Поломанные | Кирилл Егоров

июнь 2011 год.

Песочница во дворе элитного коттеджного поселка была его личным адом. Пока папаши-олигархи решали, кому и сколько отвалить на новый проект, он, Егоров-младший, был вынужден торчать здесь, под присмотром скучающей няньки.

Ни тебе приставки, ни футбола с пацанами, ни даже нормального телека. Только эта долбаная песочница и какие-то сопливые карапузы, строящие куличики.

Отец опять завис с каким-то партнёром, маман причитала про «Кирюшенька, поиграй с другими детками» — а другие детки, как назло, копошились в песке, с таким видом, будто там намывали золото. Ещё и солнце палило нещадно, даже под широким зонтом, отчего ощущение несправедливости только усиливалось.

«Вот вырасту, куплю себе остров и буду играть во что захочу!» — думал Кирилл, сжимая в руке пластмассовую лопатку.

Егоров лениво ковырял песок, мечтая о скорейшем возвращении домой, к своей PS3 и безлимитному интернету. Он пытался лепить куличи, но получалось отвратительно. Скорее, он размазывал мокрый песок по формочкам, демонстративно коверкая их, чтобы позлить няню.

Нянчили его недолго, как и все остальное, что быстро надоедало папеньке. Но в тот день в песочнице было скучно даже ломать куличи. Песок был липким и противным, прилипал к пальцам.

Егорову было лет семь, наверное. Может, шесть. Он точно не помнил. Запомнил другое — песок в трусах, вопли наньки, и эту девку. Мелкую, тощую, с косичками торчком и злющими серыми глазищами.

Она возникла из ниоткуда, словно материализовалась из самого песка. Шорты, дурацкая футболка с Микки Маусом, сандали — ну, колхозница, честное слово. В руках у нее — ведро и лопатка, явно более приличные, чем его гламурный набор из «Детского мира». Даже песок в ее ведре выглядел как-то аккуратнее.

— Чего делаешь? — спросила она, даже не поздоровавшись. Голос противный, писклявый, как будто дверная петля заржавела.

Кирилл скривился.

— Не твое дело, — буркнул, продолжая ковыряться в песке. — И вообще, вали отсюда.

Она не ушла. Просто молча села рядом, на самый край песочницы, и принялась копать. Медленно, аккуратно, с каким-то маниакальным упорством. Набирала песок в ведро, утрамбовывала его и переворачивала, создавая идеально ровный куличик. Аж засмотрелся.

Кирилла это взбесило. Ее упорство, ее молчание... ее куличик, который выглядел лучше, чем все его потуги вместе взятые.

— Ты что, глухая? Я сказал, уходи! Это моя песочница! Моего папы! Здесь не играют всякие... — он запнулся, подбирая обидное слово.

Смирнова подняла на него свои серые глаза. Без эмоций, без страха, просто смотрела. Кирилл не привык, чтобы на него так смотрели. Обычно люди заискивали, улыбались. А эта... как будто он — дохлый майский жук.

— Она не твоя. Она общая.

— Ничего она не общая! Папа ее купил! Значит, она моя! Он все здесь купил! — Кирилл выпятил грудь, чувствуя себя королем песочницы.

— И что? — Смирнова пожала плечами. — Песок все равно общий. И солнце. И небо.

Кирилл опешил от такого нахальства. Он привык, что его капризы исполняются по щелчку пальцев. А эта девчонка...

В этот момент он совершил главную ошибку — попытался выхватить у нее из рук лопатку. Девчонка, неожиданно для него, оказалась проворной. Дернула лопатку на себя, и Кирилл, потеряв равновесие, рухнул в песок, больно ударившись коленкой о край формочки.

Завопил он громко, надрывно, как будто ему отрезали ногу. Театрально зажмурился, ожидая, что няня прибежит и разрулит ситуацию, как всегда.

Няня, конечно, тут же прибежала, запричитала, подняла его на руки и понесла в дом, причитая и охая.

А Смирнова осталась сидеть в песочнице, глядя ему вслед с тем же невозмутимым выражением лица. В ее серых глазах не было ни капли сочувствия.

В тот вечер, на званом ужине в честь какого-то там юбилея, Кирилл, забинтованный и обиженный, сидел на коленях у матери и демонстративно дулся — Смирнова, чистенькая и нарядная, сидела рядом со своим отцом, и даже не думала извиняться.

После ужина, когда матери с отцами ушли в кабинет пить коньяк и обсуждать свои взрослые дела, Кирилл, подстрекаемый жаждой мести, подкараулил Смирнову в коридоре. Спрятался за огромной пальмой в кадке и ждал ее.

— Это все из-за тебя! — прошипел, подскочив к ней. — Ты меня толкнула! Ты специально!

— Ты сам упал, — невозмутимо отвечает мелкая, пожав плечами. — И вообще, нечего жадничать. Это ты первый начал.

Кирилла захлестнула ярость. Недолго думая, толкнул ее в ответ. Она была легче его, поэтому не удержалась на ногах и упала, разодрав коленку об острый угол комода.

Завопила она уже по-настоящему, испуганно и отчаянно. Не театрально, не для публики. Ей было больно.

На крик прибежали взрослые. Кирилл, увидев разъяренное лицо своего отца и заплаканное лицо матери Смирновой, понял, что сейчас ему влетит по первое число. И, возможно, по второе и третье тоже. Но Смирнова... Смирнова, вся в слезах, с кровью на коленке, и сбитым дыханием, вдруг заявила:

— Я сама упала. Споткнулась.

Кирилл смотрел на нее, ошарашенный. В голове вертелся один вопрос: «Зачем?»

Зачем она его выгораживает? Зачем прикрывает того, кто ее обидел? Ему это было совершенно непонятно. В его мире так не поступали.

В тот вечер он не получил наказания, но получил кое-что другое. Смутное, непонятное, но отчетливое чувство вины. И осознание того, что Смирнова — не такая уж и дура, как ему казалось.

Она была первой. И, возможно, единственной, кто видел в нем не золотого мальчика, а обычного человека. Со всеми его тараканами, комплексами и грязными мыслями.

И ей почему-то было на это наплевать.

Вот что бесило больше всего.

***

сентябрь 2012 год.

Чёртов дождь, казалось, не собирался прекращаться, словно небеса решили устроить затяжной осенний душ.

Егоров-старший, обычно сдержанный и пунктуальный, нёсся по загородному шоссе, буквально выплевывая проклятия в адрес нескончаемых пробок и этой мерзкой, пронизывающей до костей погоды.

Важная встреча с давним партнером, Смирновым, маячила на горизонте, и опоздание грозило сорвать тщательно подготовленные планы. И, как назло, жизнь, словно сговорившись, подкидывала одну неприятность за другой, когда Кирилл опять выкинул фортель.

Звонок из школы с ошеломляющим заявлением: «Пап, я ногу сломал!» — заставил отца вцепиться в руль с удвоенной силой.

Соглал ведь, чтобы прогулять контрольную.

Ну не дебил? И как теперь с этим мелким чертёнком время проводить?

Смирнов, хозяин дома, встретил Егорова радушно, словно и не было никакого опоздания. С широкой улыбкой проводил гостя в просторную гостиную, где на массивном столе уже красовался дорогой коньяк в хрустальном графине, а вокруг аккуратно разложены всевозможные закуски — от изысканных канапе до свежих фруктов.

В воздухе прям витал аромат дорогих сигар и невысказанных ожиданий.

— Кирилл, поиграй пока с Сашей, — произнёс отец, кивнув на девочку лет семи, сидящую в углу и сосредоточенно ковыряющую что-то в кукольном домике.

Кирилл скривился. Ему, восьмилетниму крутому пацану, считавшему себя почти взрослым, эти девчачьи штучки были до лампочки. Он вообще не понимал, зачем его притащили сюда. В этот скучный особняк, вместо того, чтобы позволить ему провести время с друзьями.

— Привет, — буркнул, не глядя на девчонку.

— Хочешь, покажу моих кукол?

Кирилл фыркнул.

— У меня с собой PSP. Хочешь, поиграем в Mortal Kombat?

— Я не люблю драки.

— Ну и дура! — выпалил Кирилл, не подумав о последствиях.

Впрочем, отец ему об этом быстро напомнил. В виде болезненного подзатыльника.

— Кирилл, веди себя прилично!

Мальчишка надулся, демонстративно сел в кресло, уставившись в окно. Дождь лил как из ведра. Скука смертная.

Вдруг, рядом с ним на ковре плюхнулась мелкая. В руках она держала плюшевого медведя с оторванным ухом.

— Он упал с качели, — сообщила она печально. — Ему больно.

— Сам виноват, — закатил глаза Кирилл, вспомная слова отца, который часто так говорил в подобных ситуациях. — Нечего было лазить где попало.

— Его нужно вылечить, — поджимает губы девчонка. — Умеешь шить?

Кирилл посмотрел на неё как на идиотку, не понимая, чего она от него хочет.

— Я? Шить?

— Ну, папа умеет. Он сказал, что всему можно научиться.

Отец и Смирнов-старший о чём-то оживлённо спорили, потягивая коньяк. Кириллу стало скучно ещё сильнее.

Оторванное ухо болталось на тонкой ниточке, грозясь оторваться окончательно. Кирилл никогда раньше не держал в руках иголку, и это казалось ему занятием для девчонок. Но он же Егоров! Он справится.

— Ладно, давай посмотрим, что там у твоего урода, — вздохнул, выхватывая медведя из её рук.

Мелкая тут же принесла нитки и иголку, которые нашлись в ящике с игрушками. Он кое-как вдел толстую нитку в игольное ушко, пока она внимательно следила за каждым его движением, словно наблюдала за сложной хирургической операцией.

— Аккуратнее, — шепнула, переживая за него больше, чем за медведя. — Не уколись.

И Кирилл укололся. До крови.

— Блин! — заорал, отбросив медведя, а девчонка схватила его руку, поднесла к губам и нежно подула на проколотый палец.

Кирилл замер. Что-то странное происходило.

— Не больно? — спросила она, все еще держа его палец в своей руке.

Он отрицательно покачал головой.

***

июль 2019 год.

Лето. Москва изнывает от жары. Духота такая, что даже асфальт плавится, а от каменных джунглей веет зноем, как из раскаленной пустыни. Спасения не было нигде: даже кондиционеры с их сраным климат-контролем работали на пределе возможностей, едва справляясь с задачей хоть немного охладить раскаленный воздух.

Галстук душит, рубашка липнет к спине, а в голове только одна мысль: «Когда же это, блять, закончится?».

Он тайком расстегивает верхнюю пуговицу рубашки, надеясь, что мать, восседавшая на другом конце стола и зорко следившая за каждым его движением, не заметит этой вольности. Эта семейная сходка с партнерами отца, казалось, длилась уже целую вечность, и каждая минута казалась ему пыткой.

— Сбежим? — шепчет ему на ухо Сашка.

— Сбежим, — соглашается Кирилл, не раздумывая.

Ему плевать на протокол, на отца, на этих чопорных старперов в дорогих костюмах.

Сашка ведет его по узким улочкам старой Москвы, мимо церквей с золотыми куполами и уютных кофеен. Кирилл, привыкший к лимузинам и личным водителям, чувствует себя странно свободно, просто идя рядом с ней по тротуару.

— Слушай, чет жарко, — ворчит, стоит им упасть на первую попавшуюся лавку, укрытую в тени раскидистого дерева.

Его лоб покрылся испариной, и он с облегчением вздохнул, почувствовав легкий ветерок. И тут же попытался ослабить удавку на шее, в которую еще утром его старательно упаковала мать, готовя к очередной важной встрече.

— Есть хочешь?

— Нет.

Только желудок, предатель, начинает урчать. Блондинка втягивает живот и кашляет, чтобы замаскировать звуки. Но не сильно получается, судя по улыбке Егорова.

— Мама не учила, что лгать не хорошо? Пошли, найдём какое-то кафе.

— Не хочу. Бросай меня, спасайся сам, — облокачивается на спинку и закидывает ноги на бортик фонтана. Все вокруг так сидят, чем она хуже? — Не хочу двигаться.

— Ладно. Как знаешь, — парень поднимается. Видимо, решил последовать ее просьбе про «спасаться самому». Ну и ладно. — Тебе мороженое брать?

— Не боишься замарать репутацию? — насмешливо фыркает Сашка, щуря глаза от солнца. — Сам Кирилл Сергеевич у меня на побегушках.

Кирилл усмехается.

— Моя репутация и так измазана в дерьме по самые гланды, Сань. Тебе какое?

— А какое есть? — Саша прищурилась, глядя на отдаленный киоск с разноцветными зонтиками. Который манил прохладой и обещанием сладкого удовольствия.

— Да какое угодно. Пломбир, фруктовый лёд...

— Хочу эскимо.

— Эскимо? Серьёзно?!

— Ну а что? — невозмутимо пожимает плечами. — Просто хочется эскимо.

— Оке-е-ей. Будет тебе эскимо.

Очередь оказалась на удивление длинной. Пока он ждал, слушал обрывки разговоров, наблюдал за людьми, которые, казалось, были совершенно не озабочены акциями «Газпрома» и перспективами криптовалюты. Это был совсем другой мир, мир простых радостей и забот.

— Два эскимо, пожалуйста, — сказал Кирилл продавщице, протягивая деньги, но та покачала головой.

— Извините, молодой человек, только что последнее продали.

Кирилл нахмурился. Что за невезение?

— А есть что похожее?

— Ну, есть фруктовый лёд... Есть пломбир в вафельном стаканчике...

— Не, спасибо, — отрезал Кирилл. — Ничего не надо.

Разворачивается и идет обратно к Сашке.

— Ну что там?

— Сорян, — Кирилл виновато жмет плечами. — Последнее продали.

— Ну, и ладно. Обойдусь.

Но Егоров видел, что она расстроена. Ему вдруг стало ужасно обидно, что он не смог выполнить ее маленькую прихоть.

Парень остановился, задумался на секунду, а потом решительно развернулся и снова направился к киоску, сверля взглядом мороженое в руках у мальчика, который только что его купил.

— Привет. Как тебя зовут? — спрашивает, присаживаясь перед ним на корточки.

— Ваня, — ответил мальчик, с опаской глядя на незнакомого подростка.

— Вань, слушай, а ты любишь эскимо?

Ваня кивнул.

— А ты не хотел бы обменять его на что-нибудь другое? У меня есть много денег. Могу купить тебе что-нибудь еще.

И вот он, Кирилл Сергеевич Егоров, будущий наследник империи, заводов, газет, пароходов, стоит, как последний лох, посреди гребаной толпы, выпрашивая у шестилетнего пацана эскимо.

Картина маслом.

Отец бы, наверное, инфаркт схватил, увидев такое зрелище.

Но сейчас, почему-то, было плевать на отца, на акции, на перспективные сделки. Вселенная сузилась до размеров эскимо и сероглазой Смирновой, дожидающейся его на лавочке. И это, мать вашу, было самым важным и самым ценным, что у него сейчас было.

— Например?

— Например... — Кирилл огляделся по сторонам. — Например, вон ту машинку. Видишь, на витрине?

Ваня посмотрел на машинку, потом на эскимо, потом снова на Кирилла.

— Я не знаю... Я эскимо больше люблю.

Кирилл вздохнул. Ситуация становилась все сложнее.

Пока он тут вытанцовывал перед Ваней, торгуясь за кусок замороженного молока, в голове проносились самые разные мысли. Что он делает? Зачем ему это нужно? Не проще ли было плюнуть на все и уехать обратно в пятизвездочный отель, где ему не то что сраное эскимо, а звезду с неба предложат...

Проще, конечно, проще. Но почему-то не хотелось. В этом-то и вся загвоздка.

— Вань... А если я тебе дам денег, чтобы ты купил себе еще два таких эскимо?

— Два?! — глаза Вани загорелись.

— Да. И машинку.

Ваня задумался еще раз. На этот раз недолго. Видимо, перспектива двойного эскимо и крутой машинки оказалась слишком заманчивой.

— Ладно, — сказал он, протягивая Кириллу эскимо.

Вернувшись к Сашке с добычей, Кирилл почувствовал себя героем. Нет, серьезно. Он только что совершил подвиг, достойный занесения в Книгу рекордов Гиннеса. Ну, или, по крайней мере, в ее личный список «Самых странных поступков Кирилла Егорова».

— Вот, — протягивая ей мороженое. — Нашел.

— Ты же сам сказал, что последнее продали?

Сашка, как всегда, не упускает возможности подколоть. И попробуй не ответить — взглядом испепелит до углей. Человек-рентген, блин.

Кирилл ухмыльнулся.

— Секрет фирмы, Смирнова.

На самом деле просто хочет скрыть смущение. Ну не скажешь же, что пришлось выкупать у шестилетнего пацана за тройную цену и обещание машинки на пульте управления.

Это было бы слишком унизительно.

— Главное, что оно у тебя есть, — добавляет, стараясь придать голосу небрежность. Типа: да, ерунда, обычное дело — звезду с неба? Да, как два пальца.

Сашка берет мороженое, и Кирилл ловит себя на том, что затаил дыхание. Ждет реакции. Как ждет оценки за контрольную, к которой нихрена не готовился.

А она, как назло, молчит, разглядывает эскимо, словно оно сделано из чистого золота. Потом медленно откусывает кусочек, прикрывая глаза от удовольствия.

— Спасибо, — тихо, практически шепотом, глядя ему прямо в глаза.

Внутри что-то переворачивается. Не то чтобы он прям преисполнился и пошел раздавать милостыню, но... стало как-то теплее.

Сидя рядом с ней на скамейке, Кирилл почувствовал, как отступает привычный холод. Солнце, почему-то, стало греть сильнее, а мир вокруг казался не таким уж и мерзким.

Но природа, словно подслушав его мысли, решила внести свои коррективы в его идиллию. Первые крупные капли дождя упали на тротуар, заставляя прохожих в панике искать укрытие.

— Твою мать... — выругалась Саша, глядя на небо, затянутое серыми тучами. — Сейчас ливень начнётся.

Ближайшим укрытием оказался старый, обшарпанный подъезд жилого дома с облупившейся краской и резким запахом сырости.

— Ну, хоть что-то... — буркнула Сашка, направляясь к подъезду.

Кирилл последовал за ней. В подъезде было темно и неуютно. В воздухе витал запах кошачьей мочи и старых газет. Комбо безысходности.

— Ну и клоповник, — поморщился Кирилл.

Сашка усмехнулась, наблюдая за его реакцией.

— Зато сухо, — фыркает, хотя сама не видит кайфа в этом вынужденном укрытии.

Ну да, сухо, но воняет, как в кошачьем сортире.

Романтика, блин.

Они прислонились к стене, слушая, как дождь барабанит по крыше подъезда. Время тянулось медленно и мучительно.

Дождь не собирался стихать. Казалось, он только усиливался с каждой минутой.

— Может, позвонить кому-нибудь, чтобы нас забрали?

— Блять. Че за дыра... Здесь вообще ничего не ловит.

Сашка снова вздохнула.

— Ну, значит, будем ждать, пока дождь не кончится.

Тишина давила на уши, нарушаемая лишь монотонным стуком дождя по крыше.

Сашка зябко поежилась, обхватывая себя руками. Ее светлые волосы растрепались, а на щеках выступил легкий румянец.

Кирилл бросил мимолетный взгляд на свое отражение в мутном стекле двери. Костюм от Brioni, конечно, сильно диссонировал с облупившейся краской и надписями, оставленными поколениями подъездных поэтов.

Он стянул пиджак, чувствуя легкую прохладу и накинул ей на плечи, стараясь не касаться ее. Словно боялся обжечься.

— Держи, — пробормотал, отводя взгляд. — Согрейся.

Гребаный джентльмен, чтоб его.

Кирилл, привалившись плечом к обшарпанной стене, чувствует, как холодок пробирается под дорогую ткань рубашки.

Заебись прогулялись, блять. Романтический побег, хули.

Мать бы убила, узнав, что он так бесцеремонно обращается с вещью, стоимость которой превышала годовой доход среднестатистического россиянина. Но сейчас ему было плевать.

Потому что Смирнова, мать ее, смотрела на него. Не с привычной усмешкой и сарказмом, а по-другому. С какой-то странной благодарностью и теплотой.

Пиджак, конечно, Brioni, но вряд ли спасет от промозглого сквозняка, гуляющего по этому клоповнику. Скорее, он просто впитает в себя все запахи этого проклятого подъезда.

Надо было, наверное, не выебываться в костюме, а накинуть какую-нибудь куртку. Но кто же знал, что погода в Москве настолько сука переменчивая?

С другой стороны, если бы не дождь, не было бы и этого подъезда. А если бы не этот подъезд... Кирилл бросает взгляд на Сашку. Она смотрит в окно, на струи дождя, и на ее лице — какое-то странное, задумчивое выражение. Не то чтобы Кирилл часто видел ее задумчивой. Обычно она либо язвит, либо смеется, либо сверлит его своим фирменным взглядом, от которого мурашки бегут по коже.

А сейчас — другая. Какая-то уязвимая, что ли. И от этого чувства внутри все сжимается. Ему не нравится видеть ее такой. Слишком непривычно.

Кирилл снова смотрит на Сашку. Она все еще смотрит в окно. Дождь не стихает. Наоборот, кажется, что он становится только сильнее.

И в этот момент, в этом грязном, вонючем подъезде, он понимает, что, кажется, влип. По самые гланды.

И дело не в дожде, не в подъезде и даже не в отсутствии связи. Даже не в том, что он испортил дорогой пиджак. Хотя, все это тоже, мягко говоря, не добавляет оптимизма.

Дело в Смирновой.

Мозги, видимо, окончательно от жары расплавились.