Посмешище

Сторож Зяблину не соврал, и Андрей Николаевич действительно направился в Кингиссеп по велению своего отца. Они были там вместе всего пару раз, Николаю Журавлеву нужно было работать со своим старым другом, у которого Журавлев и остановился. Гнездов был высоким и худым стариком, трепетно любящим свою маленькую полную жену и юную дочь. Несмотря на то, насколько теплыми всегда были приемы, и на то, что Журавлевы всегда были желанными в их доме, ехать к ним Андрей Николаевич не хотел совершенно.

Дело в том, что Николай Журавлев был необыкновенно озабочен слухами, и тем, как они могут отразиться на репутации его самого и его семье. Он решил, что будет намного легче женить Андрея на ком-то знакомом и удобном и, полагаясь на выдрессированное чувство ответственности сына, больше не рисковать. Андрей Николаевич воспринял новость в штыки, но хоть и не посмел в лицо отказать отцу, решил все обсудить с Гнездовым, полагаясь на его благоразумие. Он бы не выдал дочь за того, с кем она не будет счастлива, а уже который месяц все мысли Журавлева занимала другая женщина.

Андрей Николаевич прибыл в Кингиссеп в самом плохом расположении духа, всю дорогу он обдумывал пламенную и убедительную речь, и даже почти заучил ее, но дорога настолько его вымотала, что серьезный разговор было принято отложить до вечера. Встретили его, как всегда, любезно: Гнездов тепло его обнял, а Гнездова даже всплакнула.

– Вот, Дашенька, – отец с любовью потрепал дочь по голове, – вы лет пять как не виделись, – Журавлев только сейчас обратил внимание на неприметную девушку, стоящую рядом с четой Гнездовых. Он плохо помнил Дарью Гнездову и даже не вспоминал о ней, а сейчас она больше походила на дворовую девку, чем на барыню. Она смущенно мяла платок, и как только их с Журавлевые взгляды пересеклись, быстро опустила голову и немного присела:

– Здравствуйте, Андрей Николаевич, добро пожаловать, – прошептала она. Журавлев не глядя поцеловал ей руку и ушел в заранее подготовленную ему комнату. «И на ней жениться? – промелькнуло у него в голове, – Дарья... еще одна Дарья.» Ему было неспокойно на душе, а от звуков этого имени вдвойне.

– Я слышал от Вашего отца о дуэли, – Гнездов сидел на широком диване, покрытом безвкусным пледом, и медленно гладил крупного довольного кота, – не обвиняю Вас ни в коем случае. Молодой с молодым, пар выпустили и довольно. Эти запреты ни к чему хорошему не приведут, был бы хороший лекарь рядом – того лучше, а если, как мыши, прятаться, чего уж тут. Вы бы знали, Андрей Николаевич, сколько я раз ради Катюши стрелялся, ой и не сосчитаешь. И как страстно она меня целовала! – Гнездов дважды приподнял густые брови, хитро смотря на свою жену, сидящую в кресле у окна и что–то вяжущую, та смущенно захихикала.

– Ой не ври, негодник! Смущаешь мальчика!

– И как обнимала жарко! И какие слова говорила!

– Но все же, – Журавлев встал, пряча улыбку, – отец не поймет. Да и сам не пойму, дурак потому что. Я не смогу сделать Дарью счастливой и не вижу смысла... – но его уже не слушали. Старички были заняты подмигиваниями, так что Журавлеву ничего не оставалось, кроме как тихо удалиться.

Он вышел на чисто очищенное от снега крыльцо. На дворе было уже довольно темно и морозно, юноша помялся с ноги на ногу, выпустил изо рта облачко пара и посмотрел, как он растворяется в воздухе. Голова вновь стала заполняться душащими воспоминаниями, Журавлев встряхнулся и нахмурился.

«Я будто постарел, – угрюмо думал он, пока шел, сам не зная, куда, – чтобы я полгода назад о чем-то думал и ворчал, и правда, как старик. И где баня не спросил, олух.»

Его взгляд привлек тусклый свет в одной из отдаленных построек, судя по всему, хозяйственных. Намереваясь спросить, где располагается баня, он заковылял в сторону пристройки, то и дело проваливаясь в снег. Свет исходил из довольно крупного свинарника, в отдельно построенном загоне бегало несколько куриц. Стоящая рядом девушка выпустила их для вечерней кормежки.

– Здравствуй, а где, – начал было Журавлев, как узнал в девушке Гнездову Дашу, он вновь перепутал ее с прислугой. Девушка быстро посмотрела на него и спрятала глаза.

– Ой, Андрей Николаевич, здравствуйте, а что...Вы тут делаете? Решили пройтись с дороги?

– Да...– медленно отвечал Журавлев, уже намереваясь уйти. Ему было неловко находиться с ней рядом, чего уж говорить про беседы. Он был зол из-за намерения отца женить их, но она была настолько зажата, что злость, подобно грозовой туче, не могла наползти на нее, и пожирала Журавлева изнутри, – а Вы почему здесь? – наконец произнес он.

– Да я курей кормлю, хотите присоединиться? – она наконец улыбнулась и протянула ему мешок с пшеном. «Тяжелый, наверное,» – подумал Журавлев, все так же не глядя кидая курицам горсть пшена. Курицы как оголтелые кинулись к пище, расталкивая друг друга.

– Ну Вы чего, сразу видно, из Петербурга, – рассмеялась девушка, аккуратно рассыпая свою горсть. Журавлев про себя отметил, какие у нее изящные и стройные пальцы. «Пианистка.» – подметил он.

– Почему кормите кур самолично? Любите животных?

– Да, они забавные. Скорее бы лето, выпустить их. Здесь тесно и свиньи их пугают.

– Дарья Степановна, я... – Журавлев снова взял горсть пшена, на этот раз рассыпая его более осторожно, – как Вы относитесь к нашей помолвке? – девушка покраснела и заправила прядь пушистых русых волос за ухо:

– А почему Вы спрашиваете?

– Я не могу жениться на Вас, – выдохнул Журавлев, – Вы же слышали о дуэли? Я люблю другую женщину, и не могу вступить в брак с Вами. Ни Ваш, ни мой отец меня не послушают, но, если Вы поговорите с ними, может, все сложится иначе.

– Не любите сейчас, и в будущем не полюбите? – под нос пробормотала девушка, Журавлев молчал, – а знаете, – она уже более агрессивно кинула пшено, – разговаривайте с папенькой сами, я здесь ничего не решаю.

– Неужто Вы хотите выйти на меня замуж? – Журавлев удивленно приподнял брови, и впервые за весь день посмотрел Дарье Степановне в глаза. Она выглядела серьезной, хоть подрагивающая бровь и выдавала в ней робость.

– Вы не такая плохая партия, – хмыкнула девушка, протягивая Журавлеву мешок. Тот послушно кинул курицам горсть пшена, – Вы оскорбили меня, Андрей Николаевич, если думаете, что Вам все легко сойдет с рук, потому что мой папенька и матушка к Вам благосклонны – вы сильно заблуждаетесь. Не хотите жениться на мне – пожалуйста, уверена, что та женщина была хороша, раз Вы из-за нее стрелялись, но у меня есть честь, и Вы не смеете отказываться от меня так просто. Даже если возненавидите меня, я не буду просить отца отменить помолвку, так и знайте.

– И подумать бы не смог, что Вы можете так разговаривать, – удивленный Журавлев машинально протянул руку к мешку, но девушка резко отняла его.

– Довольно! Федосья, загони курей обратно. Хорошего вечера, Андрей Николаевич! – она снова быстро присела и, накинув на плечи теплый платок, быстро зашагала к выходу, щеки ее полыхали.

Вернувшись в свою комнату, Журавлев распорядился подать кипяток с лимоном, а сам погрузился в размышления. Он почувствовал странное желание и интерес к этой девушке, но особенно странно было то, что схожие чувства он ощутил, когда впервые встретил Дарью Алексеевну.

Долгое время он оправдывал убийство Мышкина, представляя его как деяние, совершенное от большой и вечной любви. Он был уверен, что его любовь к Кошкиной нечто большее, чем простое увлечение, и несмотря на угрызения совести, приписывал себя чуть ли не к книжным персонажам, что совершают подвиги во имя своих любимых. И раз другая женщина смогла возбудить в нем похожие чувства, значит Мышкин погиб из-за глупой мимолетной влюбленности, оплошности, юношеской забавы. Журавлев зарылся в подушки и попытался уснуть, но образ то одной, то второй Дарьи поочередно всплывали у него в мыслях. Дарья Гнездова была простой, хоть и гордой, никого не ставила выше или ниже себя, и, казалось, переняла от обоих родителей лишь их мягкотелость и доброту, Андрей Николаевич никогда бы не подумал, что посмеет испытать к ней нечто схожее с тем, что он испытывал к Дарье Алексеевне, совершенно на нее не похожей.

За завтраком царило напряженное молчание, чета Гнездовых взволновано переглядывались, а Дарья была молчалива и сосредоточена на поедании овсянки.

– Как Вам спалось, Андрей Николаевич? – спросил Гнездов, под столом сжимая руку жены, – я лично приказал отбить ваши перины как полагается.

– Чудесно, благодарю, – отвечал Журавлев, искоса поглядывая на Дарью, ему было совестно, а она, казалось, совершенно не обращала на него внимания, – у Вас прекрасный дом, но так много изменилось с того раза, как я был здесь последний раз.

– Степка охотник до всякой мишуры! – всплеснула руками Гнездова, – бывает, как приедет, и давай доставать безделушки всякие, а ставить их некуда боле! Так он в следующий раз полку привез, проказник!

– Так я же тебе привез, Катенька, я ж знаю, как ты любишь зверюшек керамических!

– Полно Вам, – Дарья встала из-за стола, – хотя бы не при гостях, – она так же молча вышла из комнаты. Журавлев посидел еще пару минут, после чего быстро извинился и бросился следом.

– Милые бранятся только тешатся, – разумно решили супруги, продолжая миловаться меж собой.

– Дарья Степановна, постойте, – Журавлев догнал ее на полпути к свинарнику, но она горделиво продолжала идти.

– Андрей Николаевич? Неужто жениться вздумали?

– Я? Нет! – Журавлев покраснел. Молодые люди тем временем уже дошли до свинарника, и по велению руки барыни какая-то дворовая девка, красная и толстая, передала ей деревянное корыто с пшеном, – я...мне...неловко...

– А вот вчера Вы представляли из себя воплощение ловкости, – Дарья вздернула нос. Ей было непривычно так себя вести, но ярко-красные щеки Журавлева забавляли ее. «Видимо, «та» женщина ощущала то же самое, ее можно понять.» – думала она, но в то же время ей было до боли обидно, что человек, коего ей сватают, так легко говорит о чувствах к другой женщине, – что же переменилось?

– Я хочу принести извинения за то, что сказал вчера, я самолично обсужу все с отцом, и эта помолвка не доставит Вам ни малейших хлопот. Я покину Вас в обед и больше не побеспокою, – Журавлев поправил волосы и выдохнул. Он тщательно старался выглядеть отстраненным, старые раны еще не зажили, и к новым он просто не был готов. «Если это чувство не пройдет через полгода – вернусь, точно вернусь, и уже сам посватаюсь, но не сейчас, не сейчас. Дарья...Дарья Алексеевна.» – проносилось у него в голове, пока он стоял, словно подсудимый, ожидая приговора.

Одна из куриц, взгляд коей был особенно глупый и пустой, невесть каким способом выбралась из плетеного загона, маленькими шагами подбираясь к высоким сапогам Журавлева. Она повернула к молодому человеку голову с одной стороны, с другой, моргнула обоими глазами поочередно и, издав нечто между кудахтаньем и хрипом, клюнула его обувь. Андрей Николаевич от удивления вскрикнул, от чего курица бросилась наутек. Дарья Гнездова еще не успела сказать, что бежать то курице некуда, и что торопиться нет нужды, но Журавлев уже бросился за беглянкой. Курица оказалась проворной, хоть ее и заносило все время влево, бежала она резво. Свиньи, возбужденные погоней, начали шуметь, да так громко, что Андрей Николаевич потерялся и упал прямо на грязное сено. Курица, добежав до выхода из свинарника, остановилась, глупо поворачивая голову. Затихающее хрюканье свиней перекрыл звонкий хохот Дарьи.

– Да чего же Вы, Андрей Николаевич, ой не могу! – она присела, и беглянка сама подбежала к ней. Дарья Степановна, не прекращая смеяться, взяла курицу на руки и вернула в загон.

– Рубашку белую зазря надел, – Журавлев неуклюже попытался подняться, Дарья протянула ему руку.

– Вставайте, Андрей Николаевич, вставайте.

– Благодарю, – он лишь для вида уперся на ее руку и поднялся, словно по привычке, покраснев.

– А Вы совсем не страшный, – Дарья Степановна спрятала взгляд и сложила руки перед собой, – я много думала о Вас и почти убедила себя, что Вы совсем-совсем другой, что Вы сильно изменились. А Вы все такой же, теперь мне даже спокойнее с Вами говорить. Но не подумайте ничего, я все еще злюсь.

– А я о Вас, если признаться, совсем не думал. Вы очень милы, Дарья Степановна, но я...

– Если возьмете меня в Париж – научу Вас куриц ловить, – перебила его Гнездова, поднимая на него чистые серые глаза, – я прекрасно знаю французский! Et ce n'est pas parce que je veux vous épouser!* – добавила она после короткой паузы, словно подтверждая свои слова, Журавлев усмехнулся.(*И это совсем не потому что я хочу за Вас замуж!)

– Дарья Степановна, я повторюсь, – голос его неожиданно дрогнул, – я убил человека ради минутного увлечения, Вам не нужен такой человек рядом. Оставайтесь здесь подле семьи, Вы нужны здесь. Вы так милы и молоды, не совершайте того, о чем потом глубоко пожалеете.

– Вы всего-то на год старше, – Дарья сконфузилась и сжала подол платья, – раз Вы назвали это увлечение минутным, то «та женщина» уже не так важна, правда? Я не считаю Вас убийцей, Андрей Николаевич, я совсем Вас не знаю, но смотря Вам в глаза я понимаю, – она взяла его руку в свои, – что Вы не злой и не подлый, и мне этого довольно. Не женитесь на мне, если я Вам не мила, но и не отталкивайте так бездумно. Андрей Николаевич, возьмите меня в Париж, прошу Вас.

– И Вы готовы принять меня таким? – Журавлев с надеждой посмотрел ей в глаза, и был не в состоянии оторвать взгляд, замерев. Девушка улыбнулась:

– Я не могу Вас не принять, Вы мне уже дороги, как ценное воспоминание моего детства. Ваша семья значит для моей куда больше, чем Вы можете думать. Держите мою руку крепче, и я обещаю, что никогда не откажусь от Вас. Вам многое пришлось пережить, и только подлецы осудят Вас.

– Прощайте, папенька! Прощайте, маменька! – родители поочередно крепко обняли дочь. Раскрасневшаяся от холода и невероятно довольная Дарья Степановна забралась в просторные покрытые сани, приподнимая полы темно–зеленого теплого платья. Журавлев серьезно пожал руку старикам и забрался следом. Ему вновь стало необъяснимо тревожно и горько видеть рядом с собой женщину, но делать было уже нечего.

– Вот, передайте Николаю Евгеньевичу, – Степан Гнездов передал внутрь саней небольшой чемоданчик и с нежностью посмотрел на детей.

– Ну вот мы и одни! – Гнездов приобнял жену за талию, как только сани выехали за ворота.

– Шалун! – женщина, хихикая, ткнула его пальцем в грудь.