СУТЬ ТЁМНОГО АНГЕЛА
Ты упала на колени, слёзы хлынули вновь, пока голоса размышляли над его судьбой, а тишина квартиры поглощала твой крик. Внезапно Крыло заметил твоё присутствие и тихо сказал: "Кто она? Откуда взялась?" Остальные обернулись, их взгляды скользнули по тебе с удивлением. Твой взгляд упал на Богдана — нож торчал из глубокой раны в его животе, из которой сочилась кровь, а его руки, покрытые кровью, безвольно лежали на полу, не сжимая оружия. Он сам это сделал... но почему? — мелькнуло в голове, и паника смешалась с решимостью.
Ты придвинулась ближе, дрожа, и в отчаянии закричала: "Феникс! Феникс, очнись, пожалуйста!" Голос сорвался, но ты продолжала звать, не замечая, как мужчины переглянулись. Крыло нахмурился и спросил: "Откуда ты знаешь это имя? Кто ты ему?" Его тон был осторожным, но в нём сквозило недоумение.
Твои глаза, полные слёз, метнулись к ним, и ты закричала, срываясь: "Вы с ним совсем ничего не делали, что ли? Че вы стоите, как истуканы?! Нож всё ещё в животе, я не могу помочь так! Его надо в больницу, срочно, шанс есть!" Гнев захлестнул тебя, и ты вскочила, отгоняя их резким движением рук. "Убирайтесь от него! Дайте мне место!" — рявкнула ты, и мужчины, растерянные, отступили на шаг.
Ты опустилась обратно, дрожащими пальцами нащупывая пульс на его шее. Под кожей бился слабый, неровный ритм — он был жив, но едва. Ты повернулась к Семёрке и крикнула: "Где медики?! Звоните снова, он не доживёт без помощи! Нож нельзя трогать, только хирурги справятся!" Твой голос дрожал, но в нём чувствовалась стальная воля.
Седьмой, врач, шагнул вперёд, его лицо было бледным, но решительным. "Мы отвезём его в частную больницу, с доверенными врачами, которые не зададут вопросов. Четверо поедут: Кодис — за рулём, Крыло — на поддержке, я — врач, и ты с нами. Остальные уберут последствия." Он бросил взгляд на остальных, и те кивнули, начиная собирать документы и оружие.
Кодис кивнул, доставая ключи от одной из машин, а Крыло помог поднять Богдана, стараясь не задевать нож в его животе. Ты следовала за ними, держа одну из его окровавленных рук, шепча: "Держись, Феникс, мы почти на месте..." Его дыхание оставалось слабым, веки дрожали, но он был ещё с вами. Машина ждала у подъезда, и ты забралась внутрь, не отпуская его, пока врач готовился к экстренной транспортировке.
Сиротливая улица молчала, как затянутое тяжёлыми облаками небо, где даже звёзды казались поглощёнными бездонной тьмой. Ни звука, ни шороха, лишь мёртвая тишина укутывала заснеженные тротуары, словно покров, под которым затаился весь мир. И вдруг эту первозданную пустоту разорвал пронзительный визг шин — чёрная «Ауди», подобная призраку, сорвалась с места, оставляя за собой дымный шлейф, что клубился в морозном воздухе. Она несла его — окровавленного, раненого, с ножом, торчащим из живота, как зловещий символ его падения, но всё ещё живого, хотя, возможно, лишь на грани между жизнью и вечностью. Его дыхание, слабое и прерывистое, было единственным намёком на то, что душа ещё цепляется за тело, истекающее кровью на заднем сиденье.
Крыло молча правил, вжимаясь в сиденье, словно его существо сливалось с железом и кожей машины, становясь её пульсирующим сердцем. Его руки, обычно твёрдые, как сталь, дрожали на руле, пальцы сжимали его с такой силой, что костяшки побелели, а взгляд, устремлённый на дорогу, был полон мрачной решимости, где мелькали отблески уличных фонарей. Голос его, хриплый и низкий, вырвался наружу, словно тяжёлый вздох:
— Дорога до клиники... около тринадцати минут, — пробормотал он, слова падали, как капли в безмолвие. — Если повезёт.
— Мы не можем ждать "если", — прошептала ты, голос дрожал, как струна, натянутая до предела, не оборачиваясь, чтобы не видеть его лица, которое могло бы сломить твою хрупкую надежду. Твой взгляд был прикован к окну, где мелькали тени деревьев, а внутри бушевала буря — смесь гнева, любви и отчаяния, что сжимала горло.
Позади, на заднем сиденье, Богдан — Феникс — лежал, словно утопленник, вырванный из ледяных вод реки, его тело подрагивало мелкой дрожью, как осиновый лист на ветру. Нож, застывший в его животе, был мрачной иконой его саморазрушения, его лезвие блестело под слабым светом салона, окружённое алыми пятнами крови, что пропитали куртку, брошенную под ним в качестве импровизированного ложа. Его голова покоилась на колене Алхимика, тяжёлая и безвольная, а ноги, согнутые в неестественном углу, лежали на бедре Кодиса. Двоим было тесно, неудобно, колени упирались друг в друга, спины ныли от напряжения, но никто не жаловался — они держали его, как священную реликвию, которую нельзя уронить, их руки дрожали от усталости и страха, но оставались твёрдыми.
— Давление падает, — прохрипел Алхимик, его голос был хриплым, как шёпот умирающего костра, пока он вжимался в сиденье, прижимая салфетку к ране, осторожно обходя нож, чтобы не сдвинуть его. — Внутреннее кровотечение. Сердце бьётся рвано. Нам осталось максимум... двадцать минут. — Его пальцы, испачканные кровью, дрожали, а взгляд, устремлённый на Богдана, был полон тревоги, смешанной с профессиональной отрешённостью.
Крыло крепче вцепился в руль, его плечи напряглись, как натянутый лук, и светофоры стали лишь миражом — он гнал через перекрёстки, резко маневрируя, колёса визжали, едва не срезая зеркала припаркованных машин, чьи силуэты мелькали в боковых окнах. Но никто не протестовал, ведь если он не успеет, время остановится навсегда, унося с собой последнюю искру надежды.
— Феникс... — выдохнула ты, полувсхлипом, голос сорвался, как тонкая нить, готовая порваться. — Феникс, ты меня слышишь? — Твои слова повисли в воздухе, растворяясь в тишине, что давила на грудь, как тяжёлый камень.
Тишина.
Ты обернулась, ловя его лицо — бледное, почти прозрачное под тусклым светом салона, с тёмными кругами под закрытыми глазами, где тени смерти уже начали стучаться. Алхимик заметил твоё движение и тихо сказал, его голос был мягким, но полным тревоги:
— Он в полубессознательном. Может слышать. Говори.
Ты повернулась полностью, несмотря на тряску дороги, которая сотрясала машину, как корабль в шторме. Твои пальцы дотянулись до его руки, всё ещё тёплой, несмотря на холод, что сковывал его тело, и ты прижала ладонь к его пальцам, чувствуя, как их дрожь отзывается в твоём сердце. Зашептала, голос дрожал, полный мольбы и силы:
— Ты не имеешь права умирать... слышишь? Ты не сможешь вот так всё бросить... Ты сказал, что я твой ангел — а я не дам тебе упасть. Не сейчас. Не так. — Слёза сорвалась с ресниц, тяжёлая и горячая, и упала на его запястье, оставив влажный след на окровавленной коже.
И в этот момент — он вздрогнул. Лёгкий, почти незаметный спазм в пальцах, как слабый отблеск жизни, пробившийся сквозь тьму. Ты подавилась рыданием, горло сжалось, и прильнула ближе, чувствуя, как слёзы текут по щекам, смешиваясь с кровью на его руке.
— Он реагирует! — крикнул Алхимик, его голос дрогнул от неожиданной надежды, эхо разнеслось по салону. — Продолжай!
— Я с тобой, слышишь?! Я здесь! Я тебя не брошу, — прошептала ты, склонившись ближе, твой голос дрожал, но в нём была стальная решимость. — Не смей умирать, чёртов Феникс. Если ты уйдёшь, я сожгу весь этот мир, слышишь меня? — Слова вырывались с болью, как крик души, и ты сжала его руку сильнее, словно могла удержать его силой своей любви.
Алхимик сменил повязку, его движения были быстрыми, но осторожными, пока кровь, густая и тёмная, уже просачивалась даже через два слоя ткани, оставляя влажные пятна на его пальцах. Лицо Богдана дёрнулось, мускулы напряглись, и он издал слабый стон, полный страдания, что резанул по твоему сердцу.
— Блядь, боль усиливается. Он приходит в себя, но это нехорошо. Может закричать или... — он не договорил, слова повисли в воздухе, тяжёлые от недосказанности. Только вытащил из сумки шприц, его стекло блеснуло под светом, и ввёл обезболивающее с лёгким щелчком, бормоча: — С минимальным эффектом угнетения дыхания. Иначе он просто... отключится.
— Ещё десять минут! — рявкнул Крыло, его голос был резким, как удар хлыста, пока он вжимал газ до пола, машина взревела, словно дикий зверь. — Прямой въезд во двор. Кодис, вызывай охрану, пусть откроют проклятые ворота.
Машина рванулась вправо, колёса заскользили по снегу, и фонари мелькали снаружи, как огни на пульсе ЭКГ, отражаясь в твоих глазах, полных слёз. Тебя трясло, слёзы катились по лицу — не от жалости, а от животного страха, что сжигал тебя изнутри, холодного и обжигающего одновременно. Ужас, что ты опоздала, что не спасёшь, что не простишь, сжимал сердце, как тиски.
— Он начинает стонать, — выдавил Кодис, его голос был напряжённым, взгляд прикован к лицу Богдана, где тени боли проступали сквозь бледность. — Он слышит нас.
— Держитесь, чёрт вас всех, — прорычал Крыло сквозь стиснутые зубы, вжимая педаль до упора, машина дрожала от скорости, а за окном проносились тёмные улицы.
Ты снова сжала его руку, чувствуя, как её тепло слабеет, и склонилась к его уху, твой шёпот был полон мольбы и силы:
— Ты сильный. Ты не предатель, слышишь? Ты человек, который пытался защитить. Я вижу. Я... я люблю тебя. Даже сейчас. Поэтому не смей... не смей уходить... — Слёзы текли, падая на его кожу, и ты прижалась ближе, словно могла вдохнуть в него жизнь.
Машина свернула в сторону Печерска, колёса завизжали на повороте, и Крыло процедил, его голос был хриплым от напряжения:
— Осталось восемь минут.
И вдруг — свет. Резкие, чужие фары вспыхнули сзади, вырастая в зеркале заднего вида, как глаза хищника в ночи. Крыло напрягся, его спина окаменела, и он щёлкнул пальцем, включая внутренний экран обзора. Камера показала: чёрный пикап, массивный, как монстр из фильмов о войне, без номеров, с глухими стёклами, окутанными тьмой. Он приближался быстро, опасно, его рёв заглушал даже шум «Ауди».
— Это не полиция, — хрипло выдавил Алхимик, его голос дрожал от страха, глаза расширились.
Кодис выдохнул, сжав кулаки:
— Это... Тени.
Выстрел разорвал тишину, и окно на багажнике разлетелось с оглушительным звоном, осколки стекла осыпались на сиденья, как дождь из льда.
— Дерьмо! — закричал Крыло, его голос сорвался в панику. — Они открыли огонь! Алхимик, закрой его полностью! Укрытие срочно!
Алхимик пригнулся над Богданом, его тело стало щитом, грудь прижалась к раненому, защищая от летящих пуль. Кодис согнулся над ногами, его плечо прикрыло бедро, а ты повернулась назад — и в сердце ударило: пуля пробила стекло слева, в миллиметрах от головы Богдана, оставив трещину, что змеилась по стеклу, как трещина в твоей душе.
— Крыло! Что делать?! — закричала ты, голос сорвался, полный ужаса и ярости.
— Бардачок! Справа! — гаркнул он, его тон был резким, как удар кнута. — Там G17 и два магазина. Бери!
Ты дёрнула ручку, и в руки легла прохладная тяжесть пистолета, металл холодил кожу, но внутри бушевала паника, перекрытая железной решимостью, что текла в венах, как раскалённая лава. Всё дрожало — руки, машина, твой голос, — но ты держала оружие, чувствуя, как каждая минута этой ночи вела тебя к этому моменту.
Ты выдернула обойму, проверила патроны, пальцы двигались автоматически, как отработанный рефлекс.
— Как ты стрелять собралась? — пробурчал Кодис, его голос был полон сомнения, но в нём сквозила надежда.
Ты посмотрела на него — глаза были стеклянные, отражая свет фар, но живые, полные огня:
— Я спасу его. Даже если умру сама. У меня был опыт. И не теоретический.
Пауза повисла, как щелчок предохранителя, тяжёлая и зловещая.
— Я уже стреляла, когда нужно было выжить, — добавила ты, голос был холодным, как сталь, и твёрдым, как гранит.
Ты не ответила дальше. Уже заряжала магазин, привычным жестом отдёргивая затвор. В твоих руках не было ни колебания, ни пафоса — только ясное, холодное понимание, что выбора нет, и ты готова стать его ангелом-хранителем или мстителем.
Ты открыла окно, и холодный воздух ударил в лицо, обжигая кожу, как лезвие, а грохот выстрелов усилился, заполняя салон ревом смерти. Пикап был уже близко, его силуэт вырастал, как тень гиганта. Один из пассажиров вылез из люка — автомат в руках блестел под луной, его движения были хищными, уверенными.
— Они хотят убить его прямо сейчас, — выдохнул Алхимик, его голос дрожал от ужаса. — Приказ на устранение...
— НЕТ! — сорвалось с твоих губ, крик вырвался из глубины души, полный ярости и отчаяния. Ты высунулась наполовину, ловя на мушку переднее колесо пикапа, холодный ветер хлестал по щекам, смешивая слёзы с каплями пота.
Вдох.
Выстрел — резкий, как удар грома, но промахнулся, пуля ушла в ночь.
Ещё.
И снова.
Третий выстрел — попадание. Машину занесло, колёса завизжали, оставляя чёрные следы на снегу, но она держалась, как раненый зверь.
— Водителя! — рявкнул Крыло, его голос был полон командной силы. — Только это их остановит!
Ты снова взяла прицел, руки дрожали, но взгляд был стальным. Теперь — через разбитое лобовое стекло пикапа, где трещины змеились, как паутина. На мгновение ты увидела лицо водителя — чёрная маска, скрывающая черты, и глаза, холодные, как лёд, полные бесчеловечной решимости.
Щелчок.
Выстрел.
Прямо между глаз. Пуля пробила маску, и тело водителя обмякло, как марионетка с обрезанными нитями. Пикап резко дёрнулся, ударился о бордюр, и, разворачиваясь, врезался в припаркованную машину с глухим, рокочущим грохотом. Он перевернулся, задымился, и из-под обломков поднялись тонкие струйки чёрного дыма, растворяясь в ночи.
Ты тяжело осела обратно в кресло, руки тряслись, как осиновые листья на ветру, пистолет выпал на пол с глухим стуком, оставив на коврике отпечаток твоей решимости. Ты не понимала, плачешь ли или смеёшься — слёзы текли по щекам, смешиваясь с горьким смехом облегчения, но одно было ясно: ты выиграла время, вырвала его из когтей смерти ещё на мгновение.
И прежде чем шум утих, прежде чем адреналин схлынул, оставляя пустоту, ты откинулась назад, высунувшись в окно, и прокричала в ночь, хрипло, сорванным голосом, полный ярости, страха и любви:
— Сдохни, мразота! — Воздух проглотил твой крик, смешав его с запахом гари и крови, но в этом вопле было всё — необузданная сила, отчаянная надежда и решимость защищать до последнего вздоха.
— ...ни хрена себе, — тихо выдохнул Алхимик, его голос был полон изумления, глаза расширились от шока.
Крыло переглянулся с тобой через зеркало, его взгляд, обычно суровый, теперь светился гордостью, смешанной с трепетом. Его голос дрожал, но в нём была искренняя теплота:
— Ты... мать твою, только что спасла его. Снова.
— Время? — выдохнула ты, голос был слабым, но полным нетерпения.
— Три минуты, — ответил Крыло, нажимая сигнал на открытие ворот, звук разнёсся эхом по пустынному двору. — Мы на месте. Он ещё дышит?
Алхимик проверил пульс, его пальцы замерли на шее Богдана, а затем он кивнул, облегчение мелькнуло в его глазах:
— Да. Слабый... но он держится.
Машина ворвалась во двор частной клиники, фонари ослепили, их свет резал глаза, как ножи, отражаясь на снегу и стеклах. Ты выскочила, ноги подкосились, но ты устояла, всё ещё чувствуя в руке фантомную тяжесть оружия, а в ушах звенел шум выстрелов, переплетённый с биением собственного сердца. Двери открылись с резким скрипом, и каталка, сияющая стерильной белизной, выкатилась наружу, окружённая тенями медбратьев. Их крики, резкие и отрывистые, наполнили воздух, пока они бросились к машине.
Ты — в центре всего. С кровью на лице, стекающей тонкими ручейками по щекам, с гневом, что всё ещё пылал в груди, как угли под пеплом, и с любовью, от которой ты спасаешь его снова и снова, несмотря на предательство, что жгло душу. И только когда его увозили внутрь, каталка исчезла за дверями с глухим стуком, ты позволила себе рухнуть на колени, колючий снег впился в кожу, и выдыхать, голос дрожал от надежды и боли:
— Он выживет. Он должен. — Слова были молитвой, обещанием, клятвой, растворяющейся в холодной ночи, где твой дух, как Тёмный Ангел, парил над ним, охраняя его жизнь.