Кукловод

Настоящее время.

Голова раскалывается как после многодневной попойки, перед глазами пляшут разноцветные искры, а где-то вдали завывает ветер. Где бы ни очнулась Эрика Торндайк, здесь темно хоть глаз выколи, пахнет дымом и пылью — как в старом доме, где месяцами не убирались, зато исправно жгли камин. Или ей только кажется? Сознание путается, не выходит даже сложить два и два. Разве она не собиралась заглянуть в город, навестить Мелоди, хозяйку кафе и выяснить, как часто там видят Уильяма? Нужно было договориться с ней, чтобы она дала показания копам... Эрика помнит, как вышла из кампуса, в страхе прошлась по аллее в полумраке, а дальше все как в тумане.

Потянувшись и как следует тряхнув головой, она понимает — куда ни сунься, под ногами у нее мягкий матрас, а то и пуховая перина. С трудом Эрика поднимается на ноги и тут же оседает обратно, больно ударившись макушкой о потолок. Какого черта? Ее в спичечном коробке заперли? Проморгавшись, словно это могло помочь, она тянет руки вперед и утыкается в холодные стальные прутья. Сердце пропускает удар, будто и вовсе останавливается на короткое мгновение. Спичечный коробок Эрики — самая настоящая клетка, прикрытая куском мягкой ткани. Чуть ли не бархатом на ощупь.

Нет. С силой вцепившись в прутья обеими ладонями, Эрика тянет их на себя, но ничего не происходит. Пытается снова — без толку. Силенок у нее маловато. Прутья повсюду, куда ни ткнись, и только спустя несколько минут, ощупывая клетку в кромешной тьме, Эрика находит замочную скважину и петли. Ни защелку, ни навесной замок или какой-нибудь хилый механизм, а настоящий, надежный замок. Сейчас не разглядеть, но наверняка его шпилькой не откроешь. Да и нет у нее ни шпильки, ни опыта. Эрика — не героиня боевика, способная выбраться из щекотливой ситуации по мановению волшебной палочки или с помощью чудом оказавшейся в волосах заколки.

И ведь это он сделал. Больной ублюдок. Перед глазами встает смазанная картина прошлого — а может, позапрошлого, откуда ей знать — вечера: Уильям затащил ее под сень деревьев за перекрестком и чуть не задушил. Эрика в страхе хватается за горло и с осторожностью касается кожи пальцами — никакой боли. На пробу сглатывает, но и так ничего не чувствует. Да она же была уверена, что он ее прямо там прикончит. Поклясться была готова — в тот момент в Уильяме рассыпались на части последние осколки человечности. Но вот она, Эрика Торндайк, сидит в клетке, как цирковая зверюшка, одному богу известно где.

— Эй! — кричит она, не подумав, и прикладывает ладонь к пересохшим губам. Дура набитая, на кой черт привлекать его внимание раньше времени? Может, он болтается где-нибудь снаружи и ничего не услышит. Может, у нее еще есть шанс выбраться отсюда и сообщить в полицию.

Но по ту сторону клетки не слышно ни шагов, ни голосов. И сколько бы Эрика ни пыталась, выбить дверь не вышло — ни руками, ни ногами. Она налегала на нее и так, и эдак, но лишь разбила в кровь костяшки пальцев и чуть не вывихнула ногу. Говорила ей Лесли, стоит хоть иногда заниматься спортом, иначе в случае чего и защититься-то не сможет. Предлагала даже на курсы самообороны походить, раз Эрика жить не может без дурацких туфель и пары расстегнутых пуговиц на блузках. Или носить с собой перцовый баллончик. Спас бы ее баллончик от столкновения с Уильямом? Кажется, даже если бы она ударила его бейсбольной битой по голове, он бы встал и с улыбкой придушил ее.

Кем он себя возомнил? Чертовым господом богом? Эрика со злостью пинает клетку, и звон металла бьет по ушам. Слышно ли хоть что-то из-под толстой ткани? Подцепив ее пальцами, она старается приподнять ту чуть выше: в комнате снаружи светло, сквозь закрытые решетками высокие окна льется солнечный свет, но пейзаж за окном незнакомый. То ли равнина, то ли поле — ни лесов и парков, ни городка вдалеке, ни даже бесконечной глади озера Мичиган. Наверное, какая-то халупа на окраине. Но высокие потолки и стоящий поодаль от клетки винтажный диван говорят об обратном. Такой дом стоит кучу денег, и в дыре вроде Олд Милл Крик таких нет. Это ведь всего одна комната, а такая огромная.

Она в ужасе отскакивает в сторону, едва в другом конце помещения скрипит дверь. Страшнее всего увидеть там кого-то другого. Уильям — явно сумасшедший, но она его хотя бы знает. У него было столько возможностей прикончить ее, изнасиловать, поиздеваться над ней, но он предпочел запереть ее в дурацкой клетке с мягкой периной. А если ее притащил сюда кто-то другой — хоть какой-нибудь извращенец из Олд Милл Крик, то ожидать можно чего угодно.

Уже убеждаешь себя в том, что Уилл не такой и плохой? Всего лишь убийца, похититель и откровенно ненормальный парень из твоего далекого детства. Предатель. Так ведь ты называла его в прошлом, Эрика? Но он-то никогда тебя не предавал. Заткнуть глупый внутренний голос не выходит.

Плотная черная ткань соскальзывает с металлической клетки, и яркий свет беспощадно бьет по глазам. Эрика отползает в сторону, крепко зажмурившись, и еще несколько долгих секунд не открывает глаз. Если это Уильям, почему он молчит? Если это кто-то другой, то чего он ждет? Страх, любопытство и поднимающаяся внутри паника смешиваются между собой, на волнах уносят Эрику куда-то вдаль. На лбу выступает холодный пот, к горлу подступает тошнота, и больше всего на свете ей хочется, чтобы все это оказалось дурным сном. Сейчас она проснется в своей комнате в кампусе, выдохнет с облегчением и, с опаской приняв душ, поплетется на занятия.

Но когда Эрика открывает глаза, перед ней вовсе не до боли знакомая комната, а залитая мягким солнечным светом богато обставленная гостиная. В дальнем углу и впрямь виднеется камин. А самое яркое пятно в этой комнате, расчерченной стальными прутьями на полосы, это Уильям О'Брайен. На губах его играет довольная улыбка, длинные светлые волосы распущены. Он опускается перед клеткой на колени, с нежностью проводит по холодному металлу, но щелкнуть замком и не думает. Ему нравится за ней наблюдать. Как в чертовом зоопарке.

— Доброе утро, Эрика, — говорит Уильям как ни в чем не бывало, ловит ее пальцы, когда она крепче стискивает прутья и встряхивает клетку. — Прости, начать пришлось с малого.

— С какого еще малого? Выпусти меня отсюда! — Она хочет кричать, но голос ее звучит хрипло и сдавленно, словно Эрика не разговаривала несколько дней или, наоборот, без умолку болтала сутки напролет. Не желая прикасаться к нему, она отдергивает руки и отползает подальше, упираясь спиной в железные прутья клетки с другой стороны.

— Ты же снова попытаешься убежать, милая. — Он качает головой и разочарованно вздыхает. — Я могу обустроить для тебя любую комнату в доме, но что толку, если ты пока не хочешь здесь оставаться?

— Пока? — усмехается Эрика на грани истерики. Ей отсюда не выбраться. Уильям ее не отпустит. — Я не собираюсь тут торчать! Я буду кричать, пока кто-нибудь не найдет этот поганый дом, ты понял?

— Не стоит, Эрика, ты сорвешь голос. Знаешь, мне тоже хотелось бы обращаться с тобой как с принцессой, а не бешеной псиной, но ты сама все портишь, — и в его голосе ей слышатся печаль и легкие нотки нетерпения. — Разве так сложно просто смириться?

Уильям прислоняется к клетке щекой, длинные волосы спадают на лицо и Эрике хочется вцепиться в них, дернуть со всей силы, но страх сильнее — протянет руки, и он их сломает. Оттяпает ей палец или еще что похуже. Нет уж. Нужно просто немного потерпеть, рано или поздно ее найдут. В колледже ее отсутствие заметят в первый же день, Лесли всех на уши поднимет, да и... Вспоминаются бесконечные лица девушек на пакетах из-под молока, беспомощность копов после исчезновения Патрика. Никого из них так и не нашли, так с чего кто-то должен отыскать тебя, Эрика? Ты ничем от них не отличаешься.

— Размечтался, — храбрится она, но голос предательски дрожит.

— Ты моя, Эрика, — произносит Уильям вкрадчиво, будто объясняет очевидные вещи несмышленому ребенку. — И я больше тебя не отпущу.

Где-то у него должен быть ключ. Может, он носит его с собой, раз так одержим идеей ее побега? Где-нибудь у сердца, как знак любви? Эрика судорожно скользит взглядом по плотному свитеру Уильяма с высоким горлом, по простым джинсам и брошенной на высокий стул у дверей куртке. Логичнее всего было бы таскать ключ в кармане куртки, но если так, то дотянуться до него — такая же несбыточная мечта, как докричаться до соседей севшим голосом. Да и живет ли тут хоть кто-то? Сейчас отчетливо видно, что за окном простирается бескрайнее поле, заросшее высоченной травой и явно старыми, пожухлыми уже пеньками стеблей кукурузы.

Нигде вокруг Лейка не выращивают кукурузу.

— Ты вообще в курсе, как это работает? — спрашивает Эрика в попытке заговорить ему зубы. Отвлечь. Придвигается чуть ближе к дверям клетки и чувствует горячее дыхание Уильяма на коже. Удивительно, но с такого расстояния его глаза уже не выглядят такими мрачными, а взгляд — недовольным. Он смотрит на нее с явным восхищением. — Ты свалил на несколько лет, а теперь думаешь посадить меня в клетку и сделать своей ручной собачонкой? Катись к черту, понял? Я по правилам предателя играть не собираюсь!

Вот и все, на что она способна — сделать ему больно. Ему же больно, правда? А ведь планировала податься вперед, поддаться ему и обшарить карманы брюк, когда будет возможность. Глупая, упрямая Эрика.

— Я не предавал тебя, Эрика. — Он почти что шепчет, протянув к ней пальцы сквозь прутья клетки. — А ты меня так и не дождалась.

— Откуда? Из больницы, куда тебя якобы упекли? Да не было никакой больницы, если ты умудрился себе такие хоромы отгрохать.

Разочарование — в его глазах застывает чистой воды разочарование, приправленное недовольством. Пусть выйдет из себя, пусть лупит по клетке, пока та не развалится, или снова попытается прикончить Эрику, раз в прошлый раз не сумел! Глупость какая. Ей же не хочется умирать — уж точно не после того, как она выжила, смирившись с бесславной кончиной. В отличие от Патрика и тех девчонок, что наверняка давно уже погибли, раз их до сих пор не нашли, она должна выжить. У нее еще вся жизнь впереди.

— Ты должна была меня ждать, Эрика, — говорит Уильям совсем другим тоном — низким, тяжелым. — Кто, если не ты?

— Откуда мне-то знать? Мать твоя или дружки какие-нибудь. У тебя что, не было друзей, Билл?

— Уильям, Эрика. Это не так сложно, — едва не выплевывает он, поднимаясь на ноги. Смотрит на нее свысока, и отсюда толком не разглядеть его потемневших глаз. — Я подожду, пока ты сбросишь шипы. Не переживай, милая, ждать я умею лучше всего.

Да что ж он, железный, что ли?

— Ничего не изменится, Уильям, — она умышленно делает акцент на его полном имени, — сколько ни жди. Я не собираюсь здесь сидеть!

Нет, вовсе не железный. Помедлив несколько долгих секунд, он с такой силой пинает клетку носком ботинка, что та едва не заваливается набок вместе с Эрикой. Она в страхе хватается за прутья, жмется к стенкам, а сердце гулко бьется в груди, стучит в висках кровь. Он может прикончить тебя, если захочет. Заморить тебя голодом. Уничтожить. Веди себя хорошо, думай, иначе кончишь плохо.

Перед глазами встает резная деревянная шкатулка с «подарком». Эрика вовсе не хочет, чтобы из ее глаз когда-нибудь сделали муляж, чтобы подарить какой-нибудь другой наивной дурочке. Не глупи, нет у него никаких других дурочек. Уильям одержим тобой.

Но страх сильнее здравого смысла.

— Ты передумаешь, Эрика. Я знаю.

На этот раз она помалкивает, подрагивая в самом углу. Теребит пальцами края мягкой перины и смотрит на Уильяма ничуть не хуже, чем загнанная лань — на леопарда. И желтые глаза его подозрительно напоминают кошачьи в отбрасываемой волосами тени. Хищник. Психопат. Убийца.

— Иначе я заставлю тебя передумать, — говорит он уже гораздо тише, прежде чем еще раз со злостью пнуть клетку и набросить на нее ткань.

Сузившийся до клетушки размером не больше односпальной кровати мир Эрики Торндайк вновь погружается в кромешную тьму. У нее впереди много часов наедине с собой, как выразился Уильям, время как следует подумать, правильно ли она поступает. Он же готов для нее на все. На все, чего хочет сам — никак не на большее. И ей придется играть по правилам хотя бы некоторое время, если она хочет выбраться отсюда.

Спустя пару часов Уильям приносит еду, но даже не открывает клетку. Молча ставит перед дверью тарелки с помятым гамбургером и упаковкой морковных палочек, а рядом — небольшую бутылку с водой. И что она должна сделать? Проявить таланты Гарри Гудини? Но Уильям лишь неприятно улыбается, пожимает плечами и вновь накрывает клетку тканью.

Она, черт побери, не попугай, чтобы так делать! Да и еду свою пусть жрет сам, раз там ее оставил. Но желудок уже сводит от голода, а в горле давно пересохло, и хотя бы до воды нужно дотянуться. Эрика и так, и сяк старается протолкнуть бутылку сквозь прутья, но ничего не выходит: пластик выскальзывает из вспотевших от волнения пальцев, и в конце концов бутылка падает на пол и откатывается в сторону. Черт!

Я заставлю тебя передумать. Пропади ты пропадом, Уильям О'Брайен! На морковные палочки, которые протолкнуть в клетку оказалось куда проще, Эрика набрасывается с жадностью. Она не даст себя убить, что бы Уильям там ни планировал. И сдаваться ему она тоже не собирается.

Эрика — не кукла, с какой можно играться, как вздумается. Да, все гораздо хуже. Эрика — новое улыбчивое лицо на пакетах молока в супермаркетах, и очень скоро о ней забудут, как и о многих других пропавших девушках.