ПЕПЕЛ ВОЗРАЖДЕНИЯ
Ты сидела на холодном полу реанимационного отделения, всё ещё сжимая в руках окровавленную куртку, которую сорвала с себя в припадке отчаяния. Кафель под тобой был ледяным, гладким, с едва заметными трещинами, пропитанным слабым, едким запахом дезинфекции, смешанным с тонким ароматом старого пластика. Тусклый свет ламп, скрытых за матовыми плафонами, отбрасывал мягкие, зыбкие тени на стены, окрашенные в стерильный белый цвет, где пятна от старых пятен проступали сквозь краску, создавая атмосферу гнетущей тишины, прерываемой лишь редким гулом вентиляторов. Слёзы высохли на твоих щеках, оставив солёные, шершавые дорожки, смешанные с засохшей кровью, что стянула кожу, а грудь ныла от каждого неровного вдоха, будто лёгкие были разодраны острыми осколками. Феникс лежал за стеклянной перегородкой, окружённый сетью проводов и трубок, подключённый к машинам, чьи тихие, монотонные писк и гудение наполняли воздух, словно далёкое эхо его ослабевшей жизни. Его грудь едва поднималась, каждый вдох сопровождался слабым, сипящим хрипом, который эхом отдавался в твоих ушах, а лицо, бледное, как снег, припорошивший окна, было искажено болезненной гримасой даже в коме, с потрескавшимися губами и тенью синевы под закрытыми веками. Ты смотрела на него, не отводя глаз, чувствуя, как внутри нарастает буря — смесь удушающей вины, горячей любви и ледяного страха, что он может навсегда остаться в этом безмолвии.
Дверь реанимации тихо скрипнула, её металл заскрипел, словно протестуя против движения, и вошёл Алхимик, его шаги были тяжёлыми, как груз многодневной усталости, отпечатываясь мягким эхом на кафеле. Его лицо, бледное, с глубокими тёмными кругами под глазами, отражало напряжение, как натянутая струна, а руки, сжимавшие потёртую медицинскую сумку с выцветшим логотипом, дрожали, оставляя слабые тени на полу от слабого света. Он остановился рядом, глядя на Феникса через стекло, и его голос, хриплый от долгого молчания и истощения, нарушил тишину, звучал как шёпот в пустоте:
— Он держится... пока. Но это чудо, что он выжил. Сердце останавливалось дважды.
Твои глаза расширились, зрачки дрогнули от шока, воздух застрял в горле, словно ком, и ты вскочила, как ужаленная, схватив Алхимика за плечи с такой силой, что ногти впились в грубую ткань его халата, оставляя мелкие рваные следы. Голос сорвался в крик, полный паники и ярости, эхо разнеслось по коридору, отражаясь от стен, как удар молнии:
— Дважды?! Ты сказал — дважды его сердце остановилось?! Как ты мог допустить это?! Он же умирал, а ты молчал?! — Слёзы хлынули рекой, горячие, солёные, текли по щекам, смешиваясь с кровью, ты трясла его, не замечая, как твои руки дрожат, а пальцы оставляют красные пятна на его одежде, грудь разрывалась от рыданий, каждый вдох был рваным, как порыв ветра. — Я вытащила его из той проклятой машины, я рисковала всем, а ты дал его сердцу остановиться дважды?! Почему я не была там?!
Алхимик отступил, его лицо исказилось от боли, морщины на лбу углубились, и он поднял руки, дрожащие, с растопыренными пальцами, пытаясь успокоить тебя, голос дрожал, как лист на ветру:
— Я делал всё, что мог! Мы реанимировали его, ввели адреналин, но раны... они были слишком серьёзными. Я не мог предупредить тебя, ты была вне зоны...
Ты отпустила его, отступив назад, и рухнула на колени, ударив кулаками по кафелю, звук был глухим, резонирующим, как удар по барабану, оставляя слабые трещины в сознании. Слёзы капали на пол, смешиваясь с кровью на твоих руках, образуя маленькие тёмные лужицы, и ты зарычала, голос ломался от отчаяния, превращаясь в хриплый стон:
— Нет... нет, нет! Он не мог... Он не имел права умирать там, пока я ждала! Я должна была быть с ним! — Ты прижала ладони к лицу, чувствуя, как слёзы пропитывают кожу, рыдания сотрясали тело, заставляя плечи дрожать, а в голове мелькали образы — его бледное лицо, искажённое страданием, нож, вонзившийся в плоть, слабый стон, который ты слышала в машине, эхом отдающийся в памяти.
Дверь снова открылась, её скрип был мягким, почти утешающим, и вошли Крыло с Кодисом. Крыло, с суровым лицом, изрезанным глубоким шрамом, тянущимся от виска к подбородку, подошёл медленно, его тяжёлые ботинки оставляли едва заметные следы на полу, а глаза, тёмные и глубокие, были полны сочувствия, отражающего слабый свет ламп. Кодис остановился в стороне, опустив голову, его светлые волосы падали на лоб, закрывая взгляд, полный молчаливой грусти. Крыло опустился рядом, его рука, тёплая и шершавая, осторожно легла на твоё плечо, тепло его ладони контрастировало с холодом кафеля, проникающим сквозь одежду.
— Он жив, — тихо сказал он, голос был твёрдым, но мягким, как шёпот ветра в листве. — Дважды он возвращался. Это значит, что в нём ещё есть сила.
Ты подняла взгляд, слёзы текли по щекам, оставляя блестящие дорожки на пыльной коже, и прошептала, голос дрожал, но в нём зажглась слабая искра, как первый луч солнца:
— Сила... да. Он Феникс. Он должен вернуться. Но я... я не прощу себе, если он не очнётся.
Кодис шагнул ближе, его тон был спокойным, с лёгкой хрипотцой, но с ноткой утешения, словно он пытался убедить и себя:
— Ты сделала больше, чем кто-либо. Он чувствует тебя, даже сейчас.
Алхимик опустился рядом, его взгляд был полон тревоги, но и слабой надежды, глаза блестели от усталости, а пальцы нервно теребили край халата:
— Мы следим за ним каждую секунду. Если он проснётся, это будет твоя заслуга, Тёмный Ангел.
Ты кивнула, вытирая слёзы рукавом, ткань впитала влагу, оставив влажное пятно, и снова посмотрела на Феникса через стекло. Его грудь слабо поднималась, а машины продолжали пищать, их звук был монотонным, но успокаивающим, как тиканье часов. В твоём сердце зажглась слабая искра веры, смешанная с острой болью, и ты прошептала, почти неслышно, слова растворялись в воздухе:
— Держись, Феникс. Я здесь. Не оставляй меня.
Прошёл час, или целая вечность — время растянулось, как тонкая паутина, натянутая между мгновениями, готовая порваться. Ты сидела у стекла, прижав лоб к холодной, гладкой поверхности, чувствуя слабое тепло его дыхания, едва доносящееся сквозь стекло, как лёгкий ветерок. Машины продолжали гудеть, их ритм стал для тебя как пульс, от которого зависела твоя собственная жизнь, каждый звук был как намёк на его борьбу. Внезапно писк стал чаще, прерывистым, и Алхимик, всё ещё рядом, резко повернулся к мониторам, его лицо напряглось, лоб покрылся мелкими каплями пота.
— Давление падает, — прошептал он, вставая с тревогой в глазах, голос дрожал, как струна. — Нужно проверить... — Он шагнул к двери реанимации, но остановился, бросив на тебя быстрый, полный беспокойства взгляд.
Твоё сердце сжалось, и ты прижалась к стеклу сильнее, оставляя слабые отпечатки ладоней на холодной поверхности, наблюдая, как медсёстры засуетились внутри, их белые халаты мелькали, как призраки, а лица были напряжёнными, с лёгкой тенью страха. Писк монитора стал резким, почти истеричным, и линия на экране начала дрожать, угрожающе выравниваясь, превращаясь в тонкую, смертельную черту. Твои руки задрожали, ты стукнула кулаком по стеклу, звук был глухим, но отчаянным, голос сорвался в хриплый шёпот:
— Нет... Феникс, нет! Не смей! — Слёзы снова хлынули, горячие, солёные, текли по щекам, ты прижала обе ладони к стеклу, пальцы дрожали, словно могла передать ему свою силу через эту хрупкую преграду.
Алхимик ворвался внутрь, его фигура мелькала среди медперсонала, пока он отдавал команды, голос дрожал от напряжения, эхом отражаясь от стен. Ты видела, как он взял шприц, его руки дрожали, пока он вгонял иглу в катетер, как пальцы медсестёр задвигались быстрее, переключая рычаги и проверяя датчики, но писк становился всё более хаотичным, как крик в пустоте. Крыло и Кодис подбежали к тебе, их шаги были тяжёлыми, но осторожными, пытаясь оттащить от стекла, но ты упёрлась, упираясь пятками в пол, крича сквозь слёзы:
— Отпустите! Я должна видеть! Он уходит, я знаю! — Твои удары по их рукам были слабыми, но полными отчаяния, ногти оставляли красные полосы на их коже, а в груди разгорался пожар паники, сжигающий всё на своём пути.
Минуты тянулись, каждая из них была как бесконечный путь через тьму. Писк начал затихать, переходя в более ровный ритм, но не сразу — сначала он дрожал, как неровный пульс, пока медсёстры и Алхимик работали, их движения были напряжёнными, пот стекал по их лбам, капая на пол. Наконец, ритм стабилизировался, и Алхимик, выходящий из реанимации, выглядел измождённым, с каплями пота, стекающими по вискам, и кровью на перчатках, оставляющей тёмные пятна на кафеле. Он рухнул на колени перед тобой, тяжело дыша, грудь поднималась и опускалась, как кузнечные мехи, и тихо проговорил, голос был слабым, но твёрдым:
— Мы стабилизировали... снова. Давление поднялось, но это было слишком близко. Он борется, но силы на исходе. Дайте ему время.
Ты застыла, слёзы текли по лицу, оставляя влажные следы на пыльной коже, и ты медленно опустилась на пол, обхватив себя руками, чувствуя, как тело дрожит от напряжения. Рыдания вырвались из груди, но в них смешалась слабая, теплая надежда, как первый луч солнца после бури. Ты прошептала, голос дрожал, но был полон решимости, слова растворялись в воздухе:
— Он вернётся... Он должен. Я не дам ему уйти.
Крыло опустился рядом, его рука снова легла на твоё плечо, твёрдая и успокаивающая, тепло проникало сквозь ткань, а Кодис тихо добавил, его голос был мягким, с лёгкой хрипотцой:
— Ты держишь его, Тёмный Ангел. Мы все здесь, пока он не откроет глаза.
Ты кивнула, глядя на Феникса через стекло, его грудь теперь поднималась чуть ровнее, с каждым вдохом слабая тень жизни возвращалась на его лицо, но слабость в его чертах всё ещё пугала, как намёк на хрупкость. Искра веры в твоём сердце мерцала, как свеча на ветру, но ты цеплялась за неё, шепча:
— Держись, Феникс. Я с тобой.
Часы тянулись медленно, словно время застряло в густом сиропе. Ты осталась у стекла, подтянув колени к груди, облокотившись на стену, чувствуя, как холод проникает сквозь одежду, оставляя лёгкий озноб. Алхимик заходил каждые полчаса, его шаги были мягкими, почти неслышными, проверяя показатели, и каждый раз приносил тихие, осторожные новости — давление стабильно, температура держится, но Феникс оставался неподвижен, его лицо было маской спокойствия, нарушаемой лишь редкими подёргиваниями век. Крыло принёс тебе чашку тёплого чая в потёртой металлической кружке, пар поднимался над ней, смешиваясь с воздухом, а аромат мяты успокаивал нервы, его рука была тяжёлой, но заботливой, оставляя след тепла на твоих пальцах. Кодис молча сел рядом, глядя в пол, его пальцы нервно теребили край куртки, а дыхание было ровным, но напряжённым. Тишина заполнялась лишь гудением машин, их ритм был как слабый пульс, и редкими шагами медсестёр, чьи тени мелькали в конце коридора, словно призраки надежды.
Прошёл ещё час. Ты сидела, скрестив ноги, прижавшись спиной к стене, и наблюдала за Фениксом, его грудь поднималась чуть заметнее, а хрип в дыхании стал тише. Внезапно его пальцы на правой руке дрогнули, едва заметно, как листок на ветру, и ты подалась вперёд, сердце заколотилось, как барабан.
— Алхимик! — позвала ты тихо, но с дрожью надежды в голосе, слова эхом отразились от стен.
Он подбежал, его халат колыхнулся, склонился над мониторами, и вдруг его лицо озарилось слабым, но искренним облегчением, морщины на лбу разгладились.
— Активность мозга... она растёт. Пульс стабилизируется, — произнёс он, голос был мягким, но полным удивления, пальцы замерли над панелью. — Это хороший знак.
Ещё через час ты не отходила от стекла, сидя на коленях, пальцы нервно теребили край куртки, а взгляд был прикован к Фениксу. Его лицо казалось чуть менее бледным, а дыхание стало глубже, с лёгким шорохом, проходящим через горло. Внезапно его веки дрогнули, как бабочка, пробуждающаяся от сна, и после долгой, томительной паузы, когда ты затаила дыхание, его глаза медленно открылись. Взгляд был мутным, затуманенным, как утренний туман над рекой, но он повернулся в твою сторону, и слабая, едва заметная улыбка тронула его потрескавшиеся губы, придавая лицу тёплый, живой оттенок. Ты вскочила, прижав ладони к стеклу, оставив влажные отпечатки от пота и слёз, которые теперь текли, но это были слёзы радости, чистые и светлые.
— Феникс... ты вернулся, — прошептала ты, голос дрожал от облегчения, как струна, натянутая до предела, но готовая к новой мелодии.
Алхимик открыл дверь, её скрип был мягким, почти торжественным, и ты, не дожидаясь разрешения, шагнула внутрь, осторожно опустившись на край кровати. Твои пальцы дрожали, когда ты взяла его руку, чувствуя, как его кожа, холодная и сухая, медленно согревается под твоим прикосновением. Его пальцы слабо сжали твои, и он хрипло выдохнул, голос был слабым, но полным тепла:
— Ты... здесь... — Каждое слово было как усилие, но в его глазах зажглась искра, отражающая твоё лицо.
Крыло и Кодис вошли следом, их шаги были тихими, но уверенными, лица смягчились, морщины тревоги разгладились, а в глазах мелькнуло облегчение. Ты наклонилась ближе к Фениксу, чувствуя, как слёзы падают на его руку, и прошептала, голос дрожал, но был полон любви:
— Я никуда не уйду. Мы вместе теперь.