Серпентариум

Свет пробивается в хижину тонкими полосками, просачиваясь сквозь щели между бревен. Лёгкие лучи скользят по грязному полу, подкрадываются к стенам и растворяются в тенях. Я лежу, свернувшись калачиком, и кутаюсь в свою куртку. Она уже высохла, но согреть до конца не может. Внутри всё ломит, суставы будто скованы льдом. Холод пробрался в тело, словно стал частью меня.

Я открываю глаза, чувствуя, как по щеке медленно стекает слеза. Это не горе — просто замёрзшая влага, просачивающаяся сквозь кожу. Рядом, на полу, валяются обрывки мыслей о доме, о тепле, о ком-то, кто мог бы протянуть руку помощи. Но реальность снова возвращает меня к тому, что я одна. Абсолютно одна.

С трудом поднимаюсь, ощущая хруст в суставах. Печь давно погасла, но угли ещё тёплые. Я добавляю поленья, наблюдая, как они медленно загораются. Спички лежат в кармане куртки, но они тоже скоро закончатся. Я не знаю, как буду справляться, когда дрова и огонь перестанут быть доступными.

Пока пламя разгорается, я беру кастрюлю, которую нашла здесь и выхожу наружу. Воздух морозный, обжигает лёгкие, но здесь легче дышать, чем в запертой хижине. Под ногами хрустит снег, мягкий, как свежая вата. Я нагибаюсь, зачерпываю горсть и кладу её в кастрюлю. Снег сверкает под солнечными лучами, будто кто-то рассыпал тысячи крошечных бриллиантов. Кажется, что даже такая простая вещь, как снег, может быть красивой.

Вернувшись в хижину, ставлю кастрюлю на огонь. Снег начинает медленно таять, превращаясь в серую лужицу. Я бросаю туда пару засушенных ягод. Компот из двух ягод. Почти смешно. Но это лучше, чем ничего. Пока вода согревается, я достаю кусок хлеба. Он жёсткий, как камень, но, отломив маленький кусок, я медленно начинаю жевать. Это не еда, это лишь способ напомнить себе, что я ещё жива.

Тёплая жидкость обжигает губы, но приятно согревает внутри. Я допиваю её до последней капли, чувствуя, как силы начинают немного возвращаться. Банку консервов я оставляю на потом. Это последнее, что у меня есть, и я не могу позволить себе роскошь открыть её сейчас.

Я поднимаюсь, застёгиваю куртку и снова смотрю на дверь. Лес зовёт. Или это я слышу шёпот своего страха? Всё равно, я не могу оставаться здесь. Рюкзак за спиной кажется слишком тяжёлым, но это всего лишь моё измождённое тело говорит. Я знаю: всё, что в нём лежит, мне жизненно необходимо.

Я выхожу из хижины, придерживая дверь, чтобы она не хлопнула. Вокруг меня тишина, прерываемая только хрустом снега под ногами. Лес дышит спокойствием, но в этом спокойствии что-то настораживает. Каждый шаг кажется слишком громким, слишком явным. Я стараюсь идти осторожно, чтобы звуки моих движений не привлекли внимания.

День выдался серым, но не слишком холодным. Снег идёт медленно, крупные хлопья кружатся в воздухе, прилипая к моим волосам и куртке. Я натягиваю шапку вниз, чувствуя, как она закрывает часть обзора. Теперь я вижу только то, что передо мной.

Хижина остаётся позади. Я запоминаю её: небольшая, почти утопающая в снегу, с накренившейся трубой, из которой больше не идёт дым. Её очертания начинают растворяться между стволами деревьев, и я инстинктивно оглядываюсь, чтобы убедиться, что ещё могу её различить. Но чем дальше я иду, тем сильнее понимаю, как легко можно заблудиться.

Я останавливаюсь, делаю глубокий вдох и решаюсь осмотреть местность. Здесь нельзя бежать — каждая ошибка может стоить слишком дорого. Я поднимаю глаза и оглядываю верхушки деревьев. Ветки плотно сплетаются друг с другом, образуя будто замерший зелёный свод. Они качаются от слабого ветра, и я замечаю, как некоторые шапки снега падают, превращаясь в мелкую снежную пыль.

Я присаживаюсь на корточки, разглядывая следы, которые оставила за собой. Они ведут прямо к хижине. Хорошо. Пока я знаю, откуда пришла. Я достаю нож, который забрала из дома пленителей, и делаю зарубку на дереве. Её едва видно из-за коры, но мне важно знать, что этот путь можно узнать по метке.

Я решаю идти вправо от хижины, следуя тому, что кажется логичным направлением. Мои ноги утопают в сугробах, и я вынуждена идти медленно. Ощущение, что я продираюсь сквозь густую материю, не покидает. Каждый шаг отнимает силы.

Через пару часов блужданий мне начинает казаться, что деревья сговорились. Они все одинаковые. Высокие, молчаливые, и все как один смотрят на меня сверху вниз, как свидетели моего отчаяния. Я нахожу ещё одно высокое дерево, отмечаю его ножом и делаю глоток воды из бутылки, чтобы освежить пересохшее горло.

Лес всё такой же бесконечный. Он словно смеётся надо мной. Время тянется, ноги начинают ныть. Снова снег, снег, и ещё снег. Но вот что-то меняет ритм окружающего пространства. Я замечаю следы — маленькие, аккуратные, похожие на отпечатки лап. Они тянутся к густым кустам и исчезают где-то дальше. Я замедляюсь, прислушиваясь. Тишина вокруг становится угнетающей.

Мой взгляд падает на сломанное дерево вдалеке. Это кажется чем-то новым, выделяющимся. Я иду к нему, чтобы посмотреть, что там. Дерево сломано пополам, видны старые трещины и немного снега, забившегося в пустоты ствола. Вокруг только густые кусты, словно скрывающие что-то за собой.

Я делаю ещё несколько шагов и замечаю прогалину в снегу. Она кажется странной, будто здесь что-то лежало или прошло. Я замедляюсь, глядя вперёд. Стараюсь не дышать слишком громко. Где-то в глубине леса слышится далёкий звук — словно чей-то лай. Волк? Сердце сжимается от страха.

Мне нельзя заходить слишком далеко. Хижина — мой единственный шанс на выживание. Надо возвращаться.

Я толкаю дверь хижины и шагом почти на грани падения вваливаюсь внутрь. Холодный воздух преследует меня, но я быстро закрываю дверь, чтобы хоть немного сохранить то тепло, что осталось в помещении.

Снаружи уже начинает темнеть, и мысли о том, что я могла бы остаться в лесу, пробирают меня до костей сильнее, чем мороз. Я бросаю рюкзак на пол и несколько секунд просто стою, прислонившись к стене, тяжело дыша. Всё тело болит — ноги, руки, спина. Даже дышать больно, словно каждая клетка тела протестует против этих испытаний.

Я разворачиваюсь к печи. Она давно остыла, но я всё ещё чувствую слабый запах сгоревшей древесины. Склонившись, я начинаю разжигать огонь. Старые дрова поддаются не сразу: спичка гаснет, вторая тоже. Только с третьей попытки огонь начинает лизать деревянные чурки.

Тепло. Сначала слабое, еле заметное, но через пару минут оно начинает распространяться. Я пододвигаю к печи кастрюлю, бросаю туда снег, зачерпнув его за дверью, возвращаюсь внутрь и ставлю кастрюльку на дрова.
Пока снег тает, я вытаскиваю засушенные ягоды, по одной закидываю их в рот, разжевывая затвердевшие плоды. Я смотрю на ягоды в своей ладони, и вдруг на мгновение всё становится странно тихим. Только треск дров в печи и слабое завывание ветра. Я чувствую вкус яблока. Это такой простой вкус, но сейчас он кажется мне чем-то невероятным, почти роскошным.

Кастрюля начинает тихо булькать, и я снимаю её с печи. Я грею руки о кастрюлю и пью маленькими глотками, позволяя теплу проникать внутрь.

Силы начинают возвращаться, но голова всё ещё гудит от усталости. Я не помню, сколько прошло времени с тех пор, как я выбралась из того дома. Пару дней? Больше? Это не имеет значения. Главное — я жива.

Сидя на полу перед печью, я смотрю на её огонь. Время от времени я бросаю в него маленькие дрова, чтобы поддерживать жар. Мои мысли начинают метаться. Что дальше? Лес огромен, и я понятия не имею, куда идти. Уходить отсюда сейчас — безумие. Я знаю, что умру, если попытаюсь.

Но оставаться здесь тоже опасно. Может, они выжили. Может, они уже идут за мной.

Эта мысль заставляет меня вздрогнуть. Я глубже натягиваю куртку, которая всё ещё сохраняет слабый запах мужчины, её прежнего владельца. В груди начинает сжиматься тяжесть, почти такая же, как тогда, когда я поняла, что бегу в никуда.

Я пытаюсь выдохнуть этот страх, сосредоточившись на тепле, которое исходит от печи. Всё, что я могу сделать сейчас, — это согреться и восстановить силы. А завтра... Завтра я что-нибудь придумаю.

Треск дров, слабое мерцание огня, и я начинаю ощущать, как усталость медленно затягивает меня в сон.

Я просыпаюсь от мягкого треска угасающего огня. Я лежу, всё ещё укрывшись курткой. На мгновение мне даже кажется, что я дома, в своей квартире, где меня ждут нормальные вещи: горячий душ, кофе, книги... Но реальность возвращается быстро.

Мои мышцы болят уже не так сильно, но боль еще не отступила окончательно. «Может она теперь со мной навсегда?». Сжав зубы, я поднимаюсь. Печь почти остыла, но угли ещё тлеют. Я бросаю несколько маленьких поленьев и смотрю, как огонь возвращается к жизни. В хижине всё ещё холодно, но лучше, чем было в лесу.

Открываю рюкзак и достаю банку консервов. Металлическая поверхность холодная на ощупь. Я использую нож, чтобы вскрыть банку. Руки дрожат, спустя несколько мгновений я справляюсь. Внутри тушёнка. Она выглядит жирной, аппетитной. Запах тут же наполняет комнату, и я чувствую, как мой желудок сжимается от голода.

Я беру половину и ем прямо из банки, наслаждаясь каждым кусочком. Сколько раз я жаловалась на такую еду раньше? Сейчас это — лучшая трапеза в моей жизни. Я закрываю банку, оставляя остальное на потом.

Когда тепло разливается по телу, а силы начинают возвращаться, я принимаюсь обыскивать хижину. Это место явно старое, но не заброшенное до конца. Возможно, кто-то приходил сюда раньше, как и я, чтобы найти укрытие. Или это было чьё-то постоянное убежище.

Я начинаю с углов, заглядываю за печь, под стол. Сначала ничего, только пыль и паутина. Затем я открываю ящик стола. Он скрипит, как будто не открывался годами. Внутри лежат старые бумаги, испачканные чернилами и маслом. Я разворачиваю их, и моё сердце замирает.

Карта.

На пожелтевшем листе изображён лес, знакомые очертания дорог и даже маленький значок города вдалеке. Я смотрю на неё с широко открытыми глазами, пальцы слегка дрожат. Это ли не чудо? Я читаю надписи, отмеченные размашистым почерком, и понимаю, что путь до города займёт не близок. Но это не имеет значения. У меня есть шанс выбраться.

Счастье накрывает меня волной. Я смеюсь вслух, впервые за долгое время. Сжимая карту в руках, я начинаю кружиться по хижине, забыв обо всём. Это словно маленькая победа в бесконечной войне.

Когда эмоции немного стихают, я кладу карту в рюкзак и выдыхаю. Прежде чем идти, нужно подготовиться. Еда заканчивается, и я должна найти способ запастись хотя бы минимальным количеством пищи.

Капкан, который я нашла в первый день, лежит у стены. Я беру его и внимательно осматриваю. Он старый, ржавый, но механизм, кажется, ещё работает. Нужно будет проверить его в действии. Лес полон зверей, это я поняла ещё ночью. Может, мне удастся поймать что-то маленькое.

Продолжая поиски, я замечаю, что одна из досок на полу слегка приподнята. Сердце начинает стучать быстрее. Я осторожно поддеваю её ножом и вытаскиваю. Под досками лежит что-то длинное, завернутое в ткань. Я аккуратно разворачиваю находку.

Ружьё. Старое, с потёртым прикладом, но всё ещё годное. Внутри ткани также лежит патрон. Один-единственный.

Я держу его в руках, чувствуя одновременно и радость, и тяжесть ответственности. С этим ружьём у меня появляется шанс выжить. Но один выстрел — это всё, что у меня есть. Мне нужно будет использовать его с умом.

Теперь пора поохотиться.

Я стою у двери, держа капкан в одной руке, а нож — в другой. Моя зимняя куртка хоть и тёплая, но уже пропиталась запахом дыма, а ботинки начинают рваться на швах. Я прячу лицо в ворот куртки и открываю дверь. Лес встречает меня своим молчанием. Всё вокруг кажется бесконечно спокойным, но этот мир обманчив. Здесь выживает только сильный.

Капкан ржавый, но механизм работает. Я проверяю его несколько раз, осторожно нажимая на рычаг. Пальцы слегка дрожат, но я заставляю себя сосредоточиться. Если сделаю что-то не так, могу сама попасть в эту ловушку.

Как его установить? Я пытаюсь вспомнить всё, что читала или видела о таких вещах. Кажется, его нужно спрятать так, чтобы зверь не заметил. Снег — хорошее прикрытие, но нужно выбрать правильное место.

— Ладно, Ада, думай, — шепчу я себе, осматривая лес.

Я двигаюсь по снежной тропинке, которую протоптала сама, и замечаю следы животных. Они небольшие, похожи на кроличьи, и ведут к кустам. Сердце начинает биться быстрее. Это может быть мой шанс. Если капкан сработает, у меня будет еда. А если нет, я просто потеряю время.

Подхожу ближе, аккуратно раздвигая ветки. Руки начинают мерзнуть, но я игнорирую это. Здесь достаточно укромное место, чтобы установить ловушку. Главное — замаскировать её. Я кладу капкан на снег, расчищая небольшую площадку. Затем достаю нож и начинаю резать ветки. Мелкие обломки бросаю вокруг, чтобы всё выглядело естественно.

— Только бы сработало, — шепчу я, устанавливая капкан.

Снег засыпает ловушку, оставляя лишь крошечный просвет для зубцов. Я замечаю, что рядом растут замёрзшие ягоды, и собираю несколько, чтобы использовать их как приманку. Это всё, что я могу сделать.

Оглядываюсь вокруг, чтобы убедиться, что место выглядит незаметным. Лес всё ещё тих, но теперь это молчание кажется мне зловещим. В голове проносится мысль: а что, если я привлеку сюда не кролика, а что-то более опасное? Волка, например?

— Прекрати, — говорю я себе. — Думай о том, что нужно сделать, а не о том, что может случиться.

Сделав последний осмотр, я отступаю, стараясь не оставлять следов рядом с капканом. Теперь всё, что остаётся, — это ждать. Возможно, к ночи кто-то попадётся.

Я сижу у печи, обхватив колени, и смотрю, как дрова мерцают оранжевым пламенем. Усталость постепенно отпускает меня, но голод — нет. Я открываю мешочек с засушенными ягодами и беру одну. Кладу её в рот, медленно разжёвываю, стараясь угадать вкус.

Вишня. Слегка кислая, но всё равно напоминает о лете. Однажды мы с Анной собирали вишню у её бабушки. Она тогда нарвала целое ведро, а я всё смеялась, что она набрала больше, чем надо. "Это для глинтвейна," — объясняла Анна с таким серьёзным видом, что я не могла её переубедить.

Вишня сменяется другой ягодой.

Клюква. Горьковатая, терпкая. Я усмехаюсь, вспоминая, как Анна пыталась добавить клюкву в тот самый глинтвейн. "А что? Это здорово. Смешаем кислое с сладким!" — говорила она, а потом мы смотрели "Гарри Поттера" под одеялом и спорили, кто из нас больше похож на Гермиону. Я никогда не соглашалась с её аргументами, что "растрёпанные волосы — это основа для такого сравнения".

Беру ещё одну ягоду. Земляника. Её сладость мгновенно возвращает меня в другое время. База "Аспид". Там всегда была еда — не просто еда, а настоящие изыски. Кто бы мог подумать, что профессиональные наёмники питаются лучше, чем в дорогих ресторанах? Я до сих пор чувствую запах выпечки, которую готовили на кухне по утрам. Сколько раз я вставала чуть раньше, чтобы поймать этот аромат и получить первый кусок горячего хлеба.

Моя рука замирает над мешочком с ягодами. Образы смешиваются, и я вспоминаю Тора. Его лицо, его холодный взгляд, за которым скрывались несказанные слова. Я вспоминаю, как он смотрел на меня тогда, в комнате на базе. Как его присутствие будто заполняло всё пространство. А теперь... теперь я не знаю, жив ли он. Мои пальцы сжимаются в кулак, и я прижимаю его к губам, стараясь подавить рвущуюся изнутри боль.

— Они должны были выжить, — шепчу я себе. — Должны.

Горечь на языке больше не от ягод, а от этих мыслей. Я сжимаю мешочек и опускаю его на пол. Смотреть на пламя уже нет сил. Печь согревает меня, но внутри всё равно холодно.

Мои мысли разорвал вук сработавшего капкана. Сердце ухнуло в пятки, и я замерла на мгновение, слушая, как по лесу разносится лёгкий треск веток. Затем вскочила, резко накидывая куртку на плечи. Руки дрожали от неожиданности, пальцы с трудом справлялись с застёжками.

— Пожалуйста, пусть это будет что-то... — прошептала я себе, но не договорила, словно боялась сглазить.

Открыв дверь, я почувствовала, как холодный воздух обрушился на лицо. Он обжигал кожу, но я едва замечала это. Снег хрустел под ногами, когда я быстрым шагом направилась туда, где оставила капкан. Темнота леса казалась плотной, словно укрытие, из которого могли выскочить любые чудовища.

Подходя ближе, я сначала ничего не разглядела. Лес молчал, как будто затаил дыхание. Сердце колотилось в ушах, смешиваясь с моими неровными шагами. Я остановилась, стараясь разглядеть что-то среди снежной равнины. Капкан должен быть здесь... но где?

И вдруг я увидела. На снегу лежало что-то белое. Оно едва выделялось на фоне окружающей зимы, как кусок снега, который оказался не на своём месте. Я подошла ближе, и воздух вырвался из моих лёгких — это был кролик. Его белая шубка напоминала о безмятежности зимы, но на ней уже расползались ярко-алые пятна.

Мои ноги словно приросли к земле. Капкан сомкнулся на задних лапах, из-за чего кролик лежал на боку, тяжело дыша, его грудь поднималась и опускалась с каждой попыткой вдохнуть. Он был жив, его глаза блестели, наполненные страхом и болью.

— Господи, — выдохнула я, подходя ещё ближе. Горло сжалось, и я чувствовала, как слёзы наполняют глаза.

Я опустилась на колени перед капканом, чувствуя, как холод проникал через ткань брюк. Мой взгляд был прикован к маленькому существу, трепещущему от боли. Губы задрожали, и я не смогла сдержаться – слёзы хлынули ручьями, обжигая кожу.

Руки дрожали, когда я потянулась к карману куртки, нащупывая нож. Металл был ледяным, словно сам знал, что собирается сделать. Я подняла взгляд на кролика, а он смотрел на меня, издавая слабые звуки, которые разрывали сердце.

Горло сжалось, воздух стал тяжелее. Я сделала глубокий вдох, но он превратился в судорожный всхлип. Руки тряслись, когда я подняла нож. Время словно остановилось, и я почувствовала, как слёзы текут по щекам, капая на снег.
— Прости, маленький... — прошептала я в последний раз.
Острие ножа пронзило тело кролика, и его дыхание прекратилось. Тишина леса заполнила всё вокруг, становясь невыносимой. Я отпустила нож и закрыла лицо руками, рыдая, как ребёнок.
Глубокие всхлипы сотрясали меня, пока я стояла на коленях, чувствуя, как сердце разрывается на части.
Минуты тянулись, но мне нужно было действовать. Я с трудом заставила себя открыть глаза. Кролик больше не дышал.
Его маленькое тело стало неподвижным, но теперь он не страдал.

— Спасибо тебе... — прошептала я, освобождая тушку из капкана.

Я взяла его в руки, ощущая, какой он лёгкий и хрупкий. Затем подняла капкан и вернулась в хижину. Шаги были тяжёлыми, словно я несла не кролика, а тянула за собой собственную вину.
Войдя внутрь, я аккуратно положила капкан в угол. Больше я его использовать не собиралась. Никогда.
Я положила тушку кролика на стол, глядя на неё сквозь пелену слёз. Внутри бушевал конфликт: часть меня хотела рыдала от содеянного, но другая часть знала — если я этого не сделаю, то сама стану добычей.
С трудом успокаивая дыхание, я взяла нож и начала работу. Руки все еще дрожали, но я заставила себя быть аккуратной. Кровь покрывала стол, мои пальцы, нож, но я продолжала, несмотря на то, как внутри всё переворачивалось от отвращения.

Каждое движение ножа было для меня пыткой, но я знала, что это необходимо.
Когда работа была закончена, я взглянула на своё отражение в окровавленном лезвии ножа. Глаза были покрасневшими, лицо измазанным, но теперь я чувствовала нечто новое. Не гордость, не облегчение — просто тихую решимость.

Я бросила взгляд на разделанную тушку кролика. Грудь тяжело вздымалась, но я знала, что отступать некуда. Надо было двигаться вперёд.

Я достала кастрюлю, наложила в неё снега и поставила на печь. Пока снег таял, я собрала  куски мяса. Их было не так много, но достаточно, чтобы протянуть еще хоть сколько-нибудь. Вода закипела, и я осторожно опустила мясо в кастрюлю. Запах варящегося кролика постепенно наполнил хижину, затмевая запах гари и крови.

Собравшись с силами, я начала готовить всё для завтрашнего пути. На столе разложила карту, которую нашла в хижине, и ещё раз внимательно изучила её. Путь до города был долгим, но теперь у меня был план.

Я взяла рюкзак и начала складывать в него всё, что могло пригодиться: засушенные ягоды, оставшуюся половину банки консервов. Положила туда же пустую бутылку, чтобы завтра утром набрать в неё воды из растопленного снега. Ружьё, которое я нашла под досками, аккуратно уложила поверх всего остального, проверив, что патрон заряжен.

Пока мясо варилось, я собрала ножи, спички, даже несколько маленьких обломков дерева, которые могли пригодиться в экстренной ситуации. Кусок ткани, который я оторвала от мешка, стал моим импровизированным полотенцем. Я чувствовала себя как солдат перед вылазкой, собирающий своё снаряжение.

Наконец мясо было готово. Я сняла кастрюлю с печи и, не дожидаясь, пока оно остынет, начала есть. Жирный бульон согревал изнутри, а каждый кусок мяса казался спасением. Это был первый сытный ужин за долгое время, и я буквально ощутила, как сила возвращается ко мне.

Когда я закончила ужинать, остатки мяса я завернула в лоскут скани и убрала в рюкзак, потом я тщательно вымыла кастрюлю, снова натопив снега. Остатки бульона перелила в бутылку и спрятала так же в рюкзак. Всё было готово.

Я обратила внимание, как дрожат мои руки. То ли от усталости, то ли от осознания, что завтра мне снова придётся встретиться с неизвестным. Я взяла куртку, натянула её поверх одежды и легла прямо перед печью. Огонь был ещё достаточно сильным, чтобы согреть меня.

Сквозь треск дров и мерцание огня я смотрела в потолок, стараясь не думать о страхах, которые поселились внутри. Завтра — новый день. И если я смогу продержаться ещё немного, то, возможно, выберусь отсюда.

С этими мыслями я закрыла глаза, слушая, как снег за окном продолжает шептать свою зимнюю песню.