Тринадцать дней после
В параллельной вселенной утро, когда я впервые увидел сгусток своей спермы, варящийся в амниотической жидкости в животе Куппер, должно было стать одним из лучших в моей жизни. Мне ведь двадцать восемь лет. Разродиться потомством — классический сценарий в таком преклонном возрасте.
Она лежала на кушетке, а я стоял рядом, держа её за руку. И думал обо всём на свете, но только не о ней и нашем ребёнке. Совесть заставила меня отвлечься от процесса глубоко самоанализа и посмотреть на монитор:
— Чудесно, — сухо выдавил из себя вместе с натянутой улыбкой. Блять.
— Я так волновалась, — призналась девушка, сжав мои пальцы. — Думала, что ты будешь настаивать на аборте.
Я сам не понимал, почему не настоял. Возможно, всё дело было в непомерном чувстве вины перед Лиз. Возможно и в том, что я, как ни крути, — трус. Я боялся и мне было стыдно — вот, что я скажу своему ребёнку, когда через девять месяцев он выпрыгнет из вагины Куппер. Я его не хотел.
Всё, чего я на самом деле хотел...
— Примерно четыре с половиной недели. Поздравлю, мистер и миссис Перес, плод развивается отлично.
— Мы не в браке, — поправил доктора, под взглядом Лиз ощутив неуместность своей ремарки.
Доктор неловко улыбнулся.
— Нужно ещё взять анализы и...
— Я могу подождать тебя на улице? — в голове набатом гудело протяжное «пип-пип». Звук раздавался из-за двери, возможно, с другого конца коридора, но я слышал его. Он раздражал ухо, вживался под кожу, напоминая о том дне, когда прервался.
Сраный «пип» оборвался, вместе с собой унося жизнь самого важного в моей жизни человека...
Я стоял под её дверями с килограммом снега за шиворотом тонкой рубашки. В горле бурлили рыдания, но как назло отказывались выходить. Я задыхался, часто моргая иссохшими глазами.
— Одетта, — удар кулаком по двери. Череда ударов в ответ на молчание с её стороны. — Микки погиб, Одетта. Мой брат — мёртв!
Валил снег. Пыльный, грязный Сиэтл погряз в слякоти. В ту самую секунду я возненавидел этот город, поклялся себе уехать: с Одеттой или без.
Опустившись на порог дома её покойной матери, в который Барна временно переехала после нашей последней ссоры, дрожащей рукой я нашарил в кармане пачку сигарет. Последние две. Одна для меня, другая для неё, пусть она так и не вышла.
А может, её и вовсе не было дома. И тогда я почувствовал ярость, ударяя кулаком по шершавому бетону, на котором сидел. Резкая боль и окровавленные костяшки пальцев пробудили во мне чувства. Я зарыдал, как сопливая девчонка, в три тяги скуривая сигарету.
За спиной щёлкнул замок. Под ногами заскрипел снег. Шерстяной плед опустился на мои плечи, и лишь тогда я почувствовал, как сильно замёрз. Как сильно замёрзло моё сердце, когда я встретился с ней взглядом.
Лицо Одетты было бледным, как полотно. По серым щекам катились слёзы.
— Поппи позвонила мне полчаса назад, — объяснилась она, вытирая нос рукавом свитера.
Она и Сиэтл — две вещи, которые теперь я так сильно ненавидел. Они разрушали меня, причиняли боль. Её серые глаза пробирали до глубины души, когда она смотрела так. Так, словно я всё ещё был ей нужен, словно между нами ничего ещё не кончено.
— Мне больно, — прошептал я, когда Одетта пододвинулась и стала убирать налипшие на лоб волосы с моего лица.
— Знаю, — она плакала, но улыбалась. — Я люблю тебя, Прескотт Перес. Я буду рядом каждую минуту. Мы справимся.
— Нет, — больно, холодно. Мы столкнулись лбами, выдыхая горячий воздух друг другу в лицо.
— Я люблю тебя...
Меня чуть не сбила машина на парковке. Я задумался, выкуривая вторую сигарету, когда синий минивэн на скорости, оптимальной для автобана, промчал перед носом. Перекрестившись, пожилая пенсионерка ткнула мне средним пальцем в окно.
Из прошлого меня выдернул телефонный звонок. Кларк. Он позвонил примерно сотню раз, оставил десять голосовых на автоответчике...
— Твою мать, Перес, кто не берёт трубку после того, как просит меня разыскать чокнутую бывшую?
Я уселся на бордюре, ослабив ворот белой рубашки.
— Прости, Кларк. Было не до этого.
— Расскажешь это своей сестре, которая уже выехала к тебе домой?
— В смысле? Причём здесь Поппи?
— Она взяла мой телефон, чтобы заказать суши. Тысяча звонков на твой номер вызвали подозрения. Пришлось сказать...
Я вскочил на ноги, носком ботинка туша сигарету об асфальт.
— Какого хрена? Что ты ей сказал? Я разнесу тебе рожу, если ты хоть словом обмолвился об Одетте.
— Тише, тише, плохой парень. Сказал ей, мы договорились встретиться с Ленноном, но ты не пришёл. Она устроила истерику, собрала вещи и выбежала из дома.
— Давно? — у меня напрочь всё повылетало из головы: Куппер, ожидающая меня в коридоре больницы, желание спросить, какого хрена Кларк и Поппи живут в одной квартире. Я выронил ключи от машины, обматерив мешающегося под ногами голубя.
— Пять минут назад села в машину. Ей до тебя минут двадцать...
— Блять, — швыряя телефон на переднее сидение и выжимая педаль глаза, выругался я.
***
Когда я залетел в квартиру, Одетта как ни в чём не бывало сидела на диване и пультом щёлкала телек. Она обернулась, заслышав грохот в коридоре.
— Скотт?
В домашней одежде, с растрёпанной на голове гулькой, Барна выглядела совсем как нормальный человек. Она так органично вписывалась в интерьер новой квартиры, что в голову закрались подозрения: а не были ли последние три года вымыслом?
Перепрыгивая через кота, я схватил девушку за руку и резким движением стянул с дивана. От неожиданности она запуталась в ногах, падая на меня. Очень невовремя перед глазами встали образы наши обнажённых тел, переплетённых друг с другом.
Видимо, она думала о том же, часто выдыхая и неуверенно глядя на мои губы. Чёрт, если бы не Поппи, которая, словно чума, надвигалась на мою квартиру, я бы разложил Одетту прямо на этом диване. Прямо сейчас, не долго любуясь очаровательными розовыми шортиками и с колокольни плюя на условности.
— Тебя нужно спрятать. Сюда едет Поппи.
— Поппи? Я не видела её столько лет...
— И не увидишь, — я уже тянул её за руку в сторону гостевой спальни. — Если у неё не случиться истерика, то она сожрёт тебя с потрохами. Она не готова.
Одетта правильно рассудила, когда не стала спрашивать очевидно напрашивающийся вопрос: «Почему?». Каждый из нас выбрал то, как справляться с болью после расставания. Одетта ударилась в наркотики, я — в работу, а Поппи... Ей было так тяжело после смерти Микки и всего того, что произошло с Одеттой, что мы почти не говорили о том, что случилось.
До того дня, когда я увидел в комнате сестры истыканную иголками куклу-вуду, думал, что Поппи закрыла ту главу нашей жизни, но нет. Она выбрала ненависть, чтобы справиться с болью, и она была готова причинить боль мне, узнай, что я вернулся к тому, с чего начал.
Одетта растерянно заозиралась.
— Мне подождать тут, пока Поппи не уйдёт?
Я не мог закрыть дверь перед её носом. Впервые за долгое время мне хотелось так искренне улыбаться, глядя, как Барна неуверенно мнётся, краснеет, думает о нас, обо мне. Я почти забыл это чувство. Её голос, её глаза превратились в яркие краски, разукрасившие мой серый быт.
Секс в душе ничего не значил, не перечёркивал «до» и не выдавал чистые листы, чтобы написать новое «после». Одетта Барна всё ещё была далёкой, несбывшейся мечтой, к которой я не мог прикоснуться. И это не говоря о том, что я старался не думать о погоде, складе, ноже и наркотиках...
Я поцеловал её. Не сдержался, впиваясь в нежные губы, проникая в рот языком. Блять, ведь когда-то я мог делать так постоянно, пока сам не оставил её в этом дерьме, не сломался.
Больной, безумный, влюблённый дурак.
Одетта ответила на поцелуй. Осторожно подняла руку, провела пальцами по моим плечам и остановилась на основании шеи, некрепко сжимая и выгибаясь в пояснице, чтобы стать ко мне немного ближе.
— Что ты делаешь? — прошептал ей в губы, сжимая кулак на ткани её ночной рубашки. — Ты ведь меня ненавидишь.
— Ненавижу, — она захлебнулась голодным вздохом. — Ненавижу тебя, Прескотт Перес.
— Повтори ещё раз. Я забыл, как сексуально моё имя звучит в твоём исполнении.
С коридора послышался крик. Поппи.
— Вали, — Одетта выпуталась из моих объятий и подтолкнула меня к двери. — Вали, Перес.
Вызывая кучу подозрений, я резко захлопнул дверь гостевой спальни и бросился в коридор, сбивая грозно топающую ногами в мою сторону Поппи. Она ойкнула, врезавшись в меня носом.
Поппи явно торопилась, чтобы выразить своё недовольство. С перекрученным на шее платком и с недокрашенным правым глазом, сестра злобно на меня вылупилась, стукнув кулаком в бок:
— Ты идиот, Прескотт. Какого чёрта ты не отвечал Кларку?
Я улыбнулся, за что получил сумочкой по морде.
— Тебе смешно? Я испугалась!
— Могу спросить, что ты и Кларк делали утром в одной квартире?
— Не твоё дело, — она рыкнула, поправив слетевшую с плеча куртку. — Где ты был всю ночь?
— Дома, — соврал я, зная, что на шее красуется засос, а на щеке — огромный синяк, который я заработал, когда в миллиметре от пули забирался в машину. Мне определённо точно следовало показаться доктору. У здоровых людей такое воспоминание не должно вызывать улыбку на лице.
Я подтолкнул Поппи к кухне.
— Где Лиз?
Блять. Я забыл Лиз в больнице.
— В больнице, — извлекая из кармана брюк телефон, бросил я. Десять пропущенных и одна смс-ка со смайликом плачущего кота в конце.
Поппи, кажется, успокоилась. Как у себя дома, она разбросала шмотки по барной стойке, прилегающей к гостиной. Стянула дизайнерские драные кеды и развернулась к телевизору, по которому шёл Дисней.
Я попросил Лиз успокоиться и, кратко объяснив ситуацию, предложил вызвать ей такси.
— Дисней? — Поппи загремела дверцами холодильника. Достала молоко, где-то раздобыла шоколадные шарики и уселась хомячить, поставив тарелку на важные бумаги, разбросанные по столу.
— М?
— Давно ты смотришь Дисней?
Я сглотнул, оторвавшись от экрана телефона, и перевёл взгляд на бегающую от одного конца экрана к другому девицу в драных лохмотьях.
— Случайно сел на пульт, — в сто пятый раз за сегодняшний день соврал я. Поппи открыла рот, чтобы задать очередной вопрос, но я опередил её, одной рукой набирая смс-ку дяде Одетты, другой — наливая воду и ставя чайник.
— Ты и Кларк?
Мой вопрос приструнил сестру. Она перестала чавкать.
— Я хотела сказать, на Дне рождения бабушки, но не успела. Было не до этого, когда узнала, что ты скоро станешь папой.
Не ударяясь в подробности, зная, что телефон Кинсли прослушивают, я предложил ему приехать ко мне завтра вечером, намёком дав понять, что всё в порядке.
— Скотт?
— М?
— Хватит мычать, что ты там делаешь? — Поппи перевалилась через стойку, двумя пальцами ухватившись за край телефона.
К счастью, я был сильнее. Быстро спрятав телефон в карман брюк, я щёлкнул сестру по любопытному носу и развалился на диване, впервые за день переводя дыхание. Приподнял голову, чтобы подложить подушку, ощутив тонкий пряный аромат тыквы. Неужели её запах вновь поселится на моей одежде? Коже? На мне?
Поппи прервала мои сладострастные мечтания, как в детстве задницей приземлившись мне на живот. Я закряхтел, за что был обозван старым дедом.
— Ты чего такой счастливый? Только не говори мне, что всегда мечтал о том, чтобы Куппер от тебя залетела.
— Почему ты так сильно её не любишь?
— Не знаю, спроси у себя, Скотти. Ты ведь не любишь её не меньше, чем я. И тем не менее, через девять месяцев из неё выскочит твой ребёнок и мой племянник. Меня пугает твоё веселье. Ты случаем умом не тронулся?
— Я...
— Ребёнок?
Мы с Поппи синхронно обернулись, уставившись на торчащую из-за угла голову. У меня отнялось дыхание...
— Одетта?.. — побелев в лице, прошептала Поппи.