Подарок
Мэри заняла почетное место рядом с Осей, приготовившись судить честно и непредвзято. Слева от директора сидел художественный руководитель народного ансамбля самодеятельности Васильев, безмерно обожающий аутентичный фольклор и устное народное творчество, а в особенности песни жителей юго-западных регионов.
Как-то сразу Мэри заподозрила, что неспроста директор пригласил знатока народных песен. Он точно намеревался протежировать Лялю, разглядел в ней талант. Маша покамест ничего не разглядела, тем не менее видела в подруге что-то особенное, возможно это называется искра, или же редкая во все времена человечность.
На сцену вышел первый желающий — частушечник-гармонист, что крайне непривычно слышать в стенах самого кошерного ресторана. Хотя публике понравилось, пару раз зал взорвался от хохота, пошлые частушки — то что надо, сытым заскучавшим гостям.
Мэри пару раз передернуло от смущения, слишком двусмысленные стишки выкрикивал со сцены краснощекий гармонист.
Следующим вышел поэт-лирик Суханкин и посвятил стихи прекрасной Крале Мэри, сияющей ярче звезды. Она и вправду была сегодня хороша, впрочем, как всегда.
Муза слегка покрылась румянцем, услышав целую хвалебную оду в свою честь и совсем смутилась, когда поэт пал на колени и достал из груди сердце, правда не настоящее, а сшитое вручную из плюша. Этот жест рассмешил публику, но не согласиться с декламатором нельзя — ради такой крали можно и сердце вырвать. Ося сказал, что это нечестно — льстить судье конкурса, а Суханкин рассыпался в оправданиях, объяснялся, что сказанные им слова не лесть, а сущая правда.
— Но ведь хороша же? — обратился он к зрителям, театрально махнув рукой, причем заметно переигрывал.
По толпе прошелся одобрительный возглас, мужчины были согласны с каждым словом поэта. Вот только мадам Присядкина сидела прямо и не шевелилась, будто аршин проглотила, остальные женщины ревниво косились в сторону воспетой звезды вечера.
Наконец-то конферансье удалось спровадить не желавшего покидать сцену лирика.
Следующим выступал какой-то молодой парень, пел и сам себе аккомпанировал на гитаре. Маше понравилась его незамысловатая песня про быт моряка, правда дослушать до конца о приключениях героя не удалось: Мишка толкнул ее в бок и кивком головы указал на главный вход. — На пороге заведения стоял Кривой, он властно махнул, призывая к себе, пришлось подчиниться и покинуть конкурс в самом разгаре.
— Ты куда? — удивился Осип, следующей выступает Ляля, а она вздумала покинуть судейское кресло.
— Кривой здесь, — тихо прошептала Маша ему на ухо, а больше ничего объяснять не надо; он медленно кивнул и отпустил ее, заменил Эллаидой, единственной оставшейся певицей, хотел сначала Мишку позвать, но передумал. Кто-то же должен следить за порядком в зале, жаль, глаз на затылке нет.
Мэри села в машину к кавалеру, предупредив, что у нее мало времени.
— Ой, какие занятые, — подстебнул ее Филька.
— Иди погуляй, — небрежно приказал ему главарь и положил свою огромную ладонь на колено певице.
— Я долго ждал, целую неделю, — страстно прошептал он, поднимая руку все выше.
— Еще подождешь, — сбросила его лапу Мэри, прекрасно понимая, что играет с огнем.
— Ты не шути! Обещала, что отдашься!
— Я сказала, что ты получишь меня, когда сама захочу и ничего не обещала, — напомнила ему Краля.
— А когда ты захочешь? — его глаза жадно блестели, рот наполнила слюна, вот-вот захлебнется.
— А что ты сделал, чтобы я захотела? — продолжала играть на нервах Мэри.
— Не понял, — Кривой эти “бабские завитушки” не любил, считал, что изъясняться надо четко и ясно. — Чего ты хочешь, говори?
— Корону, — насмешливо произнесла Мэри, тем самым напомнив о его позорном фиаско в казино, и всё норовила убежать.
Она потянулась к ручке, но кто же ее отпустит.
— Будет тебе корона, — хрипло пообещал бандит.
Только после этого разрешил выйти из машины, убрав руку и уехал не прощаясь.
***
Ляля незаметно ото всех перекрестилась и вышла на сцену. Рюмкин поперхнулся, когда узнал путану, и не он один. Многие мужчины неловко заерзали на стульях, лишь министр жадно облизывал губы, не скрывая похотливой улыбки. Его любовница демонстративно отвернулась, не желала лицезреть конкурентку.
— Попрошу тишины! — заорал, что есть мочи конферансье. — Песня народная, слова и музыка народные, исполняется акапелла!
Что такое акапелла не все поняли, но притихли. Ося подбадривающе кивнул, демонстрируя полную поддержку. Ляля закрыла глаза, глубоко вздохнула и приказала себе не дрожать.
Глубокий смысл песни требовал полного погружения и отдачи, здесь были важны не голос и профессионализм в исполнении, а эмоции. И девушке, отхватившей горя с лихвой, удалось передать всю прелесть жизни, где боль и разочарование сплошной нитью переплетаются с редкими моментами счастья.
Мэри застала лишь последний куплет и этого было достаточно, проникновенное исполнение поразило в самое сердце. Всех затронула душераздирающая песня и сильный голос певицы. Не надо уметь предсказывать будущее, чтобы догадаться, кто сегодня получит первое место. Васильев утирал слезы и неистово аплодировал, теперь он просто обязан заполучить певицу-самородок в свой ансамбль. Даже Эллаида расчувствовалась, прятала увлажнившиеся глаза под густыми ресницами.
Пришлось послушать еще пятерых участников, приличия ради.
— Итак, наш конкурс подошел к концу! — торжественно объявил конферансье. — Судьи удалились на совещание, результаты которого, мы узнаем совсем скоро!
Мэри, Ося и Васильев долго не задержались, выбрали тройку победителей единогласно.
Всем участникам, не попавшим в тройку лидеров, достались утешительные призы. Третье почетное место занял частушечник-гармонист, получив возможность кормиться в ресторане целую неделю; второе, не без участия Мэри, — поэт-лирик Суханкин, ему достался билет на две недели. А первое, конечно же, как обозвал руководитель ансамбля, — “самородку” Ляле. Ей удостоилась честь угощаться бесплатными ужинами целый месяц, а самое главное — Васильев пригласил дарование прослушаться в свой ансамбль самодеятельности.
Зрители и судьи дружно аплодировали победителям, после потчевали праздничным обедом. Идея с конкурсом всем понравилась, как и предвидел Ося, многие уже просили повторить сей забавный концерт самородков.
И всё должно было закончиться прекрасно, под звон бокалов и счастливый смех, если бы в завершении вечера не заявился Кривой. Мэри сидела спиной ко входу и не видела, как тот быстрой походкой подошел к ней и не говоря ни слова, водрузил на голову диадему, усыпанную бриллиантами. Все, кто находился за столом, изумлённо ахнули от такой-то красоты.
Драгоценные камни переливались цветами радуги, приковывали к себе многочисленные взгляды, в особенности женские. Казалось, любая умерла бы на месте от счастья, получив невероятно дорогой подарок, но видимо, казалось. Мэри вскочила, как ужаленная, сначала не поняла, что происходит, откуда столь неслыханная наглость — без спроса водружать на голову корону? И сняла украшение, которому позавидовала бы любая принцесса, при этом выдернула пару волосин со спеха.
Кривой недоуменно развел руками. Неужели опять не угодил?
— Ещё скажи не понравилось? — спросил он с претензией. Ему эта вещица дорого обошлась, весь город на уши поднял, перетряс всех ювелиров, а она носом воротит. — Я сказал — нацепила обратно!
И отобрал диадему, самолично украсил ей волосы Крали.
Присутствующие продолжали с любопытством наблюдать за происходящим, посмеивались над растерянным видом певицы, которая вела себя так, будто водрузили на голову не драгоценность, а ведро с помоями. Её странная реакция привлекала больше внимания, чем сама диадема.
Мэри не знала, куда деться от любопытных взглядов, впервые ей преподносят подарок таким диким способом, выставляя посмешищем. Она гордо вскинула подбородок и норовилась снова снять с головы эту злосчастную вещицу, пока не вмешались Ляля и Ося. Они, в отличии от Маши, заметили, что Кривой уже не по доброму косит нормальным глазом и если расценит выходку, как личное оскорбление, то несдобровать сегодня никому, поэтому бросились на выручку.
— Дорогая, тебе очень идет! — сделал комплимент Осип. — Вот это и вправду шикардос! Дай-ка взглянуть!
Пока он рассматривал подарок, Ляля подошла ближе и гнусаво прошептала на ухо:
— Прими ее и скажи спасибо.
Мэри бросила сухое “спасибо” и стремглав умчалась в гримерку, намеренно забыв принять диадему, которая так и осталась в руках Оси.
Кривой не проронил ни слова, плюнул на “бабскую цацку” и погнался за ней. Запахло жареным, мог разразиться скандал, итог которого предугадать невозможно.
Он влетел в гримерку и запер за собой дверь, Мэри держалась прямо, поражая стойкостью и отвагой, не сдвинувшись с места.
— Сколько ты будешь выдрючиваться? Что не так?
— Я сказала — спасибо! Чего еще надо? — прошипела Мэри, смотря ему прямо в лицо.
— Я с тобой цацкаться не буду! — злостно проскрипел он в ответ, а его левый глаз пополз вниз, рот перекосило от гнева до такой степени, что казалось сейчас переедет с вещами на затылок.
Хотелось подбежать и поправить его левую половину лица, иначе упадет на пол как бы ужасно это не звучало, в гневе бандит становился еще уродливее и терял контроль над, и без того, слабыми от рождения лицевыми мышцами.
— Ради бога успокойся, — дала задний ход Мэри, сделала полшага назад и всплеснула руками.
То, что она наблюдало отталкивало и в то же время вызывало жалость. Кривой почувствовал это, отчего еще больше разозлился, терпеть не мог, когда кто-то смел жалеть его. Тем более идеальная красавица, которая напротив, в гневе еще более соблазнительна. Он подошел к ней и нагло схватил за руку, испытывающе спросил:
— Дашь или нет?
Мэри прекрасно понимала, что именно должна дать. Но как правильно ответить на хамство не знала. Одно лишь ясно, если сейчас откажет, то он уйдет и больше не вернется.
— Подожди еще неделю, — верно подмечено, перед смертью не надышишься, поэтому оттягивала неизбежное.
— С каких делов? — удивился Кривой, затем быстро смекнул, и сам же за нее ответил: — аа, у тебя эти ваши бабские дела?
Очевидно имелась в виду физиологическая особенность женщин. Мэри неопределенно повела плечом и еще раз повторила:
— Неделю подожди.
Его левая половина лица начала возвращаться на место, даже улыбнулся, а может показалось, но голос точно смягчился, уже более ласково, Кривой согласно произнес:
— Ну, неделю.
Маша снова, будто угодила в западню, откуда целым и невредимым не выбраться. Обложили со всех сторон.
— Цацка тебе понравилась или нет? — похоже незадачливый ухажер не спешил уходить, продолжая сжимать ее предплечье.
— Понравилась, спасибо, — грустно вздохнула Мэри и поцеловала его в обезображенную щеку.