Кукловод

Заплутать в Техасе, как говорил отец, немногим сложнее, чем в непроходимом лесу — одинаковые невысокие домишки в каждом городке, беспощадно палящее солнце и обманчивое марево на асфальтированном шоссе. Лесли провела в дороге добрых часов шесть, а до нужного дома так и не добралась. Здесь даже люди какие-то другие, будто Техас — не точно такой же штат, как их родной Иллинойс или, например, Флорида. Впрочем, уж лучше прокатиться по Техасу и поймать на себе десятки мрачных взглядов местных, чем застрять в Майами и расстаться с кошельком. А то и с жизнью, если не повезет натолкнуться на какого-нибудь ненормального.

Вроде того, на которого натолкнулась Эрика. Больше полугода прошло, а полиция так и не обнаружила никаких следов — только обрывок ее тонкого платья неподалеку от Олд Крик Милл. Куда она собиралась в тот вечер? Почему не позвала Лесли с собой? И похитил ли подругу тот же парень, что преследовал ее несколько недель перед исчезновением? Вопросы не дают покоя до сих пор, потому-то она и ковыряется в этом деле сама.

Занятия в колледже начнутся только через полтора месяца, у нее полно времени. Она ведь нашла этого парня — Уильяма О'Брайена, бывшего пациента городской психиатрической лечебницы Чикаго, а ныне то ли молодого успешного инвестора, то ли попросту безработного. Информация в сети о нем противоречивая, на руку этот Уильям явно нечист, потому что даже его фотографию Лесли отыскала с трудом. А мог бы оказаться симпатичным малым, не будь, мать его, похитителем и последней задницей.

Шоссе сменяется проселочной дорогой, равнины и поля вокруг уступают место редкому зеленому лесу. Как только растения не загибаются в такую жару. Лесли смахивает пот со лба и крепче стискивает руками руль. Если она не ошиблась, то где-то в этой глуши Уильям и живет. По документам за ним числится дом на окраине штата, чуть ли не на границе с Мексикой, но как знать, не ошибка ли это. Как и то, что она собралась наведаться к преступнику совсем одна — не взяла с собой ни Кайла, ни какого-нибудь бугая, готового прокатиться с ней в другой штат за сотню-другую.

И чем дальше тащится ее старая «Тойота», тем чаще пробегает вдоль позвоночника холодок и тем чаще бьется сердце. Может быть, урод давно уже поджидает гостей — и тогда уж наверняка копов, а не двадцатилетнюю дуру, решившую, что ей все по плечу. Впрочем, если он один, то Лесли справится с ним запросто. У нее за плечами несколько лет курсов самообороны и борьбы, отличная подготовка и глок под сиденьем. Уж против пистолета-то ему выставить точно нечего.

Страшнее всего приехать и обнаружить в техасской глуши могилу Эрики. Кто знает, для чего этот отбитый следил за ней, в честь чего присылал отвратительные подарки и что вообще в ней видел. Идеал женщины? Новую жертву? Может, он серийный убийца. Или кто похуже. Лесли опирается на предчувствия и понимает, насколько это глупо. Кайл не погладил бы ее по головке, если бы знал, куда она укатила на каникулы. Он-то, бедняга, уверен, что его подружка отправилась к троюродной тете со стороны матери — помочь с хозяйством после смерти мужа.

И неважно, что никакой троюродной тети у нее отродясь не было.

Вскоре лес отступает в сторону, открывая вид на раскинувшуюся внизу долину. Вдалеке поблескивает на солнце то ли река, то ли озеро, а в тени под холмом уже отсюда можно рассмотреть старый и явно потрепанный дом. Обшивка выцвела от времени, в саду тут и там растут дикие кусты, деревья вокруг вымахали будь здоров. Если там кто-то и живет, то только ненормальный — отсюда до ближайшего города или даже заправки не меньше пары десятков миль. До чего странное ощущение — давить на педаль газа, зная, что впереди тебя может ждать смерть. Адреналин бьет в голову, а Лесли криво ухмыляется, бросив взгляд в зеркало заднего вида, и гонит прямиком к старому двухэтажному дому.

Вблизи тот выглядит еще хуже. Кое-где покосившийся от времени, с наглухо закрытыми окнами, он напоминает огромного побитого хищника, притаившегося в тени холмов. Ни забора, ни машины рядом нет. Только на террасе перед входной дверью десятки следов на толстом слое пыли. Что ж, кто-то здесь все-таки живет.

Стоит только постучать в дверь, — звонка Лесли так и не нашла — как изнутри доносится сдавленный девичий крик и грохот. Всякая смелость испаряется мгновенно, несмотря на зажатый за спиной глок. Это не веселое приключение, откуда Лесли обязательно выберется целой и невредимой и не такой же безобидный способ потешить адреналиновую зависимость, как прыжки с парашютом. Она забралась в такую дыру, что искать ее здесь будут в последнюю очередь. Сейчас кто-нибудь откроет окно и просто прострелит ей башку, а она и не заметит.

Так и закончится жизнь Лесли Тиссен, возомнившей себя героиней.

Поплотнее прижавшись к стене справа от входной двери, она чувствует бьющееся где-то в горле сердце и невыносимый шум крови в ушах. Все нормально, отсюда ее не достанут. Правда же? Уверенности никакой, а смелости ей придает лишь возведенный пистолет. Кто бы ни открыл дверь, в случае чего она пальнет ему в лоб, как учил папа.

Но, едва дверь открывается, Лесли так и замирает с оружием в руках. Сердце пропускает удар, мир перед глазами на мгновение тонет во вспышке на удивление яркого света из прихожей. На пороге старого дома стоит Эрика Торндайк собственной персоной — длинные темные волосы аккуратно причесаны, локонами спадают на открытые плечи, светлый сарафан свободно струится по телу, а на лодыжках болтаются металлические браслеты. Если бы не забитый, загнанный взгляд, Лесли и не подумала бы, что ее держали взаперти дольше полугода. Или что над ней издевались.

Уж точно не сразу. Лишь присмотревшись, она замечает синяки на бледных запястьях, на шее и даже над браслетами на ногах. Но какая разница? Нужно просто вытащить подругу отсюда, пока не стало слишком поздно.

— Эрика! — Лесли заключает ее в объятия. — Мать твою, я-то думала, он тебя прикончил!

— Не надо меня трогать. — Она тут же выскальзывает из объятий и отступает обратно за порог, с подозрением поглядывая на зажатый в руках Лесли пистолет. Напоминает ощетинившуюся на неприятного соседа кошку. Но они ведь подруги! Полтора года жили чуть ли не в одной комнате! — Что ты вообще здесь делаешь? Как ты нашла этот дом?

Эрика постоянно со страхом оглядывается через плечо, но позади нее лишь ярко освещенный коридор: широкая лестница на второй этаж, не меньше пяти закрытых дверей. Какого черта, дом-то на первый взгляд не такой и большой. Но об этом думать некогда.

— Ты с ума сошла? Давай ноги в руки и пошли отсюда, пока твой поехавший не вернулся.

— Убери руки! — Эрика с силой лупит ее по ладони, да так, что Лесли от неожиданности роняет пистолет, и тот с грохотом валится на террасу. — Тебе нельзя здесь находиться.

Что за ерунда? Найти этого урода, протащиться через несколько штатов, и все ради чего? Ради не осознающей, что творит, Эрики? Да у нее на лице написано, что она не в себе. Может, мужик ее препаратами накачивает каждый день. Стоит развернуться и уехать, вернуться сюда с парой копов и толковым врачом. Сама она подругу в чувство точно не приведет.

Но так хочется.

— Ты помнишь, кто я, Эрика? — спрашивает Лесли и медленно тянется за пистолетом.

— Новая девочка, — подруга щурится и хмурит брови. Кажется, даже черты ее лица изменились за это время — заострились, немного огрубели. Исчезли прежние ямочки на щеках, сполз с бледного лица румянец.

Эрика как выбравшаяся из воды на берег русалка — бледная и тонкая, будто никогда не видевшая солнечного света. И сарафан на ней — словно белый саван утопленницы.

— Что?

Ни поднять пистолет, ни выяснить, что значит «новая девочка», Лесли не успевает. Чувствует резкую боль в районе макушки и валится на террасу лицом вниз. Пыль забивается в ноздри и лезет в рот, по лбу стекает и капает на пол кровь. Нужно приподняться, перевернуться и выстрелить. Дело нескольких секунд, если все делать правильно. Но ничего не выходит.

Что-то тяжелое опускается Лесли на затылок еще раз, еще раз и еще раз. Господи, ну почему она просто не рассказала обо всем копам? Почему не сказала правду Кайлу? Могла бы сидеть сейчас у него дома и попивать холодную пинаколаду, тренироваться на заднем дворе и с недовольством поглядывать на пакет молока с дурацкой фотографией Эрики.

Эрики, которую она прекрасно знала: молодой и энергичной, готовой на любые авантюры. Она ведь даже в чем-то завидовала подруге: никогда Эрика не лезла за словом в карман и всегда знала, чего хочет и как этого добиться. Тонко чувствовала. Лесли же только и умела, что лезть на пролом, не было в ней никакого изящества. Никакого шарма.

Вот и сейчас, казалось, достаточно просто сунуться в логово монстра и вытащить оттуда лучшую подругу. Разве жизнь не научила ее, что далеко не все боятся пистолета? Что не нужно выпускать оружие из рук? Лесли выпустила.

Она просто хотела помочь.

Прежде чем отрубиться, Лесли слышит гул мотора и шорох гравия на лентой петляющей меж холмов дороге к старому дому.

***

Лесли Тиссен слишком уж тяжелая для студентки второго курса. Или уже третьего? Не так и важно. Эрика тащит ее по коридору, крепко ухватив за ноги, и поджимает губы: по полу за телом тянется уродливый кровавый след. Уильям разозлится, что она устроила бардак. Или будет разочарован, что ей пришло в голову открыть дверь. Но ведь он сам перестал закрывать ее на замок пару недель назад.

Стоя на крыльце, Эрика несколько раз взглянула на темнеющий на холме лес, на до боли знакомое поле справа от дома. Она могла бы сесть в машину Лесли и уехать куда пожелает, сбежать на другой конец страны, а то и вовсе за границу. Только в голове то и дело билась назойливая мысль: Уильям не одобрит. Сойдет с ума от гнева, едва выяснит, что она сбежала, а потом рванет за ней — найдет по отпечаткам шин на дороге, по запаху или просто почувствует, где она спряталась. Да и зачем убегать, когда у них все так хорошо? Дома тепло и уютно, это вовсе не дыра вроде того же Лейка. Здесь ее любят. Уильям перестал запирать ее даже в спальне, теперь Эрика может бродить по дому сколько захочет и где захочет. И даже спит чаще всего в комнате Уильяма.

Она улыбается, вспоминая его мягкие прикосновения и вдохновленную улыбку, как длинные волосы спадают на бледное лицо и как блестят из-под них желтые глаза. Кряхтит от натуги, тащит Лесли поближе к подвальной двери и возится с замком. Уильям обязательно похвалит ее за эту находку. Прижмет к себе и скажет, какая она идеальная, стоит только показать ему новую девочку. Никогда она не видела, как он работает с их телами, не знает даже, как мастерская умещается в той небольшой комнатке за выставочным залом. Там же ничего нет, кроме пары стеллажей, бойлера и длинного стола.

Но Эрика исправно тащит тело по лестнице, с ноги открывает дверь в зал и кивает девушкам в галерее, будто те могут ей ответить. Кажется, подруги посматривают на нее с осуждением, на мгновение мерещится, что и губы поджимают. Нет, это всего лишь игра света и тени. Лицо Бетти Саммерс, например, так и осталось искривленным и изуродованным — воск на правой щеке осыпался и кожа там больше не блестит, трещины тянутся к глазам и губам, паутиной покрывают когда-то идеально ровную восковую поверхность.

Бетти — бракованная девочка, а из Лесли они сделают идеальную. Ну и что, если та совсем не похожа на Эрику и будет выбиваться из общей картины? Она ведь не собирается ставить ее в зале. Нет-нет-нет, для Лесли у нее будет отдельное место, где-нибудь в спальне или в коридоре перед ванной комнатой на втором этаже. Подруга будет улыбаться и смотреть на нее с восхищением, как делала когда-то в колледже. В той дыре, куда никогда больше не вернется.

На лбу выступает пот, руки ноют от напряжения, а до дверей мастерской еще несколько дюймов. Расстояние просто смешное, а по ощущениям Эрика словно десяток миль прошла пешком. Пистолет так и остался валяться на террасе, но что-то позвякивает в кармане просторных мягких штанов Лесли. Бросив ее перед мастерской и отворив засов, Эрика проверяет, что подруга взяла с собой: документы, ключи от машины, потрепанный кожаный кошелек. Внутри выцветшая от времени фотография отца, старые помятые чеки и несколько купюр по пять долларов. Ерунда. Кошелек летит в одну из коробок на высоком стеллаже у входа.

Красивый и отполированный до блеска черно-белый кафель в зале заляпан кровью. Черт, Уильям все-таки разозлится. Может, отмыть все, пока не поздно? Нет, нельзя. Кладовка закрыта, когда Эрика болтается на кухне Уильям тоже не любит. Тогда она заталкивает тело Лесли ногами под стол, стаскивает завязанную у подруги на талии гавайскую рубашку и несмело протирает ею пол. Размазывает кровь пуще прежнего, но чувствует себя так правильно, так хорошо. Теперь ее точно не станут ругать. Теперь все будет нормально.

— Эрика! — с первого этажа доносится взволнованный голос Уильяма, и звучит он так громко, что она подскакивает и спешно затирает пятна рубашкой. Когда-то яркая, сейчас та напоминает найденный на свалке кусок ткани.

Разводы на полу никуда не делись. Он больше не блестит.

Недовольно поджав губы, Эрика вздыхает и бегом бросается к лестнице. Если Уильям не найдет ее сразу, то придумает себе кучу глупостей: что она сбежала или вздумала сыграть с ним в прятки. Кто бы знал, до чего он ненавидит прятки. Эрика вот знает точно.

— Я здесь. — Она с улыбкой выглядывает из-за дверей и скромно опускает взгляд в пол. — Но я еще не успела привести дом в порядок.

Уильяму на дом явно наплевать. В несколько широких шагов он преодолевает расстояние между ними и заключает Эрику в объятия, едва не душит, уткнувшись носом в ее растрепавшиеся волосы. И она несмело обнимает его в ответ. Злится? Радуется? Так и не скажешь. Страх уже поднял голову и готов утянуть Эрику за собой в темную пропасть, где бывать она любит меньше всего. Страх — это боль, а боль ей вовсе не по душе. Ей нравится мягкая, горячая, обволакивающая со всех сторон любовь.

И никаких больше проблем. Никаких чужаков. Никаких ошибок.

— Чья это машина, милая? — спрашивает он обманчиво-добродушным тоном — таким Уильям разговаривает лишь когда зол. Голос сладкий, как мед, а травит не хуже яда. Она нервно сглатывает подступивший к горлу ком.

— Лесли Тиссен.

Эрика мягко поглаживает его по спине.

— И что здесь делала твоя угловатая подружка? — голос дрожит, с потрохами выдает его раздражение. Быстрее, быстрее, пока не стало только хуже. — И где она теперь?

Уильям размыкает их затянувшиеся объятия и оглядывает Эрику с ног до головы: от превратившейся в воронье гнездо прически до заляпанного кровью сарафана. Наверняка замечает и следы на полу, но вида не подает. Правильно, сначала она должна все объяснить, да так, чтобы он точно поверил. Ты можешь садануть его по голове тем же стулом. Ты же видела, как легко отключилась Лесли.

Дурацкий внутренний голос ничего не понимает. Уильям — это совсем другое. Как она будет жить без него? Никак. Никто, кроме Уильяма, ей больше не нужен.

— Я отвела ее в мастерскую. Ты же сможешь сделать мне подругу, правда, Уильям?

И улыбается она совершенно искренне, глядя на него большими сверкающими любопытством глазами. Никогда Эрика не видела, как он работает с девочками. Как они получаются такими красивыми и живыми.

Страх давно остался в прошлом, как и Эрика Торндайк, когда-то в ужасе отпрянувшая от спрятанного под тонким слоем воска тела Бетти Саммерс. Той самой, что месяцами смотрела на нее с билбордов на трассах и объявлений о пропаже. Нынешняя Эрика иногда даже беседовала с этой девушкой, а Кейси и вовсе попросила перенести из подвала наверх. Но тогда Уильям ей отказал.

Не все желания богини исполняются так запросто. Она запомнила.

Несколько секунд они молчат, и во взгляде янтарных в тени волос глаз Эрика замечает искры гнева — полыхающего до небес пожара, какой Уильям усиленно глушит. Дышит глубоко и медленно, смыкает на мгновение веки. А когда вновь смотрит на нее, то губы его кривит довольная улыбка.

— Спускайся вниз, милая, — шепчет он, заправив непослушный локон ее волос за ухо. — И жди меня там. Проследи, чтобы твоя новая подруга не очнулась раньше времени. Что ты с ней сделала?

— Ударила как следует. — Эрика с энтузиазмом кивает на оставшийся валяться у порога тяжелый стул. На резной спинке не хватает нескольких деталей, но Уильям же простит ей такую мелочь? Если нужно, она сама их восстановит. Хотя бы постарается.

— Умница.

Умница! Окрыленная похвалой, Эрика несется обратно в подвал и чуть не поскальзывается на так и брошенной посреди выставочного зала рубашке. Черт, убрать бы ее куда-нибудь, пока Уильям ничего не заметил. И она забирает ее с собой, пихает в коробку к документам и гадает, что творится наверху. Слышит далекий гул мотора и чувствует, как подрагивает потолок в тесной мастерской. Видимо, Уильям отгоняет подальше машину Лесли.

И поделом, нечего ей тут стоять. У них всегда тихо, к ним не заглядывают любопытные туристы и не суют нос местные — только Уильям иногда уезжает за продуктами, возвращается вечно мрачный и недовольный, но всегда улыбается, когда находит Эрику дома. Расчесывает ее длинные волосы или целует до жжения на губах, а иногда делает ее самой желанной и счастливой женщиной на свете. Потому что любит ее сильнее всех на Земле. И она кивает сама себе, блаженно улыбаясь.

Лесли протяжно стонет под столом и тянет руки в сторону двери. Ладони ее напоминают бледных пауков, и поступает Эрика с ними соответствующе — давит невысоким каблуком туфли. Неприятный хруст кажется оглушительным в таком маленьком помещении, а крик Лесли — и того хуже.

Нельзя! Теперь у нее подруги будут кривые, некрасивые руки. Придется спрятать их в карманы брюк. Так ведь Лесли всегда делала в колледже? Запихивала руки в карманы и сутулилась, как парни из футбольной команды.

— Не дергайся.

— Эрика... — Лесли охрипла, голос ее напоминает скрип старых, несмазанных петель.

Пусть бормочет сколько хочет, лишь бы не трогала. Хватит и того, что там, на террасе, Эрику с ног до головы сковал страх, едва Лесли протянула к ней руки. Перед глазами пронеслись полтора года в колледже, бесцветные годы в старшей школе и, что гораздо хуже, те жуткие дни после исчезновения Уильяма из города. Теперь-то она знает, что он и правда лежал в больнице. Лечился, чтобы рано или поздно выйти и отыскать ее.

Все в ее жизни вело к этой точке, и никакая Лесли не разрушит маленький рай Эрики. Это ад, ты же понимаешь? Уильям никогда тебя не отпустит, ему всегда будет мало. Может быть, тут внутренний голос и прав, но Эрика привыкла к их дому. К Уильяму. К его любви. И предпочитает жить в раю.

Когда Уильям спускается в мастерскую спустя долгих полчаса, Эрика послушно ждет его. Сидит на столе, болтая ногами, словно маленькая девочка. Такой ведь она нравится ему больше всего? До жути похожей на тринадцатилетнюю Эрику Торндайк, что смотрела на него полными восхищения глазами. Вот она и смотрит, не прислушиваясь к хрипам и крикам Лесли под столом.

Скоро она замолчит навсегда.

— Лесли будет улыбаться? — спрашивает Эрика, глядя, как Уильям накидывает кожаный фартук поверх серого свитера и завязывает длинные волосы в хвост. Красиво.

— Хочешь веселую подружку, милая?

Он копается в коробках на верхней полке стеллажа, достает ножи и шпатели, скребки и несколько брусков парафина. В комнате стоит тяжелый запах воска и лекарств, последними в мастерской пахнет всегда, когда ни сунься, будто за стеной притаилась еще и аптека.

— Лесли всегда улыбалась. Мы можем поставить ее у меня в спальне, у окна, и тогда она будет улыбаться мне каждое утро.

— Ты же знаешь правила, Эрика, мы не выпускаем девочек из зала. — Уильям опускает ладони на стол по обе стороны от нее и улыбается — широко и хищно, но в глазах его застыло раздражение. — И эта тоже останется здесь. Или мы можем закопать ее на заднем дворе и забыть о ней, как о ее поганой машине. Что тебе больше нравится, милая?

И по взгляду видно — он предпочитает второй вариант. Лесли не похожа на его девочек и наверняка все испортит. А может, Уильяму просто не хочется показывать Эрике, как он творит своих жутких кукол. Как играет с ними, прежде чем превратить в застывшие произведения искусства. Это же искусство, правда? Ничуть не хуже рисования или игры на фортепиано.

Это убийство, Эрика. Ни больше ни меньше.

Какая разница?

— Пожалуйста, — говорит она тихо, и ее голосу вторит Лесли — хрипло ругается сквозь зубы, стонет. — Пусть останется. Хотя бы рядом с Кейси.

— Заткнись, — выплевывает Уильям с отвращением и пинает Лесли носком ботинка, а потом вновь поворачивается к Эрике: — Как пожелаешь, милая. Будем считать это твоим подарком на Рождество.

И пусть за окном не идет снег, да и нет у них дома ярко наряженной елки, Эрика все равно улыбается, и ее улыбка может затмить собой десятки гирлянд. То, что происходит между ними — неправильно и странно, и Лесли, будь она в состоянии связать хоть пару слов, попыталась бы вправить подруге мозги, но уже слишком поздно. Эрика запуталась в этой липкой паутине, укуталась в нее как в теплый плед и чувствует себя счастливой.

Уильям любит ее. Она любит Уильяма в ответ. А Лесли Тиссен вскрикивает в последний раз, когда он безжалостно полосует ее ножом по горлу и оттаскивает за неприметную дверь между стеллажами — в настоящую мастерскую, откуда пахнет лекарствами и куда Эрике хода нет.

— Посиди тут немного, хорошо? — Он коротко целует ее, и на губах оседает металлический привкус крови. Чужой крови. — Только не вздумай подняться наверх или выйти в зал.

Эрика с готовностью кивает. Ее вовсе не смущают грохот и жар, исходящие из-за закрытых дверей, не смущают редкие недовольные возгласы Уильяма. Не представляя, что творится в мастерской, она поудобнее устраивается на столе, облокачивается спиной на стену и мечтательно поглядывает на низко нависающий над головой потолок.

Скоро у нее будет подруга. Еще одна.