Часть 3
Девять часов спустя, прибыв на Безымянный, принцесса сразу же направилась в замок Темного Мистикуса. За время пути эльф и демон успели достать всех, поцапавшись меж собой раз сто: первый восстановил былую спесь и душевное равновесие, и вновь был готов мешать всех с грязью, а второй щеголял подпаленной заклинаниями шевелюрой и жаловался на какую-то жутко чешущуюся сыпь. Амели искренне попросила не подходить, пока не сойдет, потому что уж больно смахивало на проклятие, и Агварес обиделся. Но потом оказалось, что Эленхелу нечего надеть, ибо в спешке демон схватил первое, что попалось под руку, а попалось ему страшно вульгарное нательное белье, какая-то старая линялая тога, порванная рубашка, одна единственная, и крайне чудовищный на вид плащ. Как будто эльф когда-то снял эту тряпку с самой Смерти. При виде старого плаща Эленхел сам удивился и спросил: «Демон, откуда ты это достал?! И не ври, что из моего шкафа!». Агварес только развел руками, состроив виноватую моську, но глаза были лукавые и довольные — проклятье можно было считать в полной мере отмщенным. Эльф надулся и заявил, что пойдет в своей простыне. Только подозрительно короткие кальсоны с бантиками взял, надев вместо полотенца.
В холодном и мрачном замке их встретил дворецкий, услужливый и исполнительный зомби-висельник. Мистикус как-то обмолвился, что повешенные нынче в моде, и Амели не понимала, почему?.. На взгляд непрофессионала и начинающей некромантки, все зомби были одинаковы и формировались в единый отряд: и повешенные, и утопленники, и поздний волчий ужин. Дворецкий проводил гостей в гостиную. Закутанный в плед на манер накидки, Эленхел проследовал за ним с поистине королевским величием, стоически игнорируя абсолютно всех и вся. Там остановился посреди комнаты и, заложив руки на груди, презрительно бросил через плечо:
— Ну? И зачем, позволь спросить, ты привезла меня на этот мерзкий и отвратительный остров, полный нежити?
Но Амели не успела ответить ему придуманной колкостью. В ту же секунду от дверей раздался неуверенный, старчески надломленный голос, приглушенный дряхлыми и истлевшими связками, скрипучий, но все такой же властный и сильный:
— Эленхел?.. — некромант, пришедший с намерением отругать свою глупую ученицу, увидел эльфа, и взгляд его светящихся древней холодной магией глаз моментально потеплел, а плечи, кажется, разом опали. Он сделал неуверенный шаг вперед, словно не веря тому, что видит. Ему было дозволено разглядеть лишь затылок, распущенные светлые волосы и кончики ушей, но он все равно моментально узнал его. Несмотря на то, сколько лет прошло — но и у мертвых, и у эльфов свое, отличное от иных восприятие времени. Несмотря на то, что помнил непослушное своенравное эльфийское дитя, сбежавшее из дому тайком, а не этого возмужалого юношу. — Эленхел, это действительно ты?.. Ты здесь… откуда? Что ты здесь делаешь?.. Ты все-таки решил вернуться?..
Эльф внезапно быстро развернулся, наступив на угол пледа и чуть не запнувшись, гневно воззрился на некроманта. Он был так зол, но еще больше смущен, к своему собственному стыду. До треска сжавшие пушистый плед пальцы дрожали, как и губы. В панике, не зная, куда деваться от пылающего краской лица и как успокоить бешено стучащее сердце, он ткнул пальцем в принцессу и обвиняюще выпалил:
— Я здесь, потому что она привезла меня сюда! Против воли!
— Ну, положим, ты не сильно-то и сопротивлялся… — тихо буркнул Агварес, но его прекрасно расслышали.
— Как будто я мог! Она натравила на меня дракона!
— Дракона? — Мистикус изумленно приподнял одну бровь. Вернее, то, что от нее осталось, но его побитое язвами и трупными пятнами лицо очень достоверно отразило изумление.
— Маленького, — ответила Амели, понуро опустив взгляд и скромно шоркая ножкой. — Вот такого, — и показала руками, какого размера, а потом добавила: — Он ручной, точно кутёнок.
— Хах, — усмехнулся некромант, и Эленхел чуть было не взорвался от возмущения. Надул щеки, гневно и шумно втянув в себя воздух, и его аж затрясло от негодования.
— Даже не пытайся отрицать, будто это не твоих рук дело!
— Но так и есть, — спокойно и как всегда рассудительно ответил Мистикус. Кажется, яростная вспышка эльфа вообще не задела его. — Объяснись, Ученица. Что это значит?
— А, ну, понимаете ли, Учитель, я все же не могу посвятить свою жизнь изучению некромантии. Пророчество, все такое… у меня есть миссия, и я должна буду вернуться в свой мир, победить демона и много чего еще, так что мне придется вас покинуть. И очень скоро. А вы опять останетесь один, на этом острове… А кто, как не гениальный и способный чародей Эленхел сможет перенять все ваши знания?
— Похвально, что ты думаешь об этом, Ученица, но не стоило, — Мистикус тяжело вздохнул, прикрыв глаза. — Позаботиться о себе я смогу сам, будь уверена, Дитя Пророчества, можешь уходить со спокойной душой. К тому же, служение Тьме всегда было делом добровольным… насколько это возможно. Заставить кого-то, силой навязать учение, это несерьезно и неправильно. И, как я могу судить, юный капризный эльф против этого всей душой, — некромант едва заметно улыбнулся.
— Вот именно! — Эленхел даже топнул ножкой для пущей убедительности. Белые тапочки, болтающиеся у принцессы в рюкзаке без дела, как-то странно дополняли его образ, ибо покрывало тоже было белым. — Теперь довольна? Видишь, ничего не выйдет… Отвези меня домой немедленно!
— Но почему? — искренне удивилась её высочество. Остроухий упрямец снисходительно фыркнул и отвернулся, не желая ничего объяснять, но Темный Мистикус внезапно вновь усмехнулся и добавил:
— Действительно, было бы любопытно узнать, наконец, почему?.. Почему ты вновь отвергаешь это предложение? Тебя не пугает ни Тьма, ни некромантия, ведь где-то под лоском светлых заклинаний в тебе таится немалая темная сила, и вид моих мертвых слуг никогда не вызывал у тебя отвращения — ты управлялся с ними с не меньшим талантом. Не притворяйся, я знаю, Эленхел, это вовсе не причина… так почему внезапно мой дом стал тебе мерзок и противен? Ты мог бы вернуться в любой момент, но презрел это тогда и сейчас, снова… отчего?
Эленхел пренебрежительно дернул подбородком, сморщившись, будто словил занозу под ноготь. Отвернулся, избегая не только смотреть на некроманта, но и его тяжелого изучающего взгляда. Озвучив свой вопрос, Мистикус терпеливо ждал, не торопя и вымучивая тишиной — чему-чему, а терпению он однозначно научился и овладел им в совершенстве. Даже Амели стало не по себе от молчания. Наконец, эльф заговорил, вначале тихо и едва слышно, куда-то в сторону, и медленно, точно раздумывая над каждым словом:
— Я?.. презрел?.. не ты ли, некромант, сказал мне, что я волен идти, куда захочу? Оставил мне на откуп бесполезные безделушки, коими всегда отдаривался, лишь бы я не лез к тебе! Тихо сидел в своей комнате и строчил свитки! Стоило раз поднять голову, и ты указал мне на дверь! Так что да, в гробу я видал твое предложение! И я не желаю быть твоим учеником, даже останься ты единственным, кому это будет нужно! — яростно вызверился он, под конец махнув рукой, как будто залепив кому надо по лицу.
После такой обвиняющей тирады Темный Мистикус какое-то время безмолвствовал, заложив руки на груди и спокойно наблюдая, как растрепанный эльф наматывает плед назад на плечо, ибо от ожесточенной жестикуляции ткань поползла книзу. Выдержав же небольшую паузу, издевательски изрек:
— Так-так… и когда это я указал тебе на дверь, напомни-ка?..
— Ах напомнить? — возмутился Эленхел, вновь гордо задирая подбородок. — Что же, черви окончательно проели тебе мозги?.. Ты сказал, что я могу уходить и забрать все вещи, что ты мне дал!
— Конечно, — спокойно ответил некромант. — Я ведь подарил их тебе. И предоставил свободу делать то, что хочешь именно ты. Ни в чем не ограничивал, потакал всем твоим желаниям… и я никогда не стал бы удерживать тебя против воли, а сколько раз предлагал наведаться домой… Так что да, я разрешил тебе уйти, ведь ты был молод и, само собой, желал развиваться, а если, по твоему мнению, мне нечему было больше тебя учить… я понял твое желание и не стал препятствовать твоему стремлению совершенствоваться и развиваться. Но я тебя не выгонял. Я сказал, что ты можешь уйти, если пожелаешь, в любое время. И волен вернуться, когда захочешь… А что сделал ты, Эленхел?.. обрушил «Армагеддон» на моих слуг и на мой замок. Или скажешь, что и в этом я виноват?
— Да! Виноват! — отрывисто выкрикнул эльф. — Раз уж мне пришлось вызвать тебя на дуэль, чтобы хоть как-то обратить на себя твое внимание! Ты демонстративно игнорировал меня все то время!.. Даже не смей отрицать! Что бы я ни сказал, всегда «да-да, конечно, как хочешь»… Хотел! Говорить с тобой, общаться, помогать тебе в твоих исследованиях, проводить с тобой время, в конце концов! А тебе было все равно, что я делаю и чем занимаюсь! Ты избегал меня, так был ли смысл оставаться?.. Ты даже не смог ответить мне… отмахнулся, как от надоедливого щенка!.. Что мне надо было сделать, чтобы ты наконец посмотрел на меня, скажи мне, Темный Мистикус, величайший некромант Теаны?!
С мертвого, умудренного годами и извращенного тленом лица схлынули даже те немногие эмоции, которые оно еще было способно воспроизвести. И пять, и пятьдесят лет назад он мало отличался от того, чем являлся сейчас. Носить имя величайшего некроманта двух миров и оставаться живым просто невозможно. Пусть и медленно, но неуклонно Мистикус превращался в живого мертвеца, подобного тем, кого создавал сам — некро-магия преобразила его до неузнаваемости, и он взял себе новое имя, переместившись в этот мир. Внешний вид мало заботил его, однако, и это смертное слабое тело постепенно начало уступать самому естественному процессу — разложению, а сила некроманта не могла предотвратить это. Мистикус ясно осознавал, как он выглядит в чужих глазах. И что мало чем отличается от своих мертвых и гниющих слуг, с коих сползает кожа и плоть, точно распустившийся по швам камзол, вконец обнажая кости. Он так же понимал, какой запах оставляют дубильные вещества и как мерзко это может быть, и раз за разом залатывал свое тело, как старую мантию, приводя в божеский вид. Но его не волновало это… до тех пор, пока рядом не появился кто-то живой. Кто-то, выделяющийся теплом и цветочным ароматом. Живой, спящий, чьи изукрашенные детскими татуировками скулы периодически так трогательно рдели. В то время некромант, никогда не отличавшийся брезгливостью, начал носить перчатки, не снимая, и под мантию надевал плотный костюм, чтобы ни кусочка обезображенной трупными пятнами кожи ненароком не показалось на свет. Но он ничего не мог поделать с вылезшими волосами и осунувшимся лицом самого нездорового цвета… Ему было без малого двести лет, из коих он почти половину изображал из себя ходячий труп, забывший о потребностях живых. Против всего-то полвека с небольшим за плечами безрассудного эльфа. Мистикус прекрасно понимал, как это должно выглядеть. Омерзительно и гадко настолько, насколько только может быть.
Он понимал, но юный, не по годам смышленый и тщеславный чародей — нет. Отказывался наотрез. И он, в чьих жилах текла кровь тех, кто веками отрекался от темных сил и уничтожал немертвых, вознамерился, чего бы ни стоило, стать учеником некроманта. Мистикус не возражал, но и не верил, что у этого сбежавшего из дома негодника, заносчивого настолько, что становилось дурно, что-то выйдет. А зря, ибо гордость этого дитя взросла не на пустом месте. Но когда-нибудь, и возможно, довольно скоро, у этого самонадеянного молодого эльфа, из вредности делающего все наперекор старшим, должны были открыться глаза, и тогда он осознает, чем окружил себя. Смертью, мертвыми и болью, и ему, выросшему в благословенном краю, станет ненавистно все это… и сам некромант тоже. А быть ненавидимым многими ничто по сравнению с тем, чтобы быть ненавидим кем-то одним, но важным и особенным. Мистикус надеялся, что он испугается и убежит, но ошибся — эльф остался с ним на долгие годы.
Эленхел кричал, обвиняя его в равнодушии. Мистикус мог бы возразить, но молчал. В его понимании такие привязанности были нелепостью, дважды отмеченные словом «невозможно». И он чурался их. Не смел допустить даже похожую крамольную мысль. И при том непостижимо трепетно любил, очарованный отнюдь не красотой, коя присуща всем эльфам, а эгоизмом и амбициями. И полным отсутствием всяческих табу, что заменило тот знаменитый врожденный эльфийский снобизм, ставший притчей во всех языцех в любом из миров. В своих несдержанности и бунтующих неистовых эмоциях, и наглости, порой граничащей с откровенным хамством, юный маг был готов на все ради того, что хотел, и мало что могло его напугать или отвратить. Страх и испуг очень быстро, если не моментально, переходили в гнев и ярость, и тогда только держись. Вкупе с эльфийским высокомерием и надменностью это было нечто невообразимое, бушующее и страстное, как сама жизнь. Мистикус запретил себе даже желать прикоснуться к нему в безнадежной попытке почувствовать хоть что-то живое, не говоря уже о большем, запретил себе думать о любой близости. Он хотел хотеть это чувствовать, но уже не мог и не хотел оставлять напрасных надежд. Омертвевшее тело, не испытывающие боли, неспособное ни на какое чувственное действие, не могло ощутить исходящее от эльфа тепло, но он-то прекрасно чувствовал холод руки мертвеца. На взгляд некроманта, для него это должно было быть мерзко… заметив, как Эленхел жеманится перед ним, хихикая и подшучивая над его облысевшей головой, хватает за руки и виснет сзади, спрашивая, что он чувствует, Мистикус пресек подобное поведение на корню. И даже не подумал, что мог обидеть и ранить своими действиями. Но он думал о том, насколько это неправильно, потому поступил самым логичным образом — самоустранился, увеличив дистанцию между собой и своим учеником, который, по сути, давно уже был куда больше, чем просто ученик.
Эленхел обвинял его в предательстве. По его мнению, с его стороны, так и было, и именно Мистикус первым отвернулся от него, гораздо раньше, чем эльф вызвал его на дуэль, положив начало своеобразной «традиции». В своем эгоцентризме он никогда особо не заботился о чувствах окружающих, полагая, что они сами должны о них беспокоиться. Ему и в голову не могло прийти, что Мистикус таким образом пытался его защитить, не допустить, чтобы он связал себя с некромантом, с мужчиной, с дряхлым стариком, да еще и с мертвецом. По правде, сама мысль о том, что кто-то мог за него решить, что ему должно нравиться, а что вызывать отвращение, возмущала эльфа и приводила в бешенство. Как будто он сам не может определиться! Эти старые маразматики из Академии точно так же поступали, ограничивая его во всем, решая, чему ему можно учиться, а чему нет. Игнорируя его желания!.. он потому и сбежал с некромантом — Эленхел терпеть не мог, когда его ограничивали в чем-то. А когда тот, кто никогда не говорил ему «нет», внезапно отстранился… юный эльф поступил так, как сделал бы всякий капризный и избалованный ребенок на его месте — вознамерился любым способом привлечь внимание своего учителя. Однако, чем больше он старался, чем безумнее были его выходки, тем больше отдалялся Мистикус, спрятавшись за словами, колбами, книгами и собственными мертвыми слугами, и тем сильнее злился эльфийский чародей. Пока его, как плотину, не прорвало. Даже если по меркам эльфов он был чересчур молод, еще чуть ли не подросток, это не значило, что он не понимал собственных желаний. Наоборот, совершенно искренний в своем эгоизме, он отлично знал, чего именно хочет. И в каком качестве. По той же причине никакие моральные нормы его не заботили, и ему было все равно, как это будет выглядеть со стороны, ведь он всегда ставил свои желания выше чего-то подобного.
Вскоре Мистикус не сдержался и повысил голос — бросив бесполезные попытки воззвать к разуму здравыми аргументами, натуральным образом орал на эльфа, потому что тот не понимает, что хочет невозможного, что так нельзя, и что он просто невыносливый эгоистичный ребенок!.. А Эленхел, казалось, еще немного и начнет материть своего бывшего учителя самым недостойным эльфийской расы образом, исчерпав все обвинения и пойдя по второму кругу, кажется, вообще не слушая, что ему говорят… На этой полной накала страстей и обид ноте её высочество осознала, что пора сваливать. Пока в гостиной не разразилась битва магов, с опозданием лет на двадцать-тридцать. Потому что внешне спокойный и расслабленный, как и когда под его окнами орал воинственный паладин, угрожая угостить святым мечом подмышку, некромант недобро щурился. Нечто темное, как пресловутые некро-потоки, собиралось у его ног мрачной дымкой. И кожа его перчаток скрипела от напряжения, когда он по-паучьи перебирал пальцами, угрожающе заложив руки на груди. Похоже, он чуть ли не впервые был так раздражен, но все еще сдерживался и старался вести себя рассудительно и здраво.
Вокруг же разъяренного эльфа бушевала такая магическая буря, что его волосы встали дыбом. Полы его пледа колыхались сами собой и периодически взмывали до колен, угрожающе хлопая углами, точно стайка нетопырей, когда остроухий кидался то к Мистикусу, то от него, ожесточенно при этом жестикулируя. Он был так зол и так возбужден, что ни секунды не мог стоять на месте, и даже его голос срывался время от времени. Судя по перекошенному лицу, он вот-вот должен был сорваться в истерику, если это еще не была она.
— Успокойся! И перестань орать на меня! Ты, несносный мальчишка!
— Это ты ничего не понимаешь, дряхлый осел! Прекрати относиться ко мне, как к ребенку! Может ты и старше меня раза в два, но это не дает тебе права!..
— Так перестань вести себя, будто неразумное дитя! Хочешь, чтобы я относился к тебе, как к взрослому?! Так и веди себя по-взрослому! Кликуша в простыне! Гонору, как у павлина, да и раскрашен так же! До сих пор детские татуировки носишь, и вопишь, что взрослый!..
…— Почему детские? — шепотом спросила Амели у Агвареса. За время яростной перепалки они успели тишком отползти к выходу, но там и остались, в компании молчаливого и послушного зомби-дворецкого. Но если его происходящее вообще не трогало, то этой парочке было слишком интересно, чем все кончится, чтобы так просто уйти и пропустить все самое горячее.
— У эльфов татуировки считаются метками позора и бесчестья, — так же тихо пояснил демон. — Только детям позволено раскрашивать свои тела.
…Эленхел вдруг совершенно неожиданно осекся на полуслове, и в краткий момент тишины отчетливо было слышно, как он громко всхлипнул. Дрожащим голосом выкрикнул «Потому что они тебе нравились, идиот!..», схватился за голову, опустившись на корточки и сжавшись в комок, и совсем не по-взрослому разревелся.
Мистикус опешил — и меч Света в грудь не произвел бы на него более сильного впечатления. Такая простая и вместе с тем значимая причина… он продолжал носить эти глупые рисунки на коже, несмотря на то, что давно вышел из детского возраста, и наплевал на то, что любой эльф посмеялся бы и застыдил его, а все из-за того, что когда-то некромант сказал, насколько мило он выглядит с этими завитушками на скулах. Мистикус даже не помнил, когда и говорил ли он такое. Но услышать это было так неожиданно приятно, что злость и раздражение моментально испарились. Некромант внезапно осознал, что вместо того, чтобы стискивать себя самого руками, ему хочется до боли сжать этого поганца в объятьях… ведь он скучал. Ему действительно не хватало этого высокого голоса, этого дерзкого взгляда, этих недовольных криков и споров — мало кто вообще был готов перечить некроманту, а ему нравилось пререкаться и упражняться в остроумии. Мистикус правда тосковал все эти годы. По своему капризному и просто невозможному эльфу.
— Эленхел…
— Хватит!.. К черту все!.. — эльф принялся злостно тереть рукой щеку, однако золотая краска так просто стираться не желала. — Как самый распоследний дурак все это время чего-то ждал!.. И даже сейчас, спустя столько лет, еще на что-то надеялся!.. Пошло оно все!.. С меня довольно!!! — парень подскочил и энергичным шагом ринулся на выход. — Амели!.. немедленно отвези меня назад, иначе я тут все с землей сравняю!..
Когда некромант схватил его за руку, не дав проскользнуть мимо, Эленхел стремительно развернулся, намереваясь с размаху залепить ему звонкую оплеуху. Да не ладонью — кулаком, в надежде смять гниющее лицо. Мистикус, так неожиданно оказавшийся выше миниатюрного эльфа почти на целую голову, легко перехватил его запястье и удержал от удара. Эльфийский чародей попытался вырваться, но безуспешно — пальцы мертвеца сжимали крепко. Раскричавшись, он пнул некроманта в голень, а после хорошенько оттоптал ногу, но Мистикус даже не дернулся. Просто не почувствовал.
— Отпусти меня! Немедленно!
— И не подумаю, — он с силой дернул эльфа на себя, стиснув в объятьях и прижав лицом к груди, властно положил ладонь на его светлый затылок. — Тише. Успокойся, прошу… прости меня… я величайший дурень Теаны, и я больше никуда тебя не отпущу. Даже если будешь так сильно брыкаться, — после таких слов Эленхел, пытавшийся сломать некроманту ребра, обмяк и перестал вырываться. Опомнившись, тот чуть ослабил руку, опасаясь, что сдавил слишком сильно, и эльфу нечем дышать, но, судя по сердитому сопению, это было маловероятно.
— Амели.
— Да, Учитель?..
— Насчет ритуала… зайди завтра. А сейчас я прошу тебя удалиться. Нам… нам надо поговорить. Наедине.
— Хорошо, Учитель, — стараясь не показывать своего разочарования, принцесса покорно вышла за дверь. Только вовсе не ритуал её волновал, и не награда за то задание. Уж не страшную ошибку ли она совершила, сведя бывших учителя и ученика вместе? Девушка хоть и мало что поняла из обрывочных криков, но, похоже, причина этой ссоры была куда серьезней, чем она думала вначале. Идея уже такой блестящей не казалось. Смогут ли они помириться, да еще и оставшись одни?.. Мистикус даже молчаливых мертвых слуг своих выставил вон, велев забиться в нору поглубже… Или они устроят магическую дуэль? Только бы не это!..
Её высочество обернулась на плотно закрытые высокие двери в залу, обеспокоенно пожевала губы, но ни громов, ни молний, ни взрывов, ни уж тем более «Армагеддона» не грянуло.
— Моя обольстительная госпожа, что-то не так? — удивился безмерно довольный, или, скорее, самодовольный Агварес.
— Не знаю… все ли будет в порядке?
— О, не беспокойтесь, моя прекрасная Амели, — демон опять противно захихикал, подставляя локоток своей спутнице. — Все разрешится само собой, не сомневайтесь. Сейчас они быстренько довыясняют отношения, выскажут друг другу, что еще не сказали, а потом о-о-очень бурно помирятся.
— В смысле? — девушка невинно похлопала глазками.
— Э-э… — демон впервые не нашелся, что сказать, и какое-то время ошарашенно глядел в чистые, незамутненные похабными мыслишками глазки принцессы. — О, моя дорогая госпожа, вы полны сюрпризов… сдается мне, с непорочностью Боги все же переборщили, м-да… Давайте я пока не буду рассказывать вам, в каком смысле, не то ваш наставник Билл Гилберт, не ко дню будет помянут, сделает из меня нежный люля-кебаб за развращение малолетних принцесс… а кожу пустит на сапоги и ремень, чего мне очень хотелось бы избежать. Я не для того за ней так ухаживаю. Вот когда вы станете старше…
Её высочество недоуменно свела бровки. Для нее «любимый ученик» всегда значило только одно, ведь она сама была любимой ученицей известного Искателя Сокровищ, а ныне еще и Искателя Миров, и тот смысл, вкладываемый в такие простые слова демоном, был ей неведом. Что ж он все так неприятно ухмыляется и хихикает, точно стражники при виде демонессы, которые после вечно машут мечом мимо вертлявой девицы?..