Серпентариум

Меня бросили на кровать так сильно, что старые пружины заскрипели, словно протестуя против моего веса. Я осталась лежать, не в силах даже поднять голову.
Тело болело настолько, что я уже не знала, где заканчивается одна рана и начинается другая. Казалось, эта боль теперь — часть меня, как тень, от которой не убежать.
Я попыталась разглядеть потолок, но вместо этого только увидела грязные пятна плесени, похожие на причудливые узоры, которые кто-то специально выжег на штукатурке. На стенах — трещины, как глубокие морщины на лице старика.
Окно, расположенное слишком высоко, чтобы я могла хоть что-то увидеть, было обрамлено массивными железными решетками. Дневной свет просачивался сквозь него так неохотно, что казалось, будто даже он не хотел здесь находиться.
Лампочка в грязной люстре давно умерла, оставив меня один на один с этим мраком.

Я с трудом сглотнула, чувствуя вкус собственной крови на языке. Губы болели, кожа вокруг запястий саднила от веревок, которые сжимали их до боли. Рёбра ныли, каждый вдох отдавался острыми вспышками боли, как будто кто-то раскалённым железом протыкал мою грудь.
Я хотела подняться, но тело будто приросло к кровати. Я закрыла глаза, надеясь, что, если не буду смотреть на эту разруху вокруг, станет хоть немного легче.
«Какой сегодня день?» — эта мысль, кажется, уже не первый раз проносилась в голове. Но ответа я не знала. Здесь всё слилось в одно: день, ночь, снова день...
Или наоборот. Я даже не помню, когда в последний раз чувствовала что-то, кроме боли и страха. В тот день, когда меня похитили, все произошло слишком быстро, чтобы я успела что-либо понять или сопротивляться. Их движения были отточенными. Меня обезоружили в считаные секунды. Один из них грубо содрал с моей головы заколку, вырвав клок волос. Трекер, который дал мне Ганс, оказался в их руках. Следом сорвали браслет с запястья, а нож в ботинке, который я надеялась сохранить, тоже не остался незамеченным.

За мое упрямство – попытку сохранить с собой оборудование – мне жестоко отплатили. Удар был таким сильным, что в носу разлилась горячая, соленая кровь. Я зажмурилась от боли, но даже тогда понимала: разбитый нос – это только начало. По сравнению с тем, что ждало меня позже на допросах, этот момент был почти милосердным.
Свет скользнул по стене, вырисовывая тени решетки. Я повернула голову к окну.
Там, за этими железными прутьями, был другой мир. Тот, где я когда-то жила, фотографировала, смеялась, строила планы. А теперь? Теперь я здесь. В месте, которое казалось хуже любого сна.

Я дотронулась до губ, почувствовав, как тонкая корка засохшей крови покрыла кожу. На ладонях – мелкие порезы и ссадины. Некоторые раны были свежими, другие уже начали заживать, оставляя на теле болезненные рубцы.
Я закрыла глаза, пытаясь унять дрожь.
Кажется, я даже привыкла к боли. Она больше не шокировала, не заставляла кричать. Это просто... часть меня.
Но внутри всё ещё горела мысль: «Зачем?
Почему именно я? Что им нужно?»
Я видела его только один раз — Эйдана.
Его лицо отпечаталось в моей памяти, как фотография, сделанная при плохом свете: холодные глаза, безэмоциональные, как лёд; улыбка, больше похожая на насмешку. Он даже не пытался скрыть своего превосходства. Я ничего не знала о его планах и ничего не могла рассказать им.
Но это, кажется, его не интересовало.
Я снова открыла глаза и посмотрела на потолок. «Тор...» — его имя вспыхнуло в голове, как свет в конце туннеля. – «Ты знаешь, где я, правда? Ты ищешь меня?»

Ответа, конечно, не было. Только капли воды, медленно падающие с плесени на потолке, казалось, высмеивали моё отчаяние. Я чувствовала, как мокрое пятно растеклось по плечу, но не двигалась. Какая разница? Этот холод был ничем по сравнению с тем, что происходило внутри меня.
Я вздохнула. Глубоко, насколько позволяли ребра. Это был ночной кошмар. Только проснуться из него невозможно.

Я лежу на кровати, которая больше напоминает пыточный инструмент, чем место для отдыха. Матрас прогнулся под моим весом, и металлические пружины врезаются в спину, словно напоминая, что боль — это теперь моя постоянная спутница. Я осторожно сдвинула ногу, но любое движение отзывалось волной агонии. Казалось, тело стало сплошной раной, каждой клеткой напоминая о том, через что оно прошло.
Казалось бы, самое простое движение
- Повернуться на бок, — превратилось в непосильную задачу. Я стиснула зубы и напрягла мышцы, пытаясь сдвинуться.
Но боль в боку резко пронзила меня, как острая игла, заставив остановиться.
Из горла вырвался хриплый стон, и я снова обмякла на этой проклятой кровати.

Лежу. Молчу. Слышу своё дыхание, резкое и короткое. На вдохе откуда-то из глубины лёгких доносится слабое хрипение, будто внутри осталась пыль после всего, что я пережила. Комната вокруг кажется живым существом, наблюдающим за мной. Стены серые и потрескавшиеся, словно впитали в себя весь мой страх, всю мою боль.
Я подняла руку – усилие, на которое ушли все мои силы. Пальцы дрожали, как у старухи, и даже это маленькое движение казалось подвигом. Провела ладонью по лицу, смазывая пот с запёкшейся кровью. Кожа под пальцами казалась чужой, словно я трогаю кого-то другого, не себя.
Взгляд упал на запястья. На коже красовались глубокие борозды от верёвок, которыми меня связывали.
Раны начали затягиваться, но выглядели отвратительно — опухшие, с застывшими в них грязными нитями крови. Я даже не могу понять, что в них болит больше – кожа или гордость.

Медленно, стиснув зубы, я села на кровати. Это движение потребовало от меня всей решимости. Тело тут же пронзило сотнями игл, но я заставила себя сидеть. Я должна это сделать.
Я должна чувствовать, что ещё могу двигаться.
Смотря на свои босые ноги, я заметила, как грязь и кровь застыли на них, превращаясь в уродливую корку. Идти в душ — это была шутка. Душа здесь нет. Только грязное ведро в углу. Я бы предпочла утопиться в нём, чем попытаться привести себя в порядок.
Я перевела взгляд на дверь. Эта железная дверь с единственным глазком сверху казалась мне самым жутким монстром.
За ней был их мир, полный угроз и насилия. И хотя я больше всего хотела отсюда выбраться, мне стало страшно.
Там только хуже. Еще просидев так несколько минут, я поняла, что у меня нет сил дотянуться до стакана с водой. И я подумала, что возможно во сне, моя жажда на какой-то период стихнет.

Сон, которого я так отчаянно добивалась, наконец пришел. Но он был не милосердным утешением, а скорее кратким бегством, полным беспокойных образов и незаконченных мыслей. В нём я снова бежала. Моя тень, длинная и угловатая, убегала впереди, оставляя меня одну в глухом лесу. Я всё пыталась её догнать, но ноги становились ватными, и каждое движение замедлялось, как в вязком болотном сне.

Резкая боль прервала этот побег. Кто-то грубо схватил меня за руку. Я очнулась, резко дернувшись. Грубая, железная хватка обожгла кожу, а боль от движения пронзила всё тело, от плеча до самых пяток. Я вскрикнула, но звук был приглушённым, словно сорвалась с языка только тень крика.

— Подъём, — прохрипел мужской голос.

Меня вытащили из кровати одним рывком, как тряпичную куклу. Ноги сами нашли пол, но едва удержали меня, а из горла вырвался стон. Каждая клеточка моего тела кричала от боли. Казалось, сама кожа помнила, что будет дальше. Удар, хватка, верёвки. Как у собаки Павлова, только мой рефлекс гласил: если схватили, значит, будут бить.

— Давай быстрее , — прорычал мужчина, таща меня за собой.

Я спотыкалась за ним, пытаясь угнаться. Боль в ногах напоминала о том, сколько я уже прошла через это. Каждая новая волна страха и боли становилась всё привычнее, словно мои мышцы запомнили, что надо смиряться.

Но вместо лестницы вниз в подвал, как я ожидала, он толкнул дверь рядом с моим "номером". Меня буквально швырнули в комнату. Я споткнулась, падая на пол. Лицо ударилось об обшарпанный ковер, и я едва успела подставить руки, чтобы смягчить падение.

— Сиди здесь, — бросил он, развернувшись и захлопнув дверь. Щелчок замка был холодным вестником беды.

Я поднялась на локти, стараясь сесть. Комната вокруг выглядела почти как иллюзия нормальности, если бы не её состояние. Обои были в серых разводах, местами отслоившиеся и обнажившие голые стены. Диван, стоящий напротив, выглядел как реликт прошлого века: его ткань была настолько изношена, что местами проглядывали внутренности — жёлтая поролоновая начинка. Старая тумбочка рядом с ним стояла на трёх ногах, четвёртая была заменена каким-то кирпичом.

Жёлтый свет заливал комнату через окна с деревянными рамами. Он был таким ярким, что я зажмурилась, глаза защипало. После серой темноты подвала дневной свет казался издевательством. Я повернула голову к окну, и сердце на секунду забилось быстрее. Но решётки на стекле тут же убили эту надежду.

Я села, облокотившись на стену, и снова закрыла глаза. Голова кружилась, тело гудело от боли, но самое ужасное было то, что я не понимала, почему меня сюда привели.

Я сидела на полу, чувствуя, как каждая клеточка моего тела трещит от боли. Голова опиралась на стену, холодный бетон впивался в затылок, но я не обращала на это внимания. Вместо этого я сосредоточилась на странности происходящего.

"Почему я здесь?" — эта мысль крутилась в голове, не давая покоя. Раньше всё было предсказуемо: подвал, цепи, вопросы, удары. Здесь же была другая обстановка. Комната, несмотря на её убогость, выглядела... жилой?

Я медленно огляделась, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы объяснить, зачем меня сюда привели. На полу валялась потрескавшаяся керамическая кружка. Её бока были покрыты тонкой сеткой трещин, а на краю виднелась засохшая грязь. Пыль, осевшая на мебели, была такой густой, что её можно было смахивать слоями. В углу я заметила забытое старое пальто, сваленное в комок, а рядом — ботинок, чья подошва почти полностью отслоилась.

Каждая деталь усиливала чувство безысходности. Эта комната, обставленная рухлядью, казалась предназначенной для кого угодно, только не для нормального человека.

Я взглянула на свои руки. На запястьях виднелись глубокие следы от верёвок. Кожа покраснела, местами потрескалась. Тонкие линии крови пересекали старые зажившие рубцы. Я тихо вдохнула, пытаясь успокоиться, но вдох тут же перерос в болезненный кашель.

"Надо что-то делать, надо что-то делать." — подумала я, но сама мысль о движении казалась непосильной.

В этот момент я услышала, как за дверью раздались шаги. Глухие удары ботинок по деревянному полу заставили меня напрячься. Сердце забилось быстрее. Дверная ручка дрогнула, и дверь открылась с тихим скрипом. В комнату вошёл мужчина.

Его силуэт выглядел массивным на фоне света из коридора. Он остановился у двери, не произнося ни слова, только смотрел на меня сверху вниз. Мой взгляд остановился на его руках — крупных, мозолистых, с набухшими венами. Он выглядел как человек, который может сломать тебя одним движением.

— Вставай, — его голос был низким и хриплым, как у человека, который курит по три пачки в день.

Я почувствовала, как моё тело сжимается от страха. Казалось, что даже боль отступила на мгновение, уступая место панике.

Я осталась сидеть, не в силах двинуться. Тогда он шагнул ко мне, схватил за руку и рывком поднял на ноги. Боль взорвалась внутри, и я не сдержала короткого вскрика.

— Давай, — прорычал он, бросив меня на диван. — Сиди здесь. Скоро он придёт.

Его слова звучали как приговор.

Дверь открылась резко, ударившись о стену, и я вздрогнула, вжалась в диван, как будто это могло меня спасти. В проёме стоял Эйдан. Его силуэт, высокий и худощавый, заполнил комнату, а серо-зелёные глаза сверлили меня, словно прожекторы. Его присутствие, спокойное и холодное, сразу сделало воздух тяжелее.

Он не спешил. Закрыл за собой дверь, медленно прошёл к старому стулу, что стоял напротив меня, и сел, положив ногу на ногу. Его костюм был безупречно выглажен, даже здесь, в этом разваливающемся доме. Словно он был не наркобароном, а председателем совета директоров.

— Ада, — начал он, голос его был мягким, почти ласковым, что почему-то пугало ещё больше. — Давай поговорим. Как взрослые люди.

Я молчала. Губы сжались сами собой, а дыхание стало частым, но неглубоким. Я знала, что он ждёт, что я отвечу. Но молчание, казалось, было единственным щитом, который у меня остался.

Эйдан вздохнул, как человек, которому снова приходится объяснять простую вещь. Наклонился вперёд, упираясь локтями в колени, и заговорил:

— Ты ведь была в том переулке. Ты видела, как забрали моего сына. Марка.

Я моргнула, чувствуя, как слова эхом прокатываются в голове. Марка? Того самого парня? Эйдан его отец?

Эйдан заметил моё замешательство и усмехнулся.

— Да, Марк был моим сыном,  — подтвердил он. — Единственным. И теперь он мёртв.

В комнате стало слишком тихо. Мои мысли смешались. Я вспоминала того парня, его испуганный взгляд, его дрожащий голос. Теперь я видела его иначе.

— Вы хотите сказать, что... — начала я, но голос оборвался.

— Что мой сын погиб? Да. Уверен в этом. — Его голос стал холоднее. — Он исчез. И если бы он был жив, я бы уже знал. И мне не нужно видеть его труп, чтобы убедиться в его кончине. Я всё понял. Аспид забрал его. Они убили моего сына.


Я молчала, но внутри разгорался страх. Он всё ещё смотрел на меня, ожидая ответа.

— Я... я ничего не знаю, — Это были единственные слова, которые я могла выдавить.

— Ты врёшь,  — произнёс он спокойно, но в его тоне чувствовалась угроза. — Ты думаешь, что я поверю в твою невинность? Ты ведь была там не просто так. Скажи, кто ты? Что ты делала на их базе? Что ты знаешь о планах Аспида?


— Ничего ,— выдохнула я, чувствуя, как голос дрожит. — Я ничего не знаю. Я не работаю на них. Я просто оказалась там случайно.

Эйден медленно кивнул, но в его глазах читалась недоверчивая усмешка.

— Случайно? Случайно оказалась в переулке, где моего сына похитили. Случайно оказалась на базе Аспида. И случайно ничего не знаешь.

Я прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Его слова были как нож, разрезающий моё сознание.

— Да, случайно, — повторила я. — Я не знаю ничего о планах, о том, что у них есть на вас. Я говорила это уже сотни раз. Вы думаете, ваши пытки не действенны? Посмотрите на меня. — Я протянула израненные руки к нему. — Я просто... оказалась не в том месте, не в то время.

Эйден молчал. Потом откинулся на спинку стула, сложив руки на груди. Взгляд его был ледяным.

— Какой позор, — произнёс он наконец. — Я так надеялся, что ты окажешься полезной.

Его голос был спокойным, но в нём звучала такая холодная ярость, что у меня перехватило дыхание.

— Ладно, — сказал он, вставая. — Раз ты ничего не знаешь, значит, ты бесполезна. Будешь убирать здесь, готовит еду моим людям. Хоть чем-то себя оправдаешь.

Я вжалась в диван, стараясь не выдать страха.

Эйдан направился к двери, но перед тем как выйти, обернулся.

— Надеюсь, они придут за тобой. Если нет... тогда ты действительно просто кусок мяса.

Я осталась сидеть на диване, словно вдавленная в него тяжестью слов Эйдана. Глаза всё ещё привыкали к яркому свету, который теперь казался мне насмешкой. Тело ныло от боли, а мысли путались, как разорванные нити. Его последние слова — холодные, полные презрения — продолжали звучать в голове.

Тишина, которая осталась после его ухода, казалась оглушающей. Я сидела, сжав руки на коленях, пытаясь унять дрожь, но каждая попытка вернуть контроль над телом и разумом заканчивалась неудачей.

Резкий скрип двери вывел меня из ступора. Один из охранников — широкоплечий мужчина с кривым носом — заглянул в комнату, его взгляд был лишён всякого интереса.

— Всё, вставай, — буркнул он. — В свою нору возвращайся.

Его голос был грубым, как наждак, а тон — такой, будто я была не человеком, а мешком с мусором. Он шагнул вперёд и жестом указал на дверь.

Я поднялась, чувствуя, как ноги протестуют против каждого движения. Казалось, всё тело кричало о том, чтобы я осталась на месте. Но у меня не было выбора. Шатаясь, я сделала шаг вперёд. Охранник, не дожидаясь, пока я наберу темп, грубо толкнул меня в спину.

— Быстрее! — рявкнул он.

Я ощутила, как ноги подгибаются, но изо всех сил удержалась на ногах. Каждый шаг казался вечностью, и весь путь до моей комнаты превратился в мучительный ритуал. Мимоходом я заметила облупившуюся краску на стенах, пыль, оседающую на давно неубранных полках, и мутное стекло окна, через которое просачивался тусклый свет. Всё вокруг казалось таким же мёртвым, как я сама.

— Давай, заходи, — охранник открыл дверь и пихнул меня внутрь. Я споткнулась.

Он не сказал больше ни слова, просто захлопнул дверь. Звук запирающегося замка эхом разнёсся по комнате. Я обернулась и посмотрела на дверь. Она снова заперта, словно ставя точку в этой тюрьме, которая теперь стала моим миром.

Я огляделась. Комната встретила меня всё тем же унылым видом. Плесень на стенах, облезлая краска, пружинная кровать с тонким грязным матрасом. В углу всё так же валялись остатки еды, которую мне приносили — чёрствый хлеб и вода.

Я сделала шаг к кровати, но ноги подкосились, и я опустилась на колени. Моё тело было измотано, каждая клеточка кричала от усталости, но мой разум не хотел сдаваться.

Я осталась на полу, чувствуя, как холод от досок пробирается через одежду. Мои ладони упёрлись в шероховатую поверхность, а голова бессильно упала на грудь. Казалось, всё вокруг замирало в ожидании, когда я испущу последних вздох.

Я подняла глаза на кровать. Она манила обещанием хотя бы относительного покоя, но даже эта иллюзия казалась мне издевкой. Вся моя жизнь сейчас сводилась к двум состояниям: боль и ожидание. Ожидание очередного допроса, очередного унижения, очередного удара, который может стать последним.

Я с трудом поднялась, ощущая, как каждая мышца протестует. Кровать громко заскрипела под моим весом, пружины больно впились в спину. Но я не обратила на это внимания. Закрыв глаза, я попыталась сосредоточиться на дыхании, хотя это давалось с трудом.

"Они придут за мной..."
Эта мысль цеплялась за мой разум, как последняя надежда.

Я вспомнила лица людей из "Аспида". Торин с его ледяным спокойствием, Виктория с острым взглядом, Ганс, всегда собранный и сосредоточенный. Они не оставят меня здесь.

Но сколько времени прошло? Дни? Недели? Я терялась во времени, и это ещё больше подтачивало мою веру.

Я провела рукой по лицу, задевая синяк на скуле. Боль была острой, но на её фоне я вдруг ощутила странную пустоту. Даже страх, который постоянно гнездился в груди, начал угасать, уступая место апатии.

"Я должна продержаться..."
Эти слова повторялись в голове, как мантра. Но с каждым повторением они звучали всё тише, словно мой внутренний голос тоже уставал бороться.

Я обвела взглядом комнату.
Этот мрак будто высасывал из меня все силы. Но в нем была и какая-то пугающая стабильность.

Я подняла взгляд к окну. Сквозь решётки я видела кусочек неба. Оно казалось таким недостижимым, как иллюзия свободы.

Мои мысли снова вернулись к "Аспиду". Что они делают сейчас? Знают ли они, где я? Тор, вероятно, уже уничтожил полгорода в поисках. Ганс, наверное, сконцентрированно вглядывается в экраны, пытаясь найти хоть одну зацепку. Виктория... Её лицо всплыло перед глазами, серьёзное, сильное. Я почти слышала её голос: "Ты справишься, Ада. Просто держись."

"А если они не знают?"
Эта мысль ударила меня, как холодный ветер. Что, если я просто исчезла, как многие до меня? Что, если я уже стала для них потерянной?

— Нет, — прошептала я, сжав кулаки. — Они знают. Они придут.

Но в душе я уже начинала сомневаться.

Я снова опустила голову на подушку и закрыла глаза.

Я лежала на кровати, прижимаясь к ледяному матрасу. Тело уже не дрожало от боли так сильно, но каждое движение отзывалось тупыми уколами. Закрыв глаза, я старалась сосредоточиться на тишине, словно это могло избавить меня от хаоса в голове.

Звук шагов за дверью вырвал меня из оцепенения. Глухой топот, громкое лязгание ключей, скрип петель — всё это звучало, как очередное напоминание о моей беспомощности.

Дверь резко распахнулась, и на пороге появился охранник. Его взгляд скользнул по мне так, будто я была мебелью.

— Жрать хочешь? — пробормотал он с ленивым презрением, не дожидаясь ответа.

Я молча смотрела на него, пытаясь понять, что он скажет или сделает дальше. В руках он держал металлическую миску с какой-то серой массой. От неё тянуло запахом подгоревшей крупы и чего-то кислого.

— Лови, — бросил он, небрежно швырнув миску на кровать.

Пища расплескалась, грязные капли оставили пятна на покрывале и моих ногах. Я вздрогнула, но не выдала своих чувств. Еда, даже такая, была сейчас единственным, что могло помочь мне выжить.

Охранник остановился в дверях, его взгляд задержался на мне.
— Bon appétit — Он ухмыльнулся и вышел, захлопнув за собой дверь с таким грохотом, что трещины на стенах, казалось, стали глубже.

Я долго смотрела на миску перед собой, чувствуя, как желудок сворачивается в тугой узел. Раньше я даже представить не могла, что окажусь в ситуации, где любое, даже самое мерзкое, блюдо будет для меня спасением.

Медленно подцепила ложкой серую массу и поднесла к губам. Горечь обожгла язык, но я заставила себя проглотить первый кусок. Затем второй. Еда оседала в желудке тяжёлым грузом, но с каждым куском я чувствовала, как моё тело возвращается к жизни.

«Ты ешь их подачки, как собака», — пронеслось в голове. Этот голос был моим, но звучал чуждо, будто я сама обвиняла себя в том, что была слишком слабой.

Но слабость... Это ведь просто инстинкт выживания, верно? Или я уже начала ломаться?

С едой в руках я закрыла глаза, пытаясь отвлечься от своих мыслей. Вместо этого снова воспоминания о «Аспиде» нахлынули, как буря. Я вспомнила Викторию. Её голос звучал в моей голове, как эхо:

— Даже если страшно, никогда не показывай это. Злость и страх — твои инструменты. Используй их.

Её слова тогда казались чем-то банальным, но сейчас они ожили во мне, словно наставления выжившего. Я должна была держаться. Ради чего-то. Ради кого-то. Ради себя.

Когда миска опустела, я убрала её в сторону и легла обратно на кровать. Глаза закрылись сами собой, а сон не принес покоя. В темноте моего разума возникли образы — лицо Эйдана, его пронзительные глаза и издевательская улыбка. Он что-то говорил, но слова сливались в гул. За его спиной стояли охранники, и один из них тянул ко мне руки.

Я вскрикнула и попыталась бежать, но мои ноги будто вросли в землю. Каждый их шаг был медленным. Потом передо мной возник Тор. Его лицо было спокойным, он протянул мне руку. Я пыталась дотянуться, но между нами вставала какая-то невидимая стена.

Тор исчез. Вместо него я увидела Викторию. Её лицо было измученным, но взгляд полон решимости. Она сказала что-то, но её голос утонул в реве ветра.

Я проснулась с криком, осознав, что весь этот кошмар был лишь отражением моего страха. Комната была всё такой же тёмной, только где-то в углу слышалось слабое потрескивание досок. Я села на кровати, прижимая руки к груди, и поняла, что моё лицо мокрое от слёз.

Успокоившись, я снова легла, но сон больше не приходил. Я смотрела в потолок, прислушиваясь к каждому звуку за дверью. Там, за пределами этой комнаты, был мой кошмар. Но в моей голове зарождался план.

«Я выживу» — подумала я, стиснув зубы.