Глава 2: Змея рассвета.
Как-то давно в одной старой сказке Чимин услышал такие слова: «Сон — это желание, которое загадывает сердце, когда человек крепко спит». Каждый раз проваливаясь в глубокие зыбкие пески мира снов, он вновь и вновь вспоминал так понравившиеся ему слова и придирчиво их анализировал. Сон — это то, чего желает человек. И вот вроде бы всё логично, подсознание ведь практически всесильно, но! Откуда тогда берутся кошмары? В какой именно момент сердце вдруг решает, что убегать от злобных монстров где-то в лабиринте Фавна будет куда лучше и продуктивнее, чем просто гулять по цветущему летнему полю? Прогулки — это ведь для слабаков! Трупы и расчленёнка — вот залог хорошего сна! И ведь подсознание этому только радо! Ох, какие яркие и сочные картинки видел он в своём сне не позже, чем вчера... Наснилось ему, что он таинственный смотритель маяка, скрывающий много мрачных тайн. Проснулся он поутру в поту и полном ауте. Если не сказать, конечно, больше. И матернее...
Нет, понятное дело, что его сны далеко не всегда были морем в штиль, чаще всего он с головой погружался в шторм и видел такие диковинные образы и тени, от которых волосы (причём, не только на голове) становились дыбом. Но то, что происходило с ним сегодня, было просто-таки апогеем абсурда и нелогичности. Ещё пошлости, да. Давненько он сны интимного характера не видел, ещё и настолько реалистичные (полное HD, чтоб его!). Как там любят говорить старики? На новом месте приснись жених невесте? Святые угодники! Вот это подфартило! Парень, стоящий перед ним, был будто и не из мира сего. Даже в манге и манхве он такой красоты не видел. Если бы Аполлон существовал в реальной жизни, он бы совершенно точно выглядел именно так.
Высокий, красивый, статный, пылкий, с пышными, развеянными, как ветер, волосами, с черными бровями, блестящими глазами. А как плавно двигался тот, то и дело как бы невзначай оголяя красивые ключицы. Отдаться такому (пусть и во сне) вообще дело благое. Будет потом о чём вспомнить долгими холодными зимними вечерами. Ох, давно же у него никого не было, вот как пробрало... а красавчик ведь всего лишь мираж, игра его воспалённого сознания, игра... так, стоп! Пылкий, с пышными, развеянными, как ветер, волосами? Где-то он уже видел подобное. Ну, может не конкретно видел, а лишь читал — сути это всё равно не меняло. Красивый высокий парень. Красивый высокий парень, к которому влечёт. Что там прадед говорил про открытое окно? Бляха муха! Вот так встрял. В первую же ночь перелесника в свой дом впустил. Вот что за невезенье? Увы и ах, потрахаться (пусть и во сне) точно не выйдет. Испускать дух пока ещё рано.
«А кто ж был перелесник тот?». «Не при иконах, не при малых детях, не перед хлебом поминать об этом! Не поминай пред ночью, вдруг приснится!».
Лишь чудом не выпалив на повышенных тонах своё излюбленное «щибаль», Чимин, вальяжно сложив руки на груди, посмотрел перелеснику прямо в глаза и недовольно проговорил:
— Чего стоим, кого ждём? Где мои подарки дорогие, цветные ленты, в золоте цветы? Венчаться когда будем? Без прелюдии я тебе свою душу не отдам.
— Что? — проблеял перелесник, мигом скуксившись. Не ожидал, нечисть? А всё же хорош собой, гад. Сразу видно, что дух соблазна.
— За взлом с проникновением и сесть можно, — угрюмо покачал головой Чимин, окончательно просыпаясь. — Хотя нет, ты же нечисть, какое сесть? Где тут бабушкин веник из полыни, сейчас по-быстрому надаю им тебе по морде и дальше по своим делам пойдешь. Вишь удумал, невинного меня совращать.
— Ты шо, с мозгами поссорился? Какой веник? — отходя назад, выдохнул перелесник. — Слушай сюда, слушай здесь!
— Это ты меня слушай, — повысил голос Чимин. — В этом доме уже есть один призрак. А я ещё пожить хочу.
— Шоб ты всрался и воды не было! — упёр руки в бока перелесник. — Такое со мной впервые. Давай разбираться. И желательно без веника. Я, кстати, Чонгук.
— Чимин, — коротко представился Чимин, всё же взяв в руки веник. Мало ли.
— Очень приятно, — вновь соловьём запел Чонгук, как бы невзначай расстегнув три верхние пуговицы на своей рубашке. А всё уже, а надо было раньше так делать. Эффект утерян. — Ты просто цимес, детка. Лучше и желать нельзя. Нам обязательно нужно стать ближе. Максимально ближе.
— Цимес? — не понял Чимин. — Какое отношение я имею к овощному рагу?
— Ну... — запнулся Чонгук, на мгновение зависнув. — Ты такой же сладкий.
— Он имеет в виду, что ты очень хорош собой, — хрипло пробасил Тэхён, вновь появляясь из сгустка темноты. Фокус, показанный дважды, уже не так впечатляет. Чимина так уж точно. — Мне он похожие речи задвигал.
— Однако, — присвистнул Чимин. А перелесник-то не промах. Наш пострел везде поспел, как говорится. — Тяжело мне придётся.
— Ещё не поздно вернуться в Сеул, — подмигнул правнуку Тэхён.
— Не дождёшься, — даже в лице не изменился Чимин. — Будешь борзеть, счета за коммуналку разделю на двоих. На дрова тоже скидываться будем вместе.
— Я отказываюсь верить в то, что мы родственники, — оскорбился Тэхён. Он призрак, какая коммуналка? Какие дрова? Где он денег на это возьмёт? В дом с приведениями на полставки устроится? А такие «дома» вообще есть в их краях?
— Так, надоели, — воинственно, словно викинг свою секиру, поднимая веник, прохрипел Чимин. — Кого бить первым?
— Шо-то мне не нравятся за твои намеренья. Ты шо, тут самым крутым стать хочешь? — выпалил Чонгук, медленно двигаясь в сторону Тэхёна. Прятаться за призраком... это же додуматься ещё нужно было. — Учти местные контрасты: качать права — тебе здесь не тут...
— Тебя мама нормально говорить не учила? — пуще прежнего помрачнел Чимин, наконец, выбирая себе жертву. — Предложения строить?
— Ну... это фразеологизм у меня такой, — почесал затылок Чонгук, нелепо начав оправдываться. — Диалектизм там, все дела.
— Вот не нужно лезть к диалектам со своим суржиком! — не смог промолчать Тэхён. Ух ты ж ё... больная тема?
— Ты таки имеешь шо мне сказать по этому поводу? — мгновенно завёлся Чонгук и отнюдь не в интимном плане.
— Запомни, неуч, раз и навсегда! — выпятил грудь Тэхён и с видом многоуважаемого лингвиста прохрипел: — Диалект — это местная разновидность языка. Суржик же — это элементы двух или нескольких языков, искусственно объединенные без соблюдения языковых норм.
— Тебе напомнить, сколько языков намешено в здешнем говоре? — тоже встал в позу Чонгук.
— Оби тебе грум по крумплям тiгав! — взорвался Тэхён, погружая всё пространство вокруг себя в липкий неприятный мрак. — Ты сейчас посягаешь на святое!
— Грум? По крумплям? Ты по-человечески говорить можешь? — скривился Чонгук, показательно оглядев Тэхёна с ног до головы. — Тоже мне, важный пуцер* нашёлся.
— Душнилы чёртовы, — топнул ногой Чимин, жопой чуя надвигающуюся бурю. — Грум — это слуга, что верхом сопровождает кого-нибудь, или просто мальчик-лакей. А крумпля — картошка! Пуцер же... это что за фигня? Где так говорят?
— Точно не у нас в горах, — не смог не съязвить Тэхён. — Говорю же, залётный он.
— Сам ты залётный, я истинный сын Карпат! — взвизгнул Чонгук. Как-то совсем не по-мужски это прозвучало. Ну и хрен с ним. Главное ж посыл.
— А ну рты позакрывали! — рявкнул Чимин, кинув веник на пол. — Я в шаге от убийства! Убийства и изгнания!
— Не смей затыкать мне рот, — прорычал Чонгук, явно поверив в себя. — Я имел тот гвоздь, на котором висел портрет твоего дедушки.
— Только дедушки? — задумчиво осведомился Чимин. — А прадедушки?
— И его тоже!
— Так, Тэхён, у меня к тебе несколько вопросов, — опасно скосив взгляд на прадеда, прошипел Чимин. — Отвечать советую честно.
— Очень смешно, — закатил глаза Тэхён. — Мой портрет не сохранился.
— Жаль, — покачал головой Чимин. — Отличная БДСМ-сессия могла получиться.
— Какое нафиг БДСМ? Здесь есть дело поважнее! Крумпля — это картошка? Что за бред? — нахмурился Чонгук, чуть оттеснив Чимина в сторону. — Нет, я понимаю: картоха, картофан, картопля, бараболя, бульба. Но крумпля! Это на каком языке вообще?
— Венгерский, скорее всего, — зачем-то ответил Чимин, хоть обращались и не к нему.
— Венгерский. Как ты там говорил? — гаденько протянул Чонгук, хищно посмотрев на Тэхёна. — Суржик — это элементы двух или нескольких языков, искусственно объединенные без соблюдения языковых норм?
— Ой всё! Ничего я не буду объяснять невежде, — отмахнулся Тэхён. — Иди в жопу!
— Всегда готов, — ловко расстёгивая штаны, рыкнул Чонгук. — Раздвигай булки, ископаемое.
— Ископаемое? — чуть воздухом не подавился Тэхён. — Тебе хана.
— Я в лес, — покачал головой Чимин. — Мне срочно нужны травы для оберега.
— Покушай сначала жидкое и гуляй так, шоб мама видела, — не смог промолчать Чонгук. — И трусы покрасивее надень.
— Зачем? — не понял взаимосвязи Чимин. Трусы и лес? Это шутка какая-то местная?
— Ну как же, вдруг человек для жизни случится, — любезно пояснил Чонгук, всё ещё не спеша застёгивать ширинку.
— Вы со мной уже случились, — скривился Чимин. — Этого хватит. Два дебила.
Показательно плюнув себе под ноги, Чимин натянул на ноги любимые кеды (зря это он, конечно, но не до поиска бабкиных резиновых сапог сейчас) и неторопливо вышел из дома. Рассвет. До чего же красиво, жаль только, что он не поспал толком. Ну ничего, сейчас он оперативно дойдёт до лесной опушки, парочку интересных трав там соберёт, оберег ручной работы сделает, да такой сильный тот будет, что не только нечисть от его дома шарахаться будет, но и ТЦК!
Кивнув, соглашаясь со своими мыслями, Чимин быстро засеменил вниз по извилистой тропинке, стоически игнорируя возмущение перелесника, который не поленился выйти за ним на улицу.
— Чтоб на тебя Блуд напал, неблагодарный! — громко воскликнул Чонгук, про себя добавив ещё парочку нецензурных слов.
— Слышь, Чонгук, ты это, полегче, Юнги же его не знает, и вправду может в оборот взять, — задумчиво протянул Тэхён. — Хотя...
— Юнги — это как родовое проклятье, — философски заметил Чонгук. — Его бабка страдала, и он страдать теперь будет.
— Логично.
— А то, — быстро кивнул Чонгук. — Так на чём мы там остановились?
— На крумпле.
— Ах, да! — активно закивал Чонгук. — Это что за слово-то такое?
— Нормальное слово! Диалектизм там, все дела, — передразнил Гука Тэхён.
Предчувствуя очередную жаркую стычку, Тэхён, мигом забыв про правнука (хотя зря это он, конечно, Юнги ведь не дремлет, да и его род за версту чует), привычно уже выпятил грудь вперёд, намереваясь стоять до последнего. Он выстоит! Он кремень! Кто, как не он, отстоит честь родного диалекта и засрёт столь ненавистный (вспомнить бы ещё, почему ненавистный) суржик? Его «нежные» (в жирных таких кавычках) отношения с перелесником можно было легко охарактеризовать всего одним ёмким предложением: «Если вы согласитесь, чтобы я пожарила яичницу на Вашем сале, я разрешу вам сварить Ваше мясо в моем супе». Перелесник к нему лез, а он, при наличии какой-то выгоды, ненадолго того к себе подпускал. И всё было хорошо до этого самого вечера.
Соблазнять его правнука в его же доме — это уже конкретный такой перебор! Буквально оскорбление! Терпеть подобное неуважение к своей призрачной персоне он был не намерен. Чтобы узнать, высока ли гора, взбираться на неё не обязательно. Единственный «цимес» в этих горах — он. И если перелесник с этим не согласен, придётся тому это популярно объяснить. Главное только в процессе сильно не увлечься и «случайно» не травануть Чимина, например, яблоком. Ведь как известно, от прадеда до злобной мачехи — путь недолгий. Проверено. Дважды.
* Пуцер — человек с огромным самомнением.