Долина Завершения

Солнечный свет растекался горячим полотном по кабинету Хокаге. Широкие окна открывали обзор на расстилающуюся под ногами деревню, где с завидным постоянством происходили разные события: мужчины и женщины выбирались к торговым рядам за свежими овощами, молодые шиноби отправлялись на первые миссии, а опытные сенсеи воспитывали подрастающее поколение.

На фоне проживающей каждый миг Конохи три обитателя кабинета Хокаге казались мертвенно статичными. За заваленным бумагами столом сидел Шестой, вдумчиво вчитываясь в каждое слово отчета, который лежал перед ним. Его глаза не двигались, а рука, подпирающая подбородок, рисковала выронить на стол этот центр принятия решений. Он, как полагалось всем элитным шиноби Скрытого Листа, спал с открытыми глазами. Старший советник, нависающий над ним грозовым облаком, нарушил тишину наигранным кашлем.

— Да, отличный отчет, поставим в рамочку, — спохватился Какаши, выводя кривую подпись на свитке, где говорилось, что Орочимару просит увеличить спонсирование своего нового проекта по выращиванию детей из пробирок.

Шикамару тихо вздохнул и нарочито вежливо спросил, ставя в середине многозначительное ударение:

— Господин Хокаге, вы точно со всем согласны?

— Да, вполне, — соврал Какаши, потому что понятия не имел, под чем подписался. — От Саске нет новостей? Мне больше нравится читать его отчеты. С тех пор, как перестало выходить продолжение «Ича Ича», миссии Саске стали самыми захватывающими произведениями на бумаге.

Наруто, сидевший на полу в углу кабинета, поднял на Хокаге рассеянный взгляд. Он никогда не читал отчеты Саске, но сравнение его путешествий с содержанием порнографических романов разожгло внутри интерес. Впрочем, от мыслей о друге Наруто снова скукожился, подбирая ноги под себя. Шикамару эту реакцию заметил, но вида не подал.

Узумаки обратил внимание на кипу отчетов, из-за которых не было видно даже макушку сенсея. Работу главы деревни он представлял совсем не так: дипломатические и бюрократические вопросы, в которых погряз Какаши, отзывались в Наруто рвотными позывами.

Он снова уткнулся в листок бумаги, лежащий на его колене. Мученический вид Узумаки свидетельствовал о том, что куску пергамента придется пережить еще не одну пытку, прежде чем на нем появится хоть одна складная мысль. Наруто даже попытался выразить все в рисунках, но, заметив подозрительное сходство своего творчества с наскальной живописью, заштриховал бессмысленные старания высказаться. Ни одно слово не шло на ум. Бумага вместе с чернилами, которые в этой удушающей жаре стали жиже расплавленной ртути, то и дело портя написанное брызгами, отказывались его понимать.

Это было непросто. Сражаться с прародительницей чакры было просто, обуздать девятихвостого зверя тоже оказалось вполне достижимым. Написать это письмо — нет.

Как собрать все мысли в кучу, вложить в них свои переживания и опасения, при этом не выглядеть, как полный дурак? Письма к Саске никогда не отнимали столько времени и сил: Наруто рассказывал обо всем, что происходит в его жизни, не упуская момента подколоть своего собеседника, или спровоцировать его на язвительный комментарий. С того момента, как Учиха покинул деревню, их переписка стала традицией. Наруто начинал ждать ответа на свое письмо сразу после выведения последнего иероглифа, а когда видел маячащего на фоне облаков ястреба, с трепетом выставлял вперед руку. И каждое новое письмо от Саске казалось роднее предыдущего.

Обычно отвечал Учиха быстро, эксплуатируя свою птицу на дальние полеты. В письмах Саске не стеснялся в обзывательствах, высокомерно подмечая, что последним днем Конохи станет день инаугурации Наруто на пост Хокаге. Но в конце неизменно добавлял: «Продолжай идти, пока не добьешься своего». И ради этих слов Наруто пачкал тонны бумаги на ответы, стараясь выместить негодование и радость с характерным апломбом.

Письмо, которое Узумаки хотел написать сейчас, в корне отличалось ото всех предыдущих. С его стороны это было практически признание. «Я все испортил, облажался, проиграл. Мне нужна помощь. От меня требуют серьезных решений. На меня накладывают ответственность, к которой я абсолютно не готов, потому что испытываю дикий ужас от одной только мысли, что проведу остаток жизни не с тем человеком», — роилось в голове Наруто, когда он в последний раз обмакнул кисть в чернильницу, прежде чем начать писать. Чем проще он выразится, тем будет лучше для них обоих. В этот момент, казалось, даже чернила встали на его сторону, повторяя движения в виде самых разборчивых иероглифов, которые ему когда-либо приходилось выводить.

Самый тяжелый месяц в его жизни только начинался.