Семь кругов яда.

Шоб ты жил на одну зарплату,

Шоб хозяин поднял квартплату,

Шоб проценты кредита бежали,

Шоб знакомые в долг не давали!

Шоб наушник узлом в кармане,

Шобы трещина на экране!

Шоб летела всегда материнка,

Шобы отпуск был на картинке!

Шоб ремонт был во всех туалетах,

Шоб живот отрастал только к лету!

Шоб копил на айфон, затянувшись потуже,

В день покупки вдруг выронил в лужу!

Шобы фотки твои с «Инстаграма»,

Одиноко пролайкала мама!

Шоб успел в ипотеку ввязаться! —

Так что лучше со мной не ругаться!

Я стояла и смотрела в ядовитые глаза, закипая от гнева. Почему-то вдруг мне захотелось увидеть их на моих ногтях, но эти бессовестные глаза осторожно указали мне на ораву первых чеков, ужасно расстроенных своей первой неудачей в рекрутинге. Они искали крайнего. Крайней географически была я, поэтому они стали искать самого рыжего. Самой рыжей физиологически тоже была я. Так что, глядя на нашу с Эврардом тревожную идиллию, «…идеры» решили найти самого лысого, и нашли! Пока разбирались с автором возгласа: «А что это мы, как лоси, сидим? Ай да рекрутировать!» — я сжала кулаки и посмотрела в глаза самому бессовестному человеку на свете.

— Чего ты смо-о-отришь так на меня, Цве-е-еточек! Проклятие у тебя в голове-е-е… Ты, гла-а-авное, не расстра-а-аивайся, Цвето-о-очек! Жить без мозго-о-ов намного проще! И засыпать ле-е-егче, — улыбнулся Эврард, пока я размышляла о том, что слово «засыпать» имеет несколько значений. Физически меня бы устроили подушка и одеяло, а вот морально — чужая могилка и лопата.

— Так что ты мо-о-ожешь легко прове-е-ерить мою дога-а-адку, мой впечатлительный Цвето-о-очек. Просто лечь и отдохнуть. А я пойду порабо-о-отаю… — меня взяли за подбородок, приблизились, словно для поцелуя, сказали: «Ам» — и отправились по своим делам.

Несмотря на то, что я мысленно искала кнопку «Delete», чтобы удалить из жизни половину людей, а этого товарища в первую очередь, он удалился сам, оставив меня наедине с предстоящей разборкой. Впервые я видела, как потный и полуголый энтузиазм получал по основному двигателю прогресса.

Внезапно в центре зала из ниоткуда появился Эврард, одарив всех гаденькой улыбочкой.

— Внима-а-ание! Я плету интригу! — торжественно заявил он, глядя, как все застыли на местах. — Пе-е-ервым, если мне памя-я-ять не изменя-я-яет, идею подал Топор!

Лысый шмыгнул разбитым носом, одноглазый сплюнул, остальные тоже перевели взгляд на бородача, который пятился к стенке, занимая оборонительную позицию.

— Спаси-и-ибо за внима-а-ание! — раздался сладенький голос, а принц гадский исчез.

Бородатый инициатор уже получал благодарность от остальной инициативы, а я решила не дожидаться, когда инициатива начнет иметь инициатора в грубой и очень извращенной форме, и пошла спать.

Уснуть я не могла, ворочаясь с боку на бок и рассуждая тем, чего у меня, по мнению начальства, гипотетически нет. Проклятье, которого якобы нет, меня очень сильно тревожило. Не то чтобы я всю жизнь выигрывала в лотерею, встречалась с одинокими олигархами, и при этом каждый день находила полный кошелек денег по дороге в магазин. Как ни крути, такого невезения, как сегодня, у меня еще никогда не было! А если это действительно самовнушение? Мысли складывались как пазлы, рисуя очень интересную картину мира. Я даже приподняла голову от подушки, потому что где-то в воздухе витала гениальная идея. Кто у нас первая целевая аудитория? Крестьянин, ремесленник, рабочий, нищий настолько, что церковные мыши скидываются ему на краюху хлеба, грязный, ободранный, тупой, суеверный, свято верящий и боящийся магии до судорог. Я уже видела хвост гениальной идеи, чувствуя, что она где-то близко. Как только хозяева увидят, насколько выросло благосостояние своего слуги, они заинтересуются способом заработка. И никакой магии не надо! Никакого волшебства! Хотя нет… Оно пригодится… Совсем капелька… Как там сказал один «умник»? Проклятие в голове?

— Мы станем чумой, проклятием, черной меткой… — задумчиво прошептала я, привстав на руках и глядя в темноту. — Делаем вид, что накладываем проклятие… Крестьянин верит, что пока не начнет с нами работать, он проклят проклятием тьмы… А как только начинает работать, проклятие как бы перестает действовать… Чтобы избавиться от проклятия, нужно привести как можно больше людей…

Я даже облизнула пересохшие губы, подняв брови и прокручивая перед глазами этот занимательный сюжет.

— Немного внушения, убеждение, игра на суеверном страхе… А потом рекрут уже втянется, обучится и… ни капельки не пожалеет о том, что решил стать нашим агентом! Проклятие оборачивается благословением… Что мы имеем? Проклятие превращается в благословение и начинает приносить деньги…

Мой взгляд скользнул вверх так, словно сейчас на меня вот-вот прольется золотой дождь. Неприятный осадок в душе сменился ожиданием приятных осадков. Я медленно развела руки, подняла лицо вверх, чувствуя себя так, словно только что собрала и оживила Франкенштейна, показав язык доктору, который, как истинный джентльмен, решил дать чудовищу свою фамилию; открыла Америку, насмешливо глядя, как Христофор Колумб и Америго Веспуччи меряются длиной подзорных труб, изобрела велосипед и уехала его патентовать раньше всех.

— Кто молодец? — игриво спросила я у своего отражения, улыбаясь себе улыбкой голливудской кинодивы. — Я! Я — молодец!

Идея билась внутри меня, а я мчалась в одной ночной рубашке делиться ею с одним товарищем, так явно недооценившим мои интеллектуальные способности.

— Он работает! — вздохнула охрана, подпирая красивую дверь.

— Я тоже! — буркнула я, забывая, что время позднее. Моя рука легла на ручку. Охрана смотрела как на самоубийцу, тоскливо провожая меня в последний путь.

— Было приятно с вами работать, — не выдержал один, поджимая губы.

— Ага, такая молодая, — вздохнул другой, опустив взгляд.

Я открыла тяжелую дверь и…

— Я рабо-о-отаю, бессовестный Цвето-о-очек! — раздался усталый голос, стоило мне только переступить порог.

— У меня есть гениальная идея! Только скажи честно, на мне точно нет никакого проклятия? — я видела красивый кабинет, где за столом сидел Эврард, подперев голову рукой. Рядом лежала стопка книг и бумаг, которые он разбирал.

— Ма-а-арш спать! — послышалось со стороны стола.

— Точно нет проклятия? — спросила я, горя желанием проверить теорию самовнушения. — Мне нужно это знать наверняка!

— Ма-а-арш спать! Я кому сказа-а-ал! — повысил голос Эврард, одарив меня нехорошим взглядом, пока я мялась на ковре.

— Слушай, это очень важно! — занервничала я, понимая, что теперь точно не усну. — Ну оторвись на пару минут!

— Сейчас оторву-у-усь. И возможно, даже на тебе-е-е, — усмехнулся принц гадский, беря в руки книгу. — Ма-а-арш отсюда! По-о-ол холодный! Ноги босы-ы-ые!

В меня резко полетела книга. Я дернулась в сторону, а потом сообразила, что летит она не в меня, а рядом, но тут же рухнула вниз, споткнувшись о ковер. Сначала я не поняла, что произошло, а потом почувствовала, как медленно теряю связь с реальностью. Я видела, как со стола упали бумаги, рассыпавшись по полу, как в мою сторону метнулась фигура. Лежа на ковре и чувствуя, как гудит голова, удерживая сознание из последних сил, я видела черные сапоги с серебряными застежками, а потом колени. Под голову мне пролазила рука, пока меня чихвостили на чем свет держится. Что-то внутри меня резко качнулось и…

Я очнулась, чувствуя слабость и головокружение. Во рту пересохло, в голове гудел набат, а я никак не могла открыть глаза. Лежала я как-то не очень удобно, на мне или рядом со мной что-то шуршало, а к виску было прижато что-то мокрое и холодное. Меня мутило, мир расплывался перед глазами.

— Не вздумай протянуть но-о-оги, — предупредил меня знакомый голос.

— Я умирать пока не собираюсь, — прошептала я, едва разлепив пересохшие губы. Сумбурные мысли о том, как я очутилась на чужих коленях, не давали мне покоя.

— Там просто сто-о-опочка… Я ее до-о-олго разбира-а-ал. Протянешь но-о-ожки, заденешь сто-о-опочку, — мурлыкнул голос надо мной. Что-то холодное отлипло от моей головы, встряхнулось, а потом снова прилипло. — И не воро-о-очайся!

— Это еще почему? — сглотнула я, пытаясь придать картинке перед глазами хоть какую-то резкость.

— Потому-у-у, что на тебе друга-а-ая стопочка. Я ее тоже долго разбира-а-ал, — мурлыкнули мне, убирая липкую и мокрую прядь с моего лица.

Я лежала на диване, моя голова покоилась на чужих коленях. К дивану был придвинут стол. Я привстала, чувствуя, как в голове гудит, но меня тут же уложили обратно. В голове вертелись странные мысли, вызывая у меня недовольное сопение.

— Ты меня внема-а-аточно слу-у-ушаешь? — послышалось возле моего уха, когда мое сопение заставило молча завидовать всех ежиков в лесу. — Так во-о-от, я приношу глубо-о-окие извине-е-ения.

— Что? — поинтересовалась я, снова привставая. Странно, но мне показалось, что на столе лежит перьевая ручка… Хм… Мне кажется, или действительно ручка?

— Непра-а-авильно принимаешь извине-е-ения. Зна-а-ачит, забираю их обра-а-атно, — мурлыкнули мне, отслеживая мой взгляд. — Это че-е-ем мы так интересу-у-уемся?

— У тебя что? — спросила я, приглядываясь и пытаясь понять, ошиблась я или нет. — Ручка?

— Да-а-а, — сладенько улыбнулись мне. — У меня еще есть и но-о-ожка, которая слегка затекла-а-а… Но ты ле-е-ежи, ле-е-ежи, пусть тебя со-о-овесть доедает!

— Какая совесть? — я посмотрела на стол, но ручки уже не было. Показалось. Вот было бы смешно, если бы там лежал телефон.

— Ой, а тебе ра-а-азве не говорили, что ты бессо-о-овестная? — Эврард посмотрел на меня, приподнимая брови. — Какая неожиданность быть пе-е-ервым! Ты — бессо-о-овестный Цветочек! А теперь не шевели-и-ись…

Несколько попыток встать успехом не увенчались.

— Пусти, — простонала я, скривившись. — И так голова болит!

— Зна-а-аешь, Цветочек, мне известно отличное лекарство от головной бо-о-оли! — сладенько заметили мне, снова укладывая на прежнее место. — Я тебе ее однажды про-о-осто оторву! Тем бо-о-олее голова у тебя болеть не мо-о-ожет… Там боле-е-еть нечему!

— Опять?! — простонала я, закатывая глаза. — Я тут к тебе с гениальной идеей шла!

— А мне каза-а-алось, что тебе просто хотелось спа-а-ать с руково-о-одством. Одной стра-а-ашно, а со мно-о-ой увлека-а-ательно. Я тут тебя увлека-а-аю, а ты все никак, — коварно ответили мне, шурша бумагой. За шелестом последовал тяжкий вздох, а я услышала, что он что-то скребет пером и тихо ругается.

— Я никогда не спала с руководством! Это ниже моих принципов! Я никогда не делала карьеру через постель! — вспылила я, чувствуя, как от внезапного порыва темнеет в глазах. — Тем более что у меня есть муж!

— Видел я твоего мужа-а-а, — усмехнулся Эврард, что-то промурлыкав, хмыкнув и тут же согласившись с какими-то подсчетами протяжным: «Да-а-а…»

— Где?! — снова пыталась привстать я и осмотреться.

— На расстоя-я-янии вытянутой руки и фра-а-азы: «Будешь ей меша-а-ать, у тебя никогда больше не будет боле-е-еть голова-а-а», — мурлыкнули мне, что-то листая. — И если ты ду-у-умаешь, что это ре-е-евность, ты ошиба-а-аешься. Ты, Цвето-о-очек, зарабатываешь мне де-е-еньги. А я не люблю, когда что-то или кто-то стоит между мно-о-ой и моими деньга-а-ами.

— Все с тобой понятно, — зевнула я, выдыхая от облегчения. Еще не хватало мне незваного гостя. — Озвучь, пожалуйста, как ты собираешься к успеху идти?

— За-а-аметь, диста-а-анция сокраща-а-ается, — промурчали мне, откладывая на меня несколько листов. — Во-о-от Цветочек лежит на расстоянии вытянутой руки-и-и. И я могу ее в любо-о-ой момент погла-а-адить. И меня это устра-а-аивает!

Я вздохнула, набралась мужества и изложила свою идею. Эврард что-то промурлыкал, а я краем глаза увидела коварную улыбку, которая блуждала по его губам.

Я лежала, отчаянно зевая, чувствуя компресс на голове, который периодически поправляли. Мои глаза слипались, веки тяжелели, и я постепенно засыпала, ерзая на чужой ноге. В мутных грезах я видела свою квартиру, блуждала в маленьком коридоре, внезапно забыв, куда шла и что искала. Меня гладили так, как гладит жадненькая мадам свой битком набитый кошелек. Осталось научиться шуршать… В чужом кармане… Да!

— Долго ты ду-у-умала над этой идеей, — послышался голос, а перед сонными глазами мелькнул зеленый огонек бабочки. — А ведь она давно-о-о витает в воздухе…

* * *

Наутро я проснулась одна. Надо мной возвышались телохранители, с завистью глядя на то, как я развалилась на диване. На спинке кресла висело белое платье, украшенное драгоценностями настолько, насколько себе можно было представить. Оно сверкало, переливалось отблеском тысячи маленьких огоньков и их граней. Я сглотнула, в уме прикидывая его стоимость.

— Сказали, чтобы вы примерили, — заметил крайний мордоворот, сохраняя невозмутимость лица.

— Отвернитесь! — я уже сняла платье с дивана, рассматривая его с восхищением Золушки. К платью была приколота записка, написанная высоким и размашистым почерком: «Невезучие девушки не получают красивые подарки. А раз ты получила подарок, то невезение закончилось!»

— Я кому сказала! Отвернитесь! — вознегодовала я, прикидывая, что с моим невезением платье окажется на три размера меньше.

— Не велено! — заметил второй громила, сурово глядя впереди себя. — Велено с вас глаз не спускать!

Я возмутилась, полезла за шторку примерять этот шикарный наряд. Все! Дешевое платье из магазина «Конфискат», на которое однажды расщедрился мой супруг, померкло перед таким подарком.

Через пару минут возни с застежками, я вышла гордой поступью императрицы, глядя на себя в темный овал зеркала.

— Это кто у нас тако-о-ой краси-и-ивый? Что это за таинственная и зага-а-адочная незнако-о-омка, возникшая из ниоткуда? — услышала я сладкий голос за спиной, слегка покраснев от смущения. Платье действительно делало из меня настоящую принцессу. — Я же сказа-а-ал, никого не впуска-а-ать и никого не выпуска-а-ать! Где-е-е Цвето-о-очек? А ну быстро сказали мне! Куда делся мой невезу-у-учий Цвето-о-очек?

Я повернулась, встретилась взглядом с бессовестными зелеными глазами.

— А! Это ты! Что ж ты меня та-а-ак обнаде-е-еживаешь? Я уже ду-у-умал, что ко мне яви-и-илась моя мечта-а-а, а это Цветочек! Жа-а-аль… Очень жа-а-аль…

Буря негодования сменилась каким-то странным восторгом и смущением. Руки то сжимались, представляя, как смыкаются на чужой шее, пытаясь задушить, то разжимались, когда мне хотелось обнять и поблагодарить за подарок. Его умение делать комплименты меня просто поражало!

— Вот смотрю я на тебя, Цвето-о-очек, и гада-а-аю, — ядовито заметил принц гадский, делая театральную паузу и любуясь мной в своем подарке.

— Я что, ромашка, чтобы на мне гадать? — возмутилась я, проводя рукой по корсету. — Ты что? Гадаешь, любит — не любит?

— Если бы была рома-а-ашкой, муха над тобой не вита-а-ала бы, — заметил Эврард. — И я бы тебе давно-о-о лепестки оборва-а-ал… И ответ был бы однозна-а-ачный… Ла-а-адно, шу-у-утки в сторону… Тебе нра-а-авится платье? Просто я хоте-е-ел поговорить с тобой по поводу бра-а-ака…

В этот момент я поперхнулась, глаза мои округлились, а в горле резко пересохло. Я внимательно посмотрела на белое платье, а потом перевела взгляд на Эврарда.

— Как бы это сделать торже-е-естенно? — спросил он, лениво осматриваясь по сторонам. — Да-а-аже не знаю, с чего нача-а-ать! Все бывает в жизни в первый ра-а-аз… Ладно, скажу как есть… Ты вы-ы-ыйдешь за меня…

— Чего? — прокашлялась я, пытаясь понять, что вообще происходит.

— Я спра-а-ашиваю, ты выйдешь за меня к некрома-а-анту? У нас первый бра-а-ак. Целая па-а-артия. Просто если выйду я, то убью-ю-ю его случа-а-айненько…

Изумительно. Нет, я правда очень счастлива. Настолько счастлива, что готова задушить кого-то на месте. Ничего, сейчас ответим…

— Боже! — я схватилась за грудь с театральным придыханием, обмахиваясь пятерней. — Ты прав, это… это так неожиданно… Даже не знаю, что сказать! Никогда не думала, что ты скажешь мне это…

— Так да-а-а или не-е-ет? — мою шутку явно оценили. — Внима-а-ание! Намека-а-аю! Правильный ответ «да-а-а»!

Поскольку некромант у нас один, то его нужно беречь. Глядя на меня сумрачным взглядом, намекая на то, что мешки под глазами — это мешки для зарплаты, почетный трудоголик и единственный работник нашего завода-изготовителя уныло демонстрировал мне какую-то красную дрянь в пузырьках. Странно, но пузырек выглядел вполне симпатично, по-новогоднему.

— И что это получилось? — поинтересовалась я, глядя на партию без этикеток. Некромант посмотрел на меня так, словно еще один вопрос, и я лично стану поставщиком ингредиентов для следующей партии. Оставалось понять, что это вообще такое? Я понюхала. Нет, не духи.

— Вода водой. Только красная, — буркнул некромант. — Ошибся в заклинании.

— Что значит вода? — удивилась я, любуясь флаконом при свете свечи. — Раз подкрашенная, значит, уже не вода, а лосьон для сухой, жирной и комбинированной кожи! Скажите, пусть рисуют этикетку и заносят в каталог наш будущий хит продаж.

Когда я зашла в кабинет, чтобы порадовать, что брака не будет, я увидела стоящего на коленях Проектора. Так вот как у нас вызывают на ковер к начальству? Сразу на колени? Перепуганный паренек резко обернулся и съежился. Над ним возвышался Эврард, глядя очень нехорошим взглядом.

— Цвето-о-очек, — обратились ко мне. — Прогуля-я-яйся немножко. Мы тут поговори-и-им…

Я пожала плечами и только собиралась закрыть дверь, как услышала задыхающийся голос:

— Не убивайте меня… — шептал Проектор. — Я прошу вас… Там был мой однокурсник… Я просто… Пожалуйста…

Убивать? Я бросилась обратно, глядя на то, как Эврард прячет заклинание за спину и ядовито улыбается мне.

— Выход за дверь не счита-а-ается прогулкой, Цвето-о-очек… — тонко и сладко намекнули мне, что гуляла я слишком мало.

— Ты что? — мои глаза округлились. — Хочешь его убить? Ты с ума сошел! Не позволю!

— Цветочек. Я сказал. Тебе. Прогуляться, — ледяным голосом ответил Эврард, а с его лица моментально стерлась улыбка. Шутки кончились. — Я неясно выразился?

— Эврард, — сглотнула я, глядя на то, как дрожит побледневший Проектор. — Я прошу тебя… Пожалуйста… Не причиняй ему зла! А? Ну струсил, ну и что с того?

— Я же говорил тебе, что я нищий неудачник! — скривился парень. — А ты мне не верила! Я говорил, что ничего хорошего не получится!

— Зна-а-аешь, когда-то у меня не было даже кры-ы-ыши над голово-о-ой, но я никогда-а-а не счита-а-ал себя неудачником. Я знал, что все в моих руках! Никто не придет и не принесет мне на блюдечке. Ла-а-адно, отложим наш разговор. Пусть пока сидит под стражей! — холодным голосом произнес Эврард, отдавая приказ телохранителям, которые уже брали под руки неудачника, обвинявшего в своих неудачах всех, кроме себя самого.

Гениальный директор медленно подошел ко мне и тихо-тихо произнес:

— Не советую лезть в мои дела. Ты меня поняла? — на меня смотрели зеленые глаза, но тут же на лице появилась улыбка. — Ма-а-аленький, наи-и-ивный Цвето-о-очек.

— Пообещай мне, что не убьешь его, — прошептала я, поглядывая, как телохранители утаскивают бедолагу из комнаты.

— Краси-и-ивое пла-а-атье, — на меня смотрели бесстыжие и лицемерные глаза. — Тебе иде-е-ет. А ра-а-аз платье тебе иде-е-ет, значит, Цветочек иде-е-ет рабо-о-отать… Я нашел тебе новый прое-е-ектор. Познакомься… Самый лучший маг из всех, кого я зна-а-аю…

В дверях уже стояла мрачная и зловещая фигура в черном капюшоне, которой можно пугать ворон и особо впечатлительных личностей типа меня.

— За него я могу поручи-и-иться, — лениво бросил Эврард, глядя, как я с ужасом смотрю на огромную фигуру в капюшоне, которая нависла надо мной, как смерть. — Это са-а-амый лучший ма-а-аг. Он тебя в обиду не да-а-аст. Только вот он неразговорчи-и-ив, но зато все понима-а-ает…

— Ну что-о-о? Готовы-ы-ы? Иди-и-ите, проклина-а-айте. Посмо-о-отрим, что из этого полу-у-учится! А я порабо-о-отаю… — помахали нам рукой, на которой сверкнул изумрудом дорогой перстень.

— Знаешь, ты иногда меня напрягаешь! — фыркнула я гениальному директору, глядя на огромную сумку, которую держал на плечах мой мрачный спутник.

— Если я тебя напряга-а-аю, то это зна-а-ачит, что ты расслабилась, — заметил Эврард, пересматривая какие-то бумаги на столе. — Так что не расслабля-я-яйся, Цвето-о-очек… Пла-а-атье береги. Буду ругать за ка-а-аждое пятно… За кажду-у-ую ды-ы-ырку… Ты меня поняла?

— Жа-а-адность? — скривилась я, сразу разочаровываясь в подарке и дарителе.

— Это означа-а-ает «береги себя». Ну да ла-а-адно. Я уже оби-и-иделся! — послышалось напутствие перед моим путешествием.

* * *

В незнакомой деревушке, которую мы выбрали для «проклятия», было немноголюдно. Жизнь текла своим чередом, а мы с магом заняли выжидательную позицию в кустах.

— Слушай, — прошептала я, с опаской глядя на молчаливого спутника и шурша ветками. — Ты сможешь создать что-нибудь страшное? Такое, чтобы действительно было жутко! Как бы проклятие… Чтобы все поверили?

Маг тяжело вздохнул.

— Нет, ну если не можешь, то так и скажи. Мы что-нибудь обязательно придумаем, — прошептала я, стараясь не испачкать платье. — Просто нужно, чтобы проклятие выглядело правдоподобно! Иначе Эврард нам головы открутит…

Маг простонал и вздохнул так тяжко, словно только что схоронил всю свою родню.

Один взмах руки, и небо почернело так, как чернеет в голливудских фильмах перед криками «спасайся кто может!». Над деревенькой грянул гром такой силы, что я сама чуть не вжалась в землю. Небо расчертили молнии, а потом раздался страшный голос из ниоткуда, напоминающий гнев всех богов одновременно..

— С этого момента вы прокляты проклятием Тьмы…

— А зловещий смех? — прошептала я, чувствуя, как у меня самой бегут мурашки по коже от таких спецэффектов.

— Ха! Ха! Ха! — раздалось троекратное в небе. Зловещему смеху эхом вторили раскаты грома. Впечатляет!

— Ничего себе, — прошептала я, глядя на новый Проектор с уважением. — Да ты просто… Нет, ну с такими талантами, я не могу понять, что ты тут делаешь! Честно!

Мрачный маг пожал плечами, мол, засосала опасная трясина… Понятно все с ним.

— Все, теперь ждем, смотрим за паникой, а потом… вуаля! Мы спасаем мир! Так, а ты сумеешь убрать эту бабочку? А? — с азартом поинтересовалась я, отмахиваясь от назойливого зеленого огонька. — Надоела! Вечно мельтешит и мельтешит! Только осторожней! Она умеет кусаться!

— Угу, — заметил мой молчаливый спутник. Одно движение руки, и хозяйская бабочка исчезла.

— Как камень с души упал! А то перед тем, как сходить в туалет, я ее полчаса от себя отгоняю! Совсем с ума сошел! Не жизнь у меня, а «я все про тебя знаю». Согласись, это не дело! А еще эта манера разговора… Бесит, честное слово! Хотя нет, прикольно. Гад, но обаятельный, — вздыхала я, понимая, что мне срочно нужно кому-то пожаловаться. Но тут я спохватилась, вспоминая об атмосфере «стукачества», царившей в любом тоталитарном коллективе. — Ты же ему ничего не расскажешь? Это будет нашей тайной?

— Угу, — снова пробурчала моя неразговорчивая жилетка.

— Точно-точно? — я сощурила глаза, понимая, что на душе столько накипело, что ни один растворитель, даже с высоким содержанием спирта, не справится с такой накипью.

— Угу, — снова вздохнул мой спутник. А я мысленно порадовалась, что наконец-то нашла свободные уши.

— Ты немой? — участливо поинтересовалась я, со всей жалостью и нежностью к обделенному судьбой человека.

— Угу, — горестно подтвердил бедный Проектор.

— Понятно, — обрадовалась я, понимая, что он точно никому ничего не расскажет.

Пока в деревеньке царил ужас и крики «за что?», мы выжидали удобный момент.

— Я вот смотрю на него и думаю, — философски заметила я, глядя на панику, которая нарастала с каждой секундой. Люди выскакивали из домов, метались и орали. — Он лицемер. Причем такой, каких надо еще поискать. И жадина! Платье не испа-а-ачкай! Ничего себе заявления! И не продыря-я-явь! Жалко ему платье стало! Жмот, ей-богу! Царь, великий князь жаловал мне с барского плеча наряд! Все! В музей отдам, молиться на него буду! На платье!

Паника достигла своего апогея, поэтому я осторожно, чтобы не зацепиться ни за какую ветку, встала, взяла сумку и пошла в сторону криков: «Что делать теперь? Как жить? Мы все прокляты!»

— Не может быть! — громко заявила я, оглядываясь по сторонам. — Деревня проклята! Как же так! И вас тоже прокляли?

— Да! — хором заорали несчастные, тут же обращая на меня внимание.

— Тьма проснулась! Древнее зло экономического кризиса подняло голову! — вещала я, понимая, что «экономический кризис» звучит для местных ушей так, словно я пытаюсь вызвать демона из ада, дабы усугубить и без того грустное положение аборигенов.

— Можно от него как-то спастись? — взмолились люди, оглядываясь по сторонам.

— Хм… Проклятие нищеты! Все с вами понятно! Я знаю, как попробовать с ним справиться! — улыбнулась я, глядя на селян с нескрываемым превосходством обладательницы самого классного норкового полушубка на всей остановке. — Я хотела предложить вам уникальные зелья, но вижу, вы в большой беде!

Я взяла театральную паузу, глядя на всех с ехидством самой доброй феи на свете, готовой нафеячить так, что мало не покажется.

— У вас больше никогда не будет денег, если проклятие не снять, — прошептала я, покачав головой.

На меня смотрели такими взглядами, словно я попала на анонимное сборище бывших олигархов, вспоминающих лучшие дни своей жизни.

— Но я знаю, как вам помочь! — прошептала я, оглядываясь по сторонам. — Вот! Это заколдованные флаконы. Смотрите, здесь все нарисовано!

— Их нужно выпить? — спросил облезлый мужик, дыша на меня перегаром.

— Нет! — возразила я, начиная свой ликбез по продукции. Через минуту моя сумка наполовину опустела. Пока все пробовали новую продукцию, нюхали и рассматривали, какая-то лохматая предприимчивость неопределенного пола умудрился сбегать в соседнее село и привести вереницу друзей, которые тут же раскупили все, что осталось. Лохматая предприимчивость внимательно пересчитывал деньги, радуясь, что ему удалось не просто снять проклятие, но и заработать! Все с завистью смотрели на первую зарплату, а потом бросились в соседнюю деревню.

— Если вы хотите заработать, то приходите в черный замок на окраине леса и приводите друзей, — заметила я, понимая, что наконец-то сумела сдвинуть дело с мертвой точки. — Помните, что пока все пользуются нашими зельями, никакое проклятие нищеты им не страшно!

Я помахала рукой, пока женщины наперебой разглядывали место, где было выведенное мной в рамках презентации пятно на старой мужской рубахе. Судя по разговорам, это пятно — мой ровесник, и вывести его водой ни у кого не получалось, а тут — чудеса, да и только!

Дойдя до ближайших кустов, я триумфально вскинула голову.

— Кто молодец? — спросила я, позвякивая монетами в сумке и улыбаясь своей победе. — Я — молодец! Слушай, давай немного пройдемся пешочком… Я так понимаю, что тут недалеко… Просто мне неохота выслушивать это сладенькое мяуканье… Опять найдет к чему придраться! Безмо-о-озглая, нужно было по-друго-о-ому… А я говори-и-ил! И дальше в том же духе!

Мы шли, а я чувствовала, что в немом Проекторе нашла не только дружеское участие, но и поддержку. Он не просто угукал, но еще и кивал, соглашался, утешал, ободряюще похлопывая меня по спине.

— Нет, ну реально козлина! — самозабвенно ругалась я, стараясь не цеплять колючки новым платьем. — Представляешь, он канделябром в людей кидает! А если насмерть? Пусть только попробует бросить им в меня! Я сразу же ответку ему брошу! Нет, ну бывают же сволочи, но не до такой же степени! Гад он, вот кто он! Просто гад! Ты согласен?

Меня похлопали по спине, а я горестно вздохнула, пожав протянутую в знак солидарности руку.

— Мерзавец и подлец! Я просто не понимаю, когда он настоящий, а когда прикидывается! А еще эти иллюзии! — тяжело вздохнула я, глядя на ясное небо и слушая пение птиц. — Мне вообще в замок возвращаться не хочется. Как представлю, что начнется: «Цвето-о-очек… У тебя мозго-о-ов нет!» Аж зло берет!

Меня снова одобрительно похлопали по плечу, а я поджала губы и покивала, тяжело вздыхая.

— Ну хоть ты меня понимаешь, — улыбнулась я, преисполненная благодарности. — Жаль, что ты не умеешь разговаривать. Рассказал бы что-нибудь интересное…

— Да-а-а, — раздался голос из-под капюшона. — Жа-а-аль..

Я прикинула, успею ли отбежать на расстояние, которое посмертно будет считаться попыткой к бегству, или зря мой учитель физкультуры поставил мне четверку по бегу. Судя по тому, что капюшон был снят и под ним была замечена фирменная ухмылочка, нет. Не успею.

— Иди ты! — в сердцах воскликнула я, понимая, что приятного мало, особенно после бурного откровения.

— Цвето-о-очек, у тебя мозго-о-ов нет! — заявил принц гадский, улыбаясь мне улыбкой Чеширского Кота. — Зло-о-о слишком уста-а-ало и никуда не пойде-е-ет.

Чем же я так провинилась перед судьбой? Где же меня так угораздило! Я, между прочим, даже котят кормила! Иногда! Маленькие, неблагодарные комочки шерсти!

— Де-е-етка, — послышался тяжелый вздох, а ко мне потянулась рука. — Я неме-е-едленно начну писа-а-ать жалобы приро-о-оде, как там ее по ма-а-атушке, потому что с тобо-о-ой, Цвето-о-очек, я в разведку не поше-е-ел бы…

— Я бы с тобой, между прочим, тоже! — фыркнула я, хмуро глядя на Эврарда. — Теперь я поняла, почему в замке такие большие двери! Потому что в стандартные не пролазит чужое самомнение!

— Не-е-ет, у меня досто-о-оинство не влеза-а-ает, о кото-о-ором ты говори-и-ила, — язвительно вздохнул принц гадский, рассмеявшись. — Самомнение как раз помеща-а-а-ется… Смотрю я и ду-у-умаю… Нижние полуша-а-ария у Цветочка-а-а есть. Средние полуша-а-ария есть. А гиде верхние? Гиде они? Это что за открове-е-ения? Здесь не-е-ет друзей, Цвето-о-очек. И никогда не бу-у-удет.

Я, конечно, читала умные книжки о том, как правильно заводить друзей. А теперь у меня есть странное предчувствие, что скоро стану автором бестселлера, как вывести друзей из себя!

— С чего ты решил, что у меня не будет друзей? — усмехнулась я, вспоминая количество подписчиков и друзей в соцсетях. Да моей коммуникабельности может позавидовать самый дружелюбный человек на свете!

— Есть пра-а-авило двух «д». Или де-е-еньги, или друзья-я-я, — заметил Эврард. — Выбира-а-ай, пока-а-а есть возмо-о-ожность… Я бы посове-е-етовал выбрать де-е-еньги. Суди сама. Они смогут тебя защитить лучше, чем телохрани-и-ители…

— Ага, как только у меня в кармане будет звенеть, так сразу буду чувствовать себя в безопасности! — перебила я, вспоминая романтиков с большой дороги, которые явно так не считали, пересчитывая при этом чужие деньги.

— Я приду-у-умал для тебя-я-я наказание, — заметил принц гадский, беря меня за руку. — Су-у-удя по тому, что я услы-ы-ышал, са-а-амым стра-а-ашным наказанием для тебя будет…

Мы очутились в кабинете.

— Иди в уго-о-ол, бессовестная детка. Посто-о-ой там, пока я порабо-о-отаю, — мне показали на угол, который гостеприимно распахнул две стены.

— Я что? Маленький ребенок? — возмутилась я, вспоминая, как родители ставили меня в угол. — Знаешь, сколько мне лет?

— Мне все-е-е равно, — невидимая сила толкнула меня в спину, и знакомство с углом состоялось. — Только ма-а-аленькие де-е-евочки открове-е-енничают с людьми, которых не зна-а-ают… Так что, бессовестная де-е-етка, дума-а-ай над тем, что и кому говори-и-ишь…

Я попыталась повернуться, но невидимая сила снова развернула мою голову в сторону угла.

— Я тебя ненавижу! — процедила я, упершись взглядом в стену. — Ты сволочь!

— Да-а-а, де-е-етка, — послышалось за моей спиной шуршание бумаг. — Я сво-о-олочь, зато че-е-естная…

Мои кулаки сжимались от негодования. Я сердито сопела, от скуки рассматривая красивые вензеля на обоях. Мой взгляд отслеживал каждый завиток, пытаясь найти хоть какую-нибудь закономерность. Мне почти тридцатник, а меня поставили в угол, как маленькую девочку! Как пятилетнего ребенка! Отлично! Дожили! Детский сад, вторая четверть, третий горшок слева.

— Я хочу домой! Я сделала все, что в моих силах, и честно отработала приличную зарплату! — твердо произнесла я, вспоминая звук закипающего чайника, мерцание старого монитора, вечный бубнеж из комнаты, утверждающий, что это только политические цветочки… Скоро созреют политические ягодки.

Раздался шелест бумаг, скрип дивана и шаги. Рядом с ухом послышался голос:

— А как же догово-о-ор? На три ме-е-есяца?

— Я разрываю его в одностороннем порядке! Я имею на это право! — гордо ответила я, уставившись взглядом на козла из завитушек.

— Иди сюда-а-а, Цвето-о-очек, — меня обняли, несмотря на то, что я пыталась скинуть его руки, и развернули в сторону зеркала. — Во-о-от твой до-о-ом…

В зеркале, в которое я смотрелась еще утром, появились зеленый туман и очертания знакомой планировки. Я вижу даже старый рисунок на обоях. Прихожая… Мои тапки, ключи мужа на тумбочке поверх каких-то бумаг. Картина двигалась в сторону комнаты, где на диване сидел мой гражданский супруг. На полу стояли три бутылки пива, рядом валялся мобильный телефон, а в комнате слышался знакомый голос:

— Отвечаем на вопросы зрителей. Сергей из Караганды спрашивает, когда наконец-то зарплаты повысят? Ну что вам сказать? Правительство делает все возможное, но среди них много предателей. Вселенское зло, которое руководит экономическими процессами, всячески не желает поднятия зарплат. Чиновники подкуплены, но не все… Вы только посмотрите на нестабильность курса валют! Блокировка «Милиграма» — это только начало! Нам нужно собрать мужество в кулак и бороться! Встать на защиту страны!

Мой супруг, задумчиво почесал молодую щетинистую поросль, откинулся на спинку и сделал глоток из бутылки.

— Нет, ну это да… — согласился он, почесывая «мужество». Проверяя, так сказать, орудие борьбы. Готово ли оно бороться с инфляцией или нет? Встанет ли оно на защиту или как?

— Вы должны положить все свое мужество ради спасения нашей экономики! — после театральной паузы вздохнул политолог. Было у меня чувство, что раньше этот тип интеллигентной наружности с таким же драматизмом играл третью елочку слева в постановке Шекспира.

Что-что, а положить мы умеем! Вдруг пора действовать «решительно и незамедлительно», а мужество не готово лечь на большинство проблем!

На столике валялись пакеты из-под чипсов, была рассыпана шелуха от семечек, стояла пустая банка из-под аджики.

— Дальше будет только хуже! — глаза Виктора Евгеньевича округлились, так что сдрейфил даже Нострадамус. — Следующий вопрос. Петр из Уфы интересуется блокировкой «Милиграма». Правительство делает все, что в его силах, но вселенское зло хочет революций и хаоса! Вы посмотрите на уровень инфляции!

Внезапно у мужа зазвонил телефон. Я не могла оторвать взгляда от знакомой картинки.

— Да… Нет, я не расклеился! Объявления? А! Расклеил… Поспрашивал! Да… Заявление написал о том, что пропала… Да… — вздыхал муж, не сводя глаз с экрана. — Держусь… А что мне еще делать? У нее телефон отключен…

Я отчетливо слышала знакомый голос, видела пузырящиеся спортивки, трехдневную щетину.

— Вы тоже не переживайте так… Я в группе написал, что пропала… — отчитывался супруг, судя по голосу и взгляду, моей маме. — Ну сказали, что будут искать… Да я не знаю, какого она поперлась ночью! Я ей говорил, сиди дома! Нет, поперлась! Да я откуда знаю, что в голове творится у вашей Лизы? Психанула, поперлась на ночь глядя… Не ругались! С чего вы взяли? Нормально у нас все было! Я Лизу очень люблю… Забочусь о ней… Она для меня — все…

Честно, у меня даже губы дрогнули в этот момент, когда я услышала признание, которого не слышала уже много лет. Я для него — все! Губы задрожали сильнее… Я готова была броситься обратно, чтобы… чтобы… Я даже не знаю, ради чего, но мне сейчас хочется быть там! Там, а не здесь! В голове мелькали воспоминания о том, как мы гуляли в парке, ели мороженое, как ездили на шашлыки, как фотографировались на природе… Воспоминания застряли в горле горючим комом. Счастливые времена, словно фотографии, мелькали перед глазами, вызывая странную сдавленную улыбку умиления.

И ничего, что у нас с ним любовь по расписанию Виктора Евгеньевича. И ничего, что в последнее время мы не спим вместе, поскольку ему лень помыться лишний раз. Но ведь были же шашлыки, когда меня носили на руках, хвастались мной, гордились, любили, кормили с ложечки. Но ведь была же моя рука в его руке, чувствовала я его губы на своей щеке, терся он об меня щетиной, смеясь над моими шутками… Это же все было… С ним. И сейчас он говорит, что любит…

Трубка легла на стол, Виктор Евгеньевич отвечал на вопрос о международной политике. Супруг, не отрывая взгляда от монитора, поперся на кухню, зевая и потягиваясь… На кухне стояли мой ноутбук, кружка…

— Как тебя лю-ю-юбят… Убива-а-ается, бедненький… — сладенько протянул мне на ухо Эврард, обнимая. — Никогда не виде-е-ел, чтобы челове-е-ек так убива-а-ался!

«Убитый» муж распахнул холодильник так, словно рассчитывал на эффект внезапности. Мало ли? Вдруг там есть деликатесы? Просто, когда он распахивает дверь, лобстеры, омары, кальмары, фуа-гра, ананасы, устрицы резко прячутся… Даже снежный краб успевает уползти! Вместо них остаются суп, макароны и кетчуп. «Прикройте нас», — шепчут деликатесы. Прикрывает в основном только мужественный майонез, потому что содержит яйца! Он — первое, что попадается под руку, когда открывается дверь! Берет удар на себя!

Судя по расстроенному лицу супруга, он опять не успел. Фуа-гра в пакетике успело шустро спрятаться, чем повергло моего мужа в состояние нестояния за родную экономику.

В раковине возвышалась гора грязной посуды в ожидании моего пришествия. Мусор на столе тоже приманивал меня домой. Разбросанные по комнате вещи тоже ждали, пока я не соберу их и не брошу в стирку…

— Ты посмотри-и-и, де-е-етка, как тебя жду-у-ут… — услышала я, глядя на помойку на столе. Грязные кружки собрались в отряд, который почти дошел до ручки. Ручки шкафа.

— Жду-у-ут кастрюльки и ведро-о-о, — мурлыкали мне на ухо знакомую мелодию колыбельной, обнимая и убаюкивая меня. — Кру-у-ужки жду-у-ут и ве-е-еник…

— Заткнись, — процедила я, пытаясь снова приманить те самые сладкие воспоминания о конфетно-букетном периоде, который незаметно перерос в котлетно-буфетный.

— Жде-е-ет тебя твой дорогой, занимая де-е-енег, — вкрадчиво закончил Эврард, обнимая еще крепче.

— Погоди, — я насторожилась. — Откуда ты знаешь мелодию этой колыбельной?

Меня обняли еще крепче, тихо смеясь на ухо, а потом, когда мой муж направился в туалет, щелкая пожелтевшим сломанным выключателем, послышалось тихое и нежное:

— Ведь та-а-ак не бывает на свете, чтоб све-е-ет не горел в туале-е-ете! — пропел жалобно песенку Мамонтенка ядовитый голос. — Я просто наблюдаю за вашим ми-и-иром. Иногда-а-а. Вот такой пердюмонокль.

Я стояла, чувствуя себя потерянной. Да, я действительно потерялась. И никто не хочет меня искать… Не знаю почему, но по щекам текли слезы.

— Зна-а-аешь, как говорят про де-е-еньги, — послышался шепот в моих волосах. — Кто-то теря-я-яет, а кто-то нахо-о-одит. Иногда-а-а это каса-а-ается не только де-е-енег.

Осталось спросить, кто-нибудь терял неприятности? Кажется, я их нашла. Могу вернуть за вознаграждение.