Эхо | СюэСяо

Тщательно выдерживая прямую осанку, Сяо Синчэнь размеренной походкой преодолевает путь от ворот до дверей, ведущих в похоронный дом. Зайдя внутрь, он так же обманчиво спокойно направляется к широкому столу, со стуком ставит на него потяжелевшую корзину и ждет. Скорее всего, юный друг — пока нет причин называть его иначе даже в своих мыслях — где-то неподалеку и вскоре даст о себе знать. И правда: не проходит и десятка мгновений, как рядом слышатся шаги и шорох одежд, а по плечу привычно проходится скользящее касание в знак приветствия.
— О, мой добытчик вернулся! Ну-ка, посмотрим, что ты там принес...
В ответ выходит одинокий вымученный смешок. Что ж, пусть юный друг смотрит и удивляется.
— Ого, сколько всего, и не гнилое, надо же! — предсказуемо изумленно тянет он. — Признавайся, ты решил не мелочиться и вместо того, чтобы лапать капусту, сразу схватил за задницу торгаша! Или за прилавком девка стояла? Не могу ее винить, я бы тоже повелся...
В любой другой день подобное заявление вызвало бы массу шутливого возмущения с последующими доказательствами, что причин для ревности нет, но не сегодня.
— Я был внимательней обычного, только и всего, — почти равнодушно отзывается Сяо Синчэнь. Он не делится своим открытием, что для того, чтобы получить лучший товар вместо чего-то склизкого и мягкого, достаточно потянуться к рукояти меча и многообещающе улыбнуться — даже говорить ничего не пришлось... Не то чтобы есть намерение пользоваться полученным знанием в будущем, но на заметку взять будет не лишним.
— Даочжан, ты на меня все-таки обиделся, — заключает юный друг, уловив явный холодок в словах собеседника. — А я ведь тебя похвалил, между прочим, и... Эй, у тебя что, снова кровь? — встревоженно спрашивает он, вероятно, только сейчас заметив пятна на повязке. И, позабыв и о капусте, и об упреках, начинает суетливо тараторить: — Что случилось? Болит? Нужно поменять повязку! Я как раз воду недавно нагрел, наверное, еще не остыла... Пошли скорее, чего стоишь!
Сяо Синчэнь остается на месте, пригвожденный к полу лихорадочными думами. Нет, рядом с ним точно не Сюэ Ян! Разве тот смог бы проявить хоть крупицу беспокойства о своем враге? Как же хочется позабыть о разбередивших душу сомнениях и податливо принять заботу, прильнув к ладони, бережно вытирающей со щек засыхающую кровь... Но нельзя. Сяо Синчэнь пообещал Сун Цзыченю, что получит более веские доказательства невиновности юного друга, нежели собственное эгоистичное желание оставить все как есть.
— Все в порядке, — посеревшим голосом заверяет Сяо Синчэнь, и вовсе врастая в скрипучие доски. Ему не удается изобразить безмятежность, как бы ему ни хотелось — он не может решить, что предпринять дальше, и нарастающая паника рвется наружу.
— Ты чего упрямишься? — недоверчиво вопрошает юный друг, тоже пребывая в некотором замешательстве, а затем воркующе, с приторными нотками предлагает: — Сейчас я тебе помогу все смыть и перевяжу, а ты мне по пути расскажешь, как именно ты хочешь, чтобы я тебя наградил... Хотя какая это награда, если я бы и так что угодно сделал, даже принеси ты полную корзину плесени?
Ни прибавить, ни отнять — сделал бы. Юный друг никогда не против разделить страсть каким угодно образом, не испытывая при этом и намека на стыд. Воспоминания о том, с какой готовностью он ответил на давний неловкий поцелуй, подаренный в первый раз в порыве шальной привязанности без всякой надежды на взаимность, до сих пор будоражат, но теперь вместе с тем и пугают.
Если все это время Сяо Синчэнь делил телесные радости с Сюэ Яном, то зачем же тот на это согласился? Чтобы посмеяться и унизить? Но разве ему самому не должно быть противно? Мало того, что с другим мужчиной, так еще и с тем, кого ненавидит всем сердцем... В этом нет никакого смысла!
Юный друг воспринимает судорожный вздох, сорвавшийся с губ Сяо Синчэня, по-своему: как приглашение. Наверное, неправильно наслаждаться близостью с тем, в чьей личности нет полной уверенности, но привычка забивает собой чувство вины. Однако если собраться с мыслями, можно попробовать развеять или, наоборот, подтвердить сроившиеся плотным комом подозрения — не дать разорвать поцелуй слишком быстро, чтобы успеть...
Успеть что? Узнать, что у юного друга острые зубы, как и у Сюэ Яна с его вызывающим дрожь хищным оскалом? Ну так это вообще не новость! Сяо Синчэнь уже давно испытал все удовольствие от близкого с ними знакомства, особенно на шее и плечах. Но так или иначе, это случайное совпадение — все еще не повод для клеймления кого-то как бесчестного мерзавца.
Была у Сюэ Яна одна весьма яркая отличительная черта, которую он словно выпячивал и старался всеми силами привлечь к ней внимание. Ее определенно стоит проверить... Затаив дыхание, Сяо Синчэнь подгадывает момент, чтобы якобы не нарочно перехватить юного друга за левую руку и плотно сжать свои пальцы поверх чужих.
Юный друг на миг напрягается и тут же с небрежным смешком выворачивается из хватки, но и этих пары мгновений хватает, чтобы понять, что на месте мизинца у него давно огрубевший обрубок. Сяо Синчэнь шумно сглатывает, надеясь, что ему удалось правдоподобно сделать вид, что это его не шокировало.
Впрочем... А с чего бы и с этого быть шокированным? Сяо Синчэнь старательно роется в закоулках своей памяти и припоминает, что уже натыкался на это увечье, но не придал никакого значения. Ран на бессознательном подопечном и без того было в достатке, чтобы беспокоиться о такой мелочи, как какой-то жалкий палец! А потом и вовсе позабылось — взгляд же не цепляется. Ха-ха, отличная шутка, как сказал бы юный друг...
— Даочжан, ну хватит уже, пойдем... Сам же потом будешь жаловаться, что все присохло! — тем временем настаивает тот, отстранившись. Ему невдомек, почему это Сяо Синчэню вздумалось противиться на пустом месте и снова отказываться от помощи. Чего это он обратился задумчивой статуей?
— Я знаю, что у тебя нет мизинца. Почему ты от меня это прячешь? — будничным тоном напрямую спрашивает Сяо Синчэнь. Ни к чему ходить вокруг да около — если у юного друга есть разумное объяснение своему странному поведению, он его даст, верно?
Юный друг с досадливым всхрипом втягивает в себя воздух, явно недовольный проявленным к его травме несвоевременным любопытством, однако все же отвечает, выплевывая:
— Потому что мне противно от того, что я калека! Доволен?
— Передо мной мог бы и не скрываться. Я же тоже калека.
— Это другое! Ты такой, потому что сам так захотел, а у меня никто не спрашивал, хочу ли я быть уродцем беспалым!
Юный друг не раз смеялся над слепотой Сяо Синчэня, но ни разу не давал понять, что ему противно чужое увечье или он считает его уродством. Не брезгуя менял повязки и даже отпускал философские замечания вроде «Как же тебе повезло, даочжан, что ты ничего не видишь — вокруг столько всякого дерьма, о котором тебе лучше и не знать!». Интересно, что же именно он имел в виду? Уж не себя ли?
Сяо Синчэнь глубоко вдыхает, настраиваясь на последний шаг, с которого следовало начать, минуя мелочные глупости. Если его подозрения, которые насадил Сун Цзычень, беспочвенны, он готов денно и нощно вымаливать прощение за то, что вскрыл старую рану юного друга и обидел по своей дурной мнительности. А если же нет... Что ж, он до сих пор не имеет ни малейшего представления, что он сделает.
— Дай мне свой меч, — бесцветно произносит Сяо Синчэнь.
— О, мой дорогой даочжан, ты его непременно получишь, только ночи дождись! — с долей растерянности смеется юный друг, пораженный разительной сменой темы. Слышно, как он делает маленький шажок туда и обратно — будто хочет уйти, но передумывает.
— Я имею в виду настоящий, — подавив улыбку, качает головой Сяо Синчэнь. — Просто дай мне его, и после я оставлю тебя в покое, обещаю.
— Да что с тобой сегодня не так?! — с горечью восклицает юный друг. — С чего бы мне это делать? У тебя есть свой клинок, так на кой тебе сдался мой? Что ты с ним хочешь сделать?
— Всего лишь узнать, Цзянцзай это или нет.
Повисшая тишина кажется настолько плотной, насколько и хрупкой. Коснись — и она рассыпется на сотню звенящих осколков. Прямо как сердце Сяо Синчэня, когда его слух режет полное злобы шипение:
— Гребаный даос, кто тебя только надоумил...
Сяо Синчэнь даже не успевает понять, как в его ладони оказалась обжигающая морозцем рукоять меча, ведь его лезвие уже устремилось на поиски своей цели. Шуанхуа умеет безошибочно находить источники скверны, пусть даже и прикрытые человеческой оболочкой, и в этот раз тоже не ошибается. Недоумение, сквозящее в отрывистом вскрике, звучит истинной насмешкой. Сюэ Ян всерьез думал, что ему ничего не грозит? Считал, что в безопасности рядом с глупым Сяо Синчэнем, который не посмеет ответить? Ну и кто здесь в таком случае дурак?
— Даочжан, давай поговорим, — резко выдыхает Сюэ Ян.
Все-таки хрип в его голосе все эти два года был поддельным, а вот интонации остались прежними. Тягучие и завораживающие. Если дать слабину, вмиг уволочет в трясину. Поэтому если и будет разговор, то только на условиях Сяо Синчэня.
— О чем? — с омерзением не только к собеседнику, но и к себе, спрашивает тот. — О том, как тебе было весело меня дурачить? И не нужно меня убеждать, что это вовсе не так!
— Да, мне было охренеть как весело — как же иначе-то, — но...
Ох, зря Сюэ Ян раскрыл свой лживый рот и зря не призвал свое оружие, когда у него была возможность. Слепота и праведный гнев обостряют все чувства до предела. Давать противнику шанс Сяо Синчэнь не намерен и настигнет его с легкостью, даже если тот попытается сбежать. Замах, выпад, еще один вскрик, странный выбивающийся из общей канвы звуков влажный хруст. Ринуться вперед, чтобы безжалостным толчком завалить на пол, упасть сверху самому под глухой удар и сдавленный стон. Сюэ Яну никуда не уйти.
— Все еще весело? — вкрадчиво интересуется Сяо Синчэнь, придавливая к полу локтями разметавшиеся чужие волосы. По дрожащей ладони, до сих пор сжимающей рукоять Шуанхуа, что-то течет, противно щекоча кожу. — Не слышу смеха.
И не только смеха. Даже сиплых вздохов отчего-то не слышно. Сюэ Ян применил какую-то технику, оглушившую Сяо Синчэня? Нет, едва ли это возможно... Дело в чем-то другом. И почему Сюэ Ян не сопротивляется, не пытается вырваться или нанести ответный удар? В чем причина его покорности и молчаливости? Непонятно.
Сяо Синчэнь медленно выпрямляется и тянется рукой, ощупывая лежащее под ним на дощатом настиле тело. Мокро, липко и горячо. Пальцы вдруг проваливаются куда-то вглубь, где еще горячее, и что-то трепещет, прежде чем успокоиться. Что же это? Разум отказывается собирать картину в единое целое, мечется в разные стороны и путается.
— Кровь, — спустя целую вечность слышит собственный сбивчивый шепот Сяо Синчэнь.
Нужно проверить, кому она принадлежит. Но как? В мыслях мечется всего одна ошеломляющая своей логичностью мысль. Сяо Синчэнь подносит к лицу лезвие Шуанхуа и лижет по кромке без боязни пораниться — оружие заклинателя никогда не нанесет вред хозяину без его дозволения. Ему хорошо знаком вкус собственной крови — когда хлещет из обоих глазниц с завидной регулярностью, сложно ни разу не причаститься, — однако сейчас на языке оседает совершенно новый вкус. Терпко и сладко. Как проклятые конфеты из жженого сахара, которые он исправно покупает на рынке. Сегодня, кстати, тоже принес. Целый кулек, правда, отдать не успел.
Картинка складывается с невообразимой болью, вонзаясь в душу краями, чтобы удержаться на месте. Шуанхуа с лязгом отлетает в сторону, а Сяо Синчэнь зажимает себе рот измазанными в крови ладонями, чтобы подавить скрутивший внутренности спазм, которым только усиливается, стоит лишь чуть-чуть приоткрыть губы. Что же он наделал? Это все случилось на самом деле или, может, это просто на редкость дрянной затянувшийся до болезненного бреда сон? И кто, помилуйте Небожители, так пронзительно кричит, прорываясь через стоящий в ушах гул?!
— Даочжан, ответь мне! Что здесь происходит?!
А-Цин. А-Цин здесь и она все видела... Нет, не видела, она же слепая. Значит, слышала. Или что-то еще, это совсем неважно. Важно то, что ей нельзя здесь находиться. Нельзя находиться рядом с Сяо Синчэнем, который только что убил другого человека... Пронзил насквозь прямо в сердце того, кто предлагал все решить мирно. Поговорить. Оправдаться. Или сделать еще хуже? Этого уже не узнать... Или же...
— Даочжан!
— А-Цин, — Сяо Синчэнь поражается тому, насколько отвратительно звучит его голос. Голос убийцы. Убийцы другого убийцы. — Уходи.
— Что? Куда?!
— На постоялом дворе в центре города остановился заклинатель, его зовут Сун Лань. Говорят, он чем-то похож на меня, но в черном. Спроси людей, они точно поймут, о ком речь. Скажи ему, что если он и в самом деле считает, что должен передо мной извиниться, то пусть о тебе позаботится. Вы...
— Что ты такое говоришь?! — визжит А-Цин, перебивая безэмоциональные повеления Сяо Синчэня. — И что с докукой? Почему он такой... Он... Он что... — она запинается и громко надсадно шмыгает носом.
Несмотря на то, что Сюэ Ян ей никогда не нравился, видимо, в мертвом виде ей он нравится еще меньше. Получается, она все-таки зрячая — на слух она бы не смогла о чем-либо догадаться... Подумать только, каждый так и стремится обмануть недалекого слепого даоса, ведь он просто напрашивается, чтобы над ним вдоволь посмеялись... Как подло и гнусно со стороны маленькой девочки. Следует преподать ей урок и научить уважать тех, кто был к ней незаслуженно добр!
— Да, он мертв! А ты уходи и не возвращайся! — рявкает Сяо Синчэнь. То, что он на долю мгновения позволил себе допустить мысль о причинении боли невинному ребенку, делает его самым пропащим ублюдком на свете.
Обиженный растерянный плач и удаляющийся прочь торопливый топот Сяо Синчэнь слышит гораздо позже, когда в действительности уже все стихает. Он продолжает сидеть, ощущая под собой все еще теплый труп в окружении расползающейся вязкой лужи, и не двигается до самого заката. А может, и рассвета. Плевать. Зато он наконец принял единственно верное решение.
Если Сюэ Ян хотел поговорить, Сяо Синчэнь не может отказать ему в этом праве. Шуанхуа по первому зову влетает в руку, покрытую пленкой из загустевшей крови — не так уж много способов устроить еще одну встречу.