ПЕПЕЛ И КРЫЛЬЯ
Ты поднялась с колен, дрожащими руками стирая снег с одежды, оставляя на чёрной куртке влажные пятна, пропитанные кровью и слезами, и шагнула к дверям клиники. Холодный ветер хлестнул по лицу, проникая под воротник, смешивая слёзы с кровью, что засохла на скулах тёмными корками, но ты не остановилась, движимая упрямой силой, рождённой из любви и безумной надежды. Двери с шипением разъехались, пропуская тебя в стерильный мир белых стен, покрытых лёгким блеском дезинфицирующих средств, где свет люминесцентных ламп отражался холодными бликами, и гудящего оборудования, чей низкий гул отдавался эхом в пустых коридорах, словно предсмертный шепот. Запах антисептика ударил в нос, резкий и горький, как металл, смешиваясь с едва уловимым ароматом кофе из дежурной комнаты и тяжёлым привкусом крови, что всё ещё витал в воздухе. Ты двинулась вперёд, следуя за эхом шагов медперсонала — быстрых, целенаправленных, с мягким шорохом обуви по кафелю, пока не оказалась перед операционной. Красный индикатор над дверью горел, как угрожающий глаз, отбрасывая кровавый отсвет на потолок, где тени танцевали в агонии, и ты опустилась на жёсткий стул с потёртой обивкой, сжимая руки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя полукружья, сочащиеся тонкими струйками крови. Сердце билось неровно, как барабан в руках палача, каждый звук из-за двери — шорох скальпелей, звон металлических подносов, приглушённый голос Алхимика, отдающий команды в отчаянной спешке, — заставлял тебя вздрагивать, словно электрический разряд разрывал нервы. Ты смотрела на свои окровавленные пальцы, где кровь засохла бурыми пятнами, напоминая о его ранах, вспоминая его бледное лицо, искажённое болью, его слабый стон, полный агонии, и молилась, чтобы Феникс снова взлетел, подобно птице, рвущейся из пепла, чьи крылья истекают кровью. Надежда теплилась в груди, хрупкая, как первый луч рассвета, пробивающийся сквозь зимнюю бурю, но ты цеплялась за неё, шепча про себя, голос дрожал: "Он вернётся. Он должен."
Прошёл час, или вечность — время растягивалось, как тонкая нить, готовая порваться под тяжестью ожидания, и тишина коридора давила, словно свинцовая плита, прерываемая лишь редкими шагами медсестёр, чьи белые халаты мелькали в конце коридора, как призраки, несущие смерть. И вот послышались тяжёлые шаги — три силуэта возникли из полумрака, приближаясь с размеренной, но усталой поступью, их тени вытягивались по кафелю, как зловещие стрелы. Крыло, с глубоким шрамом на щеке, изрезавшим кожу, словно старый клинок, шёл впереди, его лицо было суровым, с резкими чертами, освещёнными тусклым светом ламп, а в глазах сквозила усталость, глубокая, как бездонная пропасть. Кодис следовал за ним, его плечи опущены, как под невидимой ношей, а взгляд — мрачный, как ночное небо над Печерском, с тенями, отражёнными в зрачках, полными боли. Алхимик замыкал шествие, его руки, всё ещё несущие следы крови в трещинах кожи, дрожали, как листья перед бурей, а лицо было бледным, с каплями пота на висках, стекающими, как слёзы, но сосредоточенным, как у человека, только что вышедшего из ада. Они остановились рядом, молчание повисло между вами, тяжёлое, как свинец, заполняя пространство запахом пота, металла и тени смерти.
Крыло первым нарушил тишину, его голос был низким, с лёгкой хрипотцой, как эхо далёкого грома, прорывающегося сквозь шторм:
— Кто ты ему? Ты не просто так бросилась за ним. Откуда ты знаешь, что он Феникс?
Ты подняла взгляд, слёзы ещё блестели в глазах, словно капли росы на мёртвых ветвях, но в них зажглась искра вызова, яркая, как уголь в кромешной тьме.
— Я... я была с ним. Ближе, чем вы думаете. Он сам рассказал мне о позывном Феникс, когда мы были вместе. С тех пор я так его и называла. Но это неважно. Важно, чтобы он жил.
Кодис хмыкнул, скрестив руки на груди, его кожаная куртка заскрипела, как старый кожаный щит, а тон был настороженным, с лёгкой насмешкой, отравленной тревогой:
— Случайно, говоришь? Ты не выглядишь случайной. Чем ты занимаешься? Не похоже, чтобы ты просто сидела дома и ждала его.
Ты сжала кулаки, чувствуя, как гнев снова шевельнулся внутри, горячая волна поднялась от живота к горлу, сжигая всё на своём пути, и ответила, голос дрожал от напряжения, полный яда:
— Я работала. В ресторане, где он бывал. Но это не твоё дело. Я спасла его сегодня, и это всё, что имеет значение.
Алхимик шагнул ближе, его ботинки стукнули по кафелю, эхо разнеслось по коридору, и взгляд скользнул по твоим рукам, всё ещё испачканным кровью, что отсвечивала под светом люминесцентных ламп, как тёмные руны судьбы.
— Ты не просто спасла. Ты стреляла, как профи. И выстояла против Теней. Это не случайность. Ты знаешь, что такое Чёрное Пламя, да?
Ты кивнула, напряжение в голосе сменилось холодной решимостью, глаза сузились, как у хищника перед смертельным прыжком:
— Да, знаю. Чёрное Пламя — это вы. Организация, где Феникс был лидером. Я слышала об этом от него, хотя он не всё рассказывал.
Тишина повисла снова, и ты почувствовала, как их взгляды буравят тебя, тяжелые, как камни, отражая смесь любопытства, уважения и мрачной предопределённости. Наконец, Крыло наклонился чуть ближе, его тень упала на тебя, как крыло смерти, и голос стал тише, но в нём сквозила стальная уверенность, словно он выковывал слова из раскалённой стали:
— Он шпионил за тобой, да. Собирал досье, думал, что защищает тебя от Теней. Но мы знали, что ты не просто случайная гостья. Он видел в тебе что-то большее.
Твоё сердце сжалось, слова ударили, как молния, разрывая тишину, и ты выпрямилась, глядя на него с смесью шока и гнева, глаза вспыхнули, как угли в камине, готовом взорваться:
— Он шпионил за мной... и вы молчали?
Кодис усмехнулся, но без злобы, скорее с ноткой уважения, его губы дрогнули в слабой улыбке, полной горечи:
— Не против тебя. Ради тебя. Чёрное Пламя — это щит против Теней, а ты сегодня доказала, что можешь быть частью этого щита. Ты не просто спасла его — ты стала его крылом.
Алхимик кивнул, его голос был мягким, но серьёзным, с лёгким хрипом от усталости, словно он говорил из могилы:
— Он хотел держать тебя в стороне, но ты уже в игре. Твои действия сегодня — это не просто случайность. Ты сильнее, чем он думал.
Ты опустила взгляд, чувствуя, как слёзы подступают снова, горячие и солёные, скатываясь по щекам, оставляя влажные дорожки, как следы крови на снегу. Гнев боролся с пониманием, любовь — с предательством, и ты прошептала, голос дрожал, как струна на ветру, готовая лопнуть:
— Он скрывал это... но я не знала, что это так глубоко. Я хочу, чтобы он выжил, чтобы рассказать мне всё сам.
Крыло положил руку на плечо, его прикосновение было тяжёлым, но успокаивающим, тепло передавало силу через ткань куртки, как последний луч света перед тьмой, и он сказал:
— Он выживет. Для тебя. И для нас. Но будь готова — если он очнётся, многое изменится. Ты уже часть Чёрного Пламени, Тёмный Ангел. Ждём официального представления от Феникса, так что готовься пополнить наши ряды.
Ты кивнула, чувствуя, как надежда крепнет, смешиваясь с новой, неизведанной ответственностью, словно семя, прорывающееся сквозь мрак. Операционная оставалась закрытой, её двери казались неприступной крепостью, обагрённой кровью и страхом, но в сердце зажглась искра веры, яркая, как звезда в зимнем небе, что Феникс снова поднимется, а ты — рядом с ним, готовая к любому испытанию.
Внезапно красный индикатор над дверью погас, и тишину разорвал лёгкий, зловещий щелчок замка, словно звук гильотины, опускающейся на эшафот. Двери медленно приоткрылись, их скрежет резанул по нервам, и на пороге появился врач — высокий, с лицом, изрезанным морщинами, как старая карта, и руками, дрожащими от усталости и страха, всё ещё сжимавшими окровавленные перчатки. Его белый халат был испятнан кровью, как поле битвы, а глаза, скрытые за запотевшими очками, смотрели на тебя с тяжёлой задумчивостью, полными мрачной неопределённости. За его спиной виднелся тусклый свет операционной, где мерцали мониторы, испуская холодный голубой свет, а запах меди, смешанный со спиртом и смертью, стал невыносимо густым. Крыло, Кодис и Алхимик напряглись, их тела застыли, как статуи, а ты вскочила со стула, сердце заколотилось, как загнанный зверь, рвущийся из клетки, и ты схватилась за край сиденья, чтобы не упасть.
Врач медленно снял маску, его движения были медленными, театральными, и выдохнул, звук был хриплым, как предсмертный шёпот:
— Операция была сложной... мучительно сложной. Мы боролись с внутренним кровотечением, которое хлынуло, как река из разорванных сосудов... Повреждения были обширными, нож прошёл слишком близко к жизненно важным органам. — Он замолчал, потёр лоб, оставив на коже слабый след крови, похожий на печать судьбы, и продолжил, растягивая слова: — Мы переливали кровь, зашивали разорванные ткани, но его состояние... оно на грани. Мы сделали всё, что могли, но пока не можем сказать наверняка...
Ты шагнула вперёд, грудь сжалась от нарастающей паники, словно тиски сдавили лёгкие, а голос сорвался в крик, полный отчаяния, ярости и безумия, эхо которого отразилось от стен:
— Так он жив или нет?! Скажи прямо, чёрт тебя дери, или я сгорю здесь же!
Врач вздрогнул, его очки дрогнули на носу, но он быстро взял себя в руки, глаза сузились, и он кивнул, голос стал твёрже, но дрожал от напряжения:
— Да. Он жив. Мы стабилизировали его... чудом. Но он в реанимации, подключён к аппаратам. Слишком рано говорить о выздоровлении. Он может не проснуться.
Ты замерла, слёзы хлынули рекой, горячие и солёные, смешиваясь с кровью на лице, и ты рухнула на колени, колени ударились о кафель с глухим стуком, а руки безвольно упали на пол. Надежда, наконец, прорвала плотину страха, и ты зарыдала, голос дрожал, как сломанный инструмент:
— Жив... Он жив... — Слова были полны облегчения, но в них сквозила тень ужаса, что он может уйти снова.
Крыло опустился рядом, его рука сжала твоё плечо с такой силой, что ты почувствовала боль, а взгляд был полон мрачной решимости. Алхимик тихо добавил, его голос дрожал, как струна на ветру:
— Ты его вытащила, Тёмный Ангел. Но бой ещё не закончен. Он должен сам вернуться из тьмы.