В черной краске становишься черным (染于苍则苍) [1 арка]

* 半路杀出个程咬金 — обр. напороться на неожиданность, как гром с ясного неба, неожиданное вмешательство судьбы, не довести дело до конца из-за внезапно возникнувших обстоятельств. Чэн Яоцинь — персонаж эпохи Суй/Тан, появляющийся в уся-романе «Сказание о династии Тан»: он низкого происхождения, действует необдуманно и идет напролом, но при этом сильный воин, хоть и, как говорится, без царя в голове.

__________________________

Когда Се Юньци проснулся на столе «Золотого гуся», Мо Хэ и его ученицы и след простыл. Он мрачно оглядел стол, заставленный остывшими блюдами и кувшинами с вином, и хмыкнул.

Проклятый даос вчера даже не притронулся к вину, зато его ученица изрядно выпила и начала нести всяческий бред, вроде: «Учитель самый лучший, самый добрый, брат Се, ты на него не обижайся...»

О нет, этот достопочтенный не обижен на даоса — этот достопочтенный ненавидит его! Особенно когда тот в очередной раз его бросил.

— Господин, — послышался робкий голос прислужника, и Се Юньци медленно повернул к нему голову. Юноша отшатнулся, видимо, увидев его налитые кровью глаза. — М-можно ли убрать стол?

«Золотой гусь» был открыт всю ночь лишь из-за них троих. Но как ни старался Се Юньци задержать даоса, стоило этому достопочтенному напиться, как тот улизнул. Будто мышь играла с котом. Это сравнение заставило Се Юньци ухмыльнуться, и прислужник перед ним задрожал.

— Убирайте. Сколько я должен? — Он взвесил в руке кошелек, из которого явно не пропало ни монетки.

— Нисколько, господин, другой господин уже оплатил счет, — поклонился прислужник. Се Юньци изумленно поднял брови — разве Гу Вэньвэнь вчера не болтала о том, как они бедны и как Учитель экономит деньги? Вчерашнее пиршество стоило ему не меньше серебряного слитка — изрядная сумма для бродячего даоса, коим выставлял себя этот упрямый осел. Кстати, почему? Разве даочжан Сюаньи не принадлежал к одной из Великих сект? Даже не к одной — а к самой сильной и самой ненавистной Се Юньци — Чэньси.

Что за юркая рыбешка.

Се Юньци умылся в тазу, который принес по его просьбе прислужник, вытерся поясом-полотенцем и вышел из таверны. Утренняя дымка клубилась над рекой, золотистые блики желтили верхушки деревьев на том берегу, и Се Юньци вдохнул прохладный воздух во всю силу легких. Осень... Его любимая пора.

В следующее мгновение он исчез с улицы — его цингун был таким быстрым, что простые люди не могли бы заметить фигуры, промчавшейся по сонным утренним улицам и переулкам и выскочившей за ворота. Чанъян остался позади.

Буквально через мгновение после того, как он исчез, из-за конька крыши напротив таверны высунулось две головы.

— Ну как же так! — запричитала голова поменьше. — Мы только догнали господина, а он снова сбежал. Он как пить дать нарочно! И как прикажешь его защищать, дагэ*?

* Старший брат.

Тот, кого назвали старшим братом, тяжело вздохнул и ловко забрался на конек, перекидывая мощную ногу. Это был высокий мужчина с чрезвычайно странным вкусом в одежде: он носил зеленый короткий ханьфу и ярко-алый плащ с капюшоном. Лицо у него было суровое, неулыбчивое, а глаза задумчиво смотрели вдаль в ту сторону, где исчез Се Юньци.

С пыхтением рядом с ним плюхнулся второй — юноша не старше Гу Вэньвэнь, с изящными чертами лица и стройным телом, одетый в богатые парчовые одежды странного для мужчины розового цвета. Он с трудом примостился на крыше, держа в одной руке кожаный бурдюк с вином, а в другой — горшок с каким-то зеленым растением. Он вытер со лба пот и с удовлетворением отхлебнул вина.

— Дагэ? — молодой человек протянул мужчине бурдюк, но тот отмахнулся. Тогда юноша снова приложился к горлышку и причмокнул губами от удовольствия.

— Сяо* Тао, не пил бы ты столько, — пожурил его дагэ, но сяо Тао к тому времени уже вылакал все вино и икнул, встряхивая пустой бурдюк.

* Сяо — букв. «младший, малыш», уменьшительно-ласкательная приставка.

— Дагэ, да разве ж это вино? Вода и то крепче. Вот у господина было вино, — сяо Тао с тоской посмотрел на второй этаж таверны, где работники как раз убирали стол и пустые кувшины. — Господин вот пил хорошее вино, грушевое, — сяо Тао облизнулся, и его дагэ закатил глаза. — Да и вообще, всю ночь здесь провели, у меня все затекло! — пожаловался молодой человек. — А под утро этот даос сбежал. Разве он не добыча нашего господина? Почему нельзя его просто сожрать? Раньше господин никогда не церемонился.

— Ничего ты не понимаешь, с людьми так просто не бывает, это же все-таки даочжан Сюаньи! Если бы его можно было так просто сожрать, наш господин уже бы это сделал. Значит, у него есть какой-то план, — твердо отозвался его дагэ, беспрекословно верящий в мудрость господина.

— План, какой еще план... по-моему, он просто напивался за его счет всю ночь, — проворчал сяо Тао, как будто сам не напивался за счет хозяина.

Мужчина снова тяжко вздохнул и потрепал сяо Тао по голове, от чего тот тут же заверещал:

— Моя прическа! Что ты делаешь, дагэ!

Дагэ, не слушая его воплей, спрыгнул с крыши и мягко, словно кошка, приземлился на землю, чего совсем нельзя было ожидать от такого крупного мужчины. Сяо Тао высунул голову за карниз, обиженно глядя на него.

— А как же я, дагэ? — спросил он.

— И как ты собираешься защищать господина? — спросил его мужчина, скрестив на груди руки.

Сяо Тао, покачиваясь, встал на черепицу, пошатнулся и камнем рухнул вниз, но дагэ успел его подхватить. Он поставил юношу на землю, отряхнул от росы розовый ханьфу, да так, что сяо Тао закачался еще сильнее и чуть не упал.

— Дагэ, ты меня сейчас с ног собьешь, силу-то рассчитывай, — зашипел тот, прижимая к груди свой горшок и пьяно икая.

Мужчина снова закатил глаза и отобрал у него пустой бурдюк, пряча в мешочек-цянькунь на поясе.

— Следующую неделю не пьешь, — объявил он и зашагал по оживающей после ночи улице.

— Сяо* Шэ! — юноша очнулся от оцепенения и побежал за ним, поднимая полы одежд, чтобы не запачкать их в лужах. — Что ты сказал только что? Что значит неделю?! Дагэ! Шэ-гэ! Дорогой брат! Да подожди ты, обезьяна!

* «Сяо» здесь — фамилия героя 魈, а не приставка «маленький».

Но Сяо Шэ уже перешел на цингун, явно стремясь догнать своего господина. Чертыхаясь как самый последний матрос, изящный юноша был вынужден тоже перейти на легкие шаги, ничуть не отставая от него, хотя сам только что жаловался и выглядел слабым. Вдвоем они вскоре прошли ворота города, и все духи старого Чанъяна наконец вздохнули с облегчением, когда все большие Будды покинули его стены.

***

Один из больших Будд, Мо Хэ, в это время неторопливо брел по широкому императорскому тракту. Гу Вэньвэнь с раскалывающейся от вина головой тащилась за ним, еле волоча ноги. Однако когда Учитель косился на нее, она тут же принимала бодрый вид.

Все потому, что вчера она с трудом уговорила Учителя купить вина. Обычно тот не позволял ей выпивать, считая, что, во-первых, девушке не пристало пить с мужчинами, а во-вторых, вино — это мирская пыль, которая затуманивает путь Дао, а тот для Вэньвэнь и так был не самым простым. Однако вчера был приятный вечер, красивый и молодой брат Се рядом, и Гу Вэньвэнь в результате выпила слишком много.

Учитель вытащил ее из-за стола засветло, когда мертвецки пьяный молодой человек посапывал на столе и даже во сне выглядел красивее, чем все мужчины (кроме Учителя), которых видела Гу Вэньвэнь. Ей было откровенно жаль, что Учитель не стал брать Се Юньци в ученики, потому что от такого шиди* она бы не отказалась. Однако... последнее слово было за Учителем, поэтому стоило городским воротам открыться, как они тихо покинули Чанъян.

* 师弟 — младший соученик, обычно у одного учителя.

— Куда мы теперь отправимся? — спросила Гу Вэньвэнь, когда осеннее солнце уже начало припекать ей затылок, даря ни с чем не сравнимые ощущения больной головушке.

— В Сянъян, — отозвался Мо Хэ, — это древняя столица империи Хань. Когда-то там текли реки крови, и воды Хань покраснели*. Когда-то там погибла империя, так что наверняка осталось немало злобных духов, вот нам и найдется работа.

* Мо Хэ вспоминает о двух битвах: Сянъянской битве, которая произошла в 191 году н. э. между Сунь Цзянем и Лю Бяо, наместником Сянъяна. Сунь Цзянь проиграл, а позднее, в эпоху Троецарствия в 219 году здесь сразились Лю Бэй (император Поздней Хань) и Цао Цао в Фаньчэнской битве, в результате чего первый проиграл и потерял весь Цзинчжоу. Фактически это стало концом империи Хань.

Гу Вэньвэнь от этих слов приободрилась: если это большой город, то у них будет немало заказов, а значит и денег. Она видела, что Мо Хэ не принял и медной монетки от Се Юньци, то есть вчерашний ужин он оплатил из их награды. От этой мысли у нее еще больше разболелась голова.

Вокруг были рисовые поля, на которых трудились крестьяне, стоя по колено в воде. Когда Учитель и Гу Вэньвэнь проходили мимо, некоторые поднимали головы в бамбуковых шляпах и смотрели им вслед, но никто с ними не заговаривал. Эта местность славилась богатой плодородной землей, быть может, поэтому когда-то здесь была столица? Гу Вэньвэнь плохо разбиралась в истории простых людей, но даже она знала, что когда-то огромная империя была расколота на множество мелких царств, которые грызлись между собой.

Она посмотрела вдаль на холмы и вздохнула: хорошо, что сейчас мирное время. Сама она родилась много позже этой смуты, но ее Учитель был на самом деле совсем не так молод, как выглядел. Вэньвэнь не знала, сколько ему лет в действительности, но должно быть, не меньше ста — ведь все-таки он величайший заклинатель эпохи.

— Учитель, а вы жили в те времена? — спросила она Мо Хэ.

Тот задумался, будто не зная, стоит ли рассказывать об этом ученице, но затем покачал головой:

— Нет, это было слишком давно, твой Учитель не так стар.

— А сколько вам лет, Учитель? — спросила Гу Вэньвэнь, решив ковать железо пока горячо.

Мо Хэ усмехнулся и вмиг стал красивее самого прекрасного горного пика в Поднебесной, ослепительнее самого яркого цветка, растущего в саду императора. Гу Вэньвэнь как завороженная наблюдала, как усмешка исчезла с его лица и сменилась меланхоличной усталостью:

— Не так много, как ты думаешь, — наконец произнес он, явно не планируя отвечать.

Впрочем, Гу Вэньвэнь к этому привыкла. С тех самых пор, как он принял ее в ученицы — а прошло уже без малого пятнадцать лет, — он рассказывал о себе ничтожно мало, но эти крупицы она всегда сохраняла в своем сердце. Мо Хэ был фигурой загадочной, непонятной юной девушке, настолько многослойной, что стоило приоткрыть завесу его души, как тут же натыкаешься на новую загадку. Когда-то он взял ее под свое крыло. Он оберегал ее, растил, воспитывал, учил и — Гу Вэньвэнь была в этом уверена — даже любил. Он не потакал ей, но она всегда умела найти к нему подход. Он был ей как отец.

Именно он прошел с ней все начальные стадии совершенствования: конценсацию ци, пока она делала робкие попытки собрать природную энергию в своих меридианах и даньтянях, — возведение основания, когда ей с большим трудом удалось очистить ци и заложить все девять колонн Дао*, пусть и не идеальные, но хоть какие-то, — а затем и создание ядра. Он помогал ей циркулировать ци и оберегал, чтобы с ней ничего не случилось, и в результате ей удалось сгустить ци до заветного золотого ядра в среднем даньтяне.

* Энергетическая структура, формируемая практиком из сгущенной ци. Чем их больше и чем они совершеннее, тем выше сила, скорость роста и долголетие. На стадии Создания ядра колонны расплавляются, образуя ядро — следующий энергетический центр.

Пожалуй, это было единственное время, когда они оставались на месте. А после всегда находились в пути, и беззаботные ветра влекли их по дорогам и трактам как осенние листья. Гу Вэньвэнь к этому привыкла. Она думала, что он бродячий даос, и себя почитала такой же. Простые заклинатели, ищущие себе пропитания. Однажды она узнала, что он великий даочжан Сюаньи, но как-то мимоходом, случайно, будто это было совсем неважно, но уважение, что питали к нему окружающие, заставило ее почувствовать гордость, что она его единственная ученица, и в то же время сильно удивило.

Ее Учитель не походил на великого даочжана, каким его описывали рассказчики в тавернах и чайных. Этот человек, который берег каждую монетку и готов был спать на лесной подстилке, чтобы не платить за ночлег, совершенно точно не мог быть культиватором, что в одиночку победил прежнего Владыку демонов. Этот человек, который десять лет носил один и тот же верхний халат и тщательно зашивал прорехи, не мог быть тем, кто загнал демонов в их нынешнее царство и заставил соблюдать границу. Этот человек, которому больше пристало быть буддистом с его жалостью ко всякой нечисти и стремлению отправить ее в перерождение, а не уничтожить, не мог быть тем, кто сражался мечом Цинсином, а за пролитые реки крови его нарекли Алым клинком Небес и прочили ему вознесение.

Но он правда им был. Гу Вэньвэнь однажды прочитала в какой-то старой книжонке, что Алый клинок Небес исчез, и с тех пор никто его больше не видел. Люди прозвали его Сюаньи — «Провозглашающим справедливость», но его подвиги уже подернулись туманом времени и стали достоянием истории. Она спросила тогда Учителя, почему люди говорят, что он исчез, и почему Учитель ушел в тень, если он великий герой, но Мо Хэ лишь усмехнулся:

— Алый клинок больше не может покинуть ножен, — бросил он загадочную фразу и не стал ничего пояснять. Гу Вэньвэнь раздирало любопытство, но она знала, что Учитель не ответит. Несмотря на то, что даочжан Сюаньи воспевался как великий мечник, лучший последователь пути меча* в Поднебесной, Цинсин и впрямь всегда был в ножнах, и сама она никогда не видела легендарный Алый клинок.

* Путь меча означает, что он совершенствуется через меч — то есть постигает Дао (стремится к вознесению) с его помощью.

Иногда бродя по империи, они встречали заклинателей, которые узнавали Учителя — и каждый раз приходили в неимоверное удивление, смешанное с восторгом. Будто все думали, что он давно умер или вознесся. Что этот легендарный герой покинул мир. Должно быть, все потому, что мирок заклинателей был очень мал.

Великие секты и Десять кланов, что повелевали этим мирком, были сосредоточены на грызне между собой, состязаниями в храбрости и силе и самосовершенствовании. Единственной целью праведных культиваторов было вознестись, а потому они тренировались как бешеные и не обращали внимания на мир смертных. Гу Вэньвэнь их совершенно не понимала: куда интереснее бродить по горам и рекам, смотреть на пейзажи и бороться с нечистью! Но таких, как они с Учителем, было мало, и то лишь бродячие заклинатели, а членов Великих сект и Десяти кланов природа и свобода не волновали. Гу Вэньвэнь даже немного презирала их, хотя Учитель говорил, что не стоит, ведь у каждого свое Дао.

По мнению Гу Вэньвэнь, Учитель не стремился к вознесению, потому что редко культивировал и медитировал, лишь показывал ей боевые приемы и наставлял на праведном пути. Он был строгим наставником, но у самого на руках мозолей не было*. Поэтому и сама Гу Вэньвэнь, честно говоря, тренировалась будто стрекоза трогает воду**, за что неоднократно получала от Учителя и считала это совершенно несправедливым. Гу Вэньвэнь полагала, что Учитель в шаге от вознесения, ведь он на стадии Бессмертной души***. Он был единственным заклинателем нынешней эпохи, которому удалось добиться такого прогресса, что лишь приумножало его славу, ведь все остальные старейшины либо умерли, либо вознеслись. Но минуло много лет, а Учитель все еще был здесь.

* 胼手胝足 мозоли на руках — обр. трудиться упорно и самоотверженно.

** 蜻蜓点水 — обр. нахвататься вершков, поверхностно относиться к чему-то.

*** 元婴 — бессмертное тело, способное отделиться от смертного и вознестись. Бессмертная душа, разделяется на стадии: 1) зарождение души (душа-младенец); 2) формирование души (внутри ядра); 3) преобразование души (формирование из души бессмертного тела для вознесения).

Должно быть, все дело в его Дао. Он изначально следовал пути меча, но теперь даже не вынимал Цинсин из ножен и использовал лишь печати, талисманы и заклинания. Он охотнее обращался к формациям и буддийским мудрам*, чем к бою на мечах. Какой даосский заклинатель готов использовать другие пути и почему?

* Ритуальное расположение рук и пальцев. Обычно используется в индуизме и буддизме.

Гу Вэньвэнь не знала, что произошло с Учителем, да он бы и не рассказал, ведь Дао — это такое личное дело. Сколько лет он уже скитался по Поднебесной? Что влекло его к этим дорогам, что заставило его уйти в тень? Гу Вэньвэнь не знала, но чувствовала, что за этим скрывается что-то мрачное.

Мо Хэ, идущий рядом, покосился на свою задумчивую ученицу и вздохнул, будто точно знал, что за мысли в этой головушке.

— Дойдем до следующей деревни и останемся там на ночлег, — сказал он, отвлекая Гу Вэньвэнь от размышлений.

— Правда, Учитель? — обрадовалась девушка, уже предвкушая что сегодня наконец-то выспится.

— Надо поспрашивать, если ли у них какой-нибудь храм, — Мо Хэ посмотрел на крестьян, работающих в поле, а Гу Вэньвэнь тут же скривилась. Так значит ее ждала не мягкая постель постоялого двора, а жесткая деревянная скамья в каком-нибудь захудалом храме. Потрясающе.

Мо Хэ, однако, не обратил на нее никакого внимания. Если бы он каждый раз поступал так, как хочет его ученица, то, во-первых, давно бы ее разбаловал, а во-вторых, давно бы только в храмах и ночевал, потому что остался бы без единой медной монетки.

Спустя какое-то время они и в самом деле набрели на перепутье, где стоял большой серый пограничный камень с выбитыми на нем старыми иероглифами, гласящими «Лицзятай».

— Лицзятай значит, что в деревне одни Ли*? — любознательно спросила Гу Вэньвэнь.

* 李家台 — досл. название деревни можно перевести как «башня семьи Ли». Многие небольшие деревни образовывались от одной семьи и получали название по ее фамилии.

— Должно быть, большинство, — усмехнулся Мо Хэ и направился в сторону деревни.

Деревенька была совсем небольшой, с бревенчатыми домами, покрытыми ветхой черепицей, ворота и стена, окружавшие деревню, давно износились, и когда Мо Хэ и Гу Вэньвэнь вошли, петли натужно заскрипели. Маленькая грязная речка текла за домами, а главная улица не была выложена камнем, а потому превратилась в грязь от недавних дождей. Неприветливые женщины в дверях домов выглядывали из-за заборов, а единственная почтовая станция представляла собой поистине жалкое зрелище: одноэтажное здание с выбеленными стенами, краска с которых давно сползла, поросшая мхом и мелкими растениями крыша, растрескавшиеся окна, и в довершение всего — скучающий мальчишка возраста Гу Вэньвэнь у ворот пустой конюшни. Завидев их, он встрепенулся, выплюнул травинку, которую жевал, и оправил свой короткий холщовый ханьфу.

— Путники хотят у нас остановиться? — льстиво склонив спину, спросил мальчишка, вытирая текущий нос.

— Мы хотели бы узнать, нет ли поблизости храма, где можно заночевать, — сказала Гу Вэньвэнь, разглядывая грязную макушку слуги и подозревая, что у него вши. От этой мысли ее передернуло — нет уж, лучше храм, чем такая почтовая станция!

Мальчишка тут же выпрямился, и его лицо снова приняло скучающее выражение, потому что он понял, что заработать на них не получится.

— Там, за лесом, — он неопределенно махнул рукой, — есть старый храм, только он давно заброшен, в нем крыша провалилась и сплошь крысы, путникам будет неудобно, — он беззастенчиво принялся разглядывать Гу Вэньвэнь, а затем перевел взгляд на Мо Хэ. — А еще там поселилась какая-то нечисть, так что путников, чего доброго, еще и убить могут. Может, это и вовсе лесные разбойники, я вам по доброте душевной советую лучше у нас переночевать. — Он сально ухмыльнулся, заметив нефритовую подвеску на поясе Вэньвэнь и заколку в ее волосах. — Безопаснее будет.

— Спасибо за совет, но мы, пожалуй, поищем храм, денег у нас все равно нет, — улыбнулась Вэньвэнь, хотя на самом деле ей хотелось плюнуть в этого мальчишку, так жадно он на нее смотрел. Она встречала разбойников, но такие вот проходимцы были намного опаснее, потому что действовали исподтишка. Если они тут заночуют, их ночью и прирежут.

Слова про деньги совсем не убедили слугу, который явно уверился, что путники скрывают богатство. Но он равнодушно махнул рукой и снова уселся на пороге, засунув в рот травинку.

Мо Хэ и Гу Вэньвэнь направились к храму через дальний край деревни, и везде девушка замечала странно недружелюбные взгляды. Когда они зашли в лес, она спросила:

— Учитель, как думаете, тут правда нечисть есть?

— Я не чувствую темной ци поблизости. Боюсь, главное зло Лицзятай — это ее жители, — покачал головой Мо Хэ. — Бедность может закалить, а может и озлобить душу. Теплого приема нам здесь не видать. Остановимся на ночь, а после сразу уйдем.

Гу Вэньвэнь промолчала, думая, что ее-то бедность только закаляет, потому что Учитель не позволяет ей озлобиться. А то, может, она бы вовсе в разбойницы пошла.

Вскоре впереди показался храм — и он оказался в точности таким, как его описал слуга: полные развалины. Когда-то это был небольшой буддийский храм, но после пришел в запустение, монахи его покинули, и теперь от стен осталось одно название. Сквозь высокий потолок можно было спокойно наблюдать звезды, а сквозь стены — за всей лесной живностью. Пол устилали останки мелких животных и прошлогодние листья, а крыса, потревоженная их шагами, закопошилась в углу и брызнула прочь. Алтарь, на котором когда-то стоял Будда, разграбили, статую разбили, и каменная голова печально лежала на боку, глядя на них улыбающимися глазами.

Гу Вэньвэнь грустно вздохнула и принялась искать наименее продуваемое ветрами местечко: в одной из бывших келий монахов она нашла кострище — видно, кто-то из путников уже останавливался здесь. Потолок здесь казался почти целым, а в углу даже стояла прогнившая скамья для сна. Пока Гу Вэньвэнь осматривала место ночлега, Мо Хэ приблизился к алтарю и посмотрел на голову статуи. Он махнул рукой, и тяжелая каменная голова поднялась с земли, мягко приземляясь на постамент. Улыбчивый Будда с длинными мочками смотрел на Мо Хэ, и тот сложил руки перед собой, приветствуя хранителя этого древнего храма. Затем Мо Хэ отошел, больше не глядя на него.

— Учитель, тут потолок еще целый! — крикнула Гу Вэньвэнь из кельи, и Мо Хэ направился к ней. — Надо дров собрать, и тогда не так уж плохо будет.

Мо Хэ кивнул, радуясь, что ученица смогла отринуть уныние и снова повеселела. Пожалуй, самым хорошим качеством Вэньвэнь была ее жизнерадостность — после кратких мгновений упадка она снова собиралась и выискивала что-то хорошее в сложившейся ситуации. Иначе бы она не смогла выжить рядом с таким аскетичным Учителем.

Вдвоем они собрали какой-то хворост, и Мо Хэ даже сжалился над ученицей, поймав случайно забредшего к храму зайца. В лесу темнело рано, и сумерки опустились на древний храм, когда они разожгли костер и уселись вокруг, поджаривая добычу. Гу Вэньвэнь от вида мяса даже начала напевать, и ее тихое пение скоро слилось с накрапывающим дождиком:

— Как прекрасен цветок жасмина:

Ароматный, красивый и пышный...*

*  «Цветок жасмина» — китайская народная песня в жанре мелодии «сяоцю» («короткая песня»), родом из региона Цзяннань, который охватывает нижние берега реки Янцзы.

К тому времени, как заяц дожарился, дождь зарядил не на шутку, и сквозь дыры в потолке засверкали молнии. Гу Вэньвэнь это не волновало — главное, что на голову ей ничего не лилось, и она обгладывала косточки, жмурясь от удовольствия. А вот Мо Хэ, который съел лишь одну лапку и сел медитировать, в какой-то момент резко открыл глаза, глядя на приближающиеся сверкающие вспышки.

— Вэньвэнь... — предупреждающе проговорил он, но не успел закончить свои слова.

Сквозь дыру в потолке главного зала вдруг залетела черная тень, и молния сверкнула прямо внутри, ослепительной вспышкой залив и облупившиеся стены, и улыбающиеся глаза Будды, которые вдруг показались зловещими. Только рассеялся свет, как раздался мощный раскат грома, да такой, что затряслись стены, и черный дым заволок пространство. Гу Вэньвэнь от грохота выронила кроличью ножку и горестно вскрикнула:

— Мое мясо! Учитель, так тут все-таки есть нечисть! Ах ты проклятый демон, ну-ка иди сюда.

Не дожидаясь, пока Учитель ее окликнет, она вскочила на ноги и бросилась в черный дым, на ходу снимая кнут. Со звонким щелчком нефритовый свет рассек сумрак.

— Фу, Учитель! — Не дожидаясь, пока кнут настигнет демона, Гу Вэньвэнь поспешно убрала его назад и отступила, с отвращением глядя на тварь, которая притаилась под крышей храма. — Какой же мерзкий. Весь аппетит мне испортил! Давайте вы его убьете?

Огромная черная многоножка, больше двух чи длиной, обиженно зажужжала четырьмя крыльями. Кто тут мерзкий, глупая девица?! Сама ты мерзкая, и глаза твои плоские мерзкие, еще и зубы тупые!

______________________________

Автору есть что сказать:

Сороконожка 🤝 Шуйгуй

Как вам Сяо Шэ и сяо Тао? Пока что мои любимчики, они будут играть в игру «Кто переплюнет хозяина в клоунаде» (ладно, будем честны: Се Юньци никто не переплюнет)

Обсуждение новеллы, мемы и апдейты в ТГ: «ша исы»