Глава 4.
Медведь мчался сквозь снег. Тэ вцепился в его густой мех и сжал зубы — от прыжков у него дребезжали кости. Снег волнами выплескивался у Медведя из-под лап.
— Тебе страшно? — прокричал он ему.
— Черта с два!
— Держись крепче за мой мех, и ты будешь в безопасности.
Он прибавил хода, хотя это и казалось невозможным. Под ними, сливаясь в сплошное белое пятно, бушевало замёрзшее море. Тэхён зажмурился, но потом снова открыл глаза . Не думай о Медведе, повторял он себе. Сосредоточься на дороге.
Медведь мчался по льду. Тени текли рекой. Звёзды протянули хвосты, как у комет на фотографиях с долгой выдержкой. Всё быстрее и быстрее. Тэ чувствовал, будто летит. Они передвигались быстрее, чем снегоход; быстрее, чем Хосоков «Твин Оттер». Ему в маску бил ветер, и он громко рассмеялся. Ему хотелось закричать, что было сил: Смотрите на меня! Я быстрее ветра! Быстрее звука! Быстрее света! Ему казалось, что он и правда превратился в свет. Он был полярным сиянием, простёршимся над Арктикой.
Он всё бежал и бежал.
Наконец, когда звёзды побледнели и небо стало светлее, он поддался дурманящему ритму. Его рюкзак прыгал вверх-вниз, набивая плечи до синяков. Он ехал в тишине, которая прерывалась лишь резким свистом ветра.
Прошло несколько долгих часов. Тэ услышал, как захрустел лёд под медвежьей лапой: зёрна трещали в величественной арктической тиши. Он выпрямился и похлопал ладонями по одеревеневшим бёдрам. Медведь замедлил ход и шёл теперь не спеша по мерцающему замёрзшему морю. Земля была окрашена бело-синими полосами льда, в которых отражалось небо и низкое, бледное солнце.
Поёрзав внутри своей парки, омега выудил из внутреннего кармана навигатор. Нажал на кнопку — мигнула лампочка. Парень помахал устройством взад-вперед: так показания будут точнее. Данные по долготе сильно колебались — от 0º до 180º, словно он находился на Северном полюсе. Что ещё хуже, широта показывала 91º. Но в этом не было ни малейшего смысла! Не может же быть спутника над местом, которого не существует. Он потряс навигатор, но невероятные показатели не изменились. Тэ уставился на него, и сердце у него забилось быстрее. Или прибор был неисправен, или...
Или это было эмпирическим доказательством того, что невозможное возможно.
Ким наклонился вперед и прокашлялся.
— Позволь спросить... Хм... А где мы сейчас?
— В одной миле к северу от Северного полюса.
Очевидно, навигатор сломался, а медведь ошибался. Или лгал. Но ему не нужны были ни показания прибора, ни слова зверя. Он знал как минимум пять народных способов найти юг. Нужно было лишь идти в этом направлении, а уж станцию он найдет. Всё было под контролем. Может, он и зашёл далеко на паковые льды, но он был жив и здоров. И даже не замерз.
А ведь ему должно было быть холодно. Его дыхание замерзало кристаллами на кромке капюшона, но он ощущал жар. В подмышках у него намокло, а шея чесалась от многочисленных слоёв одежды. Что за чепуха. Воздух был такой холодный, что уже в первые пять минут стоило опасаться обморожения. Было так холодно, что впору ждать фата-моргана. Прямо по курсу Ким увидел самый восхитительный образчик арктических миражей, с которыми ему приходилось сталкиваться.
Медведь вёз его в замок; Тэ прищурился, разглядывая строение. Какой невероятно красивый мираж! Над его головой поднимались ввысь остроконечные башни. Лёд вился, подобно замерзшим на лету знамёнам. Он ждал, пока видение скукожится до реальных размеров: обычная ледяная гряда или обнажённая горная порода, вытянутая игрой света до неправдоподобной длины.
Но ничто не сжималось и не растягивалось. Видение сияло, как драгоценный камень в солнечных лучах. У Тэхёна свело живот. Что это перед ним? Должно быть, айсберг, вмерзший в паковый лёд: он был белым, точно лунный камень. Окаймлявший его морской лёд светился ярко-лазоревым. Он никогда не слышал об айсбергах на таких древних ледяных пластах, кроме разве что того участка рядом с островом Элсмир, на противоположной стороне Канады. Омега изучил показания навигатора: он продолжал показывать эти бессмысленные значения. Даже учитывая невероятную скорость, с которой бежал Медведь, он же не мог преодолеть тысячу триста километров по направлению к Северному полюсу... Или мог?
Нет. Это было попросту невозможно. Должно быть другое объяснение, рациональное, научное. Он засунул навигатор обратно в парку.
Когда Ким вновь поднял глаза, то увидел синюю стену льда вокруг молочно-белого замка. Он тихонько ахнул. Это не был мираж. Он склонил голову набок и вгляделся в украшенные флагами шпили, возвышавшиеся за стеной.
— Добро пожаловать в мой замок, — проговорил Медведь.
В Арктике не может быть замков. Тут всё вдоль и поперёк было снято камерами со спутников. Уж кто-нибудь да увидел бы этот замок.
До чего же он красив, подумал омега. Никаких слов не хватит.
Полярный Медведь провёз его сквозь арку из синего льда на территорию замка. Резные башенки и нависающие арки сверкали над его головой. Огромные ворота (хрустальная кованая решётка в шесть метров высотой) зазвенели, распахнувшись, как тысячи бокалов для шампанского во время тоста. Медведь ввёз омегу внутрь.
Внутри... у него перехватило дыхание. Он очутился внутри радуги. Подсвечники из миллиона ледяных осколков разбрасывали вокруг разноцветные искры. Ледяные фрески покрывали стены; кружились сапфировые и изумрудные отблески. Замёрзшие рубиновые розы обвивали колонны. Забыв про навигатор, забыв, что всё это невозможно, Тэ опустил маску и откинул капюшон. Странно. Щеки его остались тёплыми. Подняв очки и прищурившись, он вглядывался в искорки. Никогда в жизни он не видел такого великолепия. Даже его воображение было бессильно создать такую красоту. Он соскользнул с медвежьей спины и подошёл к стене. Рисунок был слишком ярким, слишком проработанным, чтобы быть галлюцинацией. Он протянул руку, но остановился, едва не дотронувшись до фрески.
А что, если это всё неправда?
— Теперь ты освободишь мою маму? — спросил он. Медведь стоял за его спиной.
— Как только мы обменяемся клятвами, я всё сделаю, — сказал он. — Я не могу связаться с троллями напрямую — они живут за пределами моей территории, — но я отправлю послание с ветром.
Он не мог отвести глаз от радужно-ледяной стены.
— Клятвами?
— Клянешься ли ты, Ким Тэхён, солнцем и луной, морем и небом, землей и льдом, быть моим возлюбленным мужем до тех пор, пока душа не покинет твоё тело?
Пока душа не покинет мое тело. То есть до смерти. Его возлюбленный муж до самой смерти. Тэ тяжело сглотнул:
— Это так... Это так я выполню свою часть сделки?
— Да, — ответил он.
Он сказал это так буднично. Да, это так ты выполнишь свою часть сделки. Да, это так твой папа вернется к жизни.
Ким сделал глубокий вдох и положил руку в варежке на ледяную стену. Стена казалась плотной и настоящей. И внезапно Тэ со всей силой поверил: его папа жив, и скоро его спасут. Всё, что ему нужно было сделать, — это сказать одно слово. Так легко, так просто.
— Хорошо. Да.
— Ты должна повторить клятву, — сказал он.
Это почему-то было сложнее. Он ведь не мог выйти за него замуж по-настоящему! Когда-нибудь в далеком будущем ему предстояло выйти замуж за какого-нибудь исследователя, какого-нибудь ученого, который будет любить Арктику так же сильно, как и омега. Иногда он мечтал о том, как сможет основать свою собственную исследовательскую станцию, где они с будущим мужем будут вместе проводить экспедиции. А может, ему и совсем не стоит выходить замуж. Он будет как бабуля: пожилым мужчиной с кучей поклонников. В любом случае, ему уж наверняка не было уготовано стать мужем говорящего Медведя.
Но ведь это не было настоящей свадьбой. Это все просто слова. Ему необязательно относиться к ним серьезно. Надо только произнести их — и Тэ выполнит то, чего не сумел больше никто. Ни папа, ни бабушка, никто! Он вернёт к жизни папу!
— Клянешься ли ты... — Он запнулся. — А как тебя зовут?
Он обернулся и посмотрел на него. Его громадная голова была в нескольких сантиметрах от его плеча. Он непроизвольно вздрогнул. Нет, он просто не может. Он даже не знал, кто он такой: волшебное существо или чудище, хищник или спаситель.
— Можешь называть меня Чонгуком, — сказал он.
— Чонгук, — повторил Ким. Он выходил замуж за существо, которое звали просто Чонгук, чтобы спасти мужчину, с которым не был знаком.
В этом и было всё дело: мужчина, с которым он не был знаком. Тэ не знал собственного папу. Но стоило произнести всего несколько слов, и это можно будет изменить. Его папа снова будет жить.
Глядя в его черные глаза, омега начал:
— Клянешься ли ты, Чонгук, солнцем и луной...
Когда с этим будет покончено, он потребует вернуть его обратно. Ему не нужен муж, который вышел за него против собственной воли. Он помнил это из бабулиной сказки. Он сам сказал это его папе: "Я бы никогда не взял себе мужа против его воли". Он не откажет омеге. Он разведётся с ним так же быстро, как вышел замуж.
— Морем и небом... — Он ведь сможет развестись с ним? Голос перестал его слушаться, в ушах зашумело.
— Небом и льдом, — подсказал он.
— Небом и льдом... — сказал Тэ. Ну вот почти и всё. И что же, теперь он будет замужем за Королём Полярных Медведей? Взгляд его метнулся к воротам — хрустальная решётка сияла, как тысяча звёзд, пойманных в сеть, — и обратно к Медведю.
— Быть моим возлюбленным мужем до тех пор, пока твоя душа не покинет тело, — поторопил он его.
— И ты вернёшь обратно моего папу?
— Да. Если я не выполню обещания, тогда наши клятвы утратят силу.
Ким закрыл глаза. Он должен это сделать ради самого себя: четырёхлетнего мальчика, который от всего сердца верил, что папа его заперт в замке троллей.
— Хорошо. Давай покончим с этим. Быть моим возлюбленным мужем до тех пор, пока твоя душа не покинет тело?
— Да, — сказал он.
Ему показалось, что он слышит звук колокольчика, но звук этот раздался не в ушах. Он слышал его изнутри, будто что-то зазвенело у него в грудной клетке. Колени его задрожали.
— Не бойся, — сказал он мягко. — Пока стоят эти стены, ничто здесь не причинит тебе вреда.
Он закрыл глаза и попытался дышать ровно. Ему не хватало кислорода.
— Пойдем, — позвал он.
Ким открыл глаза: медведь удалялся по мерцающему коридору. Секунду он стоял неподвижно. Потом, обернувшись через плечо, омега взглянул на мир снаружи, глубоко вздохнул и пошёл за медведем.
Коридор расширился и перешёл в сияющий золотом зал для банкетов. Свечи в канделябрах бросали такие яркие отсветы на грани стен, что парень видел искры, даже когда моргал. Прозрачный потолок, высокий, как в соборе, сиял витражами. Он в изумлении огляделся. Стены и потолок украшали резные изображения птиц и зверей. Разукрашенные контрфорсы поднимались над статуями. Стол для банкетов простирался на всю длину зала; по обоим концам стояли ледяные стулья, похожие на престолы. Всё это было похоже на... Он пытался вспомнить, где ещё можно встретить такую красоту, и ничего не придумал. Казалось, каждый прекрасный луч солнца, каждая изящная форма льда, которые он видел в своей жизни, собрались здесь вместе.
— Мы проделали долгий путь, — внезапно сказал Чонгук за его спиной. Он вздрогнул от неожиданности и обернулся. — Ты, наверное, желаешь есть.
Когда он вновь повернулся к залу для банкетов, огромный стол, что ожидал в молчаливом великолепии, теперь ломился от еды. Фрукты падали из ледяных хрустальных ваз; от бело-голубых блюд поднимался пар. Пирамидами высились горы хлеба. Он вдохнул аромат сотни специй.
— Я не понимаю... — сказал омега.
Тут не было ни официантов, ни поваров — ничего, что объясняло бы внезапное явление пиршества.
— Это еда, — ласково сказал он. — Ты её ешь.
Будто показывая ему, как это делать, полярный медведь проглотил целую буханку хлеба. Тэхён потряс головой: само действие противоречило его свирепой наружности.
— Медведи не едят хлеб, — сказал он. — Ты хищник.
— У всех есть свои недостатки.
Это что, шутка? У него есть чувство юмора. Он уставился на него и сказал:
— Нет, это просто не может быть правдой.
Он ткнул носом стул:
— Прошу. Это твоё место.
И он отступил, давая ему пройти. Его трон. Сняв варежки и перчатки, Ким прикоснулся к изогнутым ручкам.
— Не холодно, — заметил он.
Это был ледяной замок. Либо ему должно быть холодно, либо трон должен таять. Но ему было тепло, как было тепло на станции.
— Даже ни чуточки не подтаивает.
— Не может. Во всяком случае, пока я здесь. Я не позволяю.
Он отдернул руку:
— Что ты имеешь в виду? «Не позволяешь»? Снег не спрашивает разрешения.
— Такова уж работа мунаксари, — ответил он.
— Му-на-кса-ри, — повторил он. — Похоже на слово из инугшакского.
— Да.
— Это значит «говорящий медведь»?
— Это значит «охранник», — ответил он. — Мы приглядываем за душами. У всего, даже у каждой незначительной мелочи, есть душа; когда мы умираем, то отдаём душу. Мунаксари переводят, переправляют такие души.
Омега снова уставился на него.
— Замена молекул. Это одна из... «способностей»... слово не самое подходящее, но лучшего я не нашёл... это одна из способностей, которой одарила нас природа, чтобы мы могли выполнять свою роль. На льду я использую её, чтобы общаться со своими медведями. Здесь же она мне нужна, чтобы придавать форму моему дому, иметь еду на столе, согревать твоё тело.
Тэ словно вращали на центрифуге: голова у него кружилась от мерцающего света подсвечников, аромата специй и причудливых слов медведя.
— Ты переправляешь души, — повторил он. — И другие — другие мунаксари — тоже переправляют души.
— Мы — незримый способ продолжения жизни.
— Но учёные должны были найти тебя, — возразил он. — Как это ты можешь... переправлять души... так, чтобы никто не заметил? Как тебе удаётся находиться в этом замке так, чтобы тебя никто не заметил? Как ты можешь быть говорящим медведем... — Он остановился, услышав, как задрожал его голос.
— Люди видели нас и раньше, — ответил он. — Встречи с мунаксари вдохновляли их сочинять сказки. Ты ведь слышал об оборотнях и русалках? О Седне и Бабушке Жабе? О Хоре и Сехмет?
— Сказки — да, но ведь это не наука, — сказал Ким. — Совсем как сказка о Короле Полярных Медведей и сыне Северного Ветра.
— Ты прав. Сказки не очень точны. Седна, например, появляется в них как богиня русалок, но на самом деле она — главная мунаксари Арктического океана. Она руководит всеми мунаксари в этой области, как Ветра руководят всеми мунаксари воздуха... — Он остановился. — Семья не объясняла тебе этого?
— Русалок не существует. И в волшебство я не верю.
Произнося эти слова, он уже знал, что звучат они нелепо. Он разговаривал с Медведем в его волшебном замке, что стоял в несуществующей части Арктики.
— Мы не волшебные. Мы — часть природы. Мы... механизм, благодаря которому продолжается жизнь. Всё, что мы делаем — преобразуем материю, передвигаемся на высокой скорости, чувствуем приближающиеся рождения и смерти — всё это является частью замысла природы. Замысла, который позволяет перемещать души от умирающих — к новорожденным.
— Я не верю в души, — сказал омега со всей решимостью. — Мозг — это набор химических реакций. Сложная система нейрохимических элементов.
— Ладно, как тебе угодно, — мягко ответил он.
Ему было угодно быть дома, где ему самое место и где мир был логичен и упорядочен. Или только казался таким, потому что отец и бабуля ему лгали? Вдруг это изменилось бы, если бы он встретил папу?
Тэ поел. Медведь рявкнул, и еда, к которой он не притронулся, просто растаяла: блюда потекли разноцветными лужицами и разлились по столу, застыв узорчатой скатертью. Хлеб, супы, — всё исчезло, будто лопнувшие пузыри. Парень попятился.
— Пойдем, — сказал Чонгук. — Ты, наверно, устал после долгой дороги. Я покажу тебе спальню. Тебе стоит отдохнуть, пока я договорюсь об освобождении твоего папы.
Он не представлял, как сможет заснуть здесь и сейчас, но всё равно проследовал за медведем в глубины замка: из цветистого великолепия банкетного зала в царство синей тишины. Тэхён хватался за его слова, как за спасительный якорь: договорюсь об освобождении твоего папы. Медвежьи лапы неслышно ступали по льду. Коридор сужался, света становилось всё меньше, и тишь постепенно обволакивала омегу. В надвигающихся тенях силуэт медведя казался невероятно огромным. На позолоченных стенах в свете свечей танцевали изображения звериных морд. Их пустые ледяные глаза смотрели прямо на Тэ. Он съеживался под их взглядами. Все инстинкты кричали, чтобы он возвращался обратно в свет. Темно-синий лёд надвигался на него; парню казалось, что его похоронили заживо. Может, именно так чувствовал себя его папа в замке троллей? Там он упал на землю, и его схватили тролли. Тэ попытался представить своего папу в замке, но у него не получилось. Что за жизнь вёл его папа? И каков он сам, папа? Жаль, что он его совсем не запомнил. Папа был бы для него сейчас таким же незнакомым, как... как этот медведь. Внезапно мысль о том, чтобы познакомиться с ним, показалась парню пугающей.
Чонгук остановился у подножия лестницы. Янтарный свет свечей лизал ему шерсть; тёмные глаза были непроницаемыми тенями. В темноте он казался диким.
— Спальню ты найдешь наверху, — сказал он. — И, может, тебе лучше прихватить с собой свечу.
Он вынул свечку из стенного канделябра. Даже воск был изо льда, как и всё остальное в замке. Из теплого льда.
Медведь пророкотал:
— Надеюсь, ты будешь здесь счастлив.
Но он не собирался оставаться здесь надолго и выяснять, ждёт ли его счастье или несчастье. Как только он убедится, что его папа свободен, он потребует у медведя вернуть его назад. Но пока что он просто промолчал: просто посмотрел на хозяина замка, крепко зажав в руке свечу.
Медведь отступил в голубые тени, и вот омега остался один и поднял свечу выше: неверный свет осветил ступени.
— Только до того, как его освободят, — прошептал парнишка. Внезапно он задрожал, хотя холодно ему не было.