Глава 24: А кто Я?
Она сидела на кровати, прислонясь спиной к стене. Простыня сбилась на коленях, босые ноги зябко поджаты под себя. Пальцы нервно теребили край ткани. Снаружи уже начинало темнеть, хотя было еще не слишком поздно. Просто день такой, когда даже небо будто не может определиться - дождь или просто серая пустота.
Рядом, в полумраке, сидел Зима. Его взгляд неотрывно следил за ней, как будто он пытался сохранить в памяти каждый её вдох, каждый жест. Он не говорил, только курил, приоткрыв окно. Но что-то в его лице выдавало тревогу - не громкую, а ту, что держат внутри, в глубине груди.
- Мне нужно отъехать, - тихо сказал он, словно извиняясь. - Не надолго. Просто разрулить пару моментов. Но я быстро.
Малая лишь кивнула, не глядя. Она понимала: у него дела, и база - это не всё, чем он живёт.
- Марат будет рядом. Я его предупрежу. Если что - сразу зови. Ладно?
- Ладно, будь осторожнее, - повторила она, почти шёпотом.
Зима задержался у двери. Потом подошёл и наклонился - не к губам, а к лбу. Поцеловал - едва, но в этом касании было больше, чем в словах. Затем ушёл. Тихо. Без лишнего шума. Только дверь за ним качнулась, как воздух после бури.
Через пару минут в дверном проёме возник Марат. Он, как всегда, сначала глянул, не лезет ли не вовремя, а уже потом шагнул внутрь.
- Ну чё, герой, как самочувствие? - усмехнулся он, усаживаясь в кресло с пирожком, будто кино начиналось. - Я тут приглядываю. Личный охранник. Без права выхода и с анекдотами в нагрузку.
Она закатила глаза, но на губах мелькнула тень улыбки. Он вытянул из кармана пачку жвачки, протянул ей.
- Мятная. Вкусная. Типа вкус жизни.
- Ты всегда так себя ведёшь с ранеными? - хмыкнула она, забирая одну.
- Только с теми, кто чудом не сдох. Остальные не заслуживают моих лучших шуток.
Она вздохнула, уже чувствуя, как понемногу воздух в груди становится мягче. Но в то же время внутри нарастало беспокойство - не острое, а то самое, которое тянет выйти, пройтись, встать с колен и вспомнить, что ты живой.
- Слушай, Марат, - сказала она, поигрывая резинкой на запястье. - Дай хоть что-то полезное сделаю. Может, пожрать что-то приготовить? Не для себя - для всех. Я могу.
Марат вскинул брови:
- О, ничё себе. Ну, давай. Только если будешь падать лицом в кастрюлю - я не виноват.
- Не буду, - хмыкнула она, поднимаясь. - У меня хватит сил хотя бы на что-нибудь простое... может, макароны с тушёнкой. Или картошку сварить.
Марат заулыбался:
- Во-во, картошка - это наш уровень. Почти праздничный обед. Главное - чтоб никто не отравился, особенно мы. - Говорил он, уже в пути на кухню.
- Я стараюсь, между прочим, - буркнула она, поправляя волосы. - Марат тем временем уже крутил в руке банку тушёнки.
- Я тоже. Не мешать тебе - это огромный труд, - фыркнул он, отступая к стенке с видом великомученика. - Ты бы видела себя сейчас - вся такая деловая, будто не ты только вот в отключке валялась, а всю жизнь борщ варила.
Она усмехнулась, глядя, как он уже лениво размешивает тушёнку в сковороде, будто делает одолжение человечеству.
- Не утрируй. Я просто хочу почувствовать себя не мебелью. Хоть что-то сделать сама. Как будто снова на ногах, хоть и шатаюсь, как пьяный гусь.
- Пьяный гусь, ага. Только не падай на плиту, а то будешь не картошку варить, а себя жарить, - буркнул он, но глазом следил. В своём стиле, конечно, но следил.
Пока всё булькало и шипело, в кухне воцарилось что-то очень похожее на уют. Старые стены, облезлый подоконник, пар от кастрюли, и её профиль - сосредоточенный, настоящий. Она ловила этот момент. Как будто собирала по кусочкам - себя, мир вокруг, то, что ещё держится. И за эти десять минут, среди ножей, масла и треска лука, она чувствовала себя снова в теле. В моменте. В жизни.
Когда они вынесли кастрюлю с дымящейся едой и простыми ложками, пацаны на базе только и переглянулись. Кто-то вскинул бровь, кто-то сказал «ну нифига», а кто-то просто сказал «спасибо» - не вслух, но взглядом. А для неё это было как знак. Что она не просто тень в коридоре. Что она снова часть этой жизни.
И именно в этот момент, когда казалось, что всё ненадолго вошло в равновесие — дверь в коридоре отворилась. Медленно. Уверенно. Как будто не кто-то вернулся, а вернулась власть. В проёме возник Он. Высокий. Спокойный. Опасный в своей тишине. Пальто тёмное, нараспашку, будто воздух сам расходился, пропуская его. Лицо — словно вырубленное из камня, но взгляд живой, цепкий, как у человека, который привык видеть больше, чем ему показывают. Кощей.
Он просто стоял — и всё вокруг будто стало меньше.
Остановился, глядя прямо на неё.
— Я, значит, на пару дней отъехал, а у нас тут уже повариха в кухне завелась? — голос ровный, негромкий, но в нём — контроль. Власть по привычке. Даже в шутке.
Марат, не оборачиваясь, хмыкнул:
— Просто помогает. С нами она. Ты ж сам говорил — те, кто остаются, не просто так остаются.
Кощей перевёл взгляд обратно на неё.
— Кто ты?
Один короткий вопрос — и внутри словно переклинило. Жар ушёл из пальцев. Плечи опустились, будто кто-то выключил ток. Она знала ответ. Конечно знала.
Помнила, как носилась по району с Зимой, когда всё только начиналось. И Кощея помнила хотя он тогда был совсем другой, и в принципе их объединяет кое что ещё. Но сейчас... Ей было не до этого и не до старых обид. Мысли сосредоточены совсем на другом. Горло сжалось. Ложка в руке будто приросла к пальцам.
— Я... — вырвалось. Потом — пауза. Длиннее, чем нужно. Слишком длинная.
Глупо. Смешно. Бессильно. Почти жалко. Ей было что сказать — и она не сказала. Почему? Потому что в этот самый момент где-то глубоко под кожей зашевелилось: ,,а кто ты вообще?,,.
,,Ты с Зимой — да. Он говорит, что ты с ним. Он тебя целует. Спишь в его постели, чувствуешь его руку, когда он засыпает рядом. Но кто ты ему на самом деле? Девушка? Партнёр? Или просто та, к кому он привык и кого он пока не отпустил?,,
Растянуть паузу было невозможно. Она выдохнула — неуверенно, как перед прыжком с крыши. Открыла рот, собираясь ответить — и запнулась.
—...
Но Марат уже шагнул вперёд, голос у него был спокойный, как будто ничего не случилось.
— Она с нами давно. Ещё с тех времён, когда всё только собиралось. Ты её знаешь, Кощей. Просто давно не видел.
Он сказал это спокойно, как факт. Как что-то, не подлежащее сомнению.
Кощей чуть прищурился.
— А чего молчит? — уточнил, не убирая взгляда с неё. — Или я так изменился, что слов не хватает?
Почти спокойно. Но и сама услышала, как это прозвучало. Не с ним, а с ними. Как будто пряталась за чужими спинами. Как будто себя не нашла. И тогда, всплыли обрывками воспоминания — не из далёкого прошлого, а совсем недавние. Как Зима влетел тогда, когда её уже почти не было. А он — вытащил. Когда он с тем самым голосом, от которого у других сжимались кулаки: "Она со мной."
Она подняла глаза. Горло саднило, но голос прозвучал ровно — неуверенно, но уже не молча.
— Я с Зимой.
Сказала — и будто отпустило. Не до конца. Неуверенность осталась где-то в груди, притаилась. Но она решилась. Потому что, наверное, так и есть. Кощей смотрел. Молча. Без насмешки, но и без теплоты. Взгляд был цепкий — словно пытался определить, опасна ли она, нужна ли, надолго ли здесь и что он упускает. Потом медленно кивнул, как будто что-то про себя отметил. Губы дрогнули — почти в намёке на улыбку, но не более.
— С Зимой, значит... — повторил тихо. — Он не всех к себе подпускает.
Он говорил не с доверием — но и не с подозрением. Скорее, как человек, привыкший собирать картину по осколкам. А она — ещё один осколок. Пока что.
— Ладно, — бросил он наконец, — посмотрим, как пойдёт. — Картошка, значит. Прогресс. Марат, гляжу, у тебя тут почти кадровое пополнение.
— С трудом отвоёванное, — усмехнулся Марат. — Не мешай, у нас тут почти уют.
Кощей хмыкнул. Развернулся, уже уходя, но перед дверью на миг снова задержал на ней взгляд. Точный, чистый, как выстрел. Без угрозы, без улыбки. Просто факт. И ушёл. Марат бубнил про соль — а она всё стояла, будто земля под ногами ещё не решилась, выдержит ли.
И в голове, как назло, крутились эти дурацкие, не её мысли:
"Кто я ему? А он — мне? Это близость или просто жалость? Я часть чего-то — или временный фрагмент, пока ему удобно?"
Она не то чтобы не доверяла Зиме. Просто не могла поверить, что может быть по-другому. Что можно расслабиться, отпустить себя и кому-то довериться — по-настоящему. Она привыкла держать себя в напряжении, держать дистанцию, даже когда рядом. Привыкла подозревать и сомневаться — потому что пять лет со Слэмом не прошли зря. Он научил её, как предают те, кто гладит по щеке. Он же в итоге и вдавил её лицом в бетон.
Так что да — она с Зимой. Он рядом. Он держит. Но верить в это? Расслабиться? Позволить себе быть «с кем-то» — это почти так же страшно, как быть снова одной.
- Маратик, - сказала она после небольшой паузы. - А выведешь меня? Ну, просто круг у базы. Воздухом подышать.
Он прищурился, насмешливо, но с заботой:
- О, ты, значит, уже на свободное хождение подалась? А точно не грохнешься на третьем шаге? А то я как сопровождающий потом крайним останусь.
- Марат... - голос был сдержанным, но тёплым. - Не прикалывайся. Просто посидеть у входа.
Он вздохнул, театрально потянулся:
- Ну ладно. Только давай - никаких подвигов, герой. А то Зима вернётся, а ты снова в отключке. Я не хочу по второму кругу в медбрата играть.
Она поднялась, оделась: спортивные штаны, футболка, волосы стянула в низкий пучок. Лицо - умытое, чуть бледное, но живое. Она открыла дверь, вдохнула прохладный, сырой воздух - и остановилась на секунду. В груди будто что-то освободилось.
На улице пахло мокрым асфальтом, пылью и табаком. Лето было влажным, а сейчас даже холодным. Серое небо провисало над крышей базы, на углу где-то постукивала капля по ржавой трубе. Звуки жизни стали громче.
Турбо стоял у капота какой - то тачки, возился с проводкой, ругался под нос. Увидев её, напрягся, но виду не подал.
Она подошла ближе, Марат чуть сзади. Молчание повисло на миг.
- Слушай, - тихо сказала она, подойдя к Турбо. - Я хотела... ну, за то. Прости. Мне правда неловко. Не думала, что всё вот так обернётся. Я не хотела.
Он фыркнул, не отрываясь от провода:
- Забей, малая. Не ты виновата. А я... да и по делу, наверное. Хуйню сморозил. Бывает. Главное - чтоб ты теперь на ноги стала.
Она кивнула, почти шёпотом:
- Спасибо.
Он кивнул в ответ - коротко,по- мужски, и снова занырнул под капот.
Марат прошёлся немного вбок, подсел на бетонную ступень у стены. Она села рядом. Воздух был холоднее, чем казалось, но он будто прочищал изнутри.
Где-то хрипел магнитофон, слышались крики с соседнего двора, кто-то на базе спорил про футбольный матч. Жизнь продолжалась. Грубо, буднично, по-своему тепло.
- Видишь, - усмехнулся Марат. - Всё возвращается. Даже ты. Только теперь с доводкой. Почти киборг.
- Молчи, пока я не стала киборгом-убийцей, - фыркнула она.
И впервые за долгое время - действительно рассмеялась. Не вымученно, не через силу, а по-настоящему. Смех вышел неожиданным, лёгким, как будто вырвался из самой глубины груди, где так долго жила тишина. Марат даже замер на секунду, вскинул брови, потом довольно хмыкнул и развалился шире:
- Опа! Вот теперь я понимаю - человек жив. А то ходила, как привидение после казни.
- Привидение с претензией, - поддела она, всё ещё улыбаясь, вытирая уголки глаз. - Не приставай.
Но внутри всё дрожало. Потому что этот смех - он вернул. Напомнил, что под всей болью, под страхом, под всей этой сраной бронёй - она всё ещё есть. Та самая. Настоящая.
Серое небо постепенно переходило в вечернее. Фонари ещё не зажглись, но воздух уже потемнел, напитался вечерним влажным светом. Лёгкий ветер трепал край её футболки, и хоть было лето, всё равно зябко. Она поджала плечи, но молча. Не хотелось нарушать это чувство покоя.
И тут за спиной послышались тяжёлые шаги. Те самые, что узнаются с первых секунд. Она обернулась - и Зима уже пересекал двор. Чуть прихрамывая, с лицом, которое не могло скрыть следы свежей потасовки: фингал под глазом, рассечённая бровь, на скуле свежая ссадина.
- Ты чё, опять с кем-то флиртовал кулаками? - вскинула она бровь, но голос был не упрёком, а скорее с заботой.
Он фыркнул:
- У тебя футболка на голое тело, а на улице холодина. Я грею базу своим авторитетом, а ты тут синеешь.
Он снял с себя куртку и, не спрашивая, накинул ей на плечи. Она не сопротивлялась. Запах от ткани - табак, его кожа, улица. И что-то ещё - то, от чего становилось спокойней.
- Что случилось? - мягко спросила она, глядя на его лицо.
Он махнул рукой:
- Ничего серьёзного. Пару вопросов решал. Один козёл решил, что может поднять голос. Мы быстро с ним уладили.
- Быстро - это тебе по щам и обратно? - прищурилась она.
Он усмехнулся:
- А ты думала, я цветы езжу собирать? Ну... не переживай. Я жив. Он хуже.
Марат только фыркнул:
- Ну всё, теперь у вас тут семейная драма с элементами мордобоя. Я пошёл, а то вас и так уже романтика давит, как пар в бане, еще не дай Бог меня зацепите.
Он поднялся, похлопал Зиму по плечу и ушёл, оставляя их вдвоём на ступеньках, под первым вечерним светом, который падал из окна базы жёлтым мягким пятном. Она немного сильнее закуталась в куртку. И всё равно смотрела только на него. Он - на неё. Молча. Но между ними уже не было ни расстояния, ни слов, которых не хватало.
Он провёл по её руке пальцами - медленно, будто стирал остатки тревоги. Смотрел не отрываясь. Как на человека, за которого хочется драться, но в первую очередь - беречь.
- Как ты себя вообще чувствуешь? - спросил он, наконец. - Полегчало?
- Потихоньку, - кивнула она. - Всё будто на паузе. Тело - как ватное, но внутри уже не гремит.
Он кивнул, достал сигарету, чиркнул зажигалкой. Красный огонёк высветил его лицо в полумраке. Она молча смотрела, как дым поднимается вверх. Потом, чуть помедлив:
- Дай одну.
Он обернулся:
- Ты же знаешь - нельзя.
- Я знаю. Но мне хотя бы вдохнуть. Просто... Просто... одну.
Он смотрел на неё долго. Потом выдохнул:
- Только одну. И если станет плохо - вырываю из рук.
Она кивнула. Он подал ей сигарету, поднёс огонь. Она наклонилась. Затянулась неглубоко, медленно. Глаза прикрылись. Первый вдох был грубым, горьким, но таким живым. Как будто в ней что-то сдвинулось. Тепло потекло от лёгких к пальцам.
Она выдохнула дым, прижав куртку крепче к плечам:
- Спасибо. За то, что не спорил до упора.
Он усмехнулся:
- Спорить с тобой - как пытаться держать воду в кулаке. Всё равно выльется наружу.
Она тихо хмыкнула. И затянулась ещё раз - чуть глубже, чуть увереннее. И в этом был не бунт. В этом была она.
- Всё, хватит, - сказал он вдруг, потушив свою сигарету. - Пошли внутрь. Ты вся дрожишь уже, как верблюд зимой.
- Я нормально, - попыталась возразить она, но голос всё же выдал лёгкую сиплость. - Честно, ещё минут пять.
Он склонился ближе, приподнял бровь:
- Ты и в том, что не сдохла, была убедительна. Но я ж тебя насквозь вижу. Пошли. Там теплее.
Она кивнула. Без споров. Без упрямства. Просто кивнула, и он помог ей подняться.
- Кстати, - сказала она, когда они уже шагнули в тёплый коридор. - Мы с Маратом готовили, пока тебя не было. Картошка с тушёнкой. Хотела хоть как-то быть не бесполезной.
Он остановился, обернулся к ней:
- Ты думаешь, ты можешь быть бесполезной? После всего?
- Я стараюсь не думать. Но делать - легче, чем лежать, - пожала плечами она.
Он провёл ладонью по её затылку, опустил на шею. Тепло, уверенно:
- Для меня ты уже сделала больше, чем кто-либо. Просто тем что ты «есть».
На кухне было тепло, пахло жареным, немного - подгоревшим луком. Она ловко наполнила глубокую миску, бросила сверху пару долек огурца, взятых откуда-то из закромов холодильника.
- Садись, - сказала она, ставя перед ним тарелку. - На базе все ели, а ты, как обычно, по кустам и с кулаками.
Он сел. Сначала просто смотрел на еду, потом перевёл взгляд на неё. Она в его куртке, с волосами, сбившимися на щеке, с глазами, в которых снова жила жизнь.
- Кормить будешь? Или ложку в зубы вставить сам смогу? - пробормотал он, но с усмешкой.
- Могу и покормить. Только не зазнавайся, - она взяла ложку, черпнула картошку и аккуратно поднесла к его губам.
Он смотрел на неё, не отводя глаз. Проглотил. Медленно. И кивнул:
- Вкусно. Настоящее. Такое... как ты.....
Малая резко выдохнула, будто воздух стал тяжёлым. Ложка в руке чуть дрогнула. Что-то обожгло изнутри, едва-едва, не больно, а так, как может обжечь только нежность, если к ней давно не прикасались. От его слов защемило глубже, чем могла бы ожидать. Она даже не сразу поняла, что происходит - будто сердце вдруг решило напомнить, что оно ещё способно биться не только от страха...
В голове сразу зашумело - образами, мыслями, воспоминаниями. Как она сидела, поджав колени. Как кровь пульсировала в висках, когда вырывалась из ада. Как кричала по ночам. Как думала, что уже не человек - а просто крик, выжившая оболочка. А теперь - вот он. Сидит напротив. Говорит, что она настоящая. Не потому что сильная. Не потому что выжила. А просто потому что есть.
"А если он уйдёт снова? Что, если это всё просто глоток перед новой болью? Что если это просто жалость?" - страх подступил...