6
Феликс сидел на диване, который был белоснежным, словно свежее покрывало снега. Его текстура мягко обволакивала, но при этом заставляла чувствовать себя немного не в своей тарелке - слишком чисто, слишком идеально. Квартира Хёнджина отражала самого её хозяина. Просторная, светлая, полная уюта и какой-то неуловимой утренней свежести, как будто сюда только что проникло первое солнце нового дня. Всё здесь было на своих местах, словно за этим следил не человек, а сама природа.
В соседней комнате раздался мягкий звон посуды, шорох движения. Хёнджин появился в гостиной с двумя чашками, из которых поднимался тонкий пар. Он поставил их на стол, сел рядом с Феликсом и протянул одну из чашек ему.
- Это зелёный чай. Помогает успокоиться, - тихо сказал он, глядя в сторону.
Феликс кивнул, осторожно беря чашку. Горячая керамика приятно согрела его озябшие пальцы, и он сделал небольшой глоток. Горечь чая оказалась неожиданной, но вместе с ней пришло чувство тепла, будто кто-то обнял его.
- Он не подойдёт больше, - внезапно произнёс Хёнджин.
Феликс поднял глаза, встретившись с серьёзным взглядом.
- Сомневаюсь, - ответил он, отворачиваясь.
Хёнджин отложил свою чашку на стол. Его движения были резкими, напряжёнными.
- Я буду рядом.
Феликс слабо усмехнулся, но эта усмешка была скорее от усталости, чем от веселья.
- С чего бы?
- Потому что... - Хёнджин запнулся, словно что-то удерживало его от полного ответа. - Потому что ты мой друг.
Феликс замер, осмысливая эти слова. Они должны были принести облегчение, но вместо этого отозвались лёгкой болью где-то внутри.
- Просто друг? - едва слышно спросил он, будто боялся услышать ответ.
Теперь умолк Хёнджин. Его лицо застыло, он смотрел куда-то в сторону, избегая взгляда Феликса. Казалось, в комнате стало ещё тише, словно сами стены ждали, что произойдёт дальше. Но слов не последовало.
Спустя несколько минут Феликс поднялся.
- Спасибо за чай, но мне пора домой, - произнёс он, слабо улыбнувшись.
Хёнджин кивнул, но не поднялся.
Феликс вышел из квартиры, чувствуя, как что-то тяготит его плечи. Он шёл по вечерним улицам Сеула, и город вокруг казался пустынным. Лишь редкие фонари бросали свои жёлтые лучи, выхватывая из темноты урбанистические пейзажи. Длинные тени зданий и переулков словно подкрадывались сзади.
Наушники стали его спасением. Он включил музыку, пытаясь заглушить мысли, заполняющие голову. Дорога до дома прошла в напряжённой тишине. Только музыка сопровождала его шаги, но даже она не могла полностью отвлечь от тревоги, которая не покидала с тех пор, как он вышел от Хёнджина.
Подойдя к своему дому, он снял наушники, готовясь зайти в подъезд. Но что-то заставило его остановиться. Где-то вдалеке он услышал знакомый смех.
И прежде чем успел среагировать, из тени вышли они. Пятеро парней. Их силуэты казались неестественно большими в тусклом свете. Во главе стоял Уджин, его ухмылка была видна даже в полумраке.
- Ну привет, уголёк, - протянул он, скрестив руки на груди.
Сердце Феликса замерло. Он застыл на месте, чувствуя, как холодный ветер пронизывает до костей.
- Ты никогда не заканчиваешь занятие, почему же? - продолжил Уджин с издёвкой. - Я что, настолько противен тебе?
- У меня нет времени на твои игры, Уджин, - твёрдо ответил Феликс, стараясь не показывать страха.
Но ответ лишь раззадорил толпу. Один из парней громко рассмеялся, а кто-то другой кинул в Феликса смятую банку из-под колы. Она ударила его по ногам, заставив пошатнуться, а затем он упал на холодный асфальт.
- Ах ты жалкий, - кто-то прошипел, наступив ему на руку.
Феликс попытался подняться, но руки словно цеплялись за воздух. Кто-то схватил его за воротник, резко дёрнул вниз. Удары сыпались один за другим. Боль вспыхивала, заполняя каждую клеточку его тела.
Всё это время Уджин стоял в стороне. Он не участвовал в этом спектакле, только наблюдал. Его глаза блестели в полумраке, как глаза хищника, нашедшего свою жертву.
Когда смех утих, и все отошли, Уджин подошёл ближе. Он сел на корточки перед Феликсом, взял его за подбородок, заставляя поднять голову.
- Я же говорил, что перейду на Хёнджина, если ты будешь упрямиться, - сказал он спокойно, но в его голосе слышалась угроза.
Зрачки Феликса расширились. Слова Уджина обрушились на него, как удар молота.
- Нет! Только не его! - выкрикнул он, чувствуя, как злость и страх смешиваются внутри.
Но Уджин лишь усмехнулся и поднялся.
- Сладких снов, уголёк, - бросил он, уходя в темноту вместе со своей шайкой.
Феликс остался лежать на земле. Холодная ночь казалась бесконечной, а чувство одиночества пронзило его до глубины души.
Ветер снаружи пел свою бесконечную колыбельную, стуча каплями дождя по стеклу, как будто звал в темноту. Погода за окном не успокаивалась, словно отражая метания души внутри комнаты. Феликс сидел на кровати, словно запертый в клетке, с карандашом в одной руке и блокнотом в другой. Лист бумаги был девственно чист, а его мысли - хаотичны, как рой обезумевших мотыльков.
Его глаза, налитые усталостью, скользнули по странице, и первая слезинка, теплая и обжигающая, упала, оставив тёмный след на белизне. Феликс дрогнул. Его руки, будто против своей воли, ослабили хватку. Карандаш упал, за ним блокнот. Он не стал поднимать их. Вместо этого потянулся к маленькой пачке на тумбочке. Его пальцы нервно достали сигарету, зажигалка вспыхнула, и он вдохнул горький дым.
Первый вдох - словно сквозняк в захлопнутую дверь. Что-то отступило, но что-то осталось.
Сигарета тлела в его пальцах, пока он медленно подошёл к зеркалу. В мутном отражении его взгляд зацепился за веснушки, которые он ненавидел всей душой. Они были, как россыпь звёзд на его лице, только вместо красоты они служили напоминанием о том, как мир вокруг ненавидит его за эту "особенность". Пальцы нерешительно коснулись щеки, прошлись по маленьким пятнышкам, затем остановились на пластыре. Боль. Даже от лёгкого прикосновения.
Он резко дёрнул руку, словно хотел сбежать от собственных мыслей, но не смог. Вместо этого, словно на автопилоте, снял белую майку, которая словно прилипла к его телу. Он завязал волосы на затылке, оставив несколько прядей свободными. И только тогда он позволил себе взглянуть на своё отражение по-настоящему.
Тело, худое и ломкое, как тонкий лёд, стояло перед ним. Кожа была изрезана синяками, кровавыми подтеками, порезами. Это был не человек - это был холст, на котором чужие руки рисовали свою жестокость. Он повернул голову, чтобы рассмотреть плечо, где особенно ярко цвели гематомы.
- Когда это кончится? - прошептал он, словно боялся, что даже стены услышат.
Ответ пришёл к нему, как озарение, но не светлое, а тёмное, липкое, как чёрная смола. Это закончится только тогда, когда он уйдёт. Когда он больше не будет предметом издёвок, когда его не станет.
- Они наконец-то успокоятся... - слова звучали почти мечтательно, как признание в любви. - Я стану их рождественским подарком. Укроюсь в гроб, обвяжусь бантиком. Всё.
Феликс опустил взгляд на свои руки. Ладони дрожали, а ногти болезненно врезались в кожу. Он сделал ещё одну затяжку, на этот раз глубокую, как будто хотел впитать в себя всю горечь мира. Но дым не дал облегчения.
Он подошёл к столу. На краю лежал канцелярский нож. Маленький, неприметный, он внезапно стал символом свободы, которую Феликс искал так долго. Его пальцы медленно взяли лезвие, и оно холодом отозвалось на подушечках пальцев.
В комнате стало особенно тихо. Даже дождь, казалось, затаил дыхание. Феликс провёл лезвием по коже, не спеша, словно художник, создающий последнее произведение. Красно-бордовая жидкость вырвалась из линии и капнула на пол. Первая капля растеклась, как маленький цветок, обрамлённый болью.
Его взгляд застыл на этом пятне. Оно было красивым. В этом пятне было всё: его боль, его ненависть, его отчаяние. Вторая капля упала рядом, соединяясь с первой, и он вдруг почувствовал лёгкость.
Но вместо освобождения пришёл страх. Глубокий, первобытный. Он дрожал, но не от боли, а от осознания.
Неужели это конец?