5
После возвращения из медицинского корпуса Николас Фенстерматчер всё ещё выглядит помятым. Видимо, Ватанабэ переборщила с ядом на своих ногтях. Ответ на вопрос, как она нашла убийственное средство против неубиваемого парня, оказался банально простым: случайно. Дело в том, что её соседка — ядовитая девушка, которая генерирует разные яды в зависимости от настроения.
Однажды они с Ватанабэ поссорились, и та плюнула ей в кофе, чем чуть не прикончила. Веря, что из всего нужно извлекать пользу, Ватанабэ решила сделать «криптонит» своим оружием, но долго не знала, как это провернуть, не навредив себе. После длительных экспериментов выяснилось, что при попадании на ногти яд совершенно безвреден, а вот при контакте с остальной кожей замедляет регенерацию и снижает силы. На самом деле, убить до конца по-прежнему не получится, а вот обезвредить на время — самое оно.
В общем, Неубивакалос расплатился за эксперимент парой дней в шкуре обычного человека и, видимо, уязвлённой гордостью, поскольку ходил мрачнее обычного. Не то чтобы Тара следила. Ладно, следила. Она и раньше-то вечно пялилась, а теперь вообще не могла глаз оторвать. Запретный фрукт или овощ, как угодно. Одно остаётся неизменным — когда нельзя, хочется ещё больше. Аж губы чешутся. Ну, или это просто соус слишком острый.
— Нужно сделать что-то с Дином, — говорит Макс, смачно зевнув. — У него опять ночью был экзистенциальный кризис. Я задолбался не высыпаться, честно. Может, ему... ну, с психологом поговорить?
Коул, который в последние несколько дней заимел привычку завтракать за их столиком, хмурится. Потом его лицо становится зловеще пугающими. Он склоняется ближе к Максу и заговорщицки шепчет:
— Я бы на твоём месте не стал трогать Ди. Ты знаешь, как он получил свои способности?
Макс забывает жевать и, завороженно глядя, качает головой.
— У большинства способности начинают проявляться годам к десяти, плюс-минус, — продолжает Коул загробным шёпотом, — но Ди обладал демоническим криком уже в младенчестве. Как-то они с мамой пошли на прогулку, — он делает интригующую паузу, а Макси-плакси ойкает, — малыш Ди был в коляске, и ничего не предвещало беды. Но потом он увидел игрушку, которую очень захотел. У его мамы не было денег, и она не стала ему её покупать. Малыш Ди заплакал... понимаешь, к чему я? — Макс сглатывает и отчаянно кивает. — Да, он убил криком свою маму и еще несколько человек поблизости. С того дня Дин живёт под наблюдением, но, по правде, его опасается даже правительство, и единственный, кто может с ним справиться — это Арон. Он, кстати, давно не студент. Ему тридцать два, и его приставили к Дину с самого младенчества.
— Т-ты знала? — спрашивает ошарашенный Макс у Тары.
— Что ты кретин? — отвечает та. — Догадывалась, но то, что ты настолько ведёшься, не подозревала, честно, Макси-плакси. Как можно быть настолько доверчивым?
Изумление постепенно сползает с лица Макса и заменяется праведным гневом. Коул заходится громким смехом. На их столик теперь таращатся, кажется, все, и даже Фенстерматчер удостаивает их презрительным взглядом. Кроссу не из-за чего переживать, даже если бы Тара и хотела нарушить его запреты, золотой мальчик вряд ли захочет с ней целоваться. Каждый раз, когда они встречаются взглядами, у Фенстерматчера такой вид, будто он скорее поцелует жабу. Или свою эту Ватанабэ. А что, Фенстерматчер часто воспринимает всё слишком буквально, может, и «бьёт — значит, любит» стало его жизненным кредо?
— Как думаете, может, мне стоит осветлить волосы? — спрашивает Тара, пропустив мимо ушей всю перепалку Макса и Коула. — Мне пойдёт?
Коул ухмыляется во всё лицо, бросает понимающий взгляд в сторону Фенстерматчера и Жуковски, которые сегодня сидят далеко от них, а потом говорит странное:
— Осветлить такие роскошные каштановые кудри? Зачем? Ты ему и так нравишься, не понимаю, как ты этого не замечаешь. Ладно бы Макс, он не блещет интеллектом, но ты...
— Чё ты сказал? — возмущается Макс. — Так, стоп, кто кому нравится, не понял?
— Что и требовалось доказать, — театрально вздыхает Коул.
— Тебе кто-то нравится? — спрашивает Макс Тару. — Только не говори, что Ватанабэ! Она моя, я первый её застолбил!
Иногда Макс конкретно так забывает, что Тара девушка. Видимо, из-за высокого роста. Или потому что она живет в мужской общаге. Может, просто имбицил.
— Ты, главное, ей такого не скажи, — советует Коул. — Потому что... ну, мы все видели, на что она способна... я на твоём месте старался вообще бы поменьше говорить. С ней... и в целом.
— Завязывай с пассивной агрессией, Коул, — перебивает его Тара. — Только я могу называть Макси-плакси идиотом, ясно? Но он прав, я бы тоже была с этой девицей осторожнее. Мне еще нужен мой лучший друг.
— Ладно, без обид. Никакой агрессии, просто ты запала на Фенстерматчера, а твой лучший друг этого даже не заметил.
— Ты что сделала?! — вопит Макс на всю столовую. А ещё про Дина что-то там говорил...
— Потише, — шикает на него Тара. — Ничего я не запала, просто...
Просто Фенстерматчер объективно очень хорош собой. И его губы под запретом, от того и клинит. Ещё на нём по-киношному сексуально рвутся футболки. И ему одному на свете идёт розовый цвет. Он такой сильный, что это не может не восхищать. И хмурый фейс, если так подумать, вполне очаровательно выглядит. Особенно на фоне розового. А губы эти блядские... ну, они кажутся очень целовабельными. Очень.
Да, Тара запала. Вот чёрт.
— Там всё равно не вариант, — вздыхает Тара, решив, что отрицать очевидное бессмысленно. — Кросс не разрешил к нему даже подходить.
— Почему? — спрашивает Коул, пока Макс лагает, — с ним ведь ничего не может случиться. Даже если он так плохо целуется,и ты захочешь в процессе, чтобы он сдох, он всё равно не сможет...
— Потому что мы не знаем, чего я там захочу! — восклицает Тара, смиряясь со своей жестокой судьбой. — Я не умею контролировать эти желания. Точнее, то, чего я хочу, трактуется совсем не так. И это может вылиться в катастрофу. Мы не остановим его, если что-то пойдёт не так.
— Тогда сейчас самое время, — вдруг отвисает Макс, видимо, примирившись с новостями. — Он, насколько я слышал, ещё не восстановился. И сейчас не сильнее обычного человека. Я без понятия, что творится в твоей тупой башке, и почему из всех людей именно он... но, если тебе так хочется, дерзай. Тем более Коул, кажется, прав. Ты ему нравишься.
— Да с чего вы так решили?!
— Он чуть меня не убил после Парижа, — загибает палец Коул. — А потом прилетело Дрю.
— Потом — Бофар с Дейсом, — соглашается Макс.
— А затем — Дин. Улавливаешь связь?
— Помнишь, когда мы с ним поругались впервые? — оживляется Макс. — Когда мы с тобой...
Да, точно. Неубивакалос как раз был в общаге в тот памятный вечер, когда Макс задался целью превратиться в горячую девушку. Именно он и помогал справиться с последствиями, а потом отчитал их, как глупых школьников. Особенно досталось Максу, Тара, ясное дело, вступилась, и с тех пор... с тех пор они не любят Неубивакалоса, считая его напыщенным болваном.
— М-м? — спрашивает Коул. — Когда вы с ним поругались впервые?
— Неважно, — отвечают Тара и Макс в один голос.
— Короче, — продолжает Макси-плакси, — если хочешь успеть, пока он вновь не стал монстром, начинать надо прямо сейчас.
Иначе карета станет тыквой, ага.
Это идиотская идея. Ничего хорошего из неё не выйдет. Вообще нельзя никогда следовать подобным спонтанным планам, тем более сгенерированным кем-то вроде Макса или Коула. Особенно сгенерированных кем-то вроде Макса или Коула.
Тара не любит, когда нельзя.
Тара берёт свой поднос с едой и идёт за столик к Фенстерматчеру и Жуковски. Она понятия не имеет, что собирается делать, но натягивает на лицо свою лучшую улыбку. Если уж её суперсила работает, как попало, то лицо хотя бы никогда не подводит. А начать всегда лучше с «привета». Это, во всяком случае, вежливо.
Жуковски в отличие от Неубивакалоса, отвисает быстрее и здоровается в ответ. Впрочем, спустя пару секунд Фенстерматчер тоже хрипит неуверенным приветствием. Он выглядит бледнее обычного, и это придаёт лицу непривычную мягкость. Тара на секунду теряется.
— Как самочувствие? — спрашивает она, залпом выпив стакан воды.
— Хорошо, спасибо, — отвечает Фенстерматчер неуверенно и косится на Жуковски, явно не понимая, что происходит.
Таре хочется сказать: «Не парься, чувак, я и сама без понятия, что делаю». Ещё ей хочется сбежать и сделать вид, что ничего такого не было. Ей подкинули эту тупую идею. Она не её. Однако больше всего ей хочется спихнуть со стола всё лишнее, притянуть к себе Неубиваколаса за ворот футболки и целовать до того момента, пока ему не станет лучше, потому что видеть его таким... человекообразым отчего-то невыносимо. Он должен быть скалой. Лексусом. Сплавом хрома, кобальта и никеля. Хернёй, которой стягивают провода.
— Ты что-то хотела, Тара? — приходит на помощь Жуковски. — Или так, поболтать? Просто справиться о здоровье? Сегодня атмосферное давление не очень. У меня вот голова побаливает. А Ник сегодня впервые узнал, как это — удариться мизинцем об тумбочку. Забавное зрелище. Или у тебя личный разговор? Мне уйти? Мне не сложно, я почти закончил завтрак. Ты, главное, что-нибудь скажи, а то это немного уже неловко.
— Просто хотела, — начинает Тара и осекается, завидев жёлтую макушку Кросса издалека. — Я так и не поблагодарила тебя тогда за... ты спас мне жизнь, Неубивакалос..чик. Спасибо. Я пойду. Приятного аппетита. Выздоравливай. Пока. Фрай... Пока.
Тара хватает поднос и поспешно ретируется. А ещё заочно побеждает в номинации «Самый корявый флирт года».
***
Кросс говорит, что сегодня на тренировке вновь будут отрабатывать стандартный учебный модуль, и тяжёлые вздохи проносятся по залу симуляции — это особенно скучно. Бесспорно, полезно, но до одури монотонно.
— Если Фенстерматчер к завтрашнему дню восстановится, то займёмся сплочением команды, — судя по лицу тренера, это должно было прозвучать воодушевляющее, но никто не воодушевился. — Вы в последнее время словно с ума посходили, поэтому... повременим с боёвками и... не знаю, поиграем в волейбол, например. Все вместе. Тария, ты, вроде, в школе ходила в волейбольную секцию, да?
Тара морщится. Ходить-то она ходила, и получалось у неё хорошо, даже очень хорошо. Что уж там, она была лучшей и даже собиралась заниматься волейболом профессионально, пока не узнала о своих способностях, и всё закончилось психотравмой, но это ничего. Если ей можно будет потренироваться со всей командой, пусть даже в простой игре, она обуздает свои не самые приятные воспоминания.
— В общем, завтра решим, — продолжает Кросс, хлопнув в ладоши, — а сейчас идите разминаться. Нет, Фенстерматчер, не ты. Ты ещё не готов. Иди... не знаю, иди с Майер, поможешь ей...
— Нажимать кнопки? — усмехается Тара невесело. — Думаете, я и с этим теперь не справляюсь?
— Ой, просто свалите уже, а?
Интересно, Кросс забыл, что сам запретил приближаться к Неубивакалосу или полагается на сознательность Тары? Или это такое хитровыебанное испытание? Посиди в тесной коморке со своим крашем полтора часа и не засоси его? Что ж, очень искусная пытка, товарищ тренер.
— Двигай, Непрошибакалос, — вздыхает Тара, подпихивая Фенстерматчера к выходу. — Покажу тебе закулисье.
Когда они заходят внутрь, Фенстерматчер громко чихает раза четыре подряд.
— Оказывается, у меня аллергия на пыль, — поясняет он смущённо, стерев с уголков глаз выступившие слёзы.
Тара закусывает губу, пытаясь силой воли заставить себя перестать считать это очаровательным. Сила воли, однако, перешла на другую сторону. Сегодня она не в её команде.
— Да, влажную уборку сделать бы не мешало, — говорит Тара, чтобы хоть что-нибудь сказать. — Тебе не обязательно здесь находиться, можешь идти к себе или... погуляй на свежем воздухе.
— На пыльцу у меня тоже аллергия, — отвечает Фенстерматчер, смутившись, кажется, ещё сильнее. — Ещё я порезал палец листом бумаги, и это очень больно, он до сих пор не зажил.
— Да, быть нормальным человеком отстой, — усмехается Тара, плюхаясь в кресло.
Она загружает учебные модули, выбирает из предложенного максимально интересный, ну, во всяком случае, на её вкус. Вбивает необходимые коды активации, подбирает локации под каждого, основываясь на навыках испытуемого, выставляет погодные условия, атмосферное давление (Жуковски — пониже, раз тот жаловался на головную боль), выставляет уровни сложности — в общем, всё как обычно.
— Как ты только всё это запоминаешь, — произносит Фенстерматчер почти восхищённо. Ну, настолько, насколько позволяют его скудные эмоции. — Здесь миллион кнопок и функций.
— У меня был целый год ничегонеделанья, чтобы разобраться. Не прям уж великое достижение.
— Ты координируешь все наши тренировки, и они всегда очень эффективные. Без тебя симуляция лагает и на самом деле просто изматывает, а толку мало. Именно ты делаешь её такой... полезной? Не знаю, как заменить слово «эффективный», чтобы не повторяться. Мне особенно нравятся те апокалиптические, и с извержением вулкана была супер. В общем, спасибо, что занимаешься этим. И за то, что подбираешь отличную музыку, тоже спасибо.
Тара переводит изумлённый взгляд с монитора на Фенстерматчера. Ещё никогда и никто не благодарил её за старания, принимая, как должное. Никто не ценил её тщательно подобранные плейлисты и бомбические (иногда буквально) декорации. А ещё никогда в жизни Таре так сильно не хотелось поцеловать другого человека. И ей хотелось бы сделать это так просто, без дурацкого внушения, а по-нормальному. Просто потому, что хочется, а не всё то, что у неё вечно выходит. Но она не умеет отключать свои силы. И это, пожалуй, основная причина, почему не стоит этого делать.
— Эм... спасибо, что заметил? — скомкано бурчит Тара и срочно бросается изображать бурную деятельность за монитором, потому что смотреть на Фенстерматчера просто невыносимо.
Тот говорит такие вещи и слишком хорош собой. Слишком. Он сейчас кажется Таре таким сексуальным, что само слово «секс» теряет свою значимость. Зачем миру два одинаковых слова, когда уже есть вполне подходящее — Николас Фенстерматчер?
Фенстерматчер замолкает и просто наблюдает за нелепыми попытками Дина справиться с панелью доступа на двери якобы секретной лаборатории. Он без разбору тычет все кнопки, а потом выбешивается и орёт на неё. Панель разлетается в щепки. Что ж. Тоже метод. Дрю, кстати, в его версии симуляции, понадобилось на это секунд пятнадцать. Ну, скорее всего Дрю. Или же система лагает, и двери открываются в его окошке сами по себе. С ним никогда не ясно наверняка.
— Ты раньше играла в волейбол? — вдруг нарушает молчание Фенстерматчер.
— Ну, типа.
— Я тоже.
А вот это уже интересно. Таре вообще нравится узнавать, как жили её сокомандники до того, как раскрылись их способности, а узнать что-нибудь личное про Неубивакалоса с недавнего времени стало любопытнее всего.
— Правда, только в начальной школе, — добавляет Фенстерматчер, пригладив свою непонятного цвета чёлку. — Мне нравилось. А потом в моих руках стали лопаться мячи, и из секции пришлось уйти. Вообще уйти из школы.
— Тебя отправили в спецшколу?
— Не сразу. Мои способности появились раньше, чем у большинства детей, и мама с бабушкой не хотели отдавать меня в интернат раньше. В общем, пришлось учиться контролировать силу в домашних условиях.
Тара не удивлена, что именно Фенстерматчер оказался акселератом. Её воображение мгновенно рисует маленького Непрошибакалоса с такими же густыми хмурыми бровями и с суровым взглядом. Это ведь ненормально, что её такое умиляет, да? Что-то на нездоровом.
— И как всё было? — спрашивает Тара, тряхнув головой, но нет: навязчивый образ оттуда никуда не делся. — Много вещей переломал?
— Да, очень. Когда я разбил последнюю кружку в доме, мама отчаялась и уже хотела всё-таки сдаться и отдать меня в спецшколу, но бабушка настояла, что мне нужно дать ещё немного времени. И купила мне... цыплёнка.
— Цыплёнка? Нет, я не хочу знать продолжения!
— Эй, с ним было всё нормально.
А потом Фенстерматчер делает ужасное: он улыбается. Улыбается искренней красивой улыбкой, и Тара понимает, что вот оно — самое страшное оружие Непрошибакалоса. Недюжая сила и быстрая регенерация — фигня всё это из-под ногтей. И пусть от одного удара левой этого монстра можно скончаться на месте — неважно, такая улыбка всё равно хуже. От неё тоже останавливается сердце, но потом запускается вновь и стучит. Стучит так сильно, что лучше бы замерло навсегда.
— Бабушка тогда сказала, — продолжает Фенстерматчер невозмутимо, будто не он только что перевернул мир Тары с ног на голову, — что теперь этот цыплёнок — моя забота. И я должен за ним следить. Меня в ужас привела мысль, что я могу ему навредить, и каким-то образом я научился контролировать силу. Не сразу, сначала я боялся к нему прикоснуться, но со временем... что с тобой?
— Ничего, — хрипло отвечает Тара. — Просто жду, когда ты скажешь, что вы сделали из него суп.
— Мы не делали из него суп. Он... она. Это была она. Она выросла отличной здоровой курицей и... умерла своей смертью. Я звал её Тогерпи.
— Остроумно. Чёрт, Николас, — тяжело вздыхает Тара. — Я очень-очень сильно хочу тебя поцеловать. Прямо сейчас, и я не знаю, что с этим делать.
Открытое ностальгическое выражение лица Фенстерматчера быстро сменяется на привычно хмурое. Плохой знак. Кажется, зря Тара это сказала.
— Нет, — в подтверждении этой мысли произносит Фенстерматчер.
— Нет? — тупо переспрашивает Тара.
— Нет.
— Окей, ладно. Хорошо, проехали. Забудь, ладно? — тараторит она и завидует, ой, какой завидует Коулу с его телепортом. Сейчас бы исчезнуть. Отправиться... да куда угодно, хоть в жерло действующего вулкана. Невидимость Дрю, впрочем, тоже сгодилась бы. — Просто мне показалось, что я тебе тоже немного нравлюсь... прости, хорошо? Сделаем вид, что я ничего не говорила?
— Подожди, — ещё сильнее мрачнеет Фенстерматчер. — Ты хочешь это сделать потому, что я тебе нравлюсь? Это не очередной твой эксперимент?
— Да какая разница! Не бери в голову.
— Большая разница, Тария. Очень большая разница.
Они встречаются напряжёнными взглядами, и Тара осознаёт, что каким-то образом не заметила, как успела встать с кресла и очутиться поближе к выходу. Кажется, она всерьёз намеревалась удрать, но что-то в словах и взгляде Фенстерматчера говорит ей, что стоит повременить.
— Ты нравишься мне, — выдыхает Фенстерматчер. — Сильно. Так сильно, что я просто не могу... не могу быть частью твоих тренировок. Они выводят меня из себя, а мне нельзя... мне нельзя терять контроль, понимаешь? Я очень хочу, чтобы ты меня поцеловала. Так давно этого хочу, но...
Тара чувствует, как горят её щёки. Это похоже на простуду, но гораздо приятнее. До того самого момента, как это услышать, она и не подозревала, что нуждается во взаимности. Она думала, у неё просто мимолётное увлечение. Лёгкая степень влюблённости. Тяжёлая степень недотраха. На деле всё гораздо хуже. Гораздо. Можно сказать, что всё очень плохо. Крайне запущено. Чёрт, Тара влюблена. Она натурально влюблёна. И это катастрофа. Тарастрофа. Прозвище, придуманное Максом, как никогда актуально.
— Если бы я могла отключить эту херню, — в конце концов, произносит Тара, — я бы отключила. Но я не умею. Можно, наверное, попросить у Кросса подавитель. Я спрошу... если ты хочешь.
— Не нужно, — говорит Фенстерматчер, резко сокращая между ними расстояние. — Я хочу, чтобы ты оставалась той, кто ты есть. Просто мне было важно услышать, что для тебя это больше, чем эксперимент. Можно? Можно тебя поцеловать?
Если у силы был бы запах, она непременно должна была бы пахнуть как Николас Фенстерматчер. Одуряюще. Нервирующе. Захватывающе. Таре очень хочется ответить «можно». А ещё лучше воспользоваться невербальными средствами общения и попробовать уже наконец эти дурацкие красивущие губы на вкус. Вот только Кросс оторвёт им головы. У Фенстерматчера она, наверное, прирастёт обратно, а вот Таре нужно срочно включить мозги, но они не хотят. У системы установка обновлений, не мешайте и не выключайте из сети. Иначе случится непоправимое. Возможно, оно уже случилось.
— Давай не здесь, — и это единственное, на что у Тары хватает здравого смысла. — До конца симуляции ещё минут сорок... можем пойти к тебе или ко мне.
Лучше, конечно, в комнату, где держат особо буйных психбольных. С мягкими стенами которые. Вот что было бы в самый раз.
— Мы точно можем уйти и оставить тут всё?
— Да, симуляция сама завершится, и всё.
— Тогда ко мне.
— Ладно.
Возможно, Кросс выберет линчи. Наверняка оторванные головы покажутся ему слишком мягким наказанием. Тара даже не обидится. Она ведь знает, что собирается сделать глупость. Знает. Но всё равно сделает. В свою защиту она может сказать лишь то, что понимание проблемы — это ведь уже путь к исцелению. Так, во всяком случае, говорят в Интернете. Кто Тара такая, чтобы спорить?
***
Как только за Фенстерматчером закрывается дверь, Тара резко начинает паниковать. Ещё ни один из её экспериментов не закончился положительно, так почему этот раз должен стать исключением? Потому что она чувствует чувства? Так это ещё хуже! Вдруг ей будет так хорошо, что она захочет, чтобы планета остановилась? Вряд ли Фенстерматчер сейчас способен остановить вращение земного шара, но кто запретит ему попытаться! А если ей не будет хорошо? Вдруг Фенстерматчер отвратительно целуется, и, как и предсказывал Коул, Таре захочется, чтобы тот умер, а ведь сейчас он может! Может же? Идея заключалась в том, что Неубивакалос в настоящий момент не опасен для других, но, когда он не опасен для других, он может навредить себе. А когда он не может навредить себе, в опасности другие! Это замкнутый круг. И нет из него нормального выхода.
— Передумала? — спрашивает Фенстерматчер омерзительно понимающе.
Тару даже бесит, что тот такой внимательный. Ей нужен какой-то повод повесомее, чем чья-нибудь гипотетическая смерть, чтобы найти в себе силы всё остановить. А вместо того, чтобы помочь и, допустим, рыгнуть или почесать яйца, этот красивый придурок стоит весь такой заботливый и догадливый. Невыносимый человек. Нельзя же так!
— Я не знаю, — в конце концов, честно отвечает Тара. — Всё может обернуться плохо. Кто-то пострадает и... ты ведь сам знаешь, все эти истории. Тебе самому не страшно?
— Нет. Наверное, должно быть, но почему-то не страшно.
— Какой весомый аргумент. В общем, да. Я передумала. Кросс обещал привезти мне кого-то типа ментора с похожими способностями, и когда она мне поможет контролировать силу, если к тому моменту мы всё ещё оба будем этого хотеть, тогда... а сейчас это хреновая идея.
— Ладно. Хочешь... посмотрим какой-нибудь фильм? — растерянно оглядевшись по сторонам, говорит Фенстерматчер. — Мы же можем... можем просто проводить время вместе, пока ждём? Если хочешь.
— Ты предлагаешь мне встречаться?
— Наверное... Это плохо? Ты не хочешь? Я бы предложил раньше, но мне казалось... а потом ты сказала, что я тебе нравлюсь, и я подумал... чёрт. Я ещё ни разу в жизни так не волновался. Извини. Я и так не очень умею общаться с людьми. Нелепо, наверное, выгляжу.
Ещё в те времена, когда Тара не считала имя Николаса Фенстерматчера синонимом слова «секс», она думала, что оно — синоним слова «уверенность». Или «самоуверенность». Или «самодовольство». Возможно, «напыщенный индюк». Если бы ей сказали, что настанет день, когда она увидит Непрошибакалоса в панике, она бы не поверила. И вот, здравствуйте. Это всё и правда нелепо, но Таре почему-то нравится.
— Встречаться звучит неплохо, — говорит она, улыбнувшись. — И фильм тоже. Какие тебе нравятся?
Добиться внятного ответа так и не выходит. Кажется, Фенстерматчер вдруг вспоминает, что вообще-то не умеет разговаривать, поэтому Тара включает первое попавшееся в рекомендациях и, не дождавшись приглашения, устраивается на кровати, надеясь, что её новоиспеченный бойфренд (так ведь?) перестанет играть в имбицила и ляжет рядом. В итоге, Николасу оказываются необходимы целые титры, чтобы это, наконец, произошло.
— Я могу взять тебя за руку? — хвала небесам! Спустя ещё двадцать минут Фенстерматчер вновь обретает дар речи.
— Теоретически, — хмыкает Тара, — мы даже перепихнуться можем. Только без поцелуев. Ну, знаешь, как с проституткой...
— Что?!
— Да, Неубивакалос, ты можешь делать всё, что тебе захочется. Не тупи, а?
Но он тупит. И когда только успел поймать баг? Ещё ведь совсем недавно вёл себя как нормальный человек! Это стресс так на нём сказывается? Или адреналин? Или, наоборот, до этого он был в стрессе, а сейчас в своём нормальном состоянии тормоза?
Тара вздыхает и сама обнимает себя рукой Фенстерматчера.
— Подожди, — хрипит тот вдруг.
— Ну, что ещё?
— Жарко. Ты горячая... в смысле не так горячая, а буквально... хотя фигурально тоже... В общем, сниму толстовку.
Тара не успевает крикнуть ёмкое «н-е-е-ет» в стиле человека, падающего с горы, потому что избавляется от лишней одежды Фенстерматчер быстро. На нём остаётся лишь белая футболка, на которую у Тары с недавнего времени дикий кинк. Вот за что ей это всё? Где она так нагрешила?
— Ты жутко всё усложнил, Неубивакалос, — тяжело вздыхает Тара. — Я снова очень хочу тебя поцеловать, а, глядя на твои бицепсы, у меня просто не получается придумать стоящей причины, почему нет. А ещё общажные кровати такие узкие. И ты так близко. Что будем делать?
Фенстерматчер ничего не отвечает, лишь громко сглатывает. Тара прослеживает за движением его кадыка и пытается убедить саму себя, что способна контролировать ситуацию. Они же не животные какие-нибудь, а люди, в конце концов. У людей есть хороший навык не делать того, что неправильно, даже если очень хочется. Сила воли называется. Выдержка. У Тары этого всего, кажется, нет. Она притягивает к себе Фенстерматчер за шею и прислоняется лбом к его лбу. Чувствует чужое рваное дыхание на своих губах, чувствует мелкую дрожь под пальцами.
— Я так хочу тебя, — шепчет она и почти получает удовольствие от затянувшейся пытки. — И сейчас это моё единственное желание.
Если так подумать, в её глупой шутке про проституток, как обычно, была лишь доля шутки. Целовать можно и не губы, верно? У Николаса, к счастью, так много прекрасных мест, которые можно поцеловать. Вряд ли он будет против, если сделать вот так...
Тара проводит языком по челюсти Фенстерматчера, получая в ответ приглушённый стон, который выбивает к чертям последние заглушки. Она целует шею, оттягивает ворот кинковой футболки и целует плечи, обводит языком острый кадык, возвращается к челюсти, задевает губами уголок чужих губ. Это сносит крышу. Она хочет эти губы так, что, пожалуй, сейчас бы отдала свои силы и согласилась бы стать обычным человеком, только бы иметь возможность целовать их.
Может, ничего и не случится, если они всё-таки поцелуются? Максимум, что может захотеть Тара, это чтобы они продолжили. Разве это плохо?
А потом она вспоминает, почему это плохо.
Ведь именно так и закончилась её волейбольная карьера. Он поцеловала сына тренера на их первом свидании. Это было так хорошо, что всё, что ей хотелось — это продолжения. А если хотелось ей, то захотелось и ему. Но если с её первым бойфрендом всё закончилось хорошо, потому что тот реально был не против, то этот на утро оказался не в восторге от такого развития событий. Он был католиком. Берёг себя до свадьбы, типа. Ещё и отец его всё узнал. Скандал вышел жуткий. Всё замяли лишь потому, что Тара не знала о своих силах. До того раза не знала. Но теперь она знает. И больше не может так безответственно поступать.
Тара резко отстраняется от Фенстерматчера и отсаживается на безопасное расстояние. Чёрт, какая же она идиотка! Этим ведь мог закончится любой из предыдущих разов, о чём она думала вообще? Точнее, она именно поэтому и выбрала Макси-плакси, зная, что ничего такого к нему не почувствует, но остальные? Ладно, хрен с ними остальными, вряд ли бы она захотел чего-то большего от Бофара, разве только того, чтобы тот испарился, но Коул? Коул ей, в общем-то, нравится. Не так, как Николас, конечно, но что-то притягательное в их капитане однозначно есть. Так чем Тара думала, когда решила обратиться к нему за помощью? Она год ходила к психологу после того скандала, неужели ничему не научилась?!
— Что случилось? — спрашивает Фенстерматчер, тяжело дыша. — Что не так? Я что-то не то сделал?
— Это я всё не то делаю, Николас. Только я. Прости, мне надо идти. Поговорим попозже.
От Фенстерматчера Тара идёт прямиком в душ. Стоя под холодными струями воды, она думает, что подавитель — не такая уж и плохая идея. Единственная проблема, что их нельзя носить людям с плохо развитыми силами, поскольку он может их полностью загасить. Но нужны ли Таре такие силы? Она правда не знает.