Холодный огонь в венах | Зима

Зима шёл вперёд, как на автомате. Турбо чуть позади, Адидас — по другую сторону. Никто не говорил. Ни к месту.

Тихорецкая встретила пустыми окнами и щербатым асфальтом. Ничего не менялось. Всё как всегда. И в этом «всё как всегда» — что-то не то. Как будто под этим районом кто-то сжал кулак.

— Где его видели? — бросил Зима, не глядя.

— У ларька. Минут сорок назад. Двоих с ним не опознали. Наших рядом почти нет, — ответил Турбо.

— Камеры? — коротко.

— Какие камеры, Зим? — Турбо скривился.
— Тут глушняк. Сторожка была, но давно пустует. Всё, что было, давно вытащили.

Зима кивнул. Молча. Конечно. Какой к чёрту надзор в таком углу. Тут даже уличный фонарь мигает, как лампочка в сортире. Никакой техники. Только нос, уши и чутьё.

Зима остановился. Осмотрелся. Пусто. Даже слишком.

Подошёл к ларьку. Краска облупилась. На земле окурки. Один свежий. Сигарета не их. Мелочь — но он знал, как по мелочи строится правда.

— Был. Не один. Ждали кого-то. Или вели за собой, — буркнул он. — Здесь он не просто стоял. Здесь он оставил след. Специально. Меня это настораживает, чуйка подсказывает, что херня это все, не туда идем.

Турбо мотнул головой в сторону.

— Глянь. Там кто-то сидел недавно. -  Указывая на остатки какой - то еды.

Зима сжал зубы.

— Значит, нас выжидали. Либо намерено дернули.

— Ты думаешь, его взяли? — Адидас нахмурился.

— Не знаю, — голос у Зимы стал тише. Сухой.
— Но если бы он здесь был — мы бы его уже нашли. 

Тишина. Улица слушала. Или делала вид.

— По периметру встать надо. Постоим пару часов. Может, кто вылезет.

Турбо с Адидасом разошлись. Остался он. Один. Под светом тусклого фонаря, где даже тень не хочет жить.

Он достал сигарету. Зажигалка не сработала с первого. Щёлкнул сильнее. Зажёг. Сделал затяжку, как будто воздух иначе не лез. Он понимал, что, что-то не так, но не мог понять что именно.
**********************************************************************************************

А на базе  тишина была хрупкой. Слишком хрупкой. Марат почти дремал у стены, сползший вниз, подбородок на груди, дыхание неровное.

Скрипнула входная дверь. Не громко. Но в этой тишине — как выстрел. Марат дёрнулся, сжал кулак, поднялся на ноги.

— Кто?.. — голос был вялый, но готовый к драке.

В коридоре кто-то шагнул ближе. Размеренно. Спокойно.

— Не дергайся.

Голос. Узнаваемый. Скользкий. Тот, кого не ждали, но про кого думали весь вечер.

Слэм.

Марат замер.

Слэм вышел из тени. Одет по-простому. Руки в карманах. Лицо спокойное. Но в глазах — что-то не то. Будто в них кто-то другой.

— Где она? Лучше скажи и не мешай, — Слэм сделал шаг вперёд.

— Дальше не пойдёшь, — отрезал Марат, поднимая подбородок.

— Ну и кто ты тут такой, а? Думаешь, раз пацаны тебя оставили за старшего — ты стал кем-то? Смотришь на меня, как на грязь, а сам — щенок.

— Щенок, но с зубами. А ты — шакал. Пришёл сюда, как будто место твоё. - Говорил Марат твердо, не моргая.

— Ты мелкий. Слишком мелкий, чтобы так разговаривать. Я таких, как ты, в подвале держал, пока они не просили прощения. — Слэм усмехнулся, не доходя пары шагов.

— А я таких, как ты, не прощаю. Ни разу. Ты думаешь, я тебя боюсь? Да мне похер, сколько у тебя лет, веса и оружия. Ты тронешь её — и я за тобой до конца пойду. Даже если сдохну. Даже если один.

— Ты малявка. Пацан на побегушках. И встал, блять, как охрана. Куда ты лезешь, а?

— Туда, где мужики не трогают своих. Где девчонок не бьют, как шавки. Ты гниль.

— У тебя яйца выросли? — в голосе Слэма щёлкнул металл. Он вынул ствол.
— Я сказал — где она?

— Я сказал — не войдёшь.

Тут и началось. Марат шагнул вперёд, коротко, резко — как уличный, не по правилам. Ударил по руке. Пистолет дёрнулся в сторону. Слэм зарычал, как зверь, заскрежетал зубами, отбросил его плечом и зарядил кулаком в область брови.

— Ну всё, мразь. Ты подписал себе приговор.

— Попробуй, — выдохнул Марат, лицо в крови, но глаза — как лёд.

Из-за двери донеслось:

— Марат? — её голос сорвался. — Всё нормально?

Слэм усмехнулся.
— Ты мне мешаешь, — произнёс, как будто устал.

Малая услышала. Тихие голоса. Что-то резко поменялось в интонациях. Она приподнялась с пола, села, прижалась к двери.

— Марат?! МАРАТ?! Что происходит?!

Тишина.

Слэм тут же сделал шаг, резко подняв пистолет и приставил дуло к его груди.

— Ни звука, — прошипел он. — Один ор — и я прострелю тебя.

— Марат?! — снова голос из-за двери. Сильнее. Резче.

Марат смотрел в глаза Слэму. Там не было сожаления. Ни капли. Только что-то пустое, как яма.

— Где она? — Слэм снова двинулся.

Марат дёрнулся. Попробовал отбить руку — получилось. Слэм охнул, отшатнулся, но быстро вернул прицел. Лицо перекосилось. Уже не спокойствие. Уже — оскал.

— Ты зря, — прошипел он.

— Слэм! — донеслось из-за двери. Уже почти крик.

Марат осознал: Она поняла. И если сейчас он сдастся — она рванёт. Она выйдет. И тогда все.

А за дверью, прижавшись спиной к шершавому дереву, она уже встала. Сначала — на колени. Потом — на ноги. Медленно. Без резких движений. Но внутри — как взрыв. Всё нутро вспыхнуло.

"Что-то не так. Что-то... не так. Пацаны бы вернулись кто-то бы уже вышел. Там тишина. Только Марат и он. Один. Один против Слэма."

Она резко начала озираться. Трясущимися руками схватила табуретку, осмотрела петли на двери. Потом — в угол. Там валялась вешалка, железная, погнутая. Рванула её, разогнула криво, но остро. Пошла к замку. Дышала тяжело, громко, будто с каждым вдохом всасывала всю злость, всю боль, весь страх, превращая их в одно — в действие.

— Слэм! — заорала она. Так, что стекло дрогнуло в раме.
— Если ты его тронешь... если с него хоть волос упадёт, я тебя, сука, сама втопчу в бетон, понял?! Ты же знаешь. Я дойду, и плевать. Порву, слышишь?! Порву!

Голос её дрожал, но не от страха — от ярости. Не обычной, а той, что рвёт с мясом. Это был не крик — это был нож. Обещание, вырезанное в голосовых связках. Слэм знал этот голос. И это его развлекало.

— Ой-ой, какая грозная, — раздалось с той стороны, насмешливо, растянуто.
— Ты сначала дверь открой, геройша.
Он хихикнул. Спокойно. Ровно. Почти весело. Будто не в упор стоял с пистолетом, а играл в салочки.
— А может, я сейчас его прямо тут... — и он щёлкнул затвором.
— И ты услышишь, как падает.

Марат вздрогнул, но не отошёл.
— Пошёл на хер, Слэм. Тварь ты конченая.

— Я? — Слэм вскинул брови. — Это я, значит, тварь? А не та, кто сама пошла за мной,орала как ненормальная и сшалавилась? Сама, Марат. По своей воле. Ножками. А потом: «ой, он меня побил». 

— Не смей! — прорычал Марат и рванулся, как будто в нём что-то оборвалось. Не оглядываясь, не просчитывая, не думая, что перед ним взрослый, сильнее, старше, с оружием. Он просто пошёл. На весь рост. С кулаком вперёд и зубами сжатыми так, что аж хрустнуло в челюсти.

Это был не просто порыв. Это был щелчок. Слэм перешёл грань. И Марат уже не думал, что слабее. Он знал только одно: защищать надо. Сейчас. Здесь. Любой ценой.

Он ударил в грудь, в плечо, куда придётся. Не технично, не точно, но с силой всей злости, всей боли, что была в нем. Как будто в одном ударе хотел разом выместить всё — за неё, за себя, за всю эту гниль.

Слэм охнул, отшатнулся, но мгновенно вернул равновесие и отбросил его, как котёнка, плечом в стену.

Марат рухнул, ударился затылком, но уже лез обратно, кулак сжат. И в глазах — не страх. В глазах был огонь. Гордый, упрямый, как у тех, кто не считает себя малым, даже если ростом по грудь.

Он не молчал. Он шипел сквозь зубы:

— Тронь её — и я тебя сам порву. Плевать, с чем ты. Плевать, кто ты.

Он был готов умереть. Но не позволить этой твари снова дотронуться до неё.

Выстрел. Хлопок. Пуля — в стену. Мимо. Мимо, но в упор.

— МАРАТ!!! — раздалось из-за двери. Уже не голос. Вой. Крик, вырванный сердцем.

— Живой, живой, слышишь? — насмешливо отозвался Слэм.
— А ты вот скоро — может, не будешь.

Он навалился на дверь, начал дёргать за ручку.
— Ну давай, открывай, Маленькая. Давай. Будет как раньше. Только ты, я... и тот, кто мешать не станет. Только все будет уже по-настоящему, по-взрослому. Ты ж должна мне.

Изнутри — удар плечом. Скрип замка. Её дыхание уже срывается. Она вся трясётся. Но продолжает ломиться.

— Открою тебе, сука. Только не так, как ты хочешь. Я тебя выволоку. Я тебя размажу по стенам, если с ним хоть царапина! Я тебе не игрушка! Я тебе — приговор, понял?!

Она снова сунула вешалку в замок, скрипнула металлом. Руки дрожали, но глаза горели. Лицо побелело, но с него ушёл страх.

Она врезалась плечом в дверь. Раз. Два. Металл звенел, как будто стонал под напором. Замок дрожал, но держался. Она вся дрожала — от ярости, от злости на себя, на Слэма, на всё, что случилось. Но не от страха. Нет. Этот страх давно сгорел дотла, оставив после себя только пепел.

Она понимала: на базе нет никого. Никого, кто бы зашёл сейчас, ввалился и спас. Все — на улице. Все — в поиске. Только она и Марат. Он — уже, может, лежит. Или ещё держится. И если упадёт — она встанет. Даже если босиком, даже если с голыми руками.

Руки её горели. Пальцы до крови. Но она всё равно продолжала ковырять замок. Металл скрипел, как будто стонал вместе с ней. Внутри всё клокотало. Она слышала, как Слэм ржёт за дверью. Как дёргает ручку. Как оскалился.

"Ну и пусть. Пусть идёт. Пусть ломится. Я его встречу. Я его приму. Я ему покажу, что значит — дотронуться до своего."

Она сорвалась на пол, метнулась в угол. Там — старая табуретка, битая швабра, осколок бутылки. Всё не то. Но взгляд зацепился за массивную ножку от полки, обломанную, с торчащим гвоздём. Тяжёлая. Деревянная. Близко к оружию, насколько это возможно.

Она схватила её, вдохнула, как перед прыжком в пропасть, и снова — плечом в дверь. Ещё. Ещё. Глухо. Больно. Очень больно. Но — нужно.

Она уже не чувствовала ни плеча, ни руки. Она чувствовала только одно: она нужна Марату сейчас. И если она не встанет — он не встанет. И тогда всё, что они прошли, всё, за что она сражалась, сгорит к чертям.

— Я здесь! — закричала она, — Марат, я с тобой, слышишь?! Я сейчас... Я выломаю, блядь! Я ВЫЛОМАЮ! И если ты его тронул, Слэм, я тебя сожру! Сожру заживо, тварь!

Она вскинула палку, врезала в косяк. И снова. Сквозь слёзы. Сквозь хрип. Сквозь всё. Она больше не боялась. Потому что не имела права.

С глухим лязгом замок сдался. Щёлкнул, как шейка под каблуком. Она застыла. Не дышала. Сердце — барабаном. Рукоятка — как молот в руке. Но она не открыла сразу. Сделала шаг назад, тяжело дыша. Приставила обломок палки с гвоздём ближе к себе.

— Эй, Слэм... — её голос был тише, но жёстче стали. — Подойди ближе. Ты ж хотел. Иди, падаль.

Слэм рассмеялся. Хрипло, мерзко. Шагнул к двери, дёрнул за ручку — и в этот миг она со всей дури откинула дверь от себя. Дверь со свистом ударила его по виску. Он отлетел, врезался в косяк, развернулся на пол-оборота, но не упал. В его глазах — не боль, не удивление. Ярость. Чистая. Ледяная.

Он кинулся к ней и вцепился в запястье. Так сильно, что хрустнули суставы. Она вскрикнула, но не сдалась. Казалось бы еще немного и рука сломается под его давлением. Резко, отчаянно, свободной рукой она всадила палку с гвоздем в его спину — чуть ниже лопатки. Со всей силы, как могла. Хлёстко. Без расчёта — с ненавистью.

Он завыл, отшатнулся, дёрнулся, выпуская её руку. Лицо перекосилось. Глаза налились бешенством. Но в тот момент, когда он только поднял ствол — сзади раздался хриплый голос:

— Не трогай её, сука.

Марат. В крови. На ногах. С дрожащей челюстью, но стоящий. Он поднял с пола кусок трубы. И пошёл.

— Это наша база. Наш дом. А ты, тварь, тут — никто.

Слэм зарычал. От злости, от боли, от унижения. Пошатнулся, поднял руку с пистолетом, но в этот момент Марат шагнул вперёд и со всей силы врезал трубой. Тупо, в бок. Раз — и ещё.

Слэм отшатнулся, но не упал. Он выдохнул, схватился за рану, дышал тяжело.

— Я тебя убью, малявка... — прохрипел он.

— Давай. Только я сдохну стоя, понял? — Марат не отступал. Глаза — как лёд. Держал трубу обеими руками, как меч.

Малая стояла рядом, сбоку. Лицо в поту, в пыли, губы тряслись, но руки были подняты. Словно готова добить.

Слэм оглянулся. Понимал: его не боятся. Уже нет. А за дверью — могли быть свои. Он отступил шаг назад, но в этот момент Малая и Марат бросились вместе. Она — первая, с обломком в руке. Он — за ней, хрипя, с трубой. Они действовали слаженно, по наитию, как звери, загнанные, но ещё живые.

Слэм успел развернуться, но они уже были рядом. Малая прыгнула сбоку, пытаясь сбить с ног, а Марат — ударил трубой по кисти, где был пистолет. Оружие выпало, с глухим звуком прокатилось по полу. Он заорал, вывернулся, схватил Малую, но та выскользнула, как угорь, снова нанесла удар, не точно, но злобно. Марат подскочил, попытался заломить руку. Слэм рвался. Он заорал, подался вперёд, выдернулся, сбросил Марата, отпихнул Малую так, что та ударилась спиной о стену. Он не хотел бежать — он хотел закончить, но решил свалить.

— Вы оба сдохнете. — прошипел. — Это я вам обещаю.

Он метнулся к пистолету, поднял, бросил на них последний взгляд — в нём не было страха, только злость и боль — и выстрелил наугад. Хлопок. Короткий, сухой. Пуля прошла по касательной, чиркнув Марата по боку — кожа лопнула, полоской хлынула кровь, горячая, как расплав.

Он зашипел, но устоял. Лицо поморщилось, губы сжались в нитку, но он не упал. Только посмотрел в сторону двери — туда, где исчез Слэм.

— Сука, — прошипел он. — Мы почти сделали его. - Марат рухнул на пол. Она — рядом. Без слов. С трясущимися пальцами, но живыми глазами. Только тишина. Только тяжёлое, общее дыхание, как будто вынырнули из-под воды. Она прижала ладонь к его боку, как могла. Руки дрожали. Внутри — лютый страх, спрятанный под слоем злости.

— Ты держись, слышишь? Ерунда, это просто... это царапина. — Она говорила быстро, глотая воздух, вглядываясь в его лицо. — Он за это заплатит...