Бражник

Ярослав случайно разбил ей череп, когда хлопнул дверью. Я вспомнил, как кошки лезли за мной, когда я выходил. Решил, что он не врет. К тому же, вся кошка осталась целой, просто не шевелилась — когда животное намеренно убивают, оно, наверное, должно выглядеть иначе. Я мог судить разве что по дохлым голубям на дороге. Никогда никого не убивал и трупы не разглядывал. Для того, чтобы реально кого-то убить, нужно реально поехать башкой.

Но вот на столе, за которым я уже много лет завтракал, обедал, ужинал и пил пиво, лежала мертвая кошка. Она лежала как будто ненастоящая, как муляж или мягкая игрушка. Наверно, до тех пор, пока живой организм не умрет, он шевелится, даже если это не заметно. Иначе не знаю даже, почему мертвые так отличаются от живых. Вроде все то же самое, но сразу видно, что тело мертво.

Я сидел за столом и передо мной лежала кошка, как будто блюдо какое-то. Как будто я собрался ее есть. Хвост свисал с края стола, невесомые шерстинки чуть качал сквозняк. Напротив меня сидел Ярослав. Все это выглядело так, как будто мы собираемся разделить званный ужин.

Пару минут мы сидели молча. Может, минут пятнадцать или полчаса.

А потом начали.

После того, как мы разделали кошку, все кругом покрыла ее шерсть. От шерсти было некуда деваться. Хотя шкура осталась целой. Свежевать мы не умели, просто выскоблили изнутри кухонным ножом – это заняло много времени, но результат получился приличным. В общем, вся шерсть, вроде как, осталась на прежнем месте, но она все равно разлетелась повсюду. Как будто ровно такое же количество шерсти, которое росло на кошке, распылилось по всей кухне, а потом мы сами разнесли ее по остальным комнатам.

На кошку ушел почти целый день. Без опыта с животными пришлось туго. Опыт с животными никто из нас не наработал, только с людьми. Точнее, опыт с людьми был у Ярослава, потому что он как-то раз резал трупы в морге. Кошку тоже в основном резал он. У меня одна мысль о том, чтобы прикоснуться к этой кошке изнутри, вызывала слезы. Я ее жалел. Кошка была коричнево-черная, в полоску, с белыми подпалинами. Я ее помнил еще с первого визита к Румани — жаль, не спросил, как зовут.

Что касалось людей, их почему-то умирало все больше и больше. Почему — черт знает, но нас это только радовало. Я периодически вспоминал про тот наш разговор с Сагиром, но он же говорил неуверенно. Он не мог сказать наверняка. И у него нет медицинского образования — откуда ему знать, что болезни передаются через мясо?

Нет, мы точно никого не отравили.

Но это я так думал. А что думали правоохранительные органы?

Надо сказать, никакой крыши у нас не было. Полицейский от Лаврентия был — это да, но зачем? Мы не могли задать ему вопрос:

Что будет, если кому-то придет в голову отправить наши пирожки на экспертизу?

Люди умирали, мяса приходило больше. Еще недавно поставки нового сырья заботили Ярослава, и вот – покойники сами идут нам в руки, рукам остается только резать и крутить фарш. Что это, если не вмешательство судьбы.

Разделка кошки здорово нас сплотила. Ярослав даже забыл обо всем, что я ему наговорил. И мы с ним вместе, чуть ли не рука об руку, ходили в морг. К Артуру. Торчали там часы напролет. Артур стал нам обоим лучшим другом. И как-то раз он дал нам ключи, а сам ушел.

Дело было ранним утром, ему приспичило куда-то отлучиться, а один из трупов забирали в тот же день — вернее, утро: часов в восемь, чтобы провести все традиционные ритуалы перед погребением.

Обработать тот труп пришлось очень быстро.

Конечно, мы могли бы не возиться с этим и просто оставить тело, как оно есть, но ведь вместе с ним закопают в землю минимум два килограмма мяса! Поэтому Ярослав резал, а я стоял на стреме.

Седьмой час утра уверенно шел к концу, а Артур все не появлялся. В восемь забирали тело. Официально, с бумагами и патологоанатомом, который знал нас в лица. А Артур все не появлялся.

Двери открыты, ключи у нас, а уйти не можем. Самая настоящая западня. Конечно, мы хотели уйти и скинуть в канаву всю возложенную на наши безответственные плечи ответственность, но подставить Артура = испортить деловые отношения с поставщиком. Оно нам надо?

Артур, похоже, тоже решил, что никому это не надо, поэтому успел в последний момент. Прибежал весь в мыле, но успел отдать тело бабушки скорбящим родственникам.

Потом мы обработали еще пару трупов и начали перетаскивать всю добычу в машину Артура.

Мы думали, что в дальнейшем события будут развиваться следующим образом: придет Сагир, возьмет свою смену и мы с Артуром поедем к нам домой, разгружать и перемалывать в фарш.

Когда Сагир пришел, оказалось, что ключей ни у кого нет.

Я проверил карманы, Ярослав проверил карманы. Артур проверил карманы у нас обоих. Сагир свои тоже зачем-то проверил, хотя ключей не видел даже.

Ключи представляли из себя связку из трех – все разные и в единственном экземпляре, потому что дубликаты санитарам никто давать не хотел. Логика в таком решении, безусловно, присутствовала: с одним-единственным экземпляром ключей не попляшешь, чувство ответственности обостряется. Одни преимущества, в общем, если только его не терять.

Мы с Ярославом держались самонадеянно: понятия не имели, где ключи, но как будто бы знали, что они где-то рядом. Куда ж они могли подеваться, эти ключи, если помещение мы не покидали? Получили их в зале и весь день в нем же провели. Либо Артур нас разыгрывает, либо они найдутся.

Артур предложил взять смену Сагира, чтоб не перекладывать на напарника мороку с ключами – вот такой Артур хороший мужик. Сагир согласился, и больше в тот злополучный день его никто не видел. Мы с Ярославом принялись искать ключи, пока Артур разгружал машину. Мясо отправлялось обратно в холодильник, только уже не в составе тел. Отправлялось на временную передержку перед подачей на стол.

Поисковая операция шла обширно и неутомимо. Мы искали везде, даже карманы свои проверили еще раз — ключи просто исчезли. Облазили весь пол на четвереньках, прочесали углы и все дальние, пыльные места, в которые нога человека не ступала уже лет пятьдесят.

Потом Ярослав решил, что ключи могли случайно попасть в мясо, поэтому мы вручную перебрали все. В холодильнике скопилось килограммов десять, и в этих десяти килограммах мы ковырялись часами. Просто перебирали сырое, промерзшее в холодильнике мясо – перекладывали с места на место, ощупывали склизкую труху. Ключи могли затаиться где угодно.

Пока мы перебирали мясо, Артур принимал труп. Чтобы нас никто не заметил, он запер нас в холодильнике.

Мы сидели там, в холоде и темноте. С по локоть перемазанными свернувшейся кровью руками. Стоял запах сырого мяса, мертвечины, медикаментов и хлорки. В полной темноте мы сидели там минут десять, и периодически каждому из нас хотелось чихнуть от холода. Зажать нос рукой нельзя, потому что рука испачкана. Чихать тоже нельзя, потому что мы прятались. И мы изощрялись, подставляя каждый свой рукав другому – держали руки в стороне, вскидывали их, как мертвые птички вскидывают лапки, и слепо тыкались друг в друга, как новорожденные котята.

Артур открыл нас через десять минут. Когда мы встали с пола, оказалось, что у нас онемели ноги. А еще мы от души начихались, когда поняли, что угроза позади.

Ключи на тот момент мы все еще не нашли, а время близилось к ночи. Удивительно, как быстро идут часы, когда ищешь то, чего попросту нигде нет.

Но об этом мы пока не знали.

Сагир снова пришел. На этот раз – чтобы отработать свою ночь, и удивился, что мы все еще там.

И тогда Артур сказал ему:

— Ты тут побудь пока за главного, мы скоро вернемся, — а потом добавил кое-что такое, от чего у нас с Ярославом глаза на лоб полезли: — с ключами.

Сагир не возражал. Артур взял нас за шкирки и выволок на улицу, потом запихнул в машину и сел за руль. Мы с Ярославом послушно повиновались, потому что он делал все так уверено, что и не возразишь.

Только в машине, когда Артур завел мотор, а мы все еще не знали, для чего нас туда посадили, я спросил:

— Куда ты собрался? Скрыться с места преступления?

Как будто чтоб обстановку разрядить. Но вышло слишком натянуто.

— За ключами поедем, — невозмутимо ответил Артур.

— Куда ж мы за ними поедем, родной? — Ярослав просунул голову через проем сидений.

— На кладбище, — ответил тот.

Мы оба замолчали. Сперва — от шока.

— Какое еще кладбище? — опешил я минут через пять.

— Районное, какое еще. Где ту бабку закопали.

И тут я понял, что он имеет в виду. Сердце ушло в пятки, я спросил:

— С чего ты взял, что ключи именно там?

— А где им еще быть? Морг мы обыскали, пропали они сразу после того, как ее увезли. Если вдруг вы ключики заныкали — сейчас самое время сознаться и отдать их, если нет — дальше едем молча.

шутки с ним плохи, поэтому хотелось сохранить с ним хорошие дружеские отношения. К тому же, ответственность еще. Ключи ведь мы потеряли.

— А как мы нужную могилу найдем?

Артур ничего не ответил. Наверное, у него был какой-то план.

Потом Ярослав — рисковый парень — спросил:

— А что будет, если мы их не найдем?

В этот момент я был готов проломить ему череп, как той кошке, и закопать на месте той бабки.

Артур спокойно ответил:

— Я не трудоустроен официально, потому что у меня бумаги не в норме. А им только на руку, потому что налогов меньше платится. Короче, захотят они на меня заяву накатать — с них спрос будет, что я вообще там делал. Максимум, что они мне могут сделать — это уволить. Весьма досадно, но не критично.

Такой вот он был, наш Артур: спокойный, как удав, здоровый, как медведь, и неуязвимый, как таракан во время ядерной войны. Он успокоил нас так, как будто мы заботились о его здоровье, и совершенно ничего не сказал о том, что грозит нам. Это весьма многообещающее для нас с Ярославом умолчание расставило все точки над «и».

Оказалось, что ночью на кладбище совсем не страшно. Очень тихо и спокойно. Если не думать о том, что под землей покойники – даже приятно.

Ночной воздух очень сильно отличается от дневного. Дневной – он как горячий чай, а ночной – холодная вода с сиропом. Такая холодная, что аж горло немеет. Ночной воздух обволакивает изнутри и снаружи, его чувствуешь, как мертвую кожу на живой.

Когда мы прошли за ворота кладбища, держа лопаты наперевес, нас окружили совсем заросшие могилы, заброшенные и никому ненужные, с мертвецами, имен которых никто не помнил. Да и все кладбище заросло деревьями, вышел настоящий лес. Наверно, их корни давно разбили гробы и включили останки в свой рацион, прям как мы.

Конечно, ходить по кладбищу ночью – это не бродить по улице при свете дня. Жутковато. Но вряд ли я сам чувствовал эту жуть. Скорее, боялся внутри меня маленький мальчик, которого когда-то напугали кладбищем и который верил, что мертвецы могут вставать из своих могил.

Сейчас-то я точно знаю, что те, кого мы покромсали, уже не встанут.

Артур знал номер участка, на котором похоронили ту старуху. Если б участки еще и пронумеровали, это было бы не бесполезно. А так — мы просто узнали, что нужная нам могила должна быть где-то в конце кладбища, то есть в новейшей его части. Узнали и пошли.

По мере того, как мы углублялись в кладбище, воздух портился. Становился затхлым и душным, как в склепе. Когда мы вышли из машины, мне показалось, что на улице прохладно и свежо — я помню это, потому что от этого мне похорошело. Может, это из-за того, что в морге дышалось хуже, а может, на кладбище стоял какой-то особенный воздух. В совокупности со звенящей тишиной и могильными плитами это казалось очевидным – особенный воздух. Казалось, что в таком месте воздух должен быть особенным. Что могильные плиты источают какие-то специфические пары.

Я очень надеялся, что нам не придется раскапывать все могилы за день.

— Я читал отчет о вскрытии, — рассуждал вслух Артур, — а хоронили на третий день после смерти, умерла она четыре дня назад. Смотрите на даты. В один день не может умереть очень много бабушек.

— И я помню ее лицо, — вставил Ярослав. — Если там есть фотография, я ее точно узнаю.

Я поперхнулся.

— Так ты на ее лицо смотрел, пока резал?

Ярослав гоготнул.

— А что мне ее, полотенцем надо было прикрыть?

Я не видел в этом ничего смешного.

— Почему нет?

— Да я не суеверный, — отмахнулся Ярослав.

Не могу сказать, сколько шли поиски. Время текло без нашего участия. Кладбище — это вообще такое место, где следить за временем оскорбительно. Мементо мори. Пока мы с Артуром шли молча и заморочено, Ярослав радовался жизни: даже зачерпнул горсть поминальных конфет с чьей-то могилы. Когда он ткнул их мне под нос, я с отвращением отпихнул его руку.

За Артуром тянулся след дымка сигареты. Под светом луны дым казался сизым и вился вокруг его поблескивающей лысины, как ореол могильного свечения.

Может, если бы я не думал о том, что нам предстоит, мне бы даже понравилась эта сцена. Я все-таки романтик.

Когда мы нашли нужную могилу, Ярослав сказал, посмотрев на надгробие:

— Приятно познакомиться, Тамара Витальевна. После всего, что между нами было, я даже рад узнать наконец ваше имя.

А на улице ещё и ночь, луна полная светит — обстановка очень романтичная и ни капельки не подобающая.

На удачу, могила представляла собой только насыпь песка и деревянный крест. Ни оград, ни бортиков. Артур посветил на нее телефоном, иначе мы бы и этого не увидели. Никакого освещения на кладбищах не предусмотрено, поэтому если по кладбищу идешь ночью, то не видишь, в общем-то, ничего, даже своих ног.

Мы начали копать. Мы — это я и Ярослав. Я, конечно, взглянул на Артура с намёком, пока он вдохновенно смотрел на небо — там светились звезды, луна и все такое.

— Я знаю, что вы парни ровные и все по красоте сделаете. Чего мне дёргаться? — объяснил он, когда увидел, как я на него смотрю.

Свежие могилы копать очень легко. Земля рыхлая, утрамбована слабо. Я не думал об этом, пока мы шли по кладбищу: думал, копать придется долго и тяжело, как яму под яблоню на даче, когда ты вместе с травой и корнями растений режешь первый слой, а потом уже начинаешь копать эту яму, а земля глинистая и каждый ее ком ты вырываешь из толщи почвы, как шахтер. Но свежую могилу откапывать легко.

Когда я вонзал лопату, земля под ней крошилась, как переваренная картошка. Я легко поддевал ее, как творог ложкой, и выбрасывал прочь.

Артур наблюдал за всем этим сверху, подсвечивая фонарем. Ночь стояла лунная и его силуэт очерчивался на фоне черного неба голубоватой каймой. Очень зловеще. Крест мы вытащили, чтоб не упал и не ударил никого из нас по макушке, и Артур держал его. Общая картина походила на обложку альбома какой-нибудь рок-группы.

На похоронах я бывал нечасто. Конечно, у меня, как и у любого другого ребенка, умирали бабки и прабабки, но я не смотрел, как их закапывают. Родители думали, что мне нельзя на такое смотреть. Может, кошмаров боялись. Или сами смотреть не больно-то и хотели.

Когда родители шли на похороны, я оставался дома. Не знал, что там происходит.

Всего один раз я видел, как гроб закапывают в землю. Мне было шестнадцать. К тому моменту почти всех моих пожилых родственников уже похоронили без моего участия, осталась всего одна тетка семидесяти пяти лет. До семидесяти шести она не дожила.

Я вспомнил об этом, когда лопата наткнулась на гроб. Это было не просто столкновение с чем-то твердым, это был стук. Полый стук, потому что за деревянной крышкой оставался воздух. Как будто я стучал куда-то, в другое измерение: копал-копал и наткнулся на это. Постучал в чужую дверь.

Вроде, всего ничего, но по спине мурашки забегали.

Крышка треснула. Может, разбилась, когда закапывали, от веса земли. Может, ее сломали мы с Ярославом, топча в раскапываемой яме. Это не так важно – главное, что я понял: мы уже стоим на покойнице. Уже минут десять, пока копаем. Сверху на ней лежала земля и обломки крышки, а уже на всем этом – наши ноги, но я представлял это не так. Я думал, мы будем отдирать крышку гроба, а не давить мертвое мясо ступнями, как виноград для вина.

Я стоял со стороны ее головы.

Раньше я думал, что резать трупы — самая противная вещь на свете. Но после того, как увидел уже порезанный и закопанный труп, я понял, что предела отвратительности попросту не существует. Порезанное нами тело теперь еще и припорошилось свежей землей, остатки которой мы голыми руками вычерпывали из гроба.

Яма у нас получилась кривая, как кратер от метеорита или входное отверстие снаряда: лунка с углублением посередине. По бокам могилы оставалась толща земли, с которой к нам, в середину, периодически сходили лавины песка – мы вычерпывали и вычерпывали, а земли становилось все больше. По центру ямы мы уже видели платье, в котором закопали бабку, а ее голова и ноги оставались в земле. Это мне нравилось: создавалось ощущение, что мы не до конца разворошили могилу, пока не видели лица покойницы. Не тревожили ее сон.

Сам я не собирался лезь руками в то, что лежало в гробу. Ярослав тоже. Над нами, опираясь на древко воткнутой в землю лопаты, Артур потягивал уже четвертую сигарету. А мы стояли в яме, и под ногами у нас лежал труп.

Если бы год назад вы сказали мне, что я разорю могилу, я бы... я бы вас послал куда подальше.

Я помнил, как закапывали мою тетку. Четыре мужика, которым заплатили, опускали в яму гроб. Они спускали неровно, и гроб дрожал – я думал, что так нельзя и кто-нибудь из родственников вокруг меня станет ругать этих рабочих, чтоб делали поровнее. Но ругаться никто не стал. Я тогда подумал, что, должно быть, единственный человек, которому до покойницы дело есть, лежит в гробу. И человек этот уже никому ничего не скажет.

На самом деле на мертвецов всем плевать.

Стоя в могиле я думал о том, что действительно нахожусь в другом мире. Когда ты стоишь на земле и знаешь, что под тобой покойники – это одно. Но когда ты находишься в яме и знаешь, что покойники повсюду... я понял: будь земля прозрачной – до ближайшего из соседей этой бабушки я смог бы дотянуться рукой. Они лежали совсем рядом. И я пришел к ним в гости. Я, человек, который крутил их мясо в фарш.

Ярослав об этом не думал, он уже копошился внизу. В останках той старухи.

Места в нашей яме было очень мало, поэтому для того, чтобы там покопаться, Ярослав сел на корточки и сунулся почти что мне между ног. Я отпрянул назад, обтерся об стенку могилы и вызвал целый оползень, который хлынул прямо на Ярослава.

— Ты что творишь?! — заорал Ярослав, закрывая лицо грязными руками. Я по-прежнему был только рад доставить ему какое-нибудь неудобство.

Помня о мертвецах кругом, теле старухи подо мной и мерзком Ярославе совсем близко, я полез прочь из могилы. Цеплялся за песок, который крошился и сходил вниз – на Ярослава, и упорно карабкался вверх. Артур продолжал наблюдать за нами, не говоря ни слова, я начинал паниковать из-за того, что выбраться никак не получалось, но тут из-под земли раздался голос:

— Нашел!

И тогда Артур дал мне руку.

После всего Артур безо всякой брезгливости сунул ключи в карман. Экий властелин ключей.

Закапывать яму обратно мы не хотели, но Артур нас вразумил:

— Вы же не хотите, чтобы родня мусарню на уши подняла? Они ж гроб проверят и увидят, что его содержимое с бумагами не сходится. Первые претензии ко мне будут, потому что я тело им отдал, а я вас прикрывать не собираюсь.

Такой уж он разумный, наш Артур.

Так что следующие несколько часов мы с Ярославом кидали песок обратно в могилу. У песка, оказывается, есть свойство уменьшаться со временем: после наших раскопок могила как будто ужалась. Раньше над ней высился холмик, а теперь она вроде даже немного просела под уровень почвы.

Но, в конце концов, и содержимого в могиле стало поменьше аж на одну связку ключей.

Мы с Ярославом снова вернулись к Лаврентию в квартиру под утро, испачканные и уставшие. Артур довез нас до самого подъезда, и за это я его благодарил еще минут десять. Про себя.

Не снимая одежды, на которую налипло несколько килограмм земли с кладбища, я упал на диван и закрыл глаза. Сознание навязчиво покидало меня, я проваливался в сон, тело отказывалось слушаться — я устал до боли, а целебный сон наконец готов был на меня снизойти.

И вдруг из моего кармана зазвонил телефон.