7
Феликс проснулся от лёгкого, почти незаметного холода, пробирающегося сквозь тонкие ткани его убежища. Едва приподняв запястья, он увидел белоснежные бинты, плотно облегающие кожу, словно щит, скрывающий не только физические раны, но и ту тьму, что гнездится глубже. Его отражение в тусклом зеркале комнаты показалось ему чужим, словно он смотрел на безликий силуэт, который когда-то носил его имя.
Сегодня он решил спрятаться - не только от мира, но и от самого себя. Свитер с длинными рукавами стал его бронёй, маской, прикрывающей отметины ночи. Когда он натягивал ткань, она на мгновение показалась ему слишком тяжёлой, словно несла на себе груз прошлого.
Феликс шагал по коридорам школы с опущенным взглядом, словно надеялся стать невидимым для окружающих. Бинты на запястьях скрывались под рукавами свитера, но ощущение, что все видят и знают, не отпускало. Свитер был чуть велик, и длинные рукава, как крылья, почти касались пальцев. Они скрывали его слабость, или, может быть, он просто пытался спрятаться от мира, который продолжал терзать его.
Его взгляд упал на пол, где грязь и пыль оставляли невидимые следы чужих шагов. Он не ожидал, что этот день будет чем-то отличаться от других, и потому игнорировал каждый зов, каждое приветствие, каждый тёплый взгляд, который могли случайно бросить на него.
Но тишина утреннего ритуала была разрушена.
- Привет, кот, - услышал он позади себя знакомый голос.
Тон был мягким, почти нежным, но Феликс стиснул зубы и продолжил идти, будто не услышал.
- Кот, подожди! - голос стал громче, теперь в нём звучало нетерпение.
Феликс всё равно не остановился, его шаги стали быстрее, будто он пытался убежать от того, от чего убежать невозможно.
- Ликс! - голос уже отозвался громким эхом в пустом коридоре.
В мгновение Хёнджин оказался рядом, хватая Феликса за руку. Его пальцы были тёплыми, крепкими, но не грубыми. Он остановил его движение, словно натянутая струна вдруг разорвалась, оставляя обоих в тишине.
- Стой, послушай меня, - Хёнджин с трудом переводил дыхание, его глаза, светло-карие, с отблесками золота, блестели тревогой.
Феликс дёрнулся, пытаясь вырваться, но Хёнджин не отпускал. Секунда, две, и блондин потянул его за собой, утаскивая в ближайшую комнату. Это был школьный туалет - пустой, холодный, с едва слышным журчанием воды в трубах.
- Слушай, - начал Хёнджин, закрывая дверь. Его голос был низким, хриплым, будто он долго готовился к этим словам. - Я правда... я правда извиняюсь.
Феликс поднял на него глаза, но его взгляд был пустым, словно он разучился верить.
- Ты понимаешь, что говоришь? - выдохнул он наконец, его голос дрожал, но в нём слышалась сталь.
- Да. Я понимаю. Я не должен был так поступать с тобой.
Феликс хмыкнул, отвернувшись.
- Тогда зачем ты это делаешь? Почему ты так мил со мной? Почему таскаешься за мной? Тебе что-то нужно? Или ты, как и остальные, просто ищешь, где бы развлечься?
Эти слова, словно удары, отразились на лице Хёнджина.
- Нет, кот, я... - он замолчал, будто не находил правильных слов.
Феликс, почувствовав слабость в голосе Хёнджина, продолжил:
- Знаешь, ты ничем не лучше его...
Хёнджин дёрнулся, словно от пощёчины.
- Я не он, Феликс, - сказал он тихо, но в его голосе прорезалась боль.
- Тогда зачем? - голос Феликса стал громче. - Почему ты всё это делаешь?
Хёнджин молчал, его взгляд, словно огонь, потухал, но потом внезапно вспыхнул снова.
- Потому что ты мне нравишься.
Слова прозвучали резко, словно вспышка грома в ночной тишине.
Феликс замер. Его глаза расширились, а сердце застучало так быстро, что, казалось, оно сейчас выскочит.
- Что? - прошептал он, но голос был едва слышен.
- Ты мне нравишься, - повторил Хёнджин, теперь тише, но твёрже. Его взгляд был сосредоточен, словно он признавался не просто в словах, а во всей своей сущности. - Вот почему.
Тишина повисла между ними, густая и тяжёлая, как влажный воздух перед бурей. Феликс не знал, что ответить, его мысли были хаосом, а чувства - сплетением боли, страха и... тепла, которое он боялся признать.
Тишина была плотной, густой, словно её можно было потрогать руками. Между ними оставалось лишь несколько жалких сантиметров - расстояние, которое грозило сокрушиться под тяжестью одного неправильного движения. Глаза Хёнджина блестели - тёплые, обволакивающие, но сейчас в них читалась неприкрытая борьба. Он смотрел на Феликса так, словно мир мог рухнуть прямо здесь и сейчас, если он не сделает этого шага.
И он сделал.
Его губы встретились с губами Феликса, мягко, осторожно, будто боясь разбить хрупкий сосуд. Это не был порыв дикого желания; это был момент, насыщенный теплом, молчаливой мольбой и невысказанными словами. Его поцелуй не терзал, не оставлял ожогов - он утешал, убаюкивал, будто обещал защитить от всех бурь, спрятать от всего мира.
Феликс замер, тело его напряглось, словно он пытался понять, что с ним происходит. Но потом он ощутил... тепло. Тепло, которое проникло в каждую клеточку его измученной души. Это было настолько чуждо и непривычно, что он чуть было не оттолкнул Хёнджина. Но вместо этого он расслабился, позволил, доверился этому мгновению.
И всё же страх, словно ледяная рука, стиснул его грудь. Феликс резко отстранился, его глаза, полные паники, встретились с глазами Хёнджина. Он не сказал ни слова - просто развернулся и выбежал из туалета, оставив Хёнджина одного.
Он бежал по пустому коридору, почти не видя дороги перед собой. Ему казалось, что стены сжимаются, потолок давит, а воздух становится всё тяжелее. Ноги несли его прочь, от этого мгновения, от этой правды, которая грозила разрушить всё, что он о себе знал.
**"Неужели такого, как я, могут любить?"**
Мысль ударила, как хлыст, и оставила глубокий след. Она горела, жгла, не давала покоя. Такие, как он, не достойны любви. Такие, как он, были созданы для боли, для страданий, для изгнания из света.
Таких, как он, запирают в клетки - чтобы не убежали, чтобы не портили своей тенью чужие светлые дни. Их бросают, унижают, их бьют словами, кулаками, всем, что может задеть, оставить след.
Таких, как он, лишают шанса любить и быть любимыми.
Таких, как он, убивают - медленно, мучительно
Он остановился только тогда, когда за его спиной захлопнулась входная дверь раздевалки. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь его собственным тяжёлым дыханием. Он упал на пол, обняв себя руками, словно пытаясь сдержать этот ураган чувств, которые грозили разорвать его изнутри.
Феликс смотрел на свои руки, на запястья, на белые бинты, скрывающие раны. Он вспоминал прикосновение - не жёсткое, не грубое, а мягкое, согревающее, которое он не мог принять.
"Почему?" - повторялось в его голове, как эхо. - "Почему он так поступил? Почему он говорит, что я ему нравлюсь?"
Феликс не находил ответов. Может, потому что не верил, что такие, как он, могут быть достойны любви.