Кукловод

Шесть лет назад.

Утро сегодня выдалось прохладным и пасмурным: небо затянуто тучами, вот-вот пойдет дождь. Да и ветер холодный, чуть ли не до костей пробирает. С трудом выбравшись из теплой кровати, Эрика лениво натягивает мягкий пушистый свитер и широко зевает. С первого этажа тянет жареным беконом и выпечкой. Как обычно по субботам, мама старается изо всех сил: готовит завтрак, убирается на кухне и воркует вокруг папы.

Даже спускаться не надо, чтобы представить себе картину субботнего утра в доме семьи Торндайк: мама встала ни свет ни заря, хотя у нее тоже выходной, и нажарила панкейков, а для папы сделала яичницу с беконом; а папа все это время сидел за столом в столовой и пил кофе с таким видом, будто вставать по утрам в выходные — хуже, чем ездить на работу по полтора часа. Эрика довольно улыбается. Ее-то рано вставать никто не заставляет. И никакой сегодня школы.

Крутясь перед небольшим настенным зеркалом в спальне, она представляет себе долгую прогулку с Биллом до леса и, может быть, что-нибудь еще. Странный поцелуй никак не идет у нее из головы. Разве должны мальчишки постарше заглядываться на девчонок из средней школы? Ей всего тринадцать, в конце концов. И смотрел он еще так отчаянно, словно всерьез думал, что Эрика оттолкнет его в сторону, назовет извращенцем и велит никогда больше к ней не приближаться. Мама была бы счастлива, если бы дочь так и поступила.

Что она вообще понимает? У них тут настоящая любовь, а мама все со своими правилами... И Эрика закатывает глаза, словно и впрямь с матерью поговорила, а затем ураганом вылетает из комнаты и слетает по лестнице на первый этаж. К тому моменту, когда она запихивает в рот вторую порцию панкейков с ягодным джемом, снаружи все-таки начинается дождь. Их пес, лабрадор по имени Сандерс, влетает в дом сквозь собачью дверцу — весь мокрый и вонючий.

— Прекрати, Санди, — морщится Эрика, когда пес подбегает к ней и норовит залезть носом в тарелку. — Ты же грязный!

Но Сандерс не слушается, только виляет хвостом из стороны в сторону и жадно поглядывает на остатки завтрака на столе. Как будто не кормят его, ну честное слово. И глаза еще такие большие, грустные, так и хочется поддаться.

— Хватит, — холодно командует отец, и Сандерс послушно отступает к дверям и садится рядом. Кроме папы, никого он не слушается. — Вот и молодец.

— А меня не послушал.

— Я же говорил тебе, что все дело в голосе. Не нужно сюсюкаться с собаками, они этого не понимают, — говорит папа так серьезно, словно Эрика на что-то пожаловалась. Она же просто пошутила.

— И ничего я не сюсюкалась. — Она закатывает глаза и, отодвинув пустую тарелку в сторону, встает из-за стола. — Пойду прогуляюсь лучше. Мам, мой дождевик в шкафу?

Но у мамы явно другие планы — проходит всего несколько мгновений, а она уже стоит в дверях и подозрительно щурится, скрестив руки на груди. Эрика неловко переступает с пятки на носок, но смело смотрит в глаза матери. Пусть видит, что она ничего не скрывает и не собирается, как выражается мама, прибиться к плохой компании. Кто в ее понимании плохой, интересно? Парни, которые курят травку за школой? Подруги Аманды из старшей школы? Так с ними у Эрики ничего общего. И виделись они всего пару раз, когда Аманда еще жила в городе. Но вопрос, конечно, глупый. В понимании матери плохой только Билл, и узнай она хоть что-то про их вчерашние посиделки в шалаше, он бы стал настоящим преступником в ее глазах.

— Какие прогулки в такую погоду? — Мама кивает на крупные капли дождя на оконном стекле. — Там ливень.

— Ну и что? Как будто я сахарная и растаю. Чего ты как маленькая-то? Я ненадолго.

Так они и стоят, глядя друг на друга, и судя по тому, как поджимает губы мама, отпускать Эрику она не собирается. Оглядывает дочь с ног до головы, тяжело и с явным разочарованием вздыхает и уже приоткрывает рот, но сказать ничего не успевает.

— Пусть идет. Какая разница, узнает она сейчас или попозже?

— Но...

— Брось, Кларисса, ну ты-то давно уже взрослая женщина. Иди, Эрика, у тебя наверняка были планы. — Отец машет рукой, не отрывая взгляда от черного как смоль кофе в огромной чашке.

— О чем я узнаю?

Но родители не торопятся отвечать. Мама поспешно отворачивается и возвращается на кухню, точно вспомнила о забытой на плите яичнице, а папа попросту делает вид, что ему наплевать. Постное лицо, нечитаемый взгляд. Эрика точно знает, что в таком состоянии из него ни слова не вытянешь. Вот засранцы! Могли бы и прямо сказать, не развалились бы.

Настроение ощутимо портится, и на улицу Эрика выходит мрачной и недовольной. Натягивает капюшон ярко-красного дождевика едва ли не до подбородка, смотрит под ноги и с такой силой шлепает по лужам, что крупные капли воды разлетаются в стороны. Что такого она должна узнать? Что миссис Эвергрин из восемнадцатого дома наконец увезли в дом престарелых? Или что кто-то купил дом Аманды? Вряд ли в городе могло произойти что-то поинтереснее.

Разве что Тедди наконец взялся за ум и прекратил водиться со своими дураками-одноклассниками. Но это было бы настоящее чудо, а в чудеса Эрика перестала верить еще во втором классе — в то же мгновение, когда осознала, что Санта-Клаус — всего лишь разодетый мужик в торговом центре, а подарки на Рождество всегда покупает папа.

У третьего дома, несмотря на ливень, столпились люди — сквозь пелену дождя отчетливо видны красно-синие полицейские огни и десятки размытых силуэтов. Какого черта? Эрика прибавляет шаг, едва не переходит на бег и останавливается у до боли знакомого дома как вкопанная. Перед подъездной дорожкой дома Билла и впрямь стоит полицейская машина, а рядом с ней — скорая. Весь двор, вплоть до огромной плакучей ивы на заднем дворе, обтянут желтой лентой.

Не входить, место преступления. Какое еще место преступления? Эрика пробирается вперед сквозь любопытных соседей и, сама того не заметив, наступает кому-то на ногу.

— По ноги-то надо смотреть! — кричит с возмущением миссис Эвергрин — та самая старушка с конца улицы. С ее прозрачного дождевика стекает вода, а под ним виднеется цветастый домашний халат. — Ах, это ты, Эрика, дорогая.

— Что случилось?

Миссис Эвергрин многозначительно качает головой. Сговорилась она с родителями, что ли? Неужели так сложно все объяснить? Толку от них никакого — только и знают, как умный вид делать, будто Эрика в свои тринадцать ничего в этой жизни не понимает. Между прочим, понимает она побольше взрослых! Вот отыщет Билла и сама все выяснит. Уж он-то точно знает, что у него дома произошло. Боже, а если с ним что-нибудь случилось? Мысль об этом вызывает легкую дрожь, Эрика нервно сглатывает и дышит так часто, что высокий воротник желтого дождевика запотевает.

— Простите, офицер. — Она пробивается к высокой женщине в полицейской форме и настойчиво дергает ее за рукав. Плевать, если ее сочтут наглой или невежливой. Не до того сейчас. — Что здесь произошло?

— Преступление, — отвечает та не оборачиваясь, а когда все-таки замечает Эрику, то мгновенно меняет тон: — Где твои родители?

— Дома они. Что здесь произошло? Это дом моего друга. — Отступать Эрика не привыкла, и если даже полицейские не собираются вводить ее в курс дела, то она пролезет под их дурацкую желтую ленту и выяснит все сама. — Их ограбили? Кто-то влез в дом?

Но офицер только отмахивается от нее, как от назойливой мухи, и кивает напарнику — разберись, мол, с ребенком. Тот ухмыляется в ответ и пожимает плечами, а потом они оба уходят в дом, будто и не задавала Эрика никаких вопросов. Ну до чего же отвратительное утро!

— Убили там кого-то, — произносит миссис Эвергрин хрипло, и за шумом дождя и сирены ее толком не слышно. — Вроде как очередного клиента Ребекки. Только этот долго у нее дома ошивался, поди отношения какие-то строили. Но я в это дело не лезла.

Дыхание перехватывает, а по горлу вниз, до самого желудка, будто падает здоровенная глыба льда. Убили?! Да у них в городке отродясь никого не убивали, не грабили даже — папа всегда шутил, что дверь можно оставить открытой нараспашку, и в дом все равно никто не заберется. Убить кого-то и подавно не могли. В попытках убедить в этом саму себя Эрика качает головой и прожигает взглядом входные двери дома.

А ведь любовников у миссис Колетт хватало. Может, парочка сцепилась между собой и один другого прикончил, вот и все. Билл говорил, что иногда она в дом и дальнобойщиков таскала, да и Эрика сама видела несколько раз припаркованную неподалеку фуру, занявшую добрую половину дороги. А кто знает, что в голове у чужака? Откуда он приехал? Чего от нее хотел?

Предположения сменяют друг друга, и одно хуже другого: могли убить и Билла, и миссис Колетт. Может, ради денег. Господи, да у них даже денег-то толком не было! Или ради дома. Ради старой машины. Сердце гулко бьется в груди, и больше всего Эрике хочется бросится в дом и убедиться, что Билл в порядке. Что где-нибудь в гостиной не распласталось его бездыханное тело. Бледное, изуродованное.

Картинка перед глазами стоит просто ужасная: все лицо Билла в крови, каре-желтые глаза прикрыты, а в один из них вонзили ножницы. Те самые, которыми старшеклассники обрезали ему волосы. Но до такого не могло дойти, правда? Никто не пошел бы на убийство только из-за глупых школьных разборок. Как бы ни издевались над Биллом в школе, — из-за матери, из-за волос, из-за репутации — его никогда не тронули бы. Он бы дал отпор!

— А Билл в порядке? — шепчет Эрика, нервно теребя рукава дождевика. Скользкие, мокрые, противные. — Он был дома?

— Если б я знала, дорогая, — наигранно вздыхает миссис Эвергрин и прижимает ладони к груди. Во взгляде ее ни капли сочувствия. — Но вроде как никого там больше нет. Полицейские спрашивали, кто сейчас живет в доме и не видели ли мы кого из них, так что мальчишка наверняка сбежал куда-нибудь. Небось, он мужика и прикончил. Я всегда говорила, что у него с головой не все в порядке. Да и как бы было в порядке, с такой-то мамашей? Билл еще пешком под стол ходил, когда она к себе мужиков за деньги водила. Парень, считай, в борделе вырос!

Глупости! Билл никогда бы не причинил никому вреда просто так. Да, жить с миссис Колетт — то еще удовольствие, но ведь семнадцать лет он как-то выдержал. Эрика никогда не спрашивала, каково ему было и что он видел, если еще пять лет назад постоянно сбегал из дома, но... На душе скребут кошки. Ведь и правда, Эрика ни разу не поднимала этот вопрос. Не интересовалась, как Билл уживается с матерью, от чего постоянно бежит и почему так сильно злится временами. Подруга нашлась, вы посмотрите.

Казалось, он со всем справляется, а его отвратительные шрамы на руках — сущие пустяки. Билл всегда улыбался Эрике и говорил, будто все в порядке. Будто он со всем справится. А от ее глупой заботы толку никакого не было. Ну уводила она его из дома в лес, забалтывала до смерти и отдавала свои школьные обеды, что с того? Для Билла, наверное, все это было как капля в море. Эрика до боли прикусывает нижнюю губу, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

Расплакаться только не хватало здесь. Тогда не только офицер, еще и миссис Эвергрин попытается ее обратно домой спровадить.

— Не говорите так о Билле, — всхлипывает она. Черт, не собиралась же плакать! — Он хороший.

— Хороший, как же. Где он тогда сейчас? А Ребекка? Наверняка он и ее пришил, а сам сбежал из города куда подальше. Я тебя уверяю, дорогая, у него с головой непорядок.

— Вам самой бы с головой разобраться для начала, — зло бросает Эрика, прежде чем развернуться на каблуках и рвануть подальше от дома.

Плевать, что подумает миссис Эвергрин. Пусть хоть всему городу рассказывает, что Эрика Торндайк сошла с ума и связалась с убийцей, этим сплетням все равно никто не поверит. Глотая слезы, Эрика бежит в сторону леса. Если Билл куда и спрятался, то только туда — шалаш, куда его когда-то привела маленькая восьмилетняя девочка, потому что ей стало жаль непутевого здоровяка. И пусть сейчас у нее с собой нет ни шоколадки, ни даже глупой сумочки в виде медведя, Эрика готова утешить Билла иначе.

Поговорить с ним, выслушать его, наконец-то выяснить, чем он жил все эти годы. Ради чего. И ей кажется, что сквозь серую пелену дождя она видит пронзительный взгляд его желтоватых глаз, грусть, печаль и привязанность, с какими он смотрел на нее в последние месяцы. А может, годы.

Ты бы на меня так не смотрела, а? Ничем хорошим это не закончится, знаешь? Эрика, какая же ты глупая. Билл еще вчера был на грани, и ты могла ему помочь. Сделать хоть что-нибудь, а не краснеть от дурацкого поцелуя и в страхе убегать домой! Кроссовки скользят по лужам, по расплывшейся от дождя земле на опушке леса, но Эрика не сбавляет шаг. Быстрее, быстрее, пока он и оттуда не сбежал.

Отчего-то она уверена, что прятаться Биллу больше негде. Он должен быть там! Но шалаш в лесу пуст — только деревья гнутся под мощными порывами ветра да пожелтевшие листья на земле мокнут от дождя. Нет здесь ни Билла, ни даже назойливых младшеклассников. Так она и стоит посреди их тайного убежища — взмокшая от дождя и пота, запыхавшаяся и одинокая. Не мог же Билл оставить ее одну? Ничего не сказать?

Но ни сегодня, ни на следующий день Билл в городе не появляется. И на следующей неделе, когда Эрика в очередной раз проходит мимо третьего дома по Шестой улице, рядом с ним красуется криво написанная от руки табличка «продается». Ни полицейской ленты, ни любопытных соседей, ни таких знакомых криков миссис Колетт. Ничего. Билл О'Брайен и его мать как сквозь землю провалились. Но кто-то же выставил их дом на продажу, так?

Значит, они были здесь.

Глаза Эрики обжигают слезы, и она поворачивает обратно в сторону собственного дома. Неужели ты не мог хотя бы записку оставить, Билл? Сказать, что с тобой все в порядке? Но он, конечно же, ей не отвечает. Потому что никакого Билла О'Брайена в жизни Эрики больше нет.