась недосягаемой. Я смотрел на её лицо, на тонкие черты, обрамлённые волосами, которые казались мягче, чем я помнил. Эти несколько недель изменили её, сделали сильнее, но они забрали у неё слишком много.

Мои пальцы машинально коснулись края кровати.

— Тебе нужно поспать, Ада, — наконец произнёс я, голос звучал тише, чем я ожидал.

Она кивнула, уставившись на подушку, но не двигалась.

— Давай, — я слегка подвинулся, чтобы дать ей место, и добавил мягче: — Тебе нужно восстановить силы.

Она медленно устроилась на кровати, повернувшись на бок. Я взял одеяло и накрыл её плечи, аккуратно расправляя ткань. Мои пальцы на мгновение задержались, слегка поглаживая её. Её кожа была холодной даже сквозь ткань.

— В плену я думала о тебе, — вдруг сказала она.

Мои движения замерли.

— О том, как бы ты поступил, — продолжила она, не поднимая взгляда. — Что ты бы сделал, чтобы выжить, чтобы спасти себя и других. Это... это давало мне силы.

Эти слова ударили меня сильнее, чем любой враг. Она думала обо мне. Она искала во мне опору, когда я не мог быть рядом, чтобы защитить её.

— Ада, — мой голос сорвался, я опустил голову. — Прости. Прости, что я не смог...

Я взял её руку, тонкую, с натруженными пальцами, и осторожно прижал её к своим губам.

— Прости меня за всё, через что тебе пришлось пройти. Я... я должен был спасти тебя раньше.

Её пальцы слабо сжали мою ладонь.

— Ты здесь, — прошептала она. — Ты здесь, и это всё, что важно.

Я снова посмотрел на неё. В её глазах больше не было страха, только усталость и тепло.

— Никто и никогда больше не причинит тебе боль, — пообещал я, глядя ей прямо в глаза. — Я сделаю всё, чтобы этого не произошло.

Она улыбнулась, слабая, почти невидимая улыбка, но она согрела меня больше, чем мог бы любой костёр.

Я остался рядом, пока её дыхание не стало ровным. Только тогда я поднялся с кровати, бросив последний взгляд на её лицо.

Она спала. И я молился всем богам, чтобы она больше никогда не узнала боли.

Повернувшись, я вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. В голове всё ещё звучали её слова, а в сердце зародилась клятва, которую я уже никогда не нарушу.