Часть 5. Любовь зла, полюбишь и козла
🖇️https://t.me/ficbookyagodnaytart/190 — ссылка на коллаж✨
https://t.me/ficbookyagodnaytart — просьба оставить подписку на наш ТГК🥹❤️
«I thought that I was special
You made me feel
Like it was my fault you were the devil
Lost your appeal
Does it keep you in control?
For you to keep her in a cage?
And you swear you didn't know
You said you thought she was your age
How dare you?»
Billie Eilish — «Your power»
Кьяра
Я с детства слышала отовсюду, что похожа на принцессу. Все родственники улавливали это сходство и считали нужным тыкнуть мне в лицо тем, что принцессы должны быть идеальными. Идеальными во всём. Отличная учёба, ведь принцесса мудра и образована, — я была лучшей ученицей в классе; хорошая физическая форма, ведь принцесса не должна иметь лишние килограммы, — годы упорных тренировок; я изучала несколько языков, каталась по репетиторам, уважала всех, кого видела, читала книги, но... Я всё равно не дотягивала до идеала.
Мой папа расписал мою жизнь целиком: я должна сдать экзамены, окончить школу с золотой медалью, поступить на бюджет в МГУ или в МГИМО (желательно на дипломата, потому что «это такая востребованная профессия»). Затем окончить вуз, выйти замуж за какого-нибудь порядочного парня, который бы учился вместе со мной, при этом был при деньгах, но не мажором, имел стабильную работу и квартиру. Мы бы поженились и родили двух ангелочков. А я бы так и осталась идеальной.
План папы работал надёжно, как швейцарские часы. Но всё изменилось с появлением в моей жизни Артёма.
Шастун ворвался в мою тихую обитель, словно принц на белом коне, желая спасти принцессу от злого дракона. Почему-то рядом с ним мне было наплевать на то, какой он видит меня, какое впечатление складывает обо мне. С Артёмом не было вечного контроля, там была я — настоящая и честная, открытая и свободная, искренняя. Никогда ещё я не ощущала ничего подобного рядом с человеком. А ведь между нами не было ничего, кроме невинных и едва заметных касаний и пары объятий. Но с Артёмом я могла забыть о своём образе «идеальной» дочери и просто побыть собой, зная, что он не осудит.
Я вошла в квартиру, стараясь беззвучно захлопнуть дверь. Но папа всё же услышал меня и через секунду появился в коридоре. Он опёрся о белоснежную стену и пристально смотрел на меня через стёкла очков. Руки лежали на груди, что не предвещало ничего хорошего — обычно он занимал такую позу, когда злился.
— Ты вернулась. Не хочешь ничего сказать?
Я промолчала, снимая ботинки, а затем поставила их в обувницу. Мои ноги коснулись мягких пушистых тапочек, и я тут же почувствовала умиротворение. Тон папы не производил на меня абсолютно никакого впечатления.
— Может, хотя бы поздороваешься? Было бы славно, учитывая, что я отпустил тебя на целый день с Артёмом.
Я тут же подняла голову и посмотрела на него.
— Что ты имеешь в виду?
— Господи, Кьяра, вот ты вроде умная, но иногда кажется, что лучше бы вместо физики или географии в школе преподавали логику. Ты думаешь, что я не забрал тебя с танцев просто так и Артём тоже появился из ниоткуда?
— Я тебя не понимаю.
— Я виделся с его отцом, — сказал папа, опустив взгляд. — Это его заслуга, что он убедил меня в том, что его сын — порядочный парень и что ваше общение не такая уж и плохая идея. Так что можешь благодарить Антона Андреевича за это. И, кстати, это была его идея, отправить к тебе Артёма.
Я стояла напротив папы с открытым ртом, не в силах произнести ни слова. В моей голове с бешеной скоростью вращались шестерёнки, пытаясь хоть как-то осмыслить только что полученную информацию. Внутри разлилось тепло — мне можно общаться с Артёмом! В другой день я бы кинулась папе на шею и начала бы благодарить его, но не сегодня. Я понимала, что это отнюдь не папина заслуга, а если бы не его заморочки, то этого всего бы не было. Поэтому сейчас я просто выдавила из себя что-то похожее на «класс» и прошла мимо него, направившись в свою комнату. В спину мне прилетело ещё пара фраз:
— Эй, и это всё? Может, ты хоть что-нибудь скажешь? Как-то отреагируешь? Кьяра! Кьяра, вернись, мы будем разговаривать!
Но я не обратила внимания на его возмущённые выкрики и просто закрыла дверь в комнату, съехав по ней вниз и приземлившись на пол. Я подогнула колени и упёрлась в них лбом, сотрясаясь от беззвучных рыданий. Я наконец-то дала волю эмоциям, которые мучили меня последние дни и готовы были хлынуть со всей силой, словно газировка, которую долго-долго трясли, а затем открыли. Я редко разрешала себе плакать, ведь папа с детства учил меня, что нужно быть сильной. Но со временем я стала понимать, что слёзы — это не слабость. Слёзы — это способ выражения эмоций и чувств, которые кипят в тебе, а если сдерживать их, то будет лишь хуже. Жаль, что я не всегда давала себе плакать, ведь старые привычки до сих пор прочно сидели в моей голове, но для меня само осознание того, что это нормально, было серьёзным шагом. А сейчас во мне накопилось слишком много всего, чтобы держать это в себе: обида на папу, его отношение и слова, которые каждый раз задевали, осознание моей неидеальности, а ещё Артём. Ему ведь нравилась Журавлёва. А я втюрилась в Шастуна, как последняя дура, и теперь не знала, что делать с этими чувствами, которые с одной стороны дарили мне крылья и ощущение свободы, а с другой — лишь сильнее закапывали под землю.
Арсений
Знаете это чувство полного бессилия, когда ты осознаёшь: что бы ты ни делал, это ничего не изменит, ведь одна твоя ошибка стоила слишком дорого.
Я осознал это, когда Кьяра захлопнула дверь своей комнаты. Мы и раньше ссорились, но мирились, ведь нуждались друг в друге, как ни в ком другом. Мы оба были самыми важными людьми в жизнях друг друга. А теперь я совершил опрометчивый поступок, который, видимо, навсегда разорвал нашу с ней связь.
Утренний разговор с Антоном, который плавно перетёк в прогулку по парку и в обед в местном ресторане, действительно произвёл на меня впечатление и оказал немалое влияние. Тот факт, что Шастун смог меня переубедить, уже казался чудом, ведь я был очень упёртым. Но у этого человека была какая-то магическая возможность: он завлекал, его хотелось слушать. Честно сказать, я даже несколько раз ловил себя на мысли, что просто наслаждаюсь звуком его голоса, совершенно потеряв смысл слов. Это восхищало и пугало меня одновременно. Шастун оставил мне неоднозначное впечатление о себе: он был дерзким, остроумным, весёлым, но при этом каким-то мягким и притягательным. Я не знал, что с этим делать, но точно понимал одно: проблемы нужно решать по мере их поступления. И на первом месте у меня стоял конфликт с дочерью.
Я подошёл к её двери и приложил ухо к деревянной поверхности, прислушиваясь. Из-за закрытой двери доносились лишь негромкие шорохи, похожие больше на шмыгание. Я хотел постучать, уже было занёс кулак, но остановился. Беззвучно я опустил его на дверь и провёл по ней ладонью. Совесть вдруг замучила меня: Кьяре ведь пятнадцать. Ей хочется веселиться, гулять, даже общаться с мальчиками, и я не могу запретить ей это. Это определённый этап в жизни, который должен пройти каждый. Жаль, что это дошло до меня лишь сейчас, когда стало так поздно.
Я опустился на пол, опираясь спиной о дверь. Я почему-то представил, как Кьяра сидит там, по другую сторону, тоже на полу, только обнимает худые колени двумя руками и утирает слёзы рукавом кофты. Меня вдруг пробила дрожь. Она расстроена из-за меня. Из-за отца, который является единственным её родным человеком.
— Кьяр, прости меня, — негромко сказал я. В ответ мне была тишина. Может, я разговаривал сам с собой, а дочь сидела где-нибудь на кровати и слушала музыку в наушниках, но я понял, что обязан сказать эти слова, обязан извиниться. — Прости меня. Я только сейчас понял, что ты подросток. Что тебе нужно внимание не только от отца, но и от друзей, а может — от парней. И как бы мне этого ни хотелось, я вынужден постепенно отпускать тебя, ведь ты растёшь, а вечно держать птенца в родительском гнезде, не давая ему расправить крылья и совершить тот самый важный прыжок в неизвестность — значит навечно оставить его без возможности что-либо делать, без опыта и возможностей. А это путь, напрямую ведущий к погибели. Я не хочу подвергать тебя такой опасности. Прости, что слишком опекаю и контролирую. Я просто хочу, чтобы у тебя всё получилось. Чтобы ты стала лучше, чем я. Ты ведь уже лучше, Кьяр. Дочь, прости меня если сможешь, пожалуйста.
Пауза длилась несколько секунд. Затем дверь со скрипом отворилась. На лице Кьяры были видны разводы от туши, она даже немного испачкала рукава кофты, которыми утирала слёзы — я не ошибся, она действительно плакала. Захотелось обнять её и прижать к себе, как маленького котёнка, и гладить, гладить, гладить, пока дрожь в теле не пройдёт, а дыхание не придёт в норму. Но Кьяра не обнимает, не кидается на шею, она просто смотрит своими небесно-голубыми глазами мне прямо в душу.
— Рада, что ты это понял, — говорит она. — Видимо, общение с Шастуном даёт тебе какой-то здравый смысл. А сейчас извини, я хочу побыть одна.
Кьяра снова закрывает дверь перед моим носом, оставляя меня стоять на пороге её комнаты и сожалеть о том, что сделал.
Артём
Кипяток из чайника медленно переливается в белую кружку. Я выкидываю использованный чайный пакетик в мусорку и сажусь напротив папы. Обычно он весь погружён в работу, но сейчас почему-то смотрит в одну точку.
— Эй, всё нормально? — спрашиваю я. — Па, что-то случилось?
— А? Не, всё хорошо, — он улыбается. — Просто прокручиваю в голове встречу с Поповым. Он такой... необычный, что ли?
— Да он козлина! Всех задолбал со своей физикой, нет, ну серьёзно! — вижу, как папа широко улыбается, из-за чего злюсь ещё сильнее. — Я не шучу! Чего ты смеешься? Папа, блин!
Он заливается смехом, вытирая с глаз несуществующие слёзы. Я скептически смотрю на отца, поднося кружку к губам. Делаю глоток, и тут же горячий чай ужасно обжигает мой язык, из-за чего я прикусываю кончик.
— Ай, — прошипел я и поставил кружку на стол.
— Торопыжка был голодный, проглотил утюг холодный, — вновь хохотнул папа.
— Какое-то у тебя подозрительно хорошее настроение сегодня, — я с прищуром смотрю на папу, который и правда впервые за долгое время настолько весел. Он как-то посвежел, у глаза стали блестеть, а улыбка не сходила с лица.
— Сын, я просто радуюсь твоим хорошим оценкам по физике. Сегодня как раз виделся с Поповым, говорили по поводу тебя.
Я замираю. Рассматриваю такое знакомое отцовское лицо: лёгкая небритость, большие зелёные глаза, нос со смешной родинкой на самом кончике, очерченные губы. Вроде бы ничего необычного. Но что-то в нём неуловимо изменилось, вот только сказать, что именно, я не мог. И тут в моей голове появилась мысль. Очень и очень абсурдная, странная мысль. И я не смог смолчать, поэтому спросил:
— Пап?
— А?
— Тебе нравится Попов?
Он на мгновение замер. Я смотрел, пытаясь отследить каждое движение, каждый жест. То, как он провёл пятернёй по волосам, как потёр нос, облизнул губы, моргнул несколько раз подряд. И тут я понял, что прав. Без его подтверждения я видел, что попал прямо в яблочко своим вопросом. Но папа всё же попытался смягчить углы:
— Сын, понимаешь, жизнь — сложная штука...
— Да господи, — перебил его я. — Пап, я не буду тебя осуждать. Это твоя личная жизнь. Я просто хочу знать, что ты счастлив и всё. А уж с кем: с мужиком или с женщиной, мне, если честно, как-то фиолетово.
Папа посмотрел на меня, и в этом взгляде я прочёл благодарность, радость, любовь. То, что хранится в родительском сердце, сейчас транслировалось через глаза. Я видел его эмоции: смущение, неловкость, смятение, страх, счастье. Конечно, кто захочет говорить о таком своему сыну. Дождавшись отцовского кивка, я язвительно выдал:
— Что я могу сказать, пап? Любовь зла, полюбишь и козла, как говорится. А Попов тот ещё козёл, — я засмеялся. Папа тоже улыбнулся, а затем подршёл ко мне и крепко обнял. Мы редко проявляли нежность по отношению друг к другу, всё же отец и сын, обычно мы поддерживали друг друга словами и действиями, помогали, давали советы, не без шуток и скепсиса, конечно. Поэтому такой неожиданный порыв был для меня чем-то невероятно важным. И я чувствовал, что для папы это значит не меньше.
— Я просто хочу, чтобы ты знал: ты всегда можешь мне довериться. Я не осужу и буду рядом, подам руку, подставлю плечо, принесу стакан воды, если тебе будет нужно. Ты отдал жизнь, воспитывая меня, дал любовь и заботу, и я хочу отплатить тебе тем же.
Папа отстранился. Его пронзительный взгляд был устремлен на моё лицо, которое было плодом их с мамой временной любви. Его глаза странно блестели в свете кухонной лампы.
— Спасибо, сын. Не знаю, за что ты мне достался, но я горжусь, что ты вырос таким. Люблю тебя.
— Я тоже, пап. Так что там с Поповым?
Он улыбнулся и вернулся на свой стул. Поднёс кружку к губам, сделал глоток.
— С Поповым сложно, — выдохнул папа. — Я несколько дней уламывал его перейти на «ты». Но сегодня, после нашей небольшой прогулки, он будто немного оттаял. Знаешь, перестал быть таким язвительным и скептичным, стал помягче в своих суждениях, начал прислушиваться ко мне. Я убедил его, что ты не представляешь угрозы для его дочери. И я правда так считаю. Но я не знаю, как добиться его расположения. Он же такой... холодный. Как будто Снежная королева заколдовала его и превратила сердце в лёд. Уж не знаю, что сможет его растопить.
— Надо подумать и сделать план действий. Я помогу тебе, всё-таки учусь у него. Попов та ещё штучка, пап, вкус у тебя не очень, если честно. Но ладно. Не мне с ним спать...
— Артём! — возмутился папа.
— Что? — наигранно переспросил я. — Или ты думал, что у вас будут свиданки в парке каждые выходные, походы в киношки и кафешки, а потом домой, смотреть фильм и спать? Знаешь, секс это тоже часть отношений!
— Вот только с сыном я этот момент обсуждать не буду! И ты тоже делов наделай. Я-то больше потомство не дам, судя по своим предпочтениям. А вот у тебя ещё впереди.
— У меня всё в ажуре, пап. Знаешь, как хорошо иногда иметь мозг в черепной коробке. Так помогает.
Папа перегнулся через стол и щёлкнул меня по носу, из-за чего мы оба засмеялись. И я в сотый раз поблагодарил высшие силы за то, какой у меня классный папа.