Бражник

Конечно, я взял трубку. Даже глаз не открывал, вслепую ткнул на кнопку. Мало ли. Вдруг у Артура проблемы. Вдруг ключи не те или он хочет предупредить меня, что к нашему подъезду уже подъехала милиция. Мало ли.

Через динамик я услышал голос Румани.

Я знал, где живет Артур. Уже через полчаса я шел к нему – сперва принял душ, переоделся и взглянул в зеркало: спросил у самого себя, что я за человек такой.

Конечно, мой визит Артура обрадовать не должен, но ведь это Артур. Он не рассердится.

В последний раз, когда я видел Румани, она рыдала. Ее вой все еще стоял в моих ушах и воспоминания о том дне вгоняли меня в ужас. С тех пор мы с ней еще не разговаривали.

Почему я согласился во второй раз? Из-за кошки. Я никогда не хотел причинять зло животным. Сердце разрывалось каждый раз, как на улице мимо пробегала собака с подбитой лапой, а тут такое. Румани никак не могла узнать обо всем, что мы сделали с тельцем бедной кошки, но я все равно хотел искупить свою вину перед ней. И её кошкой.

К тому же мне хотелось отвлечься. Хотелось увидеть реальных, настоящих, живых людей. Услышать их слова, понять, о чем они думают. Создать видимость того, что я один из них. Влиться в общество живых и убедить самого себя в том, что моя душа не осталась навеки заключенной в той раскопанной могиле.

К тому же битва с Ярославом подняла мой моральный дух. Мне было очень приятно унизить Ярослава при даме. Наверно, мое отношение к Раде можно оправдать именно так: она ассоциировалась у меня с моментом, когда я поступал хорошо. Это поощрение моей личной морали.

А после той ночи я очень нуждался в личной морали.

Поэтому когда Румани позвонила и попросила довезти ее до вокзала, я просто встал и пошел за машиной. Она спросила, есть ли у меня машина — я подумал и ответил: да, есть. У меня ведь есть Артур, а у него — машина.

Артур жил не очень далеко. Я шел примерно столько же, сколько до «дальней» пивной когда-то. Больше я не ходил так далеко, потому что не боялся Румани. Отныне и навеки веков.

Боялся только ее плача, который все еще иногда звенел у меня в ушах. Как будто в черепной коробке эхо ходило.

Где живет Артур я узнал, потому что он в первый же день знакомства предложил мне выпить у него пива. Артур мне сразу понравился.

И вот я позвонил в его дверь. Дверь открылась через полминуты, а за ней стоял чистый и свежий Артур в пижамных штанах и халате.

По сравнению с этим невозмутимым Аполлоном во всей красе я был похож на бродячего пса.

— Их только не потеряй, — подмигнул мне Артур с доброй улыбкой, протягивая ключи от своей машины.

Даже уговаривать не пришлось.

Я всегда знал: человек, который зовет выпить пива в первый же день знакомства – это хороший человек.

Запах в машине стоял ужасный. Не знаю, почему не замечал этого ночью – от стресса или принюхался. Может, я отнесся к этому критически только потому, что ехал за девушкой. Не знаю. Так или иначе, времени на проветривание салона или покупку елочки-ароматизатора у меня не осталось: нужно как можно скорее забрать Румани, довезти до вокзала, поощрить свою личную мораль и лечь спать. Таков был мой план.

И план был отличный.

Но уже у дома Румани план опасно накренился, угрожая рухнуть в бездонную пропасть. Румани ехала не одна. С котом.

Я сразу понял, почему она не вызвала такси.

А еще я вспомнил про мертвую кошку.

Даже если бы Румани везла с собой целого слона, я во что бы то ни стало ее довез. Вместе со слоном. На тойоте Артура.

— Воняет тут, — сказала Румани, как только села.

— Наверно, мышь под сиденьем сдохла. — Я не улыбался, но она хихикнула.

Я очень давно не садился за руль. Мама с папой отдали меня в автошколу еще в семнадцать, когда я учился в одиннадцатом классе. Пока научился водить, уже стукнуло восемнадцать. Почему-то мои родители надеялись, что мне понадобится своя машина в будущем. Они даже хотели мне ее подарить. А потом я пошел в университет и они поняли, что мне ничего дарить не нужно.

Я начал терять их задолго до того, как стал безработным нищим без перспектив. А может, это они начали терять меня.

Румани выглядела очень помятой. Наверно, тоже не спала ночь. Тихо сидела рядом и гладила кота у себя на коленках. Ее взгляд отсутствовал на лице и безразлично присутствовал где-то в другом месте. Зато на лице присутствовали сухие губы, а само лицо было бледное и припухшее. И на ней не было ни грамма косметики! Я впервые видел ее лицо без боевого раскраса.

— Всегда так: уходишь ото всех, а потом возвращаешься и оказывается, что тебя уже никто и не ждёт, — вдруг хрипло сказала она. — Лучше бы и не уходить вовсе.

Прозвучало очень драматично, а я, как и всегда, не знал, что на это ответить. Я понял, что драма с Ярославом еще не исчерпана, но больше Румани не хотела плакать.

— Нет, почему же. Если никто не ждёт, значит, уйти надо навсегда, — неожиданно даже для самого себя ответил я. Мне вдруг захотелось поддержать ее в нынешней суровой манере.

Сдержанность всегда меня впечатляла. Неважно, по поводу или без.

На этом наш с ней диалог закончился. Она ушла в свои мысли, а я пытался не уснуть, вцепившись в руль обеими руками.

Кот на коленях Румани ни мыслительным процессом, ни усталостью не страдал. А самое главное, не паниковал и не бегал по машине, что меня крайне обрадовало. На тот момент. Ехали молча, кот вел носом, Румани смотрела в окно, я — на пустую дорогу.

— Я уезжаю отсюда. Насовсем.

Сначала я даже не понял. Не хотел терять из виду дорогу, потому что после бессонных ночей реакция у меня всегда замедляется – я не смотрел в сторону Румани. Переспросил:

— Насовсем?

— Да. Сегодня мы с тобой в последний раз видимся.

И тогда я понял.

Конечно, мы с ней не слишком близки. Слишком – это я о том, как они сблизились с Ярославом. Но я не знаю, почему нельзя привязаться к той, с которой ни разу не спал. Я привязался.

— Куда поедешь? — спросил я, как ни в чем не бывало. Не хотел, чтобы она знала, как мне тяжело ее отпускать.

— Поступать буду.

— С чего вдруг?

— Вспомнила, о чем мечтала.

Это хорошо. Мечтать хорошо. Не знаю насчет исполнения мечт, потому что мои не сбывались ни разу, но мечтать приятно.

— Умница, — выдохнул я. При мысли о том, что она продолжит жить где-то далеко и я ее больше не увижу, мне стало обидно. Я бы хотел, чтобы она про меня не забывала.

— Я тебе позвоню, когда приеду.

Как будто мысли мои прочитала.

— Зачем?

Я даже не нервничал, правда хотел знать ответ. Хотел услышать что-то вроде:

«Я буду по тебе скучать».

Но она сказала:

— Ладно, как хочешь.

А ведь я мог сказать ей, что позвоню сам. Но не стал.

Кот пролез назад. Я очень надеялся, что он не нассыт, но Румани убедила меня в его добропорядочности. Кот действительно не ссал, он начал шуршать. Мне было до лампочки, чем он там шуршит, а Румани, видимо, следила за рационом своей животинки – полезла смотреть, чем же он там шуршит. Полезла между сидениями, изрядно меня зажав, и напрасно я говорил ей:

— Давай ты сейчас просто возьмешь его на руки, а посмотрим, когда остановимся? — Потому что она отвечала:

— Да я быстро, только гляну и все.

А потом Румани завизжала и навалилась на меня.

В этом нет ничего плохого, в том, что Румани на меня навалилась. По ряду причин это даже приятно, потому что Румани красивая. Я бы обрадовался соприкосновению с ее телом, если бы не держал в это время руль. Как раз на ту руку, которой я его держал, Румани и упала – упала и руль дернулся, а вместе с ним дернулась и вся машина.

Пока я тщетно пытался выровнять тойоту Артура, кот, как ошпаренный, носился по салону. У кота сработал прекрасный инстинкт – инстинкт самосохранения, и кот пытался выбраться из смертельно опасного положения. Я бы хотел, что мой инстинкт самосохранения работал так же хорошо и не позволил мне, к примеру, садиться в тот день за руль.

В какой-то момент кот нашел себе надежное пристанище в лице моего лица. Просто прыгнул на голову и вцепился своими когтями в череп.

Сказать, что мне было больно — это не сказать ничего. Творилась какая-то адская вакханалия: в хаотично вертящейся по асфальту машине истерично орала девушка и плакал парень с котом на голове. Да, я рыдал, как ребенок, но не мог отпустить руль и скинуть животное. Вернее, не мог до тех пор, пока волчком закрученную машину не унесло в кювет, но, когда ее полет пришел к логическому завершению, кот сам спрыгнул с меня и улизнул в разбившееся окно. Больше я его никогда не видел.

Больше я вообще ничего не видел.

Я очень рад, что мы тогда не перевернулись. За это я благодарю Господа.

По ощущениям весь я остался цел, если не считать широких кровоточащих полос, оставленных когтями кота. Они горели огнем. Кровь, которая текла из них бесконечным потоком, залила мне глаза.

Я ничего не говорил, поэтому стояла тишина. Где находилась Румани я не знал — знал только, что она молчала.

Все случилось в небольшом лесу, и вот это хорошо. Хорошо потому, что без свидетелей. В то же время плохо, потому что никто не шел к нам на помощь.

Толково протереть глаза я не мог. Давил пальцами на веки и втирал кровавые катышки между век, отчего глаза щипало. В общем, делал только хуже. Чтобы не ослепнуть окончательно, я решил попросить помощи у кого-то из своих и достал телефон из кармана. Осталось только вслепую натыкать в нем чей-нибудь номер — Артура, Сагира, Ярослава — да хоть Лаврентия! Или даже Румани. Пускай промоет мне глаза своей рукой. Пусть положит мою голову на колени и погладит по щеке. Пусть скажет, что все будет хорошо.

Страх — это нормально, я разрешаю себе бояться.

Дорога пустовала, потому что я поехал в объезд основной — по такой хорошо, если хоть одна машина за утро проедет. И эта одна-единственная машина была в то утро нашей.

Так я думал, пока не услышал вдалеке шелест шин по асфальту.

Когда я понял, что кто-то едет в нашу сторону, я сперва обрадовался. Наверно, это естественно для людей, которые попали в беду: радоваться, если рядом появляется кто-то человеческий и разумный. Но потом я пожалел и о том, что обрадовался, и о том, что кто-то едет в нашу сторону: захотел, чтобы этот кто-то свернул или проехал мимо. Мне не нужно внимание со стороны скорой и полиции, мне не нужно, чтобы машину Артура кто-то трогал без его ведома — я еще не знал, в каком она состоянии, но все еще должен был отдать ее в руки владельцу. Как минимум я знал, что окна мы не открывали, а кот и Кира несмотря на это покинули машину — не по своей воле и не через дверь. Значит, какое-нибудь из окон наверняка разбилось. Как и почему – кто знает.

В общем, я не мог определиться, рад я или все же не рад гостям, пока неизвестная машина неумолимо приближалась. Чем ближе она подъезжала, тем больше я волновался. У меня холодели руки и ноги. Я не знал, что увидят люди, когда подойдут ко мне: катастрофу или просто машину, съехавшую на обочину. Я не знал даже, рискнут ли они подойти, будет ли им до меня дело.

Им не должно быть дела: помогать кому-то — себе дороже. Они наверняка спешат или боятся опоздать, у них должна быть тысяча и одна причина, чтобы не помогать нам. Мне. И я бы не осудил ни одну из этих причин: я всегда могу понять, когда человек делает выбор в свою пользу, я сам такой же. Если бы мы с Румани проезжали мимо разбитой машины и страдающих среди ее обломков людей, я бы даже не посмотрел в их сторону.

А те, кто проезжал мимо, посмотрели.

Когда чужая машина остановились, я возненавидел и водителя в ней, и себя, и Румани, из-за которой сидел в машине с залитыми кровью глазами, а не спал. Хотя она, конечно, ни в чем не виновата. Я сам захотел ей помочь.

Как всегда.

Чьи-то торопливые шаги прошуршали у меня под ухом.

— О боже, вы в порядке? — спрашивал никто из ниоткуда.

— Не знаю, — честно ответил я. — Я ничего не вижу.

— О боже... — запричитали снаружи.

— Если хотите мне помочь, можете промыть мне глаза, — деловито предложил я. — Если у вас есть, чем.

Ответом мне была тишина. Шуршали опавшие листья — похоже, голос меня покинул.

— Минералка пойдет? — появился он снова.

— Не знаю. Попробуйте.

Моим глазам хуже не будет. Ослепну — черт с ним, я уже учусь жить без картинок.

Листья пошуршали в обход — и вот кто-то, открыв мою дверь, задышал у меня под ухом.

— Будет лучше, если вы подвинетесь сюда, — смущенно, как будто попросив меня снять штаны, сообщил голос.

Я подвинулся.

На мое лицо полилась вода. Оказалось, минералка и глаза — штуки несовместимые, особенно если глаза уставшие и залитые кровью. Я шипел, но держал их открытыми, потом начал тереть руками.

Стало темно. Вода перестала литься, голос исчез.

Перед глазами все еще было темно, как будто я ослеп. Я решил, что паниковать из-за потери зрения не нужно, а нужно подождать на случай, если слепота временная. Хотя, если она не временная, то ожидание, может, лишит меня зрения навсегда.

Когда у тебя нет медицинского образования, последствия увечий тела – это что-то вроде лотереи.

Но в моем случае – скорее русская рулетка.

— Ну как? — спросил меня мой новый друг, который, оказывается, все еще стоял рядом. Я ответил:

— Не знаю.

Голос вздохнул. Как сентиментально! Вдруг мне пришла в голову хорошая мысль. Я поднял свой телефон и протянул, как мне казалось, в сторону моего помощника.

— Найдите в контактах Артура и позвоните ему, — сказал я, и телефон вытащили из моих пальцев.

Артур был самым надежным и спокойным человеком из всех, кому я только мог позвонить в такой ситуации. К тому же, машина принадлежала ему. Я не знал, как он отреагирует на то, что его машина пережила аварию, но скрывать это от него я не собирался. Да и не смог бы.

— Алло, Артур? — раздался голос совсем рядом, и я воскликнул:

— Мне трубку, мне!

Телефон поспешно воткнули обратно в мою протянутую ладонь.

— Артур? — взволнованно уточнил я в динамик, приложив к уху микрофон.

— Да кто еще, — ответил Артур мне в рот, и я перевернул телефон. — Ключи не потерял?

— Нет.

— Это хорошо. Машина у тебя?

— Да.

— Это хорошо. А что тогда?

— Я не знаю, — честно сказал я. — Ты можешь подъехать на дорогу за городом? Ту, что у железной?

— На чем?

— Такси, маршрутка, велосипед — не знаю я! — отчаянно воскликнул я.

— Ярослав знает? — спросил вдруг Артур.

— А он тут причем?

— Значит, сначала за ним заеду.

— На чем?

— Пока не знаю.

Я вздохнул.

— Ладно, только побыстрее, я тебя умоляю.

В трубке послышались гудки. Я снова остался один.

Но теперь я по крайней мере знал, чего ждать.

Глаза держал закрытыми, чтоб они хоть немного отдохнули. Что я буду делать, если останусь слепым? У меня будет палка или собака-поводырь? А может, все сразу? Я буду носить очки или пугать всех своим невидящим взглядом?

Может, Лаврентий и Ярослав сдадут меня в дом инвалидов, а довезет меня Артур на этой самой машине. Если от нее еще хоть что-то осталось, конечно.

Не знаю, сколько времени я провел так, в тишине и темноте, пока снова не услышал шелест шин по асфальту. Он прервался совсем близко, и я различил знакомые голоса.

— Вот он, орел, ты посмотри! — с издевкой сказал Ярослав.

Наверно, он был недоволен тем, что его разбудили. В этом я его понимал.

— Да не кипятись ты, — осадил его как всегда невозмутимый Артур. — Посмотрим сначала, что с ним.

По крайней мере, они не попадали в обмороки от вида машины. Уже этому я радовался, как новогоднему подарку под елкой. Глаза открыть еще боялся. Не шевелился и вообще не подавал никаких признаков жизни — я устал, оставьте меня. Спасибо, что приехали, теперь я чувствую себя лучше. Но оставьте.

— Эй! — воскликнул Ярослав совсем близко. — Он там сдох, что ли?

— Ты зазря не наговаривай, — снова осадил его Артур.

— А это кто? — вдруг спросил Ярослав, и я мигом открыл глаза.

Оказалось, я уже могу видеть. Почему-то от внезапного вопроса Ярослава я напрочь забыл, что ослеп.

И я узнал, что мой новый друг все это время стоял рядом.

Не очень высокий и не очень низкий, среднего, как говорится, роста. Лицо круглое, стрижка, рубашка-поло и отглаженные штаны – такой весь из себя обычный и... хороший.

— Я Миша, — представился он, когда понял, что я на него смотрю. И глуповато улыбнулся.

— Миша мне жизнь спас, — объявил я.

— Спас от чего? — уточнил Ярослав, скептически смотря на меня.

Я вдруг понял, что все это не выглядит трагедией. Машина просто завязла в грязи, а наше кручение оставило разве что стертые шины и полосы на асфальте. Царапины от кошачьих когтей на моей голове скрыли волосы, крови на моем лице осталось немного после того, как я умылся.

Навряд ли кто-то поверил бы, что я ослеп. Навряд ли кто-то смог бы прочувствовать все, что я пережил в неизвестности.

— Найдите Румани, — просто сказал я откинулся на сидении.

Ярослав нервно рассмеялся.

И вдруг я вскочил, как ошпаренный.

Я вспомнил.

Рывком открыв дверь машины я высыпался наружу, как картошка из мешка. Чуть не упал лицом в грязь, которая была везде, куда только мог дотянуться глаз – вся обочина вдоль дороги состояла из грязи едва не до горизонта. Вылез из машины и снова чуть не упал, поскальзываясь на жидкой грязи, цепляясь за машину и снова поскальзываясь. Быстро перебирал ногами, как будто не шел по жиже, а плыл по ней, лихорадочно стуча открытыми ладонями по серебристому борту.

Ярослав даже никак не комментировал увиденное — просто смотрел, как я барахтаюсь в грязи. Артур занялся делом и все-таки пошел искать Румани. В Артуре я никогда не сомневался, Артура я уважаю.

Когда я добрался до пассажирской двери, я открыл ее и ввалился в салон. Я не думал о том, чтобы сесть как положено — я плыл точно так же, как плыл по грязи — я ввалился обратно в машину и полз на локтях, пачкая обивку обмазанными грязью штанами. Я остервенело вкапывался вглубь салона, пока не нашел то, что искал. Пакет под сиденьем.

Все, что меня занимало на тот момент — это вопрос: почему? Из-за чего? Что послужило катализатором?

Пакет был большой и непрозрачный, набитый доверху. Когда я дотронулся до него, оказалось, что он еще и холодный.

Я примерно догадывался, что там может быть.

Там и вправду лежал кусочек человеческой кожи с живота, с пупком. А еще вырезанный и немного подвялый человеческий орган. Поджелудочная, наверное.

Вечером мы перетаскали все пакеты в холодильник, но этот остался. Закатился под сидение и его никто не заметил.

После того, как я нашел разгадку на свой вопрос, меня охватила эйфория и экстаз. Я выпал из машины прямо в грязь, раскинул руки и ноги в стороны и блаженно заулыбался.

Вдруг надо мной возник Артур, держа на руках Румани.

— У нее нога то ли сломана, то ли вывихнута. Еще поцарапана немного, но жить будет.

— Конечно, буду, — возмущенно ответила Румани, казавшаяся до того момента спящей. — Тут и гадать нечего.

Потом я вдруг понял, что окна в машине целы.

— Так тебя не через окно выбросило? — спросил я у Румани.

— Нет, конечно, — ответила она. — Я сама вышла, после того как увидела...

И она замолчала. То ли от страха, то ли от отвращения. А может, решила, что будет лучше не говорить том, что она знает. Я всегда верил, что Румани умная.

— Нам надо машину из грязи вытолкнуть, — сказал Артур ей, — а ты пока посиди.

Он опустил Румани на траву и подошел ко мне. Я с подозрением посмотрел на него, все еще лежа в грязи.

— Что?

— Нам надо машину из грязи вытолкнуть, — повторил Артур.

— Так и толкайте.

— Вдвоем?

— Миш, поможешь? — окликнул я и привстал.

Наконец-то у меня появился хоть один знакомый, не опороченный знакомством с Ярославом. Настоящий друг, который спас мне жизнь и проявил участие в трудный момент.

Но когда я осмотрелся, оказалось, что Миши уже нет. Очевидно, мы ему не понравились.

Я понял, что толкать машину придется нам втроем.

Сказать, что после ночи на кладбище это было самым неподходящим занятием — это... а, впрочем, ладно. Машину мы вытолкали, но потом выяснили, что Румани еще и ехать в ней не хочет — мол, после того, в пакете. Пришлось вызвать такси.

Вот так у нас появилась очередная проблема.

Румани кое-что увидела. Конечно, мы не могли ее просто отпустить.

Я было подумал, что Артур сможет помочь с ее сломанной ногой, но он ответил:

— Я только с покойниками умею работать, а она еще жива.

Ситуация, казалось бы, безвыходная. Ярослав знал, что нужно сделать: я читал это по его глазам. Я и сам знал, что это нужно сделать. И я знал, что он сделает это, если у него появится такая возможность.

Но пока я рядом, такой возможности у него не будет.

Мы внесли Румани в ту комнату, где жил я. Румани не возражала. В смысле, она вообще ни слова не сказала и не поднимала на нас глаз. Я знаю: она была умная, она знала, что к чему.

Как же хорошо, что она на меня не смотрела. Я бы не выдержал ее взгляда.

Только потом, когда мы все вышли и оставили ее одну, я понял, что весь с ног головы перемазан грязью, а вся моя одежда осталась в той комнате, и сама по себе проблема смешная, но моя психика, похоже, истощилась начисто, так что эта смешная проблема заняла все мои мысли. Конечно, она была смешной, но она была насущной и существенной, и я не знал, что делать.

Я не знал, что делать. Я не думал о том, где бы достать одежду – я просто завис посреди коридора и паниковал. В голове образовался сосущий вакуум и все мое тело тряслось в панике. Я не знал, что мне делать.

Я не знал, что мне делать минут пять или час. Принялся беспорядочно ходить взад-вперед по коридору и озирался вокруг, как будто хотел увидеть решение всех своих проблем и узнать наконец, что делать.

Но проблем у меня не было. Проблема была всего одна.

Найти штаны.

Я понял это и остановился на месте. Замер. Паника вдруг куда-то улетучилась! Я почувствовал, что тело стало легче, когда эта тяжесть наконец свалила с моих плеч. Тело расслабилось и жизнь кругом заиграла красками.

Найти штаны. Всего-то.

Ночью я раскопал могилу, пару часов назад чуть не ослеп и теперь в моей комнате сидит девушка, которую я не могу отпустить, а еще у нее сломана нога. Но мне нужно просто найти штаны.

Ванная. Там на полу лежат спортивные штаны Ярослава.

Вот так легко я решил свою проблему.

Пока я снимал с себя свою грязную, окровавленную одежду, я не думал ни о чем, а дойдя до трусов решил, что уж их-то можно оставить, ведь за новыми точно придется идти в спальню, черт, а можно обойтись и вовсе без них — ладно, сегодня на мне не будет трусов, хотя нет, можно ведь остаться в тех, что на мне...

Я посмотрел в зеркало и увидел на своих щеках слезы.

Вдруг в дверь позвонили. Звонили долго. Я все ждал, пока кто-нибудь кроме меня ее откроет — с меня хватит, правда, я устал, я так чертовски устал.

Звонок трещал уже несколько минут. Наверно, открывать кроме меня некому – так я подумал и открыл прям как был, в трусах. Штаны надеть не успел.

На пороге стояла соседка снизу. Та, которую мы затопили.

А я, если честно, все еще чертовски хотел спать.

— Мне казалось, вы уехали, — сказала соседка.

— Да? — я приподнял брови в тоне светской беседы. — С чего вдруг?

Соседка улыбнулась.

— Давно вас не видела.

Я отметил, что она само очарование, когда не хочет меня убить за течь в потолке.

— Вы правы, я уезжал. Вернулся уже.

Она закивала.

— Я с вашим соседом говорила, — это она, должно быть, про Лаврентия. — Он обещал заплатить за ремонт. Мне неловко с вами об этом говорить, но он не отвечает на звонки, а срок уже давно вышел.

Конечно, вышел. Уже почти полгода прошло.

— Я понимаю, — поспешно заверил я. — Сколько мы вам должны?

Милая соседка с заметным облегчением выдохнула.

— Пятнадцать тысяч, — сказала она самым милым тоном на свете. Я ожидал другой суммы – она заметила, как вытянулось мое лицо, и добавила: — я мастера нанимала, пришлось проводку перекладывать.

Я кивнул.

Полгода назад, когда все это произошло, такая сумма прозвучала бы для меня смертным приговором. Для человека, который не получает зарплаты и живет на пособие, пятнадцать тысяч – это миллион. Но за полгода я стал платежеспособным. Я мог выплатить эти деньги. Не сразу, но мог.

— Хорошо, я вам заплачу, — спокойно сказал я. Просто сказал и все.

Я, черт возьми, согласился заплатить. Мне это было раз плюнуть.

Соседка обомлела.

— Да?

— Не прямо сейчас, — поспешно уточнил я, и она немного угасла. — Но заплачу.

Я чувствовал себя очень хорошо. Я взял на себя ответственность, решал проблему. Я был настоящим мужиком.

— Спасибо, — улыбнулась соседка, и я улыбнулся ей в ответ.

— Всего доброго, — сказал я, и она развернулась.

Прежде, чем я закрыл дверь, прежде, чем соседка дошла до лестницы и прежде, чем я понял, что происходит, из закрытой комнаты раздался вопль:

— Помогите!

И я с силой захлопнул дверь.

Черт возьми. Черт.