Глава 21: Честность?
- Твою ж мать... - выдохнула она сквозь зубы, пытаясь поднять футболку. - Не останавливается.
Рана от пули была действительно неглубокая. Но выглядела жёстко. Кровь струилась по боку, тёплая, как парное молоко, липкая, оставляющая бордовые потёки на штанах. В комнате стоял запах металла, крови и пыли, разбуженной всей этой драной суетой. Малая выхватила со старого кресла футболку - когда-то белую, сейчас серая от времени и дыма, - рванула зубами и начала стягивать повязку.
- Нормально... сама же говоришь - царапка, - пробормотал Марат сквозь стиснутые зубы. Его голос дрожал от боли, но ехидство не сдавалось. - К бабкам бы - вообще не пошёл, позорище.
Она бросила на него взгляд - короткий, резкий. Такой, что он сразу понял: не время. Но упрямство в нём зажило отдельно от боли.
- Я ж говорил - не давай мне героизма. А то опять начнётся: «Марат, молодец». Мне бы уже медаль вручили, да? - Он попытался усмехнуться, но криво, болезненно. Губа опухла, а бровь была разбита - тонкая струйка крови стекала по щеке, как слеза.
- Тебе б шутить, пока кишки наружу, - буркнула она, бинтуя его бок. Движения резкие, но точные. Руки дрожали, но не от страха. Просто слишком много всего. Тело работало на автомате, разум - где-то на грани выгорания.
Он вдруг замолчал. Посмотрел на неё - внимательно, долго. Глаза потемнели. В этом взгляде не было боли. Только тревога. Он убрал с её щеки выбившуюся прядь - осторожно, как будто прикасается к стеклу.
- А ты как? - голос стал другим. Ни наигранности, ни бравады. Только тишина. - На тебе живого места нет. Плюс эта дверь... - он кивнул на сломанный замок, потом - на её руку.
Там, где пальцы сжимали запястье, расплылся синяк. Тёмный, ядовитый. Как клеймо. Слэм. Его пальцы. Его злость. Его слабость, сорвавшаяся на ней.
Малая смотрела на пятно. Молчала. В горле что-то поднималось, но не крик. Горечь. Беззвучная.
- Пройдёт, - сказала наконец. - Синяки не навсегда.
Он кивнул. Но не сдался. В глазах - злость. Не на неё. На то, что это вообще произошло.
И тут - гул ступеней. Дверь резко распахнулась.
- Эээ... - первым ввалился Турбо. За ним Адидас, Пальто, ещё двое. И в последнюю - Зима.
Они застали картину: кровь, она на коленях, он с побелевшими губами. Сломанная дверь. Следы борьбы. Воздух, тяжёлый от недосказанного.
- Вы чё, блядь, подрались?! - Турбо в голос. - Это чё за нах тут был?!
Малая поднялась. Медленно, будто собирая себя заново. Взгляд - прямой. Не сломанный. Не слезливый. Уставший. Острый. И с той правдой, которая не требует объяснений.
- Слэм приходил. Один. Пока вы его искали - он тут был.
Тишина. Та самая. Что перед бурей. И после удара.
- Он был с пушкой, - сказала она. Тяжело дыша. Голос сипел, но не дрожал. - Не просто пугал. Хотел сделать. Хотел выдернуть меня. Марата чуть не завалил. А он... он не убежал. Он не спрятался. Стоял. Один. До конца. И бился, как мог. Он, блять, взял и встал, как пацан. Не растерялся.
Она перевела взгляд на Марата. Тот еле держался, но в глазах - огонь. Прямой. Без понтов. Настоящий.
- Настоящий, - сказала она. - Не струсил. Не отошёл. Стоял до конца. Вот так вот. Понятно вам?
И тут что-то в ней дрогнуло. Не в голосе. В спине. В груди. Как будто теперь можно было выдохнуть. Хоть на секунду.
Марат откинулся к стене и чуть скривился.
- Ну всё, теперь мне придётся важничать. Где моя корона? - усмехнулся он слабо, поправляя повязку.
Турбо вытаращился:
- Ты чё, серьёзно с ним махался? Один? Против Слэма?!
- Ага, - кивнул Марат. - Даже ударить успел. Он теперь с фингалом от меня живёт.
Адидас присвистнул:
- Ну ты псих,братец,не зря воспитывал.
Пальто подошёл ближе, оценил картину, потом посмотрел на Малую:
- А ты чего не рванула к нам?
Марат вскинул голову, хрипло усмехнулся:
- Потому что я её сам закрыл. На замок. Она рваться за Зимой хотела, как бешеная, я еле удержал. Пришлось в комнату затолкать - чтоб не выскочила.
- Закрыл? - переспросил Турбо, приподняв бровь.
- Ага. А потом, когда поняла, что пахнет жареным - эту дверь, блять, сама выбила,прикиньте. Замок выломала к чертям. Оружия нет, ничего нет - а вышла. Против него. С обломком какой-то палки и бешеными глазами.
Он посмотрел на Малую. Серьёзно. Без улыбки:
- Если бы не она, я б, может, и не стоял тут. Она вообще не сдрейфила. Ни капли.
Малая бросила на него взгляд - удивлённый, благодарный. Но в голосе только спокойствие:
- Ну, а что, я ж тут. Не могла сидеть. Знала, что никого нет. А он бы не остановился.
- Жесть... - пробормотал Адидас.
- Нет, не жесть, - отрезал Марат. - Это уважение. Ей. Поняли?
Она не ответила. Вздохнула. Провела рукой по лицу.
- Мы держались. Вместе.
Зима всё это время стоял чуть в стороне. Тихий. Невозмутимый. Но только на первый взгляд. Он не перебивал. Не влезал. Только смотрел. И когда все снова заговорили - уже полушёпотом, переглядываясь, закидывая фразы на автомате, - он подошёл ближе.
Медленно. Почти беззвучно. Он увидел этот фиолетовый след на её запястье. И как будто мир сжался. Упал в точку.
Он осторожно взял её за руку. Не резко. Чуть выше синяка. Ладонь - горячая. Уверенная. Она посмотрела на него. Глубоко. Молча. Но взгляд не отводила.
- Пойдём, - сказал он. - Нам надо поговорить. Но не тут.
Она не спросила, куда. Просто пошла.
На улице было пусто. Воздух стоял густой, тёплый, но почему-то пробирающий до костей. Тишина звенела, как после выстрела. Зима довёл её до старой лавки у стены.
Он не сел. Смотрел. Долго. Давяще. Внимательно. Как будто сканировал не лицо - душу.
- Зим... ты пугаешь меня, - прошептала она. - Скажи хоть что-то. Что не так?
Он выдохнул, опустил взгляд, провёл рукой по затылку.
- Ты - кремень, - произнёс. - Слишком сильная. Ты держалась, как боец. Как будто внутри сталь. Но блять... - он сел рядом. - Не надо больше так. Не надо быть сталью в одиночку. Он мог сделать с тобой что угодно. А ты была одна.
Он взял её руку. Ту самую. Синяк. Его пальцы закрыли его полностью. Будто защитил. Будто пытался стереть. Вылечить.
- Я понимаю, что ты не могла бросить Марата. Но, чёрт, я... - он сглотнул. - Я не вынесу, если тебя не станет.
Пауза. Она смотрела в сторону. Челюсть сжата. Плечи напряжены.
- Ты думаешь, я не боюсь? - выдохнула она. - Думаешь, не трясло? Я просто шла. Потому что если не я, то никто.
Он кивнул. Но не отпустил её руку. Смотрел в глаза. Прямо. Без театра.
- Я не хочу потерять тебя. Снова.
Она хотела что-то сказать. Открыла рот. Закрыла. Вздохнула. В глазах - вода. Но не слёзы. Жгучее. Боль.
- Я так долго ждала этих слов, что перестала в них верить. А теперь... я не знаю, как с этим жить.
Он наклонился ближе. Лоб к лбу. Не для поцелуя. Просто дышать рядом.
- Тогда учись со мной. Медленно. Без обещаний. Только честно. Я рядом. И не уйду.
Она закрыла глаза. Вдохнула его запах. Табак. Пыль. И что-то родное. Тёплое. Как асфальт в июле.
Он держал её руку. И не отпускал.
Мир шумел где-то далеко. А здесь была только тишина. И они. Два покалеченных человека, которые впервые не боялись быть слабыми.
Она чуть повернулась к нему - медленно, будто каждое движение давалось сквозь бетонную тяжесть в груди. Смотрела на его лицо - знакомое до дрожи, до боли, но сейчас другое. Открытое. Тяжёлое. Там, где раньше была сталь - теперь было живое. Глубокое. Настоящее.
Он поймал её взгляд. Не отводил. И в этом взгляде - не вопрос. Не просьба. Только ожидание. Как будто он уже давно внутри неё знал: она не сломается. Но может устать. И если она устанет - он подставит плечо. Без слов. Без героизма.
- Ты же не сказал всё, - тихо, как будто выдох. - Я вижу. Ты держишь остатки внутри. Говори.
Зима провёл рукой по лицу. Пальцы дрогнули на скуле - будто впервые позволил себе быть уязвимым.
- Я... - он остановился. Сжал кулак. Разжал. Глаза на секунду дернулись - словно там, внутри, снова пошёл тот день. - Я до сих пор виню себя. Не просто в том, что тебя не было. А в том, что я потерял тебя задолго до этого. Задолго до этих трёх чёртовых дней.
Он откинулся назад, будто воздуха не хватало. Долго молчал, потом заговорил, глядя в сторону, как будто рассказывает это не ей - себе, тому, прежнему:
- Когда тебя выдернули... тогда, в первый раз, я вообще не понял, что происходит. Никто ничего не говорил. Только слухи, только паника. Я метался, как идиот. Сначала думал, что ты просто где-то затаилась. Что специально не выходишь. А потом пришли. Сказали, что нашли тело. Женское. Под описания. Без лица. Без возможности опознать. Сказали, что, скорее всего, ты.
Он провёл рукой по лицу, будто стирая эту картинку из памяти, но не выходило.
- Я тогда закрылся. Как будто всё. Как будто мир схлопнулся. А потом - да, я сдался. Поверил. Потому что мне стало легче поверить, что ты мертва, чем думать, что ты где-то живая... но рвёшься, кричишь, и никто не слышит. Я... я просто не вынес бы. Это хуже смерти было бы.
Он снова посмотрел на неё. В глазах -камень. И боль, что срослась с ним так плотно, будто всегда была частью.
- И я тогда начал забывать. Специально. По чуть-чуть. Чтобы не свихнуться. Чтобы не выть. Закрылся. И отпустил. Как трус.
Голос стал ниже:
- А ты... выжила. Сама. В одиночку. Из подвала, из дерьма, из страха. Ты не просто жива - ты стоишь тут. А я... я не достоин даже рядом стоять после этого. Потому что в тот момент я выбрал себя. А ты выбрала - вытащить себя, когда все уже вычеркнули.
Он выдохнул, взгляд в пол. Потом снова поднял на неё глаза:
- Я тогда был слабый. Сейчас - не знаю. Может, до сих пор. Но я больше не уйду. Даже если сдохну рядом - останусь. Потому что больше не дам никому вытаскивать тебя. Никому, кроме меня.
Он чуть склонился к ней, тихо, как будто говорил только для неё, чтобы ни один звук не убежал наружу:
- Если бы я пришёл раньше... может, Слэм бы не стал тебе таким близким. Может, он бы не стал тем, кто тянул тебя из ямы, кто видел тебя в самом дне. Это должен был быть я. Я должен был быть тем, кто тебя держал, когда у тебя не было ни слов, ни дыхания. Кто бы заткнул тебя тёплой ладонью, когда ты билась в ночи от кошмаров. А вместо этого тебя собирал он. Он слышал твои крики, которые должны были быть моими. Он держал тебя, когда ты была никем, и он стал кем-то. Потому что я - сдулся.
Он сжал её руку крепче. Голос стал чуть ниже, глуше:
- Я отдал тебя в руки другого. Не потому что хотел, а потому что исчез. Потому что я испугался, выгорел, как трус. Если бы не струсил тогда - если бы собрался, если бы не поверил в лёгкую версию, не захлопнул внутри себя всё - ты бы сейчас не сидела вот так. Не держалась бы за руку, чтоб не трястись. У тебя не было бы этих синяков, этих следов на теле, что теперь не стереть. Этих взглядов, когда ты просыпаешься ночью и пару секунд не можешь вспомнить, где ты. Я смотрю на тебя и понимаю - ты страдаешь из-за меня. Потому что я не пришёл, когда нужно было.
А теперь пришёл, когда у тебя под кожей выжжено, когда всё, что можно было спасти, давно сгорело. И всё равно - я хочу. Хочу тебя. Не ту, что была. Ту, что сейчас. С ожогами. С шрамами. С тенью. С кулаками. Со страхами. Тебя, Малая. Всю. Как есть. Даже если это, сука, неправильно. Даже если поздно. Всё равно хочу.
Малая смотрела в пол. Его ладонь сжимала её пальцы. Молча. Она дышала быстро, глухо. А потом резко повернулась к нему, резко, как будто сорвалась с тормозов:
- Хочешь - бери. Но не смей жалеть. Ни меня, ни себя. Не подходи ко мне с «если бы». Мы оба жили, как могли. У нас не было инструкции, блять, по спасению. Был только бетон и грязь. И то, что осталось от нас внутри. Я злилась. Очень. Я ненавидела тебя. Потому что не поняла. Не услышала. Я сделала выводы на тишине. А потом придумала тебя нового - того, кто бросил, кто сдался. И жила, сжав зубы, как будто ты мне чужой. Хотя знала - вру себе. Всегда знала. Потому что любила. Всей чёртовой душой. Даже когда думала, что мёртвая внутри - любила.
Она вдохнула резко, будто вдох - это прыжок в яму.
- Мне было плохо без тебя. Но тебе было не легче, я это вижу. Я раньше не хотела видеть. Потому что так проще - в обиде, в гневе, в злости. Но теперь... Прости. За то, что не дала тебе ни шанса, ни объяснений. За то, что вычеркнула тебя, даже не выслушав. Прости. Правда.
Она снова посмотрела на него. Глаза чуть дрожали, но взгляд был прямой
- Но Зима, ты готов быть рядом с той, кого порвали? Не в переносном смысле. А буквально. Ты ведь не видел, как он тогда...как бросил на бетон, мордой вниз. Даже не на спину, не на лопатки - лицом. Как мусор. Как окурок, вдавленный подошвой. Он смотрел на меня сверху, будто я - ноль. Ничто. И тогда, в ту секунду, я впервые в жизни подумала: может, я правда - пустое место.
Она говорила глухо, срываясь местами, но в голосе - не слёзы, а сталь, с трещинами.
- Ты понимаешь, Зим, что это вскроется? Рано или поздно. Кто-то скажет, кто-то узнает. И что тогда? Что скажут пацаны? Что я просто мусор? Конечно, на словах все скажут - "Ты же девочка, ты не виновата". А про себя подумают: "сломанная", "запятнанная", "Грязная ". Будут отворачиваться. Снисходить. Ждать, что я уйду сама. А я? Я ненавижу себя за это. За то, что дала себя втоптать. Как мне позволить себя любить, если я сама себе - отвращение? Как мне быть с тобой, если каждый раз, когда ты смотришь на меня - я жду, когда ты передумаешь? Когда ты тоже подумаешь, что я... не та, что была. Что теперь я просто пережитое. Мне будто бы оставили клеймо - невидимое, но я его чувствую. В каждом взгляде, в каждом шорохе, даже в тишине.
Она замолчала на секунду, будто проверяя, выдержит ли голос, и продолжила:
- Я не просто боюсь. Я живу в этом страхе. И когда ты рядом - он становится громче. Потому что с тобой - это уже не просто боль. Это шанс. И я не знаю, как его взять, когда руки всё ещё дрожат от того, как меня растоптали.
Она отвела глаза. Потом снова посмотрела. С усилием.
- Я хочу. Честно. Хочу, чтобы ты был. Но я не знаю, как быть рядом, когда внутри себя я... не вижу. Не чувствую. Я будто - тень. А ты светишь. Понимаешь? И я не знаю, как не ослепнуть от тебя. - Она прервалась, будто пытаясь собрать себя.
Зима ничего не сказал сразу. Только медленно встал с лавки и опустился на корточки перед ней. Глаза - на уровне с её глазами. Не принижал, не ставил себя выше или ниже. Просто рядом. Прямо. По-настоящему.
Он взял её руки в свои - осторожно, крепко. Как будто держал самое хрупкое, что есть на этом грёбаном свете.
- Посмотри на меня, - сказал он тихо. - Посмотри, как есть.
Она подняла взгляд. Медленно. И он выдержал.
- Ты говоришь - тень. А я вижу тебя, обожжённую, да. Но живую. Ты - не пятно. Ты не разбита. Ты выжила. И ты идёшь. Даже когда всё против тебя, ты идёшь. Ты думаешь, я не вижу, как тебе больно? Вижу. Но именно за это я тебя люблю. Не за силу. За то, что ты не прячешь свою слабость. Не врёшь. Не делаешь вид. И пусть ты вся в трещинах - в них и свет. Ты не понимаешь? Ты - мой свет, Малая. Сломанный, как и я. Но живой. -Он прижался лбом к её колену. На секунду. Пауза. Дыхание. Потом снова поднял взгляд:
- Я не передумаю. Ни завтра. Ни через год. Потому что я уже внутри. Слишком глубоко, чтобы вылезти. И если кто-то скажет, что ты "запятнана" - я вырву язык. Потому что они не знают, что такое вытащить себя из ада и остаться человеком. А ты осталась. Ты больше, чем все они вместе взятые. И даже если ты в себя не веришь - мне, сука, хватит на нас двоих.
Он медленно встал. Сел рядом. Тихо. Рядом. Не ближе. Но и не дальше.
- Я здесь. Смотришь - не ослепнешь. Потому что я не сияю. Я просто держу свет, пока ты не сможешь включить свой снова.
Малая застыла не от страха, а как будто внутри что-то резко оборвалось,щелкнуло.
- Я верю тебе,даже больше чем себе, Вахит. Но. Ты пойми, что никто не будет разбираться, трахалась я с ним или нет, главное что он выбросил, как мусор,а ты получается, подобрал падаль. Всем рты не заткнуть. Никто не станет спрашивать, почему ты заступился. Ведь даже здесь, среди своих, первым вопросом было то, а не зря ли заступились, чистая ли.
Он молчал, но в глазах - будто треснул лёд.
- Своих? - повторил тихо, почти шёпотом, в котором всё же стучала внутренняя жесть.
Он медленно качнул головой, будто не верил.
- Отвечай. Кто тебе вбил это в голову?
Она замолчала. Не потому что не знала, что сказать - как раз наоборот. Слишком много всего в голове, мешалось, кололо, давило изнутри.
«Зря я это ляпнула...»