7
Сон №1
Она стоит на перекрестке между МУДНО и бутиком турецкого трикотажа. Безвременный теплый вечер. Уже поздно для последних взносов ненасытному копицентру, но слишком рано для разборок за парковочные места перед ночным клубом, куда не заглядывали даже студентки педфака. У пешеходного перехода с ней ждут человек восемь. Она в совушкинском махровом халате, а под ним пижамные шорты и мятая футболка для мытья полов. Вместо кроссовок – старые шлепанцы для прогулок за кипятком и поклонов комендантше.
Сзади нетрезвый голос напевает мимо нот. О-о-о, ветер бьется в окно. Где мы теперь, не узнает никто.
– Эти новые светофоры точно сами по себе работают. То полторы минуты стой, то оглянуться не успеешь – снова красный.
– Уважаемый, подайте на сигаретку. Вы какие песни любите? Я вам сыграю.
Она узнает одного из собратьев Макара Ильича. Неунывающий пьяница компенсировал отсутствие музыкального слуха детским микрофоном с кассетным проигрывателем. От общажных бутербродов он любезно отказывался, но сигареты брал про запас, хоть и ворчал на фильтр.
Над ними убывают последние секунды ожидания. Светофор горел красным с какой-то притягательной силой. Она не отрывает от него взгляд. Вслепую нашарив в кармане халата смятую купюру, отдает, не разглядев номинала.
– Красивые девочки ничего не дают невезунчику Андрейке, а ты хорошая, Кира Кошкина, всегда помогаешь. – Обратно в карман ее халата он полными ладонями ссыпает сотню с лишним позолоченных монет. На новеньких «решках» странный номинал. Ноль и единица. – Держи, авось, пригодится.
Загорается зеленый, но в гипнотическом светодиодном круге одна за другой выстраиваются мигающие буквы. Палочный человечек дергается под учащенное тиканье сигнала.
«Танцуй».
Никто не шагнул на зебру. Усталые работники и ночные странники, в поисках, чем бы «догнаться», послушно раскачиваются в такт. Неуверенные движения набирают скорость и амплитуду. Кто-то щелкает пальцами, хлопает и притоптывает, не попадая в ритм. Перекресток пуст, ни одной машины – раздолье для быстроногих авантюристов, но они танцуют.
Повинуясь команде светофора, она танцует с ними, уворачиваясь от летучих локтей и разгоряченных тел под пиджаками и кожаными куртками.
Светофор сказал: «танцуй». И она танцевала.
Через самые долгие десять секунд светофор загорелся красным и сказал: «беги».
Но она не двинулась с места.
Пока в кружке с уравнением Шредингера комья какао-порошка тонули в холодном молоке, во второй комнате второго общежития предэкзаменационный хаос понемногу упорядочивался в посттравматический свинарник. От классического алкосбора посреди недели его отличает лишь отсутствие пива и закусок.
И особая траурная атмосфера, впервые зафиксированная местными жителями со времен двухдневного возвращения Толи Барашкина в общагу.
– Кто-нибудь объяснит, ради чего я примчалась сюда, отменила важную встречу и схлопотала штраф? Кошкина, чё с лицом?
Явление Совушкиной с сыном под мышкой нисколько не снизило всеобщее напряжение. В льняном костюме цвета вареных раков, с шейным платком в турецких огурцах она напоминает фарм-представителя дорогих антидепрессантов на пороге любого офиса в понедельник в восемь утра.
– А, это. Так, не вписалась в поворот. – Забыв про толмачевский наказ не разносить инфекцию, Кошкина касается свежей корочки на переносице. Если бы воспоминания сходили так же быстро, как заживают ссадины и синяки. – Ты же недавно только курсы окончила.
Пятилетний Женя с планшетом в руках вырывается из материнских тисков и бежит в коридор, подтверждая гипотезу второй комнаты. Ездить с Совушкиной-водителем – значит всерьез рисковать крепостью мочевого пузыря.
– Права есть, а ездить много ума не надо. Только мне никто не рассказал, что я должна перед каждым отчитываться, поворачиваю я или нет. Из-за тебя тут такой кипиш?
– И да и нет.
События после экзамена по философии развивались по двум совершенно противоположным сценариям. Верно интерпретировать их не могут уже шесть трезвых и вполне здравомыслящих человек. Пока общепризнанная версия событий дважды обогнула МУДНО, вторую защищала она одна, да и то не слишком убедительно.
День раздвоился за дверями лекционки. Оглушенная странным стечением обстоятельств, Кошкина искала своих девочек в коридоре и армию клонов-захватчиков в людном дворе универа. Алиса с Микой же мчались в общагу, не поспевая за лавиной новостей, точнее одной новости, что знакомые разносили как вирус, как «письма счастья» в первобытном интернете. Пока счастливая обладательница четверки по философии ждала автобус и реанимировала оба заглючивших телефона, Дина под крики комендантши в слезах собирала ее вещи в дорожную сумку.
Когда Кошкина, наконец, добралась до общежития, Краснова уже задыхаясь пересказывала ее соседкам свежайшие сплетни. В самый разгар планирования спасательной операции во вторую комнату под гробовое молчание зашла виновница событий.
– Ее из универа поперли. – Ира щелкает семечками на кровати Совушкиной. Шелуха недолетает до переполненного мусорного пакета, обугливаясь под взглядом матери-одиночки. – Мне Гара сказал.
– Никто меня не выгонял. Просто у нашей замдекана крыша поехала, не в первый раз.
На подоконнике, завернувшись в свекольные шторы, Алиса курила электронную сигарету прямо в окно.
– Ты бы видела Мику. Хорошо хоть красный был. Молчит долго, а потом говорит: «Киру отчислили». Мы хотели обратно вернуться, но подумали, ты по-любой в общагу поедешь. А вообще трубку надо брать, раз сто тебе звонили.
Староста тем временем слушала короткие гудки на общажной кухне. Туда она отправилась успокаивать нервы перед очередным звонком в деканат, где либо не платили по счетам, либо обменяли бесполезный стационарный телефон на ящик пакетированного чая.
– Это какой-то бред. Мне вообще-то семьдесят пять поставили.
– Константиныч? Тебе? Да я больше поверю, что тебя отчислили.
– Ты совсем не помогаешь, Совушкина.
Теснота второй комнаты, помноженная на гомон голосов и разнобой мнений, давит на мозг и подвывает пустому желудку. Время тянется к трем часам, а обедала она четвертинкой сникерса, найденной в кармане джинсов. Кошкина с надеждой высматривает Дину, чье воспитание и наследственный невроз не позволяют оставлять ближнего голодным.
Та нашлась на своей кровати, колени прижаты к груди, в заплаканных голубых глазах отражаются крошечные самолетики, что кружат над ее Родиной на карте онлайн-радара. Когда становится совсем невмоготу, она ищет ближайшие рейсы домой, и успокаивается от одного взгляда на стоимость билета в одну сторону.
– Ангелина Петровна сказала, тебя завтра выселяют, сказала собрать твои вещи. Надо было позвонить тебе. Прости, Кира.
– А я с этой старой кошелкой всегда здоровалась. – Краснова смотрит на пустой стол. – Нет ничего пожрать? Может, еды закажем?
Лик одногруппницы в боевом макияже вмиг озаряется для Кошкиной особым светом.
– У тебя есть деньги? Стипуха только на следующей неделе.
Многозначительный прищур стрекозьих глаз не сулит ничего хорошего. Все готовятся к презентации очередной микрокредитной организации или финансовой пирамиды, где карьерный рост напрямую зависит от числа платежеспособных друзей, а Кошкина продолжает безжалостно сверлить Дину голодным взглядом.
– У платников всегда есть деньги. Шучу, я устроилась на работу.
Единственная новость, способная переплюнуть бессмысленное отчисление и еще более бессмысленное восстановление Кошкиной в студенческие ряды, прозвучала из уст Красновой как нечто само собой разумеющееся. Вторая комната же притихла, будто ослышалась.
Среди собравшихся безработных, беззаботных и бездельных одна Совушкина доподлинно знает, что деньги берутся не из одних мизерных университетских подачек в конце месяца и родительских переводов на карту. Впрочем, после декретной предпринимательской лихорадки каждый ее бизнес-проект со стороны покажется велосипедом, собранным из палок и гвоздей. Только среди студентов, защищенных от суровой действительности вечными зачетами и пересдачами, ее финансовая независимость – недосягаемая вершина успеха.
– На работу?
– Да ты гонишь.
– Не придуривайся, Краснова, просто скажи, что опять парня какого-нибудь развела фальшивым тестом на беременность.
– Девочки, давайте я к тете быстро съезжу, она сегодня казан плова приготовила. Настоящего, ташкентского. Всем хватит.
Любая новость о чьем-либо трудоустройстве отзывалась в головах безработного племени тревожным звоном, что год от года становится все громче, превращаясь в колокольный набат. Девятичасовой рабочий день поджидает их на улицах, в потрепанных объявлениях на фонарных столбах, в контекстной рекламе в интернете и нападает исподтишка через одногруппников, дерзнувших распрощаться с долгами и быстрорастворимым пайком.
Признание Красновой же стало ударом ниже пояса. Ее образ в коллективном разуме нисколько не вяжется с обязательствами и корпоративным духом. Прежде она чудом доставала деньги из воздуха, умудряясь содержать прожорливого кота, покупать дорогую косметику и отсылать деньги родителям в родной город.
В воображении Кошкиной личность Красновой уж точно не умещается в офисной коробке.
– Это вроде туристического агентства. Между прочим, я там один из самых ценных работников.
– В чем? Отправляешь клиентов куда подальше без паспорта и страховки?
Будто на личной пресс-конференции, Ира садится за стол, закинув ногу на ногу, и распускает волосы. Догадываясь, что свежезакрашенные винно-красные корни оплачены на ее кровные, Мика приунывает с новой силой. Естественная чернота захватывает обесцвеченную голову быстрее и быстрее.
– Я даже про зарплату не успела рассказать, как ты желчью изошла, Диана.
– Раз уж ты при деньгах теперь, может, долг вернешь?
Свесив ноги с подоконника, Алиса сосредоточенно чистит фильтр электронной сигареты и временами закатывает глаза на сахарные увещевания Красновой. У нее она занимает чаще и охотнее, чем у одногруппников, выживающих на стипендию.
– Давайте в «Маке» что-нибудь закажем, – от возни с фильтром ее отвлекает что-то в окне. – Малявка не обманула. Реально стоят.
Все, кроме Красновой, мучимой выбором между картошкой фри и картофелем по-деревенски, прилипают к подоконнику. Дина держится от окна дальше всех, лишь искоса поглядывая через толмачевское колено.
На проезжей части, стиснутой меж общежитием и футбольным полем, неподвижно стоят двое мужчин.
– Что это на них? Типа военные?
Вопрос Мики вызывает оживленные споры с подслеповатым вглядыванием в уличную первоноябрьскую серость.
Кошкина опирается подбородком о макушку старосты, растягивая пальцами края своих отекших бессонных век. Должно быть, суеверность передалась ей от мнительной соседки через общую посуду, но чем дольше она смотрит на две застывшие фигуры в хаки, тем больше ей становится не по себе.
– Или камуфляж для охоты. У моего папы такой.
– Мужики просто ищут поле для пейнтбола, расслабьтесь. – Краснова дважды просит заменить кетчуп сырным соусом. – Какой адрес?
Этот редкий случай топографического кретинизма не поддается лечению и перевоспитанию. Спустя четыре года после переезда Краснова по-прежнему не запомнила пересечения двух улиц, чтобы без приключений доехать до универа на такси, не говоря уже о множестве съемных квартир, где навсегда запомнят черного кота и его красноволосую хозяйку. Навигаторы, электронные карты и GPS-систему она презирает, как луддит девятнадцатого века.
Спасая оператора и курьера, Толмачева со вздохом берет трубку и за несколько секунд обрисовывает краткую схему проезда, чтобы курьера не засекли ни камеры на перекрестке, ни алчная комендантша.
Пока вторую комнату больше занимают поиски салфеток и чего-нибудь попить, Кошкина ищет в голубых глазах соседки признаки былой сговорчивости.
– Ты про них мне говорила перед экзаменом?
– Да, как вы ушли, они с места не сдвинулись. – Пауза затягивается. – Ты точно на меня не обижаешься?
– В моем сегодняшнем списке ты даже не появлялась.
– Но если все-таки обижаешься, это ничего. Я знаю, как все исправить. Завтра мои родственники придут, принесут кучу еды – это я обещаю.
Представления Дины о том, как следует заглаживать вину, коренятся в древнем кочевом обычае расплачиваться за проступки поголовьем скота. За отсутствием в общежитии чистокровного скакуна или отары овец, обычно она извинялась тем, что кормила их до отвала. В одиннадцати случаях из десяти конфликты решали безоговорочным примирением.
Только «родственники» в понимании Кошкиной, чья семья в полном составе это семь взрослых людей и Юлька, в мировоззрении Дины вполне могут исчисляться геометрической прогрессией. Толпа гостей из дружественной республики во второй комнате волнует Кошкину сильней, чем двое заблудших охотников в центре города.
День, что казался бесконечно долгим, не желал заканчиваться. В тесноте, разморенные быстрыми углеводами, они смотрели фильм ужасов, где весь саспенс держался на одной бездарности сюжетных поворотов, и сравнивали каждого вылезшего из-под земли упыря с Константинычем. Первой, как всегда, уснула Мика. Кошкину же сморило за несколько минут до финального твиста.
На чужой кровати, плечом к плечу с Красновой, источником самых непристойных и уморительных комментариев, ей снилось, как после отчисления она долго идет по ледяной пустоши с одним рюкзаком за спиной и помятой листовкой в руках.
В прихожей квартиры Бердяевых-младших на расстеленных газетах десятилетняя Кира с особым удовольствием стягивала дедушкины кирзовые сапоги. В подшитом на бабушкиной швейной машинке, желтом от стирки и «заимствованном» мамой из отеля во время материковой конференции, махровом халате она меньше всего напоминала благородного джедая. Разве что световой меч не подвел – они с папой смастерили его из всего, выпрошенного задаром у электриков рыбзавода, на горе семейству и целому двору. А инженерные недоработки вчера поправил один бритый затылок. Светодиодную ленту он повредил весьма кстати, подтолкнув их к идее заменить ее на линзу и один диод помощней.
– Стойте, я вас щелкну. Юля, беги сюда быстрее!
В неполные четыре года младшую мало интересовали киношные приключения в далекой-далекой галактике, но идею стать принцессой она подхватила с полуслова. Из упрямых кошкинских волос мама потуже затянула классические «баранки» без бантов и лент. В атласном белом платьице с ярко-оранжевым водяным пистолетом на поясе Бердяева-младшая определенно выделялась из хоровода маленьких южнинцев в костюмах снежинок и мушкетеров.
– Ты же там нас сто раз сфоткала.
В предновогодние будни у Софьи Алексеевны ни на что не хватало времени. Дни и ночи она проводила в больнице, почти в одиночку сражаясь с последствиями суровых арктических корпоративов и рекордных холодов. Дома она бродила как зомби, засыпала над кастрюлей с кипящей водой и во сне раздавала распоряжения медсестрам. Во время спектакля мама не без удовольствия проспала ежегодное похищение Ёлочки и ее благополучное спасение Снегурочкой и обитателями сказочного леса.
– Хоть бы раз потрудилась не испачкаться. – На маминой щеке под слоем пудры иронично синел чернильный завиток. – Но учти, я не забыла про вчерашнее. Как тебе только в голову могло прийти...
Пропустив угрозу мимо ушей, Кира взмахнула световым мечом.
– Теперь будут знать, как к нам соваться.
– Да вы просто защитница униженных и оскорбленных, Кира Платоновна. Наш щит и меч.
Пока невестка водила дочерей на утренник, Карлуша помогал бабушкам чистить и потрошить рыбу, периодически отпуская ехидные комментарии из кухни. В уходящем 2007 году он еще не утратил веры в успех на писательском поприще, реже курил и часто пропадал в местном ДК, изображая из себя драматурга без единой написанной пьесы.
– Я – мастер-джедай.
– Как скажете, Оби-Ван-Кошкина. В месте, откуда вы пришли, не помешают представители светлой стороны.
Дом Культуры в самом северном закрытом поселке представлял довольно унылое зрелище даже во времена своего расцвета. К середине девяностых труппа полным составом сбежала на материк, включая заядлых театралов из числа местных жителей. Оставленные завхоз и осветитель возрождали культуру за полярным кругом естественным путем. Подросшие дети как могли организовывали северный досуг, но крайне недружелюбно относились к тем, кто пытался влиться в культурную жизнь наперекор холодному течению.
В своих саркастических памфлетах Карлуша с особым пристрастием изничтожал династию «бездарей и идиотов» и никогда не упоминал ту, ради которой проводил в ДК столько же времени, сколько Софья Алексевна на дежурствах.
О шекспировских страстях южнинского театра Кира слышала лишь мельком, когда папа неуклюже, но метко парировал уколам младшего брата. На новогодней елке она даже подозревала миловидную Белочку, но отмела эту догадку. Ее честолюбивый дядя не стал бы так страдать по той, кто в женском туалете ДК целовалась с гнусавым Петухом.
– А Лис уже проснулся?
– Не буди его. И лучше не называть его так, все-таки у мальчика должно быть собственное имя, даже если он его не помнит.
Карлуша хмыкнул.
– Если что-то и помнил, то после вчерашнего он, как говорится, табула раса.
Натянуто улыбаясь в объектив цифрового фотоаппарата, запрещенного дедушкой давным-давно и по причинам никому не ясным, Кира впервые крепко задумалась об обратной стороне вчерашней битвы. О победе над ситхами из бараков она растрезвонила всем и каждому, чем испугала обеих бабушек и вынудила папу пересмотреть свое мнение о смастеренной светодиодной игрушке, но ни разу не спросила самого Лиса.
Когда маму наконец устроило количество фотографий, Кира незаметно от младшей вытащила из пакета заветную коробку и шмыгнула в большую комнату. Свернувшись калачиком, найденыш крепко спал на неразложенном диване в дедушкином спортивном костюме и под двумя шерстяными одеялами. Он не вставал с вечера, но здоровое веко дернулось, когда над ним нависла голова первого южнинского джедая, щедро смазанная гелем для волос.
– Офигеть, – тихо выдохнула Кира, борясь с соблазном ткнуть пальцем в пожелтевший синяк на левом глазу. – Надо было их догнать.
От этого зрелища вчерашнее приключение вмиг свернулось кислым молоком. На опухшем лице найденыша меж мелких ссадин в зеленке пышным цветом расцвели две здоровенные гематомы. Кира вспомнила красные, как ягоды клюквы, пятна на зеленом полотенце в ванной, и как мама уговаривала папу с дедушкой вызвать участкового, а потом прикладывала к заплывшему глазу Лиса пакет мороженных летних ягод.
– Кира?
Она слышала это вчера.
Выглянув из кухонного окна, в морозной тьме Кира разглядела лишь невнятные силуэты под козырьком подъезда. Папа наказал ей ждать возвращения Лиса из магазина, но что-то в мельтешении под окнами казалось чересчур подозрительным. Схватив в прихожей новенький световой меч для подстраховки, она негромко закрыла входную дверь и уже на лестничных пролетах застегивала пуховик.
– Мама меня убьет. Ты лучше спи, конфеты я на верхней полке спрячу, чтобы Юлька не нашла.
– С праздника?
За тяжелой дверью подъезда четверо из бараков (опознать их было несложно: всех жителей двух пятиэтажек Кира знала в лицо) пинали кого-то пятого, похожего на брошенный спальный мешок.
После секундной заминки она поступила так, как диктовал скудный жизненный опыт.
– Мы ходили на ёлку. Я была Оби-Ваном, а Юлька – принцессой Леей, хотя она больше похожа на Чубакку.
С криком во всю мощь десятилетних легких Кира ринулась вперед, занеся над головой горящий флуоресцентно-синим световой меч.
– Здорово.
Чуть больше минуты она искренне верила в то, что местную шпану разогнал ее боевой клич и разящий удар поликарбонатной трубы. Когда из подъезда выбежал Платон Вангорыч, Кира с толикой грусти осознала, что ей нечего выставить против папиных двух метров роста, умения внушать трепет даже в тапочках на босу ногу и заряженного охотничьего ружья. Следом за ним, где-то со второго на первый этаж, грохотал Карлуша, впотьмах налетев на соседские санки. Вдвоем они поднимали Лиса на четвертый этаж, хоть весил он немногим больше Киры, а она несла в руках мандарины из порванного пакета.
– Раз уж ты проснулся, спрошу. Это очень важно, – в неокрепшем уме спорили сиюминутная выгода и сочувствие, – тебе что больше нравится, грильяж или «Золотой ключик»?
Один голубой глаз смотрел с непониманием. Вопреки прогнозам материкового психолога, незнакомые имена и названия кружили над ним, едва ли затрагивая память. Лис не помнил или вовсе не видел «Звездных войн», историю мальчика, который выжил, и ни одного мультфильма, которыми сложен культурный пласт островных детей.
Коря себя за жадность, Кира не сводила взгляд с заветной коробки. Ее собственный сладкий подарок, а не один напополам с Юлькой, как было в прошлом году и позапрошлом. Световой меч покорил помощников Деда Мороза, и они расщедрились, несмотря на порочную вековую практику выдавать по одной коробке на семью.
– Тебе, наверное, неудобно жевать. Ладно, я заберу ириски и грильяж. Тебе – «коровки» и «рачки», а «мишек» поделим пополам. Но если там попадется шипучка, то она моя, договорились?
– А сгущенка есть?
Простота вкусов найденыша удивляла и обнадеживала. Мама говорила, что с ее аппетитом и комплекцией нужно уметь делиться, но конфеты на Южном стоили так дорого, что на праздниках приравнивались к хорошему подарку от целой семьи. В следующий раз «Мишку на севере» она могла увидеть только в апреле, на пятом Юлькином дне рождении.
– Думаю, последняя банка ушла на бабушкин творожник. Давай сходим в магазин, заодно мороженое купим.
По взгляду Лиса она догадалась, что из-за нее в эту секунду он в красках пересматривает вчерашний вечер, худшие его мгновения. В разгар полярной ночи даже полуденная прогулка за продуктами сулила чужакам неприятности. Тогда в закрытом поселке часто мелькали выходцы с материка, разочарованные в баснословных северных зарплатах. Некоторые промышляли браконьерством, многие сматывали удочки и возвращались в тепло, на большую землю, а кто-то пускал корни в проблемных бараках, разживаясь детьми и новыми порядками.
Бывали дни, когда даже Киру не выпускали во двор одну, что, впрочем, никогда ее не останавливало, но это были первые тревожные звоночки. Простодушные южнинцы не раз жестоко жалели о своем гостеприимстве, а «пиджаки» из службы безопасности советовали держать ухо востро и предупреждать их о каждом новоприбывшем без пропуска.
К тому времени найденыш жил у них чуть меньше года. К нему вернулась речь, но не память. Пока дедушка осторожно наводил справки по обе стороны пролива, семейство Бердяевых-Кошкиных успело к нему прикипеть, в отличие от любознательных местных жителей. На семейном собрании все чаще и всерьез обсуждали околозаконные способы возвести Лиса в статус островитянина.
– Да ты не бойся, мы пойдем в «Лукошко», оно тут недалеко. А я возьму с собой световой меч.
Мысленно набросав несколько аргументов для мамы – она бы точно не разрешила брать найденыша с собой – Кира едва просунула голову в родительскую спальню, как увидела, что Софья Алексеевна заснула на нерасправленной кровати, в туфлях и серебристом платье с утренника. Таким шансом нельзя было не воспользоваться. Сбросив костюм мастера-джедая, она быстро переоделась в домашнее и уже застегивала пуховик.
Лис неторопливо натягивал шапку на всколоченную солому и долго управлялся с пуговицами на дедушкиной меховой дубленке, где шерсть местами свалялась и потемнела от вчерашнего знакомства с худшими обитателями бараков.
– Ружье еще с собой возьми? – Карлуша по своему обыкновению ехидничал, но без лишних вопросов дал деньги четвероклашке, вооруженной световым мечом. – Но вы не задерживайтесь. Кошкина, за тобой салаты. От меня уже несет рыбзаводом.
Подъезд понемногу заполняли запахи грядущих застолий. На узких лестничных площадках между этажами кто-то из соседей изнутри обклеил окна бумажными снежинками и расстелил блестящую мишуру, за которой было не разглядеть банок-пепельниц и пожелтевших бычков. Кира неслась вниз, перепрыгивая через две-три ступеньки, а потом ждала найденыша, усевшись на перилах. Лис прихрамывал на правую ногу, но старался не отставать, даже когда пришлось протаптывать новые дорожки из-за налетевшей метели.
Заснеженные качели, песочницы и скамейки во дворе выглядели для Киры по-особенному тоскливо. В полярную ночь ее друзья с легкой родительской руки выбирали «Мортал Комбат» вместо «казаков-разбойников», разве что пару раз в неделю она сама из одного светского любопытства приходила рубиться в приставку у Славы. Его папа был инженером-судомехаником и часто привозил с рейсов материковые диковинки, поглядеть на которые маленькие островитяне выстраивались в очередь.
Под уличными фонарями изредка пробегали южнинцы, подгоняемые коротким рабочим днем перед длинными выходными. Чужаки предпочитали не отходить далеко от временных гнездовий. Те же, кто избили найденыша, определенно подкараулили его и вели от дальнего магазина, надежного блокпоста в разгар летних войнушек между пятиэтажками и бараками.
Магазин поменьше лежал в пяти минутах ходьбы от дома. Бессменная продавщица «Лукошка» Тамара Степановна еще маленьким Платону и Карлу отдавала в долг товары первой необходимости, от хлеба и фруктового льда на сдачу до бритвенных станков и первых на острове памперсов. Завидев Киру, она тяжело вздохнула, одернув розовый передник. Появление Лиса откликнулось в ней не столь однозначно – над манящими стеллажами пронеслось грузное «фу ты, ну ты».
– Здрасьте, теть Том, – зависнув над холодильником с морожеными окороками и эскимо, Кира краем уха услышала, как над дверью звякнули колокольчики, – можно сгущенку и «Снеговика»? Двух «Снеговиков».
Лис потянул ее за рукав.
– Пойдем домой.
– Но я не заплатила.
Прижав к груди два эскимо, она с сомнением посмотрела на найденыша. Он нервно перебирал сваляный мех на рукаве дубленки и смотрел себе под ноги, в швы серой плитки, в грязные разводы талого снега с валенок и зимних сапог. Волосы прятали лицо.
За их спинами двое немногословных посетителей изучали упаковки кускового мыла. Если верить плакатам в школе и участковому дядь Юре, про таких чужаков добропорядочные южнинцы должны первым делом сообщать службе безопасности.
В самый разгар полярной ночи, когда температура держалась привычных минус тридцати, те двое были в дождевиках. Синих, похожих на мусорные пакеты в больнице.
– Теть Том, я потом заплачу. До свидания.
В пухлой тетради должников появилась свежая запись в бесконечно-длинном списке из островитян, обещавших занести завтра. Девочка, чье имя в местной книге судеб было подчеркнуто дважды, бежала по заснеженной тропке, едва поспевая за ускользающей тенью.