Глава 1: Тихая гора.
С давних пор горы — это место, где душа расслаблялась, дыхание становилось чище и чаще, все плохие мысли неизбежно покидали разум, а тело, теряя свою тяжесть, ощущалось как лёгкое невесомое пёрышко. Чимин обожал это чувство. Обожал свирепый дикий ветер, сносящий всё на своём пути. Обожал сильные ливни с градом, от которых было практически невозможно скрыться под массивными кронами зелёных деревьев-долгожителей. Обожал изящный танец первых снежинок, постепенно превращающийся в бурю. Обожал неожиданные снежные лавины, после грохота которых наступала самая настоящая абсолютная тишина. Обожал гром и молнии, которые всё чаще напоминали ему божественный гнев. Обожал стремительные речушки и огромное реки, в чьих ледяных водах легко можно было утонуть. Обожал горы. Летние, зимние, осенние, весенние — любые. Они напоминали ему о вечности.
Чимину до какого-то совершенно детского восторга нравилось осознавать то, что каменные гиганты стояли здесь тысячи лет назад — и простоят еще тысячи лет, вонзаясь своими острыми вершинами в тяжелое подбрюшье неба. Пройдут года, века, от него даже костей не останется, а горы будут так же смеяться, так же рвать небо в клочья, и ничто и никогда (ну... кроме разве что землетрясения) не затронет их надменного облика. Горы зовут тех, чья душа им по росту. Этот зов настолько громкий, что не услышать его просто невозможно. Со слухом у Чимина проблем никогда не было (с алкоголизмом — да, но речь сейчас не об этом), и именно поэтому, собрав все свои «немногочисленные» вещи в два огромных чемодана, он преодолел почти восемь тысяч километров (семь тысяч семьсот восемьдесят пять, если быть точнее), чтобы, наконец, почувствовать себя одновременно и богом, и жалкой незаметной пылинкой, и раз и навсегда раствориться в месте, к которому давно уже прикипел душой. Под лиственным сводом, выше древесных стволов — это знакомое место, как указатель на счастье, где он однажды оставил тропу.
Небольшой каменный домик на окраине села Дземброня*, надёжно спрятанного от посторонних глаз среди живописных карпатских склонов, был для Чимина даром свыше (на деле: даром от не так давно почившей бабули на сто десятом году жизни). Поскорее оказаться в практически родовом имении и, наконец, полноценно отдохнуть, неожиданно (на вторых сутках пути) стало для него почти идеей фикс. Но куда там! Всё бы хорошо, прекрасная маркиза, но был один непростой нюанс... как и любое высокогорное поселение, куда приятно сбегать от цивилизации, село находилось в удалении от основных транспортных артерий. Поэтому добраться туда было не так легко, как хотелось бы. Третий час упорно таща за собой чемоданы и смачно выпаливая громкое «щибаль» при каждом удобном случае, Чимин, напрасно пытаясь не убиться об очередную корягу, с маниакальным рвением крутил головой по сторонам, словно губка (нет, не Боб) впитывая в себя местные красоты и чистейший (как некогда бабулин самогон) воздух.
Многочисленные растения, то и дело оказывающиеся у него под ногами, были поистине прекрасны и даже уникальны. В давние времена почти всю территорию Карпат составляли леса — хвойники и смешанные. Люди здесь появились достаточно поздно — в пятнадцатом веке, поэтому уникальные породы деревьев сохранились и до сегодня (так просто тут дров не нарубить, можно случайно и сесть, лет так на пять). А сколько здесь было цветов! Декоративные карликовые колокольчики, густо рассыпанные на склонах гор, — ярко-синие, белоснежные, голубоватые, сиреневые; нарциссы, цветущие весной в долинах гор (их особенно много было в легендарной долине нарциссов); альпийские эдельвейсы — нереально красивые белые звездочки с запорошенными серебристыми прицветниками, растущие в горах на большой высоте и на скальных обрывах. А чего только стоил известный сверхбыстрый гриб (по паспорту «радуга вонючая»), чья шапка за одну минуту поднималась аж на пять миллиметров (выкуси, бамбук!). Чимин словно в раю оказался!
Как только он окончательно придёт в себя, тут же, как и положено потомственному травнику (в пятом поколении, между прочим), отправится на поиски парочки «безобидных» растений и засушит их себе на (скорое) будущее (вот тут его бывшему хорошо бы напрячься). А именно интересовали его: аконит (нет, никого он травить им не собирается, честно!), наперстянка крупноцветная (да, та самая чьей настойкой на вине был отравлен Александр Македонский, ой, какое любопытное совпадение), чемерица белая и волчьи ягоды (тут без комментариев...). И хорошо бы по пути саламандру пятнистую не встретить или ещё там какого редкого и ядовитого зверя. Ну и нечисть всякую тоже обойти бы стороной. А то писала ему бабка (когда ещё была при памяти), какие чудики тут водятся и какую дичь творят. Один Блуд (не тот, что разврат, а скотина окаянная, что по лесу людей водит) чего стоил!
Помотал тот бабке нервы своими выходками. Пошла как-то та за грибами и неделю домой вернуться не могла. Прадед (чей прах под порогом дома зарыт) уже невольно думать начал, что не единственным призраком в их хоромах будет. Но бабка оказалась «девкой» не из робкого десятка, поняла всё быстро, притаилась в кустах, извернулась, Блуда изловила, накостыляла тому и домой приковыляла. Прадед её возвращению как-то не особо обрадовался. Одному всяко спокойнее. Помянув бабулю (как и завещал великий Кобзарь) не злым тихим словом, Чимин выцепил взглядом табличку с надписью «Дземброня» и чуть в голос от радости не взвыл. Он дошёл (ну как дошел... дополз)! Ура! Напрочь игнорируя хмурых немногочисленных местных жителей, он козлом горным посеменил к окраине села, толком дороги перед собой не разбирая.
Когда невысокий каменный домик, наконец, замаячил на горизонте, Чимин, из последних сил ускорившись, почти без травм перепрыгнул все кусты и заросли колючего кустарника (откуда они здесь вообще?), встречающиеся ему на пути, голодным петухом влетел через калитку во двор и, кинув чемоданы, тут же бросился к двери. На ходу доставая ключи и попутно спотыкаясь о все три ступеньки, ведущие к дому, он носом влетел в дверь и, громко выматерившись, открыл замок. Нехотя вернувшись за чемоданами и опять трижды споткнувшись, Чимин, кое-как затащив свою ношу в дом, напоследок зацепился о порог носком кеда и, распластавшись на полу, потёр пальцами ушибленный лоб. Да что это такое? Дом будто не хочет его впускать. Вот как такое возможно? Неужели всё дело в прахе прадеда? Если это так, то он завтра же утром лично выкопает его из-под порога и развеет над ближайшим свинарником.
Не без усилия над собой поднявшись на ноги и включив свет (ого, а бабка-то про оплату счетов не забывала, чудеса прямо), Чимин сонно осмотрелся по сторонам и, не увидев нигде пыли, только было хотел удивиться этому, как доски пола сзади него опасно затрещали и нечто зловещее задышало ему прямо в шею. Осторожно обернувшись и во все глаза уставившись на высокого, красивого, темноволосого кучерявого юношу, лет двадцати пяти-двадцати семи, он, как-то совсем по-женски пискнув (чёртов контратенор!), громко проговорил:
— Ты кто? Домовой?
— Охренеть! — нахмурился юноша, откидывая длинную чёлку с глаз. — Так меня ещё никто не оскорблял! Это ты кто вообще такой? Как сюда попал?
— Я хозяин этого дома, — уже куда увереннее произнёс Чимин, внимательно рассматривая незнакомца. А рожа-то знакомая... они виделись раньше? — И это я должен спрашивать, как Вы сюда попали.
— Чимин? Ты, что ли? — пуще прежнего нахмурился незнакомец, подходя ближе к Чимину. — Вымахал, однако. Я тебя раньше зимы не ждал.
— Прадедушка Тэхён? — неуверенно предположил Чимин. — Разве бабуля тебя из дома не изгнала ещё прошлой весной?
— Нет, силёнок у старой ведьмы не хватило, — весело заржал Тэхён. — Я ж тут уже корни пустил. Попробуй меня изгнать, когда мой прах под всем домом покоится.
— Под всем домом — это как? — не понял Чимин. Прадед же только под порогом должен быть. Или нет...
— Ну... — запнулся прадед. — Буквально.
— Ась?
Хмуро глядя на прадеда (которого язык так не поворачивался называть), Чимин упрямо пытался вспомнить всё, что знал (или хотя бы вскользь читал) о древних языческих обрядах. Итак, какой информацией он владел? В давние времена порог дома считался сакральным местом. Он имел большое значение не только потому, что через него попадали в дом, а потому, что считалось, что порог служил некой границей между мирами. Он разделял мир живых и мир мёртвых. А потому через порог ничего нельзя было делать, чтобы эти два параллельных мира не начали смешиваться и в мир живых не проникли злые сущности из мира мёртвых и не навредили. Ну, с этим всё понятно. Раз есть граница, значит, должен быть и «пограничник», который будет обеспечивать её сохранность и непоколебимость. А для такой важной миссии требовался особый сторож, не живой, но, так сказать, заинтересованный в благополучии этого дома. Поэтому у древних славян в дохристианскую эпоху был особый погребальный ритуал.
После смерти близкого родственника тело того сжигали, а прах приносили домой. Считалось, что теперь его душа будет охранять дом от злых духов и несчастий, которые они могут с собой принести. Но со временем произошла трансформация традиции, и прах начали закапывать под порог. С тех пор и появилось такое поверье, что ничего нельзя делать на пороге дома. Ведь тогда усопший не сможет защитить. Но усопший предок охранял дом не просто так. Ему полагалось что-то взамен. По верованиям древних славян, в загробной жизни душу ждал вечный покой и умиротворение, поэтому они придерживались традиции невмешательства в покой умершего (которую бабуля активно нарушала). То есть после захоронения праха под порогом дома к нему больше не прикасались, не выкапывали его, не переносили, чтобы не беспокоить душу.
Так же при входе в дом часто убивали курей и прочую живность, дабы окропить порог кровью и тем самым опять-таки задобрить невольного охранника. С какой стороны не посмотри, а прадед должен быть только под порогом, как он дальше-то пробрался? Кроты помогли? Подводное течение? Поэтому бабуля с ним справиться не смогла? Как любопытно. Любопытно и запутанно.
— Как те объяснить, внучок... — нервно хихикнул Тэхён. — Я такую разгульную жизнь вёл, что тесть «немного» разозлился, и меня на куски разрубили, в землю закапали и дом потом построили. Последнее, кстати, было зря! Охранником я не нанимался, а вот в призраки пошёл добровольно. Пятнадцать лет потом всю семью кошмарил. Бабку твою тоже кошмарил, теперь и тебя донимать буду. Возвращайся пока не поздно в Сеул. Так всяко будет лучше.
— Ага, сейчас, — фыркнул Чимин, скидывая кеды. — Ты знаешь, сколько хата в Сеуле стоит? Я по гроб жизни на неё не заработаю. Тут жить буду. Что-то не нравится — съезжай. Я тебя не держу.
— Малой, послушай... — прокашлялся Тэхён. — Ты, кажется, не совсем понял, во что ввязался. Я объясню популярно. Твой прекрасный прадедуля — злобный призрак. Я по щелчку пальцев доведу тебя до нервного срыва. Оно тебе надо?
— Аналогичный вопрос, — скривился Чимин. — Я тебе не бабуля, будешь вести себя плохо, дом спалю, всю почву под ним перекопаю и церковь отгрохаю.
— Не тебе, не мне, да?
— А ты всё на лету схватываешь, молодец, прадедуля, — добродушно улыбнулся Чимин. — Здесь же две комнаты? Какая занята тобой?
— Дальняя, — нехотя произнёс Тэхён. — Но не советую тебе расслабляться, малец. Мы ещё посмотрим, кто кого.
— Смотри не надорвись, — закатил глаза Чимин. — Спокойной ночи.
Довольно подмигнув прадеду (вот почему тот не дряхлый старик, так было бы куда проще), Чимин прогулочным шагом двинулся в сторону своей комнаты. Кто крут? Он крут! Вишь, удумал призрак с ним в злодея играть. Ага, как же! После оплаты аренды ванрума в Сеуле ему уже ничего не страшно. Пусть тот хоть на голову встанет, отсюда он не съедет! Соседство с покойником, отнюдь, не самое страшное, что может случиться в этой жизни. Затолкав чемоданы в комнату и не включив свет, Чимин нараспашку открыл окно и только было хотел прилечь на постель, как прадед, словно тот чёрт из табакерки (кто бы сомневался, да?), дымкой материализовался из мрака угла и недовольно пробасил:
— Ты чего окно открыл, дурень? Быстро закрой!
— Зачем? — даже бровью не повёл Чимин. — Жарко же.
— Да перелесник тут один залётный завёлся, — нахохлился Тэхён. — Наглючий гад.
— Залётный? — заинтересовался Чимин.
— Ага, сам, конечно, клятвенно уверяет, что истинный сын здешних гор. Да где там! Говор его за километр выдаёт, — скривился Тэхён. — Ко всему прочему, он ещё и бракованный.
— Это как? — оживился Чимин. Бракованный перелесник? Однако.
— Девок соблазнять должен, а он на мужиков кидается.
— И на тебя тоже?
— На меня чаще, чем на остальных, — на глазах сник Тэхён. — Хоть из дома не выходи. Я Блуд уже раз сто просил: заведи ты его в чащу леса и утопи в болоте, тем более, что Болотник нормальный мужик, охотно поможет, а тот ни в какую. «Хрен тебе», — говорит, — «мучайся, скотина». Представляешь?
— А не тот ли это Блуд, что бабулю вечно изводил? — прищурившись, поинтересовался Чимин.
— Он родимый, — довольно просиял Тэхён, мигом забывая про перелестника.
— А не с твоей ли подачи?
— К сожалению, нет, — покачал головой Тэхён. — Я тут не при чём.
— Ладно, — подходя к окну и закрыв его, кивнул Чимин. — Я спать.
— Рассказать тебе сказку? — хищно оскалился Тэхён, грациозно садясь на старенький стул, стоящий аккурат напротив постели. — В одном старом чёрном доме на чердаке вечно были слышны крики и стоны боли...
— Старый чёрный дом... до чего же заезженная тема, — покачал головой Чимин. — Я историю пострашнее знаю.
— Ну, — цыкнул Тэхён. — Удиви меня.
— Являлся ей средь ночи перелесник. Не дьяволом являлся, не виденьем, звездой летучей проникал к ней в спальню, а в спальне статным парнем представал, — томно прошептал Чимин, посмотрев в глаза Тэхёна. — Лишь только третьи петухи кричали, перелесник растворялся, а девица в уборе подвенечном засыпала тяжелым сном. А после целый день ходила бледная, как-будто приведенье**.
— Действительно страшная история.
— Так ты поэтому бледный? — не смог промолчать Чимин.
— В смысле?
— Перелесник спать мешает?
— А ты совсем скоро это узнаешь, — неожиданно спокойно ответил Тэхён.
— Чудно.
Подмигнув прадеду и, наконец, забравшись в постель, Чимин, довольно выдохнув, терпеливо дождался, пока тот уйдет и, плотно прикрыв глаза, попытался уснуть. Но сон предательски всё не шёл, (что и неудивительно, если честно), слишком жарко. Поворочавшись недолго, изнемогая от вязкой липкой духоты, он тихонько встал и осторожно отворил окно. Ни в каких бракованных перелесников он, естественно, не верил. Ну не прекрасная он молодая девушка, никакие духи соблазна за ним не придут. Тем более сюда.
Полной грудью вдохнув свежий горный воздух, Чимин так же тихо вернулся в постель и, довольно улыбнувшись, провалился в непривычно сладкий и томный сон, на свою беду не заметив, как за секунду до этого с неба упала яркая звезда и, через открытое окно попав в дом, обернулась прекрасным высоким парнем, чья правая рука была полностью увита разными узорами.
* Это реальная деревня.
**Леся Українка «Як я люблю оці години праці».