Паутина

Капитан Аддамс мысленно сделал пометку подать полковнику Паркеру заявление на внеочередную премию для ребят из своего Отдела. С раннего утра работавшая над делом команда находила, вызывала, опрашивала любых возможных свидетелей по делу Харона. Вице-капитан Оболенски, передавая Марку внушительной толщины папку с протоколами и фотографиями, выглядел как пришедший к последнему этапу соревнования марафонец. С чувством выполненного долга Ян сунул документы в руки капитану Аддамсу и оперся на ближайшую стенку.

— Слушай, я не слишком-то разбираюсь во всех этих психологических штучках, поэтому судить, почему он головой поехал, не возьмусь. Мы поговорили с парой одноклассников, учителей, несколько контактов с бывших работ зацепили. Надеюсь, для первых выводов тебе хватит. Дальше дело за тобой. Когда вы начинаете?

— В допросную его приведут через час. Я пойду туда через полтора.

— Все-таки решил его промариновать?

— Я говорил об этом мудаке с консультантом. Мерфи считает, что признание для Харона — яркий финальный штрих. И тут я с консультантом согласен. Крейн мнит себя героем. Он ждет признания. Ну или хотя бы повышенного внимания. И я на месяц откажусь от мяса в любом его виде, если позволю ублюдку его получить.

— Серьезное заявление. При таком раскладе у Крейна ни единого шанса. К слову, раз ты заговорил о консультанте. Как он? Какие прогнозы?

— В себя еще не пришел, но будет в порядке, — «А еще я записался к нему в карманные медбратья, но это незначительный нюанс», пробурчал про себя Марк. — Если не брать в расчет его травмы и тот факт, что он без сознания, то наш господин Мерфи там почти как в отпуске.

— Аддамс, ты в курсе, что у тебя очень хреновое представление об отпусках? Или ты надеялся за подобной чушью скрыть свое беспокойство за него? Если тебе станет легче, помни, что мы все за него волнуемся. Не так, как ты, конечно. Здесь у почтенного капитана свои привилегии. Но ты не одинок. Если нужна какая-то помощь, да хоть просто скататься в больницу и проверить его, скажи.

— Ян, когда он придет в себя, мне сразу сообщат. Он под надежным присмотром, вам не нужно туда ездить. Пока лучше позаботьтесь о себе и нормально отдохните. Криминалисты закончат с уликами, и нас ждет новый виток ада. Семьи жертв, поиск тел, стаи журналистов: получим полный комплект развлечений. Так что набирайтесь сил, они всем понадобятся.

Ян протянул руку и потрепал Марка по плечу.

— Тебе тоже. Я проверю, что ты это сделал. Допрос по-прежнему планируешь проводить в одиночку?

— Технически, я буду не один. Паркер будет наблюдать. Этого достаточно, — Марк посмотрел на часы. — В отличие от оставшегося у меня времени. Но кофе успею попить.

— Сильно на него не налегай.

— А ты не превращайся в мою бабушку. Иначе на ближайший день рождения подарю тебе такую же ночную сорочку, какая была у нее.

Вице-капитан Оболенски в притворном ужасе прижал ладонь к груди и наигранно попятился. Марк хмыкнул, проворно обогнул Яна и неслабо шлепнул его папкой по заднице. Вызвав праведное возмущение невинно пострадавшего полицейского, Марк довольно хохотнул, отсалютовал и пошел к ближайшему кофейному автомату. Взял двойной американо, перехватил папку поудобнее и вскоре вместе со своей ношей устроился в пустом зале для совещаний. Сделал щедрый глоток обжигающего напитка, размял пальцы и погрузился в изучение материалов.

Мэттью Крейн родился в обычной семье и несколько первых лет жизни провел со старшей сестрой, отцом-инженером и матерью-домохозяйкой в провинциальном городке на севере. Семья считалась благополучной, о скандалах или драках между мужем и женой никто не слышал. Тем удивительнее для соседей и знакомых оказалась новость о том, что госпожа Крейн взяла дочь и сбежала от мужа. Если бы все «сочувствующие» прочитали ее показания, то любые вопросы у них бы отпали. Крейн-старший был домашним тираном, но физическому насилию предпочитал психологическое. Так, он часто наказывал сына, запирая его в чулане в кромешной темноте. Мальчик кричал и плакал, но сколько бы он не бился в попытках воззвать к доброте отца, раньше определенного мужчиной времени из заключения выйти все равно не мог. Для жены у него тоже было «особое» развлечение: под дулом охотничьего ружья заставлять ее сидеть в ледяной ванне и повторять слова любви к мужу. Опасаясь за собственную жизнь, госпожа Крейн — ныне Полсон, — прихватила старшего ребенка и уехала на другой конец страны. Причину, по которой сына женщина бросила рядом с отцом-мучителем, госпожа Крейн толком объяснить так и не смогла. «Это был мой выбор, не судите меня», заявила она.

Младшие и средние классы школы Крейн посещал в том же городке. Учителя описывали его как тихого, усердного ребенка. Крейн хорошо учился, проявляя повышенный интерес к языкам, с одноклассниками не конфликтовал, но и не дружил. Его можно было бы назвать спокойным, ничем не выдающимся учеником, не случись пары инцидентов: маленький Мэттью участвовал в «играх до потери сознания» с удушением одноклассников. Несколько раз он даже терял сознание, но чаще в таких играх получал активную роль и доводил до обморока других. По словам товарищей, за возможность «водить» он обещал помогать им с домашним заданием, потому они и соглашались.

Иных странностей окружающие за Мэттью больше на замечали, а увлечение подобными играми сошло на нет после нескольких сеансов у школьного психолога. К средней школе юный Крейн стал типичным «примерным учеником». Не вступал в конфликты, не дрался, но и тесных дружеских связей не заводил. Увлекался сначала бейсболом, затем переключился на легкую атлетику. Также знакомые Крейна заявляли о любви юноши к компьютерным играм. Такой сильной, что он мог играть по несколько часов без перерыва, иногда забывая о подготовке к урокам. Одна из его одноклассниц припомнила, что несколько раз он зубрил нужные параграфы непосредственно перед началом занятий. Стоило у него спросить, в чем причина, как взгляд Мэттью Крейна загорался искренним восторгом, и парень воодушевленно начинал рассказывать об очередной игре. Иногда Крейн-младший жаловался на проблемы со сном и спрашивал, сталкивался ли кто-то с такими же. Одноклассники только посмеивались, советовали Мэттью поменьше торчать за монитором, и вскоре тема забылась сама по себе.

Позднее сын и отец Крейны перебрались в Джоувер. Мэттью зачислился в коммерчески-техническую старшую школу, окончил ее, но в университет поступить не смог. Повторная попытка, которую Мэттью Крейн совершил через год, успехом тоже не увенчалась. Тогда Крейн устроился на свою первую должность: разнорабочим в ресторан быстрого питания. Полицейским не удалось узнать, что именно в тот период случилось между отцом и сыном, но Мэттью Крейн съехал из дома и с тех пор обитал на съемных квартирах. Работой парень не гнушался никакой, включая так называемый «полночный скаутинг»: Мэттью помогал владельцу борделя искать девушек, предлагал им «дополнительный доход», а затем знакомил с хозяином. В этой сфере он провел почти полтора года, а затем устроился уборщиком в продуктовый гипермаркет. «Хренов везунчик», — подумал Марк, узнав название борделя. Ровно через два месяца после того, как Мэттью Крейн оттуда уволился, бордель прикрыли: Ян Оболенским был одним из тех, кто руководил операцией. Бывший владелец борделя сейчас отбывал срок, и капитан Аддамс подумал, что неплохо было бы с ним о Крейне побеседовать.

Дальше следовало перечисление мест подработок Крейна. Последним значился тот самый супермаркет, директор которого помог полиции в поисках Крейна. Шайнеру и Оболенски удалось связаться еще с несколькими бывшими начальниками Крейна, включая первую забегаловку. Согласно показаниям, Мэттью всегда вел себя тихо, но несколько высокомерно и в целом создавал впечатление человека «не от мира сего».

В папку также были вложены записи из дневников Мэттью Крейна. Они охватывали временной промежуток от периода «скаутинга» до подготовки к убийству Джессики. Даже беглое их изучение давало понять, что Крейн относится к окружающим его людям, как «кучке людей, существующих рядом наравне с мусором». Исключением для него стали только «путницы»: запись о первой из них появилась восемнадцать месяцев назад.

Девушка входила в число тех, кого Мэттью устроил в бордель. Но если остальные его ничем не зацепили, то конкретно эта девушка показалась Крейну «трогательной, потерянной душой». За несколько месяцев они сдружились и много времени проводили вместе, этому было посвящено много записей, но затем они резко оборвались. Последняя содержала всего несколько слов: «Она ушла. Без меня».

Следующая «путница» появилась через четыре недели, и тон записей Крейна определенно изменился. Девушку он сразу называл «страдающей бедняжкой, такой хрупкой и слабой, что без помощи ей ни за что не справиться с несправедливостью этого мира». В чем конкретно она заключалась, Крейн в дневнике не указал, но о судьбе девушки можно было сделать неутешительный вывод, если верить финальной заметке, ей посвященной:

«Выбранный мной способ оказался слишком грязным. Она должна была уйти, мирно улыбаясь, но я видел, как боль проступает на ее красивом лице. Это неправильно. Я не должен вызывать боль».

Марк захлопнул папку и допил уже остывший кофе. Читать дальше в данный момент он видел смысла: в дневнике было достаточно информации для того, чтобы выдвинуть обвинения и проследить логику убийцы, согласно которой он пришел к использованию цветов и даже лодки, но не хватало самого важного — имен. К тому же, капитан Аддамс не был уверен, что Харон написал обо всех своих жертвах. Их количество и личные данные сейчас были куда важнее.

О нем и спросил напрямую капитан Аддамс, сев напротив Мэттью Крейна в допросной комнате. Но далеко не сразу. Сначала Марк медленно разложил на столе распечатки и фотографии. Затем удобно устроился на стуле, закинул ногу на ногу и закурил. Делал особенно глубокие затяжки и неспеша выдыхал дым, явно наслаждаясь процессом. Мэттью Крейн внимательно наблюдал за каждым его движением, и постепенно надменная насмешка в его глазах сменилась раздражением и нетерпением. Марк это заметил, но тушить сигарету не торопился. Лишь когда она дотлела почти до фильтра, он вдавил ее в пепельницу, стряхнул с форменных брюк невидимые пылинки, повернулся к Крейну и задал единственный вопрос:

— Скольких ты убил?

— Нет-нет, капитан, — Крейн заметно оживился. Он поставил скованные наручниками руки на стол, подался вперед и, улыбаясь, заявил. — Вы не улавливаете суть. Я не один из этих отбросов, что населяют ваши камеры. Я не убийца. Я исключительно, определенно и только Харон.

— Хуен, — «любезно» отозвался Марк. — Не слышу правильного ответа.

— Хм, какой суровый офицер взялся за мое дело. Это честь для меня. Вы наверняка радеете за справедливость и жаждете наказать, как вы говорите, «убийцу» по всем правилам и подходящим статьям. Позвольте же помочь вам. Я поведаю все детали, которые вы только пожелаете. Вас интересует какая-то конкретная «путница» или пойдем с самого начала?

— Слушай меня внимательно, мудила. Повторять не стану. У тебя ровно по две минуты на каждую из тех, кого ты убил. День, время, место, способ, имя, возраст. Твои патетичные рассуждения об остальном меня не интересуют. Говорить будешь по таймеру. Не уложишься до сигнала, прибавишь себе еще сутки в одиночке. Мы оба понимаем, что ты с нетерпением ждет встречи не только с адвокатом. Ты надеешься, что на тебя слетятся новостники всех мастей. Тут, ты прав, так и будет. Но в моей власти отсрочить твое появление перед ними. Решай, перед кем тебе выгоднее красоваться, передо мной — или перед ними?

Шестнадцать минут. В них уместились жизни семи девушек и одного молодого человека, решившего в приступе ревности проследить за своей бывшей и убитого для того, чтобы скрыть следы другого преступления. Всем было от двадцати до двадцати четырех лет. Несколько жертв Крейн расчленил, двух изнасиловал и задушил, оставшихся накачивал снотворным и наркотиками. По его словам, он экспериментировал в поисках самого торжественного ритуала, и с последней жертвой довел его до совершенства. Джессику Маккинзи ждала та же участь, что и Адель Кронберг, ведь Харон решил, что это идеальный способ провожать своих «путниц». Ей посчастливилось не стать семнадцатой и восемнадцатой минутой в показаниях Крейна — и об этом, а не о задержании, он откровенно жалел.

— Вы совершили грандиозную ошибку, капитан. Ей так и предстоит мучаться в этом сером мире. Вместо того, чтобы позволить мне исполнить миссию, вы грубо вмешались. Она все равно придет к этой реке. Но уже не молодой и красивой, а измученной и потрепанной временем. По вашей вине.

— У тебя хватает смелости в чем-то меня обвинять? — Марк презрительно скривился. — И вправду возомнил себя кем-то большим, чем жалкий неудачник?

— Вам не понять. Ваш разум ограничен рамками обыденности, а ваша жизнь — набор банальностей. Подобные вам не способны оценить масштаб истинного гения.

— Увы, — Марк сокрушенно покачал головой. — Я всего лишь тупой качок в погонах. Угнаться за полетом твоей мысли примитивной горе мышц не по силам. Поэтому прости. Плебейский слух не позволяет мне слушать дальше.

Марк встал, собрал документы и диктофон, на выходе сделал знак дежурным офицерам и ушел, ни разу не оглянувшись на Крейна. Одновременно из смежной с допросной комнаты вышел полковник Паркер. Судя по несвойственной ему гримасе, полицейский боролся с серьезным приступом отвращения.

— Будь я помоложе да позеленее, первым делом побежал бы мыться после его допроса.

— Полковник, в Бюро нет такого количества мыла, чтобы хватило на вашу шкуру.

— Дерзить вздумал, сопляк? — полковник Паркер отвесил Марку шутливый подзатыльник. — Посмотри на него, еще хватает сил шутить после такого.

— После «какого»? — Марк с обиженным видом потер место ушиба. — Обычный допрос. Или вы настолько смягчились с возрастом, что позабыли, какими бывают психи?

— Зато отлично помню, каково это, удерживать из зарплаты подчиненных штрафы.

— Понял, полковник! Не смею больше издеваться над вами, полковник!

— То-то же, — Рассел хохотнул. — С портретом что будешь делать, отдашь нашим криминальным психологам или доверишь Адриану?

— Оставлю консультанту. Не самая срочная из задач, а он заодно развлечется в больнице.

— Кстати, о больницах. Есть какие-то подвижки с пониманием, чьими стараниями он там оказался?

— Главный секрет случившегося может раскрыть только Адриан. Поэтому ждем, пока к нам вернется ключевой фигурант расследования.

Он сделал это в обед следующего дня — а первым, что услышал Марк, зайдя к проснувшемуся Адриану, было:

— Дай.