Противоестественное моление

Если бы у Хёнджина лежал под рукой дневник, в котором можно было описывать всё, что с ним происходило, он бы отнёс потом готовую рукопись редактору в издательство. Только вот в последние несколько дней он даже шевелиться не мог, что уж говорить о писательстве, да и талантом он обладал не шибко большим, чтобы поражать навыками литературного языка. Хван Хёнджин донельзя банально заболел и сам сказал Бан Чану, что не сдвинется с кровати под страхом смерти, да даже если его насиловать будут, он просто тихонько умрёт. Парень всегда болел достаточно тяжело и очень продолжительно, слабое здоровье было следствием плохого ухода родителей, которые лишь подтверждали мысль, что у врачей всегда нелеченые дети, и всё это время, что кашель, жар и слабость не проходили, Бан Чан провёл рядом с ним. Он был хорошей сиделкой, отменной, прислушивался к каждому вскрику и стону, чтобы не дай бог не пропустить чего-то важного, и перестал восприниматься как убийца. Разве таковые имели привычку кормить три раза в день свою жертву, водить в ванную и заботиться, чтобы на коже не оставалось синяков и порезов?

Хёнджин часто заблуждался по поводу людей, с которыми общался, но самый масштабный промах случился именно с Бан Чаном, что спутал буквально все карты своей добротой и стал восприниматься чуть ли не как сердечный друг. Только после этого появились воспоминания о том утре, когда парня похитили: голова до сих пор раскалывалась надвое, если к затылку подносили руку, становилось трудно дышать, стоило только кинуть взгляд на ошейник. Бан его, конечно, пока не душил, лишь гладил шею и говорил, что насилие было ошибкой, но парню не стоит терять бдительности и поддаваться красивым речам да словам, что ничего не значили для убийцы. Он использовал проверенные способы, как сделать так, чтобы жертва лишний раз не рыпалась и во всём ему доверяла, и с Хёнджином схема удалась снова и полностью, он даже как-то охотнее, чем остальные, отринул себя и свои чувства. Теперь он был полностью в подчинении Бан Чана, но пока ещё не знал об этом; а прошла, кажется, всего лишь одна неделя, семь дней, за которые его можно было изнасиловать сотни раз.

Было много факторов, почему Бан Чан мог показаться мягким сначала: это всё была его тактика, и с каждым разом он всё нагнетал и нагнетал, вскоре входя в раж и чувствуя полнейшее превосходство над своей жертвой, которая не могла от шока ни словечка вымолвить. Да, с Хёнджином он немножко не сдержался во второй день, ну, с кем не бывает, он не железный, а этот мальчик и на ощупь, и на вид очень приятный. Он уже приготовил буквально всё, что можно будет использовать в играх с ним, и если тот будет послушен, то получит удовольствие, если же нет — то пусть пеняет на себя. Секс не всегда происходит с согласия одной из сторон, а сопротивление прибавляет огонька или перчинки, из-за которой кончаешь быстро и бурно, сколько фрикций ни соверши, всё равно будет одно и то же. Сперма Бан Чана уже окропила лицо Хёнджина, и тот готов это сделать не один раз, ведь ему нравилось это, как нравится художнику собственная гениальнейшая во всех смыслах картина.

— Ну как ты? — Чан прикоснулся ладонью ко лбу Хвана и понял, что он не настолько горячий, как был, а это значит, что парень плавно пришёл к выздоровлению. — Я тебе поесть принёс.

— Лучше бы одежду принёс, — Хёнджину помогли приподняться, чтобы сесть, и он выдохнул, пускай болело всё тело от долгого лежания. — Я замёрз.

— Тебя научить просить что-либо? — голос прозвучал очень учтиво, и Хван даже вздрогнул — не хотел, чтобы с ним разговаривали так. — Ты только скажи, и я научу, потому что ты знаешь — за просто так ничего не бывает.

— Тогда научи меня просить, Бан Чан, — хмуро сказал Хёнджин на счастье убийцы. — Ты же хочешь, чтобы я был как все твои остальные жертвы, но я знаю, что я не такой, как они.

— Вы все говорите, что вы не такие, а на самом деле вы все одинаковые, даже снаружи. Хотя, на мой вкус, вы все очень красивые, но нет ничего красивее ваших глаз в тот момент, когда вы о чём-то просите или страдаете, — это всё говорилось очень ласковым тоном голоса, и Хван весь обратился в слух, не замечая почти, что его шевелюру трепали, что его плечи гладили, а на постели лежала тарелка с кашей. Опять что-то жидкое, молочное. Почему с ним обращались как с ребёнком? Он мужчина, ему нужно мясо, ему нужны салаты, благодаря каше он, конечно, поправится, но Джин привык есть достаточно, чтобы поддерживать энергию в себе, а Бан Чан откровенно лишал его всего этого. — Так что ты скажешь?

— Мне нужна другая еда и одежда, — твёрдо произнёс Хван и заглянул в глаза убийцы. Пускай сто раз говорили, что нельзя смотреть прямо в зрачки разъярённого хищника, ведь он может наброситься. Нечто такое как раз однажды произошло с его отцом, когда он гулял по лесу: наткнулся на раненого волчонка, а рядом с детёнышем потом вырос взрослый волк, который оставил на ноге отца огромный рваный шрам. — Мне здесь холодно, нужно двигаться, а то я не знаю, что сам с собой сделаю. Повешусь на ошейнике.

— Не повесишься, мой золотой, — прикосновение к щеке вызвало спазм в подбородке, и Хёнджин оттолкнулся от руки Бан Чана. — Я приготовлю сейчас что-нибудь ещё. Но кашу ешь всё равно. Она полезна для здоровья.

Мама, помешанная на чистоте, на точности, имеющая в определённой степени обсессивно-компульсивное расстройство, всегда в детстве пихала в Чана ложками кашу, говорила, что он вырастет большим и сильным, потому всем своим жертвам, всем своим мальчикам он запихивал в рот кашу. Попался однажды пленник, что любил рисовую, но даже ему наскучил скудный рацион, призванный ослабить жертву, — такой приём Бан Чан подсмотрел у тюремщиков суровых стран, где заключённые держались почти на воде, чтобы их воля была сломана. Кажется, Хван Хёнджина не сломили ни каша, ни отсутствие одежды, и ладно — еду Крис приготовит, тем более что сам уже хотел есть, но за одежду придётся потрудиться.

Кипели кастрюли, в рисоварке варился рис, а мясо жарилось на сковородке так, что это слышал даже Хёнджин, съёжившийся на постели от того, как заныло в желудке. Он даже в детстве никогда не любил каши, потому что они не питательные абсолютно, не придавали ему сил, потому, учуяв аромат мяса, и скрючился. Как же он давно не ел так — целую неделю, если он не ошибался в расчётах, и готов был даже поцеловать Бан Чана за такую возможность нормально поесть. Надо вести себя, наверно, хорошо, раз он делает такие поблажки, приспособиться, потому что хорошая пища — это залог того, что он сможет сбежать. Ему надо постараться как-то добыть больше простора для действий, попросить ходить в ванную самостоятельно, пускай на данном этапе это было рискованно, но для начала самое важное — это одежда. Уж кто бы что ни говорил, но проще быть одетым, чем голым.

Бан Чан явился к Хёнджину спустя полчаса, как парень заснул беспокойным сном, ворочаясь, и прям с подносом всё водрузил Хвану на колени. Он абсолютно спокойно вынул из заднего кармана джинсов ключ от наручников, расстегнул их впервые за неделю, и парень почувствовал, насколько запястья опухли, насколько же они болели. Пока он разминал их, восстанавливал кровоток, который «спасибо» уж никак не скажет, что руки столько дней держали скованными, Бан Чан перемешивал одно из блюд.

Хёнджин набросился на еду с такой жадностью, как не ел до этого и не будет есть никогда: он заглатывал целые куски, судорожно вгрызался в мясо, ароматное и сочное, и был вне себя от радости, что наконец-то, наконец-то его желудок по-настоящему полон. Дожёвывая последний листик салата, парень упал на подушки, принявшись вновь автоматически разминать руки, которые пускай и были неловкими, но всё же помогли, дрожа и слабея, наесться ему. Теперь Хван чувствовал себя преотлично, теперь можно было бы и вздремнуть, если бы не Чан, что забрал поднос, потревожив тем самым покой, и молча унёс его. Хёнджин был один, без наручников, не привязанный ни к чему, и как только шаги появились на лестнице, он попытался встать на ноги.

Но это ни к чему не привело.

Колени подогнулись сразу, как Хёнджин попытался сделать первый неверный шаг, и он с грохотом упал на пол, сдирая в кровь руки, что разъехались в разные стороны, и ударяясь подбородком, прикусывая язык. Сегодня не его день, это точно, потому что сразу послышался звон посуды, тотчас же по лестнице вверх взлетел Бан Чан, а Хван просто понял, что пора притворяться трупом, никак не меньше, иначе его по-настоящему убьют. Но как только Джин закрыл глаза и попытался затаить дыхание, его пнули по лицу, и парень перекатился на спину, скуля от боли; на глазах выступили слёзы, рот наполнился кровью, а Чан был настолько зол, что за волосы поднял его с пола и заглянул прямо в глаза.

— Ублюдок, думал воспользоваться, что у тебя развязаны руки? — Хван закачал головой, стал всё отрицать, потому что уже видел в лице Бана, что тот снова отвесит пинок по его беззащитному нагому телу. — Я тебе покажу непокорность, я тебе покажу такой ответ на то, что я тебя накормил. Забыл, кто ты? Я напомню, пожалуй.

Чан с лёгкостью поднял парня, что хоть и был высоким, но не обладал достаточной мышечной массой, и бросил на кровать, заставив лбом впечататься в изголовье и вновь завыть, но ошейник вновь захватил шею в свои тиски, и мужчина ловко перевернул Хёнджина на спину. Он брал то одну, то вторую руку, явно не зная, что с ними делать, а потом сковал их наручниками, смачно плюнув в лицо Хвана. Слюна смешалась с кровью из его прокушенного языка и носа, но Джин даже не поморщился — да, возможно, погорячился, так не стоило делать, но убийца должен знать одну простую истину: всякое существо, лишённое свободы, тянется к ней. Вот и Хёнджин к ней тянулся, пускай своеобразно и достаточно нелепо, но как мог, как позволяли обстоятельства и собственное здоровье, которое оказалось под угрозой из-за избиения. Хван не сомневался, что Бан Чан умел бить так, чтобы было больно не только сейчас, но и потом, в будущем, саднящий лоб хорошо говорил об этом, отдаваясь завыванием и ощущением, что сейчас всё, что было в желудке, окажется на полу.

Смерть не пришла тотчас же, потому пришлось просто закрыть глаза и терпеть, когда Бан Чан, бурча что-то нелицеприятное, вытирал мокрыми тряпками ему лицо, осматривал его, а потом мазал чем-то ссадины, что надсадно болели. Ему нужно было терпеть, нужно было просто слушать, не реагировать, даже если зовут конченым ублюдком, даже если угрожают убийством. Убьёт — Хёнджину самому проще, не нужно выносить своё бренное существование здесь, когда после заслуженного за покорность сытного завтрака бьют прямо по лицу. Хорошо, что нос не сломан или челюсть, тогда бы пришлось замолчать навсегда и перегрызть в конечном итоге себе запястья, чтобы умереть. Кажется, Хван слышал такую историю, где человек вскрылся таким образом, но в каком-то смысле повторять судьбу данного «счастливчика» он совершенно не хотел, внутри взыгрывала любовь к жизни, пускай даже такой собачьей, и вспоминались родные и близкие, что каждый день были рядом с ним. Даже о Черён он пару раз вспоминал: как она там? Может, ей всё равно на него, как, возможно, и Чанбину, но задним чувством Хёнджин знал, что его ищут.

— Я не хотел, — через силу произнёс Джин, понимая, что потом, когда освободится, себе за такие слова язык вырвет. Но, кажется, эти извинения удовлетворяли Бан Чана, который внезапно улыбнулся. — Я не хотел так злить тебя... просто неудачно перевернулся на другой бок. Я слишком слабый для того, чтобы совершать побег.

— Но достаточно умный, чтобы его спланировать, — обнажённое плечо слегка сжали, и Хёнджин почувствовал чужое дыхание на своём лице. — Я же наблюдал за тобой, я знаю тебя так же, как и всех остальных своих жертв. Думаешь, я упустил что-то?

— Отойди от меня, — голос был твёрдым, будто сейчас не Хван был на грани потери познания, когда извинялся, но ему претила одна мысль о том, что Бан Чан сделает с ним то же самое, что уже было. — Пожалуйста, прошу, просто не трогай меня.

Два дня, кажется, Бан Чан действительно не подходил, только хмуро предлагал еду, выводил в туалет и ванную; одежду он тоже раздобыл парню, и теперь, лёжа в штанах, Хёнджин напряжённо думал, что делать. Он окреп после болезни, окреп после избиения, пускай казалось, что челюсть до сих пор ныла, но ни один зуб не качался, ничто не выпало, лишь язык немного пострадал. Относительное тепло и сытость способствовали раздумьям и появлению разных планов бегства, но как бы парень ни напрягался, он не знал, как подойти к первому пункту: отстегнуть наручники. Всё стопорилось на этом, из-за этого во сне Хван просыпался в поту и стал говорить сам с собой. В такие моменты убийцы не было рядом, Джин был наедине со своим разумом, который бился в бреду. Он начал разговаривать сам с собой, брыкался, метался, задыхался, знал, что всё это видел или слышал Бан Чан, и ничего не мог поделать, ведь ни разу в детстве не спал так прерывисто, просыпаясь, снова засыпая и надеясь, что всё это просто затянувшийся кошмар.

Когда кашель от удушения был особо сильным, Хёнджин ворочался больше всего, а потом просыпался, вскакивая, пытаясь отдышаться, но поводок тянул обратно. Если бы не мягкая рука, опустившаяся на тёмные волосы, а затем последовавшее «Спокойно, спи», сказанное бархатным голосом Бан Чана, Хван бы не смог спать. Но почему-то сейчас стало как-то спокойно, будто мать оказалась рядом с ним, зная, что с ребёнком, который заболел, нужно быть нежной, нельзя говорить о больнице и тамошних операциях. Работа — это работа, её нужно оставлять за порогом, когда входишь в собственный дом, дабы провести время с семьёй. Наутро же никого рядом не было, а убийца вёл себя с ним холодно, будто бы забылась ласка, после которой Хёнджин спокойно заснул, нежного тона и смятой простыни в том месте, где он сидел.

В одну из таких ночей во сне пришёл Чанбин — свежий, улыбающийся, он нёсся по коридору университета в отглаженном белом халате; парни явно опаздывали на пару, но как только вошли с воем о пощаде, им простили все грехи. Рядом же сидели и Чеён, и Черён, и даже парочка каких-то одногруппников, лица которых отпечатались на изнанке сознания Хёнджина, и он ощущал только счастье, что вернулся к друзьям, что мог дотронуться до них, что улыбался во сне.

— Это чудо, что ты спасся, — проговорил Чанбин и подмигнул. — Ты теперь живая легенда, представляешь? Никому ещё же не удавалось оторваться от «Хирурга», а в полиции сказали, что вы бились не на жизнь, а насмерть!

— Ты мой герой, Хёнджин-оппа, — послышался голосок Черён, что заставила умильно улыбнуться. — Я хочу теперь ребёнка назвать твоим именем. Ли Хёнджин, звучит просто прекрасно!

— Но ты же расскажешь, как ты снял с себя наручники, да? — спросила Чеён, и язык прирос к нёбу — нет, не может быть, это просто глупые игры разума.

— Расскажи, друг, — лицо Чанбина исказилось, его схватили со всех сторон за шею, — расскажи, друг, как ты трахался с «Хирургом» за еду и тепло, расскажи, как он тебя насиловал, расскажи всё.

И как только тени напали прямо на него, Джин распахнул в страхе глаза, но не смог нормально дышать — в тот момент, как он дёрнулся, его член обхватили ладонью и провели по нему пару раз. Кругом царила кромешная темнота, она дезориентировала, заставляла судорожно дышать внезапно всей грудной клеткой, пускай ошейник до сих пор находился на шее. По члену снова провели ладонью вверх-вниз, будто дразня, и Хёнджин почувствовал, как возбуждение прокатилось по ногам и ударило в голову, но сопротивляться совершенно не хотелось. Только было неожиданно, всё казалось продолжением сна, а когда с хлюпом половой орган вошёл в чьё-то горло, Хван рвано выдохнул. Это было в несколько раз лучше, чем то делала Черён, потому что у неё не настолько юркий и умелый язык, она не так глубоко берёт, она не ласкает яички. Член покинул рот, пальцы продолжили плавно надрачивать, и Хёнджин стал бездумно толкаться в руку, давая понять, что ему нравится что-то более жёсткое.

— Ты этого хочешь, Хван Хёнджин? — раздался бархатный голос сверху, а потом на губах запечатлелся поцелуй: грубый, доминантный, с примесью слюны и будто бы соли. — Ответь мне: да или нет?

— Продолжай...

Ему делали такой минет, что Хёнджин чуть не орал от удовольствия, и даже когда к его собственным губам был поднесён член, он ни слова не сказал, просто заглотил по старой школьной привычке. Только вот этот орган отличался от органа Чонина: достаточно крупный, с большой головкой, немного искривлённый, но он будто подходил его владельцу, его манере вести голову. Хван улыбался, когда по его нижней губе пару раз стукнули головкой, а потом будто бы даже с удовольствием приподнял бёдра, когда это ему приказали тем же самым бархатным голосом. Да, мало-помалу стало приходить осознание, что это не сон, но что это тогда? Реальность? Нет, не похоже, Бан Чан бы просто его изнасиловал, если бы пленник стал возмущаться, да даже если бы просто проявлял пассивность, всё равно не отказал бы себе в удовольствии насильно обладать его телом.

Его поставили на колени, пускай опираться руками на подушку Джин никак не мог из-за запястий, скованных наручниками, но ему позволили держаться за изголовье, в то время как два пальца, обильно политые смазкой, проникли в задний проход. У Хёнджна давно не было верхних половых партнёров, он давно не спал с парнями, потому сдавленно застонал, но задница помнила всё — самостоятельно насаживалась на пальцы, а как только вместе с тем его член начали стимулировать, чуть не упал лицом на подушку. Это слишком хорошо, слишком прекрасно, и Хван готов был притвориться кем угодно, лишь бы его поимели; он слишком сильно был возбуждён, слишком давно не был нижним. Именно поэтому, наверно, его и не возбуждал нормальный секс с женщиной, ведь они не могли сами вставить в него что-то, а видя игрушки, он лишь смеялся и говорил, что это не заменит настоящий член. Да, не заменит, это подтверждали и многочисленные знакомые девушки, потому парни-активы были в особом фаворе у Хёнджина.

— Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? — снова зашептали на ухо возбуждённым бархатистым голосом, и Хёнджин ответил лишь стоном да кивком, когда и третий палец оказался в его анусе. — Тогда я сейчас отстегну твои наручники, а ты придержишь свои ягодицы раздвинутыми специально для моего члена. Обещаю, я вас познакомлю, вы так нравитесь и подходите друг другу...

Наручники были действительно сняты, и Хван трясущимися руками развёл ягодицы, опираясь о кровать теперь лицом; он ждал, по-настоящему ждал, весь изнывал и просил поторопиться. Но сзади на его просьбы поторопиться раздавался лишь хриплый смех, а как только презерватив полностью оказался на члене и смазка была по нему ровно распределена, парня схватили за ягодицу, а потом стали осторожно проникать внутрь. Сдавленный стон слетел с уст Хёнджина, его тело напряглось и сразу расслабилось, а как только проникновения стали повторяться, он окончательно развёл колени, позволяя человеку, что командовал его телом, делать всё, что ему заблагорассудится.

С Чонином, как Хван помнил, было хорошо — полное взаимопонимание, обсуждение собственных разных домыслов, проба чего-то нового, неизведанного для тех мальчишек. Однажды Ян пришёл и со смехом сообщил, что его выгнали с курсов минета, потому что он оказался совершенно не девушкой, а вполне себе парнем, да ещё и несовершеннолетним. У него было всё оплачено, потому пришлось вручить специальный пакет с резиновым пенисом, пачкой презервативов и упаковкой с мятной жевательной резинкой. Силиконовый друг одиноких женщин так и остался где-то в глубине бардака комнаты Чонина, жвачку они сжевали на двоих в школе, а все презервативы использовали, пробуя разные позы. Сейчас свободные руки Хёнджина, наконец-то ощутившие, что ими могут двигать, поднялись, огладили лицо парня, что в него вколачивался, запутались в его волосах, а потом губы встретились в мокром грубом поцелуе.

После нескольких резких толчков и сжатия члена Хван кончил, валясь на кровать и переворачиваясь, готовый принять в себя член ещё раз, но парень над ним снял презерватив, надрачивая себе, а потом подхватил Джина за затылок. Открыв рот Хёнджина парой лёгких движений, он кончил ему прямо на язык, а потом заставил проглотить, проверяя затем, всё ли исчезло внутри. Была бы его воля, он бы заполнил спермой ягодицы и анус Хвана, заставляя его потом просить большего, а потом вытрахал его рот, что говорил чаще грубости, чем слова благодарности. Одно для Бан Чана было ясно точно — этот мальчишка любил погрубее, потому накатывала новая волна возбуждения, говорящая о том, что он снова скоро посетит Хёнджина.

— Ты был хорошим мальчиком, ты заслуживаешь того, чтобы с тобой обращались получше, — по волосам Хвана снова провели рукой, его лоб поцеловали столь мягко и нежно, что дрогнуло всё внутри.

— Я заслуживаю этого, — эхом повторил Хёнджин и устремился за рукой, но его собственные запястья вновь заковали, заставив сидеть и стараться поймать хоть отблеск глаз, хоть что-то. — Это... это ты, Бан Чан?

— А кто же ещё. Спи. Хотя чёрт тебя знает, может, ты не будешь спать всю оставшуюся часть ночи, — голос стал постепенно удаляться, скрипнула дверь, а потом Хёнджин повалился на кровать, понимая, что после удовольствия начало накатывать отвращение.

Он так запросто отдался убийце. Он так просто поднял свою задницу кверху и сказал, что его можно брать, им можно обладать. Презрение к себе смешивалось с полученным оргазмом, ненависть перекрывалась желанием, чтобы его трахнули вновь.

Что с ним, блядь, вообще начало происходить?