Артур Хейли Отель Arthur Hailey Hotel

Если он хочет встретить новый день во всеоружии, подумал Питер Макдермотт, надо ехать домой и хоть немного поспать.
Было половина первого ночи. Очевидно, он пробродил по городу часа два, а может быть, и больше и сейчас чувствовал себя каким-то освеженным и в то же время приятно уставшим.
Он любил подолгу бродить, особенно когда что-то волновало его или требовало решения, - это была давняя привычка.
Расставшись с Маршей, он сначала зашел к себе домой. Однако ему не сиделось в тесных стенах и совсем не хотелось спать, а потому он решил выйти и направился к реке. Он прошел вдоль причалов у Пойдрас-стрит и Джулия-стрит, где стояли пришвартованные суда: одни - тихие, едва освещенные и словно спящие, на других же кипела работа, и ясно было, что они готовятся к отплытию. У Канал-стрит Питер сел на паром и, переправившись через Миссисипи, продолжал свою прогулку вдоль пустынных набережных, любуясь огнями города, оттененными чернотой реки. На обратном пути Питер решил заглянуть во Вьё-Карре и теперь сидел, потягивая cafe au lait[5],на старом Французском рынке.
Несколько минут назад, вспомнив впервые за последние несколько часов о служебных делах, он позвонил в «Сент-Грегори». «Есть ли новости в связи с угрозой руководства конгресса американских стоматологов покинуть отель?» - спросил он. «Да, - ответил ему дежуривший ночью помощник управляющего, - старший официант на этаже, отведенном для конгресса, незадолго до полуночи прислал записку. В ней сказано, что исполнительный комитет после шести часов прений так и не пришел ни к какому решению. Однако на девять тридцать утра в Салоне дофина назначено чрезвычайное собрание всех делегатов. Ожидается около трехсот человек. Собрание будет проходить за закрытыми дверями, принимаются усиленные меры предосторожности, и отель просили помочь обеспечить секретность прений».
Питер велел выполнять любые их просьбы и до утра выкинул все это из головы.
Если не считать этого разговора, который занял у Питера совсем немного времени, мысли его были целиком поглощены Маршей и событиями минувшего вечера. В голове, словно рой назойливых пчел, неотступно звенели вопросы. Как выйти из создавшейся ситуации с достоинством, не задев чувств Марши? Одно было ясно Питеру Макдермотту: ее предложение принять нельзя. И однако же, было бы непростительной черствостью небрежно отмахнуться от столь искреннего признания. Ведь он же сказал Марше: «Если бы все были такими же честными...»
Но было во всем этом и еще кое-что - и почему этого бояться, если уж тоже быть честным? Весь сегодняшний вечер Питера тянуло к Марше - не как к юной девушке, а как к женщине. Стоило ему закрыть глаза, и ее образ вставал перед ним. Ведь такой, как она, он еще не встречал. От одной мысли о ней ударяло в голову, словно от бокала крепкоговина.
Но Питеру уже пришлось познать однажды вкус крепкого вина и сладость опьянения, сменившуюся горечью похмелья; тогда он поклялся, что никогда больше не допустит ничего подобного. Да только опыт прошлого разве влияет на благоразумность решений, разве он делает мудрее мужчину, когда тот выбирает женщину? Питер в этом сомневался.
И все-таки он мужчина, который живет, дышит, чувствует. Никакое добровольное отшельничество не может, да и не должно длиться вечно. Значит, вопрос стоит так: когда и как с ним покончить?
Так или иначе - что дальше? Снова увидеться с Маршей? Он полагал, что это неизбежно, если, конечно, не порвать бесповоротно раз и навсегда. Ну а если встретиться, то как себя вести? И к тому же: не слишком ли велика разница в возрасте?
Ведь Марше только девятнадцать лет. А ему уже тридцать два. Разница явно немалая, но так ли это на самом деле? Безусловно, будь они оба на десять лет старше, роман между ними или даже брак никому не показался бы необычным. И кроме того, Питер сильно сомневался, сумеет ли Марша серьезно увлечься кем-нибудь из ровесников.
Словом, вопросам не было конца. Однако оставалось все же решить, надо ли ему встречаться с Маршей и при каких обстоятельствах.
Пока Питер ломал голову над всеми этими проблемами, его ни на минуту не оставляла мысль о Кристине. За последние несколько дней они очень сблизились. Питер помнил, что, отправляясь вчера вечером в дом Прейскоттов, он думал о ней. И даже сейчас жаждал видеть ее, слышать ее голос.
Странная штука - жизнь, промелькнуло в голове у Питера, всего какую-нибудь неделю назад он был свободен как ветер, а теперь разрывается между двумя женщинами!
Мрачно усмехнувшись, он заплатил за кофе и поднялся, чтобы идти домой.
«Сент-Грегори» находился более или менее по дороге, и Питер машинально направился туда. Когда он подошел к отелю, только что пробил час ночи.
С улицы было видно, что в вестибюле конец рабочего дня еще не наступил. А на Сент-Чарльз-авеню было тихо - лишь неторопливо ехало такси да шли два-три пешехода. Питер пересек улицу, чтобы обойти отель с задней стороны и немного сократить путь. Здесь было еще тише. Питер только было хотел пройти мимо выезда из гостиничного гаража, как услышал гул мотора, увидел свет фар, появившийся из глубины, и остановился. Через секунду низкая черная машина вынырнула оттуда. Автомобиль резко остановился на полном ходу, так что ночную улицу огласил визг тормозов. «Ягуар», успел заметить Питер, и, похоже, с поврежденной решеткой радиатора, да и фара, кажется, не совсем впорядке. Только бы машину не повредили из-за халатности в гараже, подумал он. Если это так, то ему об этом не замедлят сообщить.
Невольно он взглянул на сидевшего за рулем. И с удивлением узнал в нем Огилви. В глазах начальника охраны при виде Питера отразилось не меньшее удивление. Но тут машина рванулась вперед и умчалась.
Куда это и зачем отправился Огилви, подумал Питер, да еще на «ягуаре» вместо своего помятого «шевроле»? Но, решив, что дела служащих вне стен отеля его не касаются, Питер зашагал дальше - домой.
Придя к себе, он тут же уснул.2
В отличие от Питера Макдермотта Отмычка спал плохо. Успех изменил ему, когда он попытался заказать дубликат ключа от президентских апартаментов, который сумел такбыстро и легко воспроизвести на бумаге во всех деталях. Люди, с которыми Отмычка установил контакт по прибытии в Новый Орлеан, оказались куда менее полезными, чем он рассчитывал. Наконец его свели со слесарем, чья мастерская находилась в трущобах неподалеку от Ирландского канала и которому, как сказали Отмычке, можно доверять;тот согласился сделать дубликат, но поворчал, что ему придется работать по спецификации, а не копировать с оригинала. Ключ, заявил слесарь, будет готов лишь в четверг днем, да и цену он заломил несусветную.
Отмычка согласился ждать, так же как согласился и с ценой, понимая, что выбора нет. Но ожидание было тем более мучительным, что он сознавал, как с каждым часом увеличивалась опасность быть выслеженным и пойманным.
Вечером, перед тем как лечь в кровать, он взвесил все «за» и «против» очередного рейда по отелю ранним утром. В его распоряжении были еще два ключа, которые он не успел использовать, - от номера 449, добытый в аэропорту утром во вторник, и от 803-го, который он получил у портье вместо ключа от собственного номера - 830-го. Однако Отмычка решил ничего не предпринимать, а сконцентрировать все внимание и силы на более крупной операции - похищении драгоценностей герцогини Крой-донской. Сам-то он, конечно, понимал, что главным аргументом в пользу такого решения был страх.
Ночью, поскольку сон бежал от него, страх этот стал совсем невыносимым - Отмычка даже и не обманывал себя на этот счет. Но он был твердо уверен, что завтра сумеет побороть страх и вновь обретет мужество и отвагу.
Наконец его свалил тяжелый сон, и ему привиделось, будто массивная стальная дверь постепенно закрывается за ним, отгораживая от него солнечный свет и воздух. Он хотел выскочить, пока еще оставался какой-то просвет, но не мог найти в себе силы сдвинуться с места. Когда дверь закрылась, он зарыдал, понимая, что больше она никогда не откроется.
Проснулся он в ознобе; было еще темно. По лицу его текли слезы.3
Уже больше семидесяти миль отделяли Огилви от Нового Орлеана, а он все еще продолжал думать о встрече с Питером Макдермоттом. В тот момент от неожиданности его словно током пронзило. После этого потрясения Огилви больше часа сидел, вцепившись в руль, почти не замечая, как «ягуар» выехал из города, пересек дамбу через озеро Пончартрейн и наконец оказался на автостраде № 59, ведущей на север.
Он то и дело поглядывал в зеркальце заднего обзора. При появлении сзади очередной пары фар он так и ждал, что машина под нарастающий вой сирены вот-вот стремительнообгонит его. При каждом повороте он готовился к тому, что сейчас ему придется затормозить перед установленным полицией заграждением.
Сначала толстяк решил, что внезапное появление Питера Макдермотта можно объяснить лишь желанием лично засвидетельствовать его, Огилви, отъезд. А вот как Макдермотту удалось проникнуть в тайну замысла герцогини, этого он понять не мог. Но очевидно, каким-то образом это Питеру удалось, и он, Огилви, попался в ловушку, словно неопытный юнец.
Лишь позже, когда за стеклом машины в предрассветной мгле начал проступать уносившийся назад сельский пейзаж, у него возникла мысль: а не была ли встреча с Макдермоттом случайной?
Конечно же, если бы Макдермотт стоял там с определенными намерениями, «ягуар» уже давно догнали бы или устроили на дороге полицейскую заставу. Однако ни того, ни другого не случилось, и Огилви все более склонялся к мысли, что их встреча скорее всего, даже наверняка, была случайной. После этого настроение у него улучшилось. И он свожделением подумал о двадцати пяти тысячах долларов, ожидавших его в конце пути.
И тогда он задал себе вопрос: если до сих пор все идет так гладко, стоит ли ехать дальше и подвергать себя излишнему риску? Пройдет чуть больше часа, и станет совсем светло. Первоначально Огилви намеревался свернуть в это время с дороги и дождаться темноты, а уж потом двигаться дальше. Но задержка на целый день тоже таила в себе опасность. Он проехал всего лишь половину штата Миссисипи и находился еще сравнительно недалеко от Нового Орлеана. Продолжать путь - значит рисковать, что тебя обнаружат, но так ли уж велик риск? С другой стороны, усталость, накопившаяся за предыдущий день, побуждала его остановиться. Огилви был уже на пределе, его сильно клонило в сон.
Именно в этот момент все и произошло. Позади, словно по мановению волшебной палочки, появился красный мигающий свет. Властно завыла сирена.
Вот уже несколько часов, как он этого ждал. Но поскольку все шло гладко, на какое-то время расслабился. Теперь же реальность подействовала на него с удвоенной силой.
Правая нога его машинально вдавила в пол педаль акселератора. Словно стрела, выпущенная из лука, «ягуар» рванулся вперед. Стрелка спидометра качнулась вправо... семьдесят, восемьдесят, восемьдесят пять миль. На девяноста Огилви сбросил скорость: дорога делала поворот. Не успел он притормозить, как красная «мигалка» сразу приблизилась. Сирена, на какое-то время умолкшая, взвыла снова. Затем красный свет сдвинулся влево - водитель задней машины пошел на обгон.
Огилви понимал: продолжать гонку бессмысленно. Даже если удастся оторваться от преследователей сейчас, все равно ему не миновать других полицейских патрулей, дежуривших на дороге. Смирившись с этой мыслью, он сбросил скорость.
И в ту же секунду мимо пронесся силуэт шедшей сзади машины - длинный светлый корпус, слабый свет внутри и человек, склонившийся над другим человеком. «Скорая помощь» унеслась вперед, и ее красная «мигалка» растворилась во тьме.
По тому, как он отреагировал на это, Огилви лишний раз понял, что очень устал. Он решил, что независимо от соображений большей безопасности надо сворачивать с дороги и проводить день в укрытии. Он только что миновал Мейкон - маленький городишко в штате Миссисипи, поначалу намеченный им как конечный этап первой, ночной, части пути. Небо начинало светлеть. Огилви съехал на обочину, чтобы посмотреть карту, затем двинулся дальше и у пересечения нескольких дорог свернул с шоссе.
Вскоре дорога стала неровной и перешла в заросший сорняком проселок. Быстро рассветало. Огилви вышел из машины, внимательно осмотрел местность.
Вокруг не было ни души - лишь редкие рощицы разнообразили пейзаж. До ближайшего шоссе было больше чем с милю. Совсем рядом с тем местом, где остановился Огилви, высилась небольшая роща. Пройдя немного вперед, он увидел, что проселок упирается в нее и там кончается.
Толстяк в очередной раз удовлетворенно хмыкнул. Вернувшись к «ягуару», он сел за руль и аккуратно провел машину в глубь рощи, пока она не скрылась под сенью листвы. Обойдя со всех сторон машину и придирчиво проверив, хорошо ли она спрятана, Огилви остался доволен. Тогда он забрался на заднее сиденье и заснул.4
Проснувшись около восьми утра и лежа в кровати, Уоррен Трент никак не мог понять, почему у него такое удивительно приподнятое настроение. Лишь чуть позже он вспомнил, что сегодня утром ему предстоит завершить сделку, о которой он договорился вчера с профсоюзом поденных рабочих. Невзирая на оказанное давление, мрачные предсказания и всевозможные сложности, он спас «Сент-Грегори» - буквально за несколько часов до истечения срока - от поглощения корпорацией О'Кифа. Это была победа, одержанная им лично. Он старался не думать о возможных последствиях этого странного альянса с профсоюзом поденщиков, чреватого возникновением в будущем еще более сложных проблем. Над этим он еще успеет поломать голову - самое главное сейчас то, что удалось ликвидировать нависшую над отелем угрозу.
Встав с кровати, Уоррен Трент подошел к окну, откуда с пятнадцатого этажа его отеля открывалась панорама города. За окном стоял прекрасный новый день, солнце ярко светило с почти безоблачного неба.
Принимая душ, Уоррен Трент напевал. Хорошее настроение не покидало хозяина «Сент-Грегори» и потом, когда Алоисиус Ройс брил его. Ройс, видя эту необычную, нескрываемую радость своего шефа, даже приподнял брови от удивления, однако Уоррен Трент никак на это не реагировал, должно быть, считая, что время для разговоров еще не настало.
Одевшись и выйдя в гостиную, Уоррен Трент сразу же позвонил Ройялу Эдвардсу. Ревизор, которого дежурная телефонистка обнаружила дома, дал понять хозяину, что не дело отрывать человека от заслуженного завтрака, после того как он проработал всю ночь. Не обращая внимания на нотки недовольства в голосе Эдвардса, Уоррен Трент постарался выяснить, к каким же выводам пришли двое приезжих бухгалтеров после проведенной за работой ночи. Ревизор сказал, что оба посетителя были явно осведомлены о нынешних финансовых затруднениях отеля, ничего нового для себя не обнаружили и остались довольны его, Эдвардса, ответами.
Успокоившись, Уоррен Трент предоставил ревизору заканчивать завтрак.
Вполне вероятно - промелькнуло у него в голове, - что в эту самую минуту в Вашингтон передают отчет о положении дел в «Сент-Грегори», подтверждающий обрисованную им ситуацию. Уоррен Трент надеялся, что в скором времени он получит сообщение оттуда. Тут как раз зазвонил телефон.
Ройс только хотел было поставить на стол завтрак, который несколько минут назад прикатили на столике, но Уоррен Трент жестом остановил его.
Телефонистка сообщила, что вызывает междугородная. Уоррен Трент назвался, и другая телефонистка попросила его обождать. Прошло довольно много времени, прежде чем в трубке вдруг раздался голос председателя профсоюза поденных рабочих:
- Трент?
- Да. С добрым утром!
- Разве, черт возьми, я вас вчера не предупреждал, чтоб вы ничего от меня не утаивали? А у вас хватило глупости попытаться утаить. Так вот что я вам скажу: тот, кто ведет со мной грязную игру, жалеет потом, что на свет родился. Вам еще повезло, что я все узнал раньше, чем была заключена сделка. Но предупреждаю: не вздумайте повторять такое!
Неожиданный оборот событий, резкий холодный голос буквально лишили Уоррена Трента дара речи. Немного придя в себя, он возразил:
- Клянусь Богом, я не имею ни малейшего понятия, о чем вы говорите.
- Он не имеет понятия! И это после того, как в вашем чертовом отеле произошел бунт на расовой почве. После того, как об этом растрезвонили все газеты Нью-Йорка и Вашингтона!
Потребовалось несколько секунд, прежде чем Трент уловил связь между этой гневной тирадой и сообщением Макдермотта накануне.
- Да, вчера утром у нас был один небольшой инцидент. Но это никак нельзя назвать расовыми волнениями. К тому же, когда мы с вами вели переговоры, я ничего об этом не знал. Да если бы и знал, то не счел бы нужным упоминать. Что же до нью-йоркских газет, то я их еще не просматривал.
- Зато их регулярно читают члены моего профсоюза. Если не их, так другие, в которых к вечеру появится подробный отчет о случившемся. И вот что я вам скажу: если я помещу капитал в отель, который дает от ворот поворот неграм, то все они, вместе с недоносками-конгрессменами, которым нужны голоса цветных, поднимут такой вой, точно ихрежут.
- Понятно. Значит, вас волнует не самый принцип. Мы можем поступать как хотим, лишь бы не было шума.
- Что меня волнует, это мое дело. Особенно когда речь идет о капиталовложениях из профсоюзного фонда.
- Но ведь нашу договоренность не обязательно оглашать.
- Если вы серьезно верите в это, значит, вы еще глупее, чем я полагал.
Да, действительно, мрачно подумал Уоррен Трент, рано или поздно об их сделке все узнают. Он попытался подступить к профсоюзному боссу с другого бока:
- То, что произошло вчера в нашем отеле, здесь не редкость. Такое и раньше случалось в отелях на Юге, будет случаться и впредь. Пройдет день-другой, и внимание переключится на что-то еще.
- Может быть. Но если профсоюз поденных рабочих вложит деньги в ваш отель, то после сегодняшней шумихи внимание снова вернется к нему, и чертовски скоро. А мне такой рекламы и даром не нужно.
- Тогда разрешите внести ясность. Должен ли я вас понимать так, что, несмотря на инспекцию наших дел, проведенную вашими бухгалтерами, вы отказываетесь от того, о чем мы договорились вчера?
- Ваши финансовые отчеты в порядке, не в них дело, - ответил голос из Вашингтона. - Мои люди дали положительное заключение. Сделка расстраивается по другой причине.
Итак, с горечью подумал Уоррен Трент, из-за вчерашнего инцидента, на который он и внимания-то не обратил - таким это казалось ему пустяком, - вместо нектара победы он вкушает теперь горечь поражения. Решив, что никакие слова уже не помогут, он язвительно проговорил в трубку:
- А ведь раньше вы не проявляли такой щепетильности, когда дело касалось профсоюзных фондов.
Молчание. Потом нарочито мягко председатель профсоюза поденщиков произнес:
- Когда-нибудь вы еще пожалеете о своих словах.
Уоррен Трент медленно опустил трубку на рычаг. На столе рядом с ним Алоисиус Ройс разложил нью-йоркские газеты, доставленные самолетом.
- В основном об этом пишут здесь, - сказал Ройс, ткнув в «Геральд трибюн». - В «Нью-Йорк таймс» я ничего не обнаружил.
- У них в Вашингтоне издается более поздний выпуск, - сказал Уоррен Трент. Он быстро пробежал глазами заголовок в «Геральд трибюн» и мельком взглянул на помещенный рядом снимок. На фотографии была запечатлена вчерашняя сцена в вестибюле «Сент-Грегори» с доктором Ингрэмом и доктором Николасом в центре. Потом ему, видимо, придется прочесть весь репортаж целиком. Сейчас же он был просто не в силах читать.
- Прикажете подавать завтрак?
Уоррен Трент покачал головой:
- Я не голоден. - На мгновение подняв глаза, он встретил испытующий взгляд молодого негра. - Вероятно, ты считаешь, что мне досталось по заслугам.
- Да, пожалуй, что-то в этом роде, - помедлив, ответил Ройс. - Главное, мне кажется, в том, что вы не хотите признать, насколько все изменилось.
- Если ты и прав, пусть это обстоятельство больше тебя не тревожит. Думаю, что с завтрашнего дня здесь мое мнение мало что будет весить.
- Мне очень жаль, если так.
- Это значит, что отель перейдет к О'Кифу. - Трент подошел к окну и молча постоял у него. Потом вдруг произнес: - Вероятно, ты уже слышал об условиях сделки - в частности, о том, что я остаюсь жить здесь.
- Да.
- Раз так, то мне, по-видимому, придется мириться с твоим присутствием и после того, как в будущем месяце ты окончишь свой колледж. Хотя, наверное, следовало бы дать тебе под зад.
Алоисиус Ройс молчал. При обычных обстоятельствах он быстро нашелся бы и парировал бы колкостью. Но на сей раз он понимал, что это мольба одинокого, поверженного человека, который хочет, чтобы он остался.
Ройса не покидала мысль о том, что он должен принять это важное для себя решение - и принять его быстро. Вот уже почти двенадцать лет он был для Уоррена Трента во многих отношениях как родной сын. Он понимал, что, если останется, его обязанности в свободное от работы в юридической фирме время сведутся к роли компаньона Трента и его доверенного лица. Такую жизнь трудно назвать неприятной. И однако же, на него влияли и другие соображения, когда он раздумывал, остаться ему или уйти.
- Я еще не все обдумал, - солгал он. - А пожалуй, пора.
Да, все в его жизни, от большого до малого, меняется, и притом внезапно, подумал Уоррен Трент. У него не было ни малейшего сомнения, что Ройс скоро уйдет от него, как ушел из его рук контроль над «Сент-Грегори». Возможно, чувство одиночества, а теперь еще и сознание того, что ты не участвуешь в большом жизненном потоке, вообще характерно для человека, который живет слишком долго.
Он сказал Ройсу:
- Ты можешь идти, Алоисиус. Я хочу немного побыть один.
Через несколько минут, решил Уоррен Трент, он позвонит О'Кифу и официально признает свое поражение.5
Журнал «Тайм», редакторы которого умеют выхватить из утренних газет наиболее интересное событие, мгновенно отреагировал на сообщение о скандале на расовой почве,происшедшем в «Сент-Грегори». Редакция тотчас связалась со своим новоорлеанским корреспондентом - постоянным сотрудником газеты «Стейтс-Айтем» и поручила ему собрать на месте весь материал, какой он сумеет раздобыть. А кроме того, накануне ночью, как только в Нью-Йорке вышла «Геральд трибюн» с описанием скандала, редактор позвонил в отделение журнала в Хьюстоне, и заведующий отделением вылетел утренним рейсом в Новый Орлеан.
И вот сейчас оба сотрудника «Тайма» сидели, запершись с Херби Чэндлером, в маленькой комнатке на первом этаже отеля. Помещение это именовалось комнатой для прессы,в нем стояли стол, телефон и вешалка для шляп. Журналист из Хьюстона, как старший по рангу, сидел в единственном кресле.
Чэндлер, зная, что «Тайм» славится своей щедростью по отношению к тем, кто помогает получать интересную информацию, почтительно докладывал о результатах проведенной разведки.
- Я проверил насчет собрания стоматологов. Оно у них закрытое, и такие наведены строгости, что мышь не пролезет. Старшему официанту сказали, что в зал будут пускать только участников конгресса - даже жен не допустят и у входа поставят своих людей, чтобы проверять каждого входящего. Собрание будет проходить при закрытых дверях и начнется лишь после того, как вся гостиничная прислуга покинет зал.
Заведующий хьюстонским отделением, энергичный молодой человек по фамилии Кваратоне, кивнул. Он уже успел взять интервью у президента ассоциации стоматологов доктора Ингрэма, и слова старшего посыльного лишний раз подтвердили полученную информацию.
«Да, у нас действительно будет чрезвычайное заседание, - сказал ему доктор Ингрэм. - Решение о нем было принято исполнительным комитетом вчера вечером, но заседание это будет закрытым. Если бы дело зависело только от меня, сынок, то, пожалуйста, приходите и слушайте, и вы, и любой другой. Но кое-кто из моих коллег имеет на этот счет свое мнение. Они считают, что наши люди будут говорить свободнее, зная, что в зале нет прессы. Так что, боюсь, на сей раз придется вам посидеть в коридоре».
Кваратоне, который вовсе не собирался просидеть все собрание под дверью, тем не менее вежливо поблагодарил доктора Ингрэма. Имея уже подкупленного союзника в лицеХерби Чэндлера, он прежде всего подумал о том, что воспользуется старой уловкой и проникнет на собрание стоматологов, переодевшись в форму посыльного. Однако сообщение Чэндлера показывало, что этот план придется изменить.
- Помещение, в котором будет проходить собрание, - спросил Кваратоне, - это что, большой зал?
- Именно так, сэр, - утвердительно кивнул Чэндлер. - Салон дофина на триста мест. А больше им и не нужно.
Корреспондент «Тайма» задумался. Повестка любого закрытого собрания, на котором присутствуют триста человек, перестает быть тайной, как только открываются двери.В эту минуту для него не составит труда смешаться с делегатами и, притворившись одним из них, выяснить, о чем шла речь. Но при этом у него не будет интересных деталей, связанных с поведением отдельных людей, - материала, столь ценимого дирекцией «Тайма» и читателями этого журнала.
- А в этом, как его там, салоне нет балкона?
- Есть маленький, но на него рассчитывать не приходится. Я уже проверил. Там будет дежурить пара их людей. И кроме того, все микрофоны сейчас отключают.
- Черт бы их побрал! - выругался местный газетчик. - Шпионов они боятся, что ли?
- Видно, кое-кто из них хочет высказаться, но не хочет, чтобы это было зафиксировано, - думая вслух, промолвил Кваратоне. - Эти узкие спецы никогда не занимают твердых позиций - во всяком случае, по расовым вопросам. Но деваться им некуда, уж коли встали перед дилеммой - либо единодушно покинуть отель, либо создавать видимость, так - пошуметь для отвода глаз. В этом отношении ситуация, я бы сказал, сложилась уникальная. - А если так, подумал Кваратоне, то и репортаж может получиться болееострым, чем он предполагал. И он решил во что бы то ни стало придумать, как проникнуть в зал.
- Мне нужен план этажа, где будет проходить заседание, а также этажа над ним, - вдруг сказал Кваратоне. - Понимаете, не просто расположение комнат, а технический план, на котором отмечено все - стены, вентиляционные ходы, потолки и прочее. И мне нужно это быстро, так как в нашем распоряжении меньше часа.
- По правде говоря, я вовсе не уверен, что такой план существует, сэр. Но так или иначе... - И старший посыльный умолк при виде того, как Кваратоне вытащил из карманапачку двадцатидолларовых банкнот и сорвал бумажную ленту.
Пять банкнот Кваратоне тут же вручил Чэндлеру:
- Доберитесь до кого-нибудь из ремонтной или технической службы. С помощью этих денег. Вас я тоже потом не забуду. Встретимся через полчаса, если можно раньше - тем лучше.
- Слушаюсь, сэр! - Физиономия Чэндлера, так похожая на острую мордочку хорька, расплылась в подобострастной улыбке.
- А ты займешься местными откликами, договорились? - сказал Кваратоне репортеру из Нового Орлеана. - Возьмешь интервью в муниципалитете, у видных горожан; хорошо бы поговорить с кем-нибудь из Национальной ассоциации борьбы за права цветного населения. В общем, сам знаешь, что требуется.
- Такой репортаж я и во сне сочиню.
- А вот этого делать не надо. Главное - внимательно следи за реакцией людей. Кстати, хорошо бы поймать мэра в туалете - вот идея! Представляешь: дает интервью и одновременно моет руки. Весьма символично. Может быть отличным началом для репортажа.
- Ну что ж, попробую спрятаться в туалете, - весело сказал репортер и с этими словами удалился: он тоже не сомневался, что за сверхурочную работу заплатят хорошо.
А Кваратоне отправился коротать время в кафе отеля. Он заказал чаю со льдом и машинально, потягивая напиток, обдумывал будущий очерк. Конечно, на целый подвал не потянет, но если удастся найти острый и оригинальный ракурс, то можно получить полторы колонки в номере, выходящем на следующей неделе. А это доставит ему немалое удовольствие - ведь за последние недели больше десяти очерков, на которые он затратил столько сил и старания, были либо вообще отвергнуты нью-йоркской редакцией, либо сильно урезаны при верстке. В этом не было ничего необычного, и сотрудники объединения «Тайм-Лайф» привыкли мириться с неприятным сознанием, что пишут иной раз впустую. Но Кваратоне любил, когда его печатали и замечали, если он писал что-то стоящее.
В условленное время он вернулся в комнатушку для прессы. Через несколько минут туда пришел и Херби Чэндлер в сопровождении моложавого остроносого человека в рабочем комбинезоне. Старший посыльный представил его: Чес Эллис, ремонтный рабочий. Тот почтительно поздоровался с Кваратоне за руку, затем, постучав по свертку чертежей, который он держал под мышкой, неуверенно проговорил:
- Мне ведь их вернуть надо.
- А они мне и нужны ненадолго. - Кваратоне помог Эллису расстелить листы с чертежами и прижать загибавшиеся кверху углы. - Ну, где у вас тут Салон дофина?
- Вот здесь.
- Я сказал ему про собрание, сэр, - вступил в разговор Чэндлер. - И про то, что вы хотите услышать, о чем там будут говорить, хотя сами там не будете.
- Есть какие-нибудь ходы в стенах и в потолке? - спросил сотрудник «Тайма».
- Стены сплошные. Есть, правда, проем между потолком и полом верхнего этажа, но чтоб залезть туда - нечего и думать. Гипс не выдержит тяжести, и вы провалитесь.
- Стойте, - сказал Кваратоне, у которого был как раз такой план. - А что означают эти линии? - И он ткнул пальцем в план.
- Это труба вытяжки горячего воздуха из кухни. Вы заживо изжаритесь, даже если очутитесь по соседству с ней.
- А эти?
Эллис нагнулся над чертежом. Потом сверился с другим листом.
- Это труба подачи холодного воздуха. Она проходит над потолком Салона дофина.
- Из нее есть выходы в зал?
- Да. В центре зала и в обоих его концах. Они здесь отмечены на плане.
- Какое сечение трубы?
Рабочий немного подумал.
- Примерно три квадратных фута.
- Ну-ка, помогите мне добраться до этой трубы, - решительно заявил Кваратоне. - Я залезу в нее и доползу до зала, чтобы видеть и слышать то, что происходит внизу.
Времени на осуществление затеи было очень мало. Эллис сначала отнекивался, но потом Чэндлер все же уговорил его добыть второй комбинезон и сумку с инструментами. Корреспондент «Тайма» быстро переоделся и взял сумку. Затем Эллис, дрожа как в лихорадке, хотя ничего и не произошло, провел его в помещение, примыкавшее к кухне на том этаже, где происходило собрание. Старший посыльный благоразумно исчез из виду, Кваратоне понятия не имел, сколько долларов из той сотни, что он дал Чэндлеру, перешло в руки Эллиса, но ему явно кое-что перепало.
На кухне никто и внимания не обратил на двух заштатных ремонтных рабочих. В закутке, куда они затем прошли, высоко в стене была решетка, которую Эллис заранее снял. К отверстию, которое прикрывала эта решетка, была подставлена длинная стремянка. Кваратоне молча поднялся по ней и влез в дыру. Оказалось, что передвигаться там можно лишь ползком, на локтях. Притом тьма внутри стояла кромешная, лишь изредка прорезаемая отблесками света с кухни. Кваратоне почувствовал, как в лицо ему ударила струя холодного воздуха - давление воздуха возросло, когда тело Кваратоне заполнило всю трубу.
- Отсчитайте четыре вентиляционных отверстия! - прошептал сзади Эллис. - Четвертое, пятое и шестое как раз над Салоном дофина. И еще, сэр: дышите потише, иначе вас услышат. Я вернусь через полчаса. Если вас к тому времени не будет, приду еще через полчаса.
Кваратоне попробовал оглянуться и не смог. Значит, вылезать будет труднее, чем ползти вперед. Он приглушенно сказал: «Есть!» - и пополз вперед.
Коленям и локтям, опиравшимся на металл, было жестко. Больше всего неприятностей доставляли Кваратоне сварные швы. Он даже перекосился от боли, когда острый конец шурупа порвал ему комбинезон и впился в ногу. Немного попятившись, он отцепился, затем снова пополз вперед, но уже осторожнее.
Вентиляционные отверстия были заметны издали из-за проникавшего в них снизу света. Кваратоне прополз над тремя из них, от души надеясь, что решетки надежно привинчены. Подползая к четвертому, он услышал голоса. Собрание, очевидно, уже началось. К радости Кваратоне, голоса слышны были отчетливо, и, если изловчиться, он видел и часть зала внизу. Из следующего отверстия, пожалуй, видно будет еще лучше, решил он. Так и оказалось. Теперь он видел почти половину зала, заполненного людьми, а также трибуну, с которой как раз выступал президент ассоциации доктор Ингрэм.
Пошарив по карманам, корреспондент «Тайма» извлек блокнот и шариковую ручку, снабженную маленьким фонариком.
- ...призываю вас, - обращался к собравшимся доктор Ингрэм, - занять возможно более твердую позицию.
Сделав паузу, он продолжал:
- Мы, профессионалы, по природе своей склонны придерживаться середины и не впадать в крайности, но мы слишком долго занимались попустительством в том, что касается ущемления гражданских прав. В нашей среде нет дискриминации - по крайней мере она проявляется крайне редко, и мы привыкли думать, что этого достаточно. Мы, как правило, не обращаем внимания на то, что происходит вокруг, какие силы там действуют. И мы оправдываем такое свое отношение тем, что посвятили жизнь медицине и у нас не остается времени ни на что другое. Ну что ж, такое оправдание удобно, в нем есть даже доля истины. Однако сейчас, хотим мы того или нет, и нас коснулась эта проблема.
Маленький доктор помолчал, внимательно всматриваясь в лица собравшихся.
- Всем вам, должно быть, уже известно о непростительном оскорблении, которое этот отель нанес нашему уважаемому коллеге, доктору Николасу, оскорблении, самым грубым образом нарушающем закон о гражданских правах. Как ваш президент, я предложил принять жесткие ответные меры. Мы должны отменить конгресс и все как один покинуть отель.
В зале раздались возгласы удивления. Доктор Ингрэм продолжал:
- Большинству уже известно мое предложение. Но для прибывших сегодня утром это новость. К сведению и тех, и других, предложенная мною мера повлечет за собой огорчения и неудобства - для меня в не меньшей степени, чем для всех вас, - профессионально мы от этого не выиграем, да и обществу пользы не будет. Но бывают ситуации, когда затрагиваются самые основы чести и совести, и тогда не обойтись без решительных мер. Я считаю, что это как раз такой случай. У нас есть лишь одна возможность продемонстрировать глубину нашего возмущения, а также со всей очевидностью показать, что люди нашей профессии не намерены больше равнодушно взирать на то, как нарушаютсягражданские права.
В зале раздались возгласы: «Правильно, правильно», - но одновременно и ропот недовольства.
Откуда-то из середины зала тяжело поднялся на ноги массивный мужчина; Кваратоне, пригнувшись ближе к отверстию, увидел могучие челюсти, улыбку на мясистых губах, очки в толстой оправе. Здоровяк объявил:
- Я из Канзас-Сити.
В зале раздались приветственные возгласы, которые он тотчас прекратил мановением руки.
- У меня только один вопрос к доктору. Это он будет объяснять моей маленькой женушке, которая, могу вас заверить, с нетерпением ожидала поездки сюда, как, думаю, и жены большинства других участников, почему, не успев раскрыть чемоданы, мы должны снова паковать их и отправляться домой?
- Да не в этом же дело! - раздался чей-то негодующий голос. Но его заглушили насмешливые выкрики и смех.
- Вот так-то, сэр, - продолжал толстяк, - я хочу, чтобы он объяснил это моей жене. - И вполне довольный собой, он уселся на место.
Доктор Ингрэм вскочил, багровый от возмущения:
- Господа, это же важный, серьезный вопрос. Мы и так уже бездействуем целых двадцать четыре часа, тогда как, по моему глубокому убеждению, уже полсуток назад могли бы сказать свое слово.
Раздались аплодисменты - правда, в разных концах зала и довольно жидкие. Сразу заговорили несколько человек. Председатель собрания, сидевший рядом с доктором Ингрэмом, застучал молотком.
Один за другим люди поднимались на возвышение, осуждали то, как обошлись в отеле с доктором Николасом, но отделывались молчанием по поводу ответных действий. Затем, словно по молчаливому уговору, все повернулись в сторону худощавого, щеголевато одетого человека, решительно вставшего в одном из первых рядов. Кваратоне не расслышал произнесенное председателем имя, уловил лишь:
- ...второй заместитель президента и член нашего исполнительного совета.
Он заговорил сухим, резким голосом:
- Мы проводим данное собрание in camera[6],потому что я, при поддержке нескольких коллег по исполнительному совету, потребовал этого. В результате мы можем говорить свободно, зная, что наши выступления не записываются и не могут быть ложно истолкованы за пределами этого зала. Могу также добавить, что мое предложение встретило сильное сопротивление со стороны нашего уважаемого президента, доктора Ингрэма.
- А чего вы, собственно, испугались - что вас сочтут причастным к такого рода акции? - проворчал с трибуны доктор Ингрэм.
Не обращая на него внимания, щеголеватый вице-президент продолжал:
- Я не меньше, чем все другие, испытываю отвращение к дискриминации. Некоторые из моих лучших... - он заколебался, выбирая слово, - моих самых уважаемых товарищей по профессии принадлежат к другим расам и исповедуют иные вероучения. Более того, как и доктор Ингрэм, я сожалею о произошедшем вчера инциденте. Единственное, с чем мы в данный момент не согласны, касается вопроса процедуры. Доктор Ингрэм - если я могу воспользоваться его метафорой - предпочитает вырвать больной зуб. Согласно моему мнению, следует применить более умеренные формы лечения против неприятной, но локальной инфекции. - По залу прокатилась волна смеха, выступавший улыбнулся. - Я не могу поверить, что отсутствующий здесь, к нашему всеобщему сожалению, коллега, доктор Николас, хоть чуть-чуть выиграет, если наш конгресс будет отменен. Мы же вплане профессиональном многое теряем. Более того - и поскольку у нас заседание закрытое, я говорю это откровенно, - мне кажется сомнительным, что широкий вопрос расовых отношений может как-либо нас касаться.
- Конечно, он нас касается! Разве это не относится ко всем и к каждому? - раздался одинокий голос из задних рядов. Но над остальной частью зала царила напряженная тишина.
Оратор отрицательно покачал головой:
- Какие бы взгляды мы ни исповедовали, мы исповедуем их как индивидуумы. Естественно, мы должны поддерживать членов нашей ассоциации, когда это требуется, и я сейчас предложу определенные меры в связи с историей, случившейся с доктором Николасом. Но вместе с тем я совершенно согласен с доктором Ингрэмом в том, что мы специалисты-медики и что у нас мало времени на дела, не относящиеся к нашей профессии.
Доктор Ингрэм вскочил со своего места:
- Я не говорил этого! Я лишь подчеркнул, что подобную позицию мы занимали в прошлом. И я с нею совершенно не согласен.
- Тем не менее вы сами заявили об этом, - пожав плечами, парировал щеголь.
- Но совсем в других целях. И я не позволю переиначивать мои слова! - Глаза маленького доктора яростно сверкнули. - Господин председатель, мы здесь изощряемся в многословии, не скупимся на выражения вроде «весьма прискорбно», «достойно сожаления». Но неужели вам непонятно, что дело не только в этом, что речь идет о соблюдении гражданских прав и о человеческом достоинстве? Если бы вы были здесь вчера и видели то, что пришлось мне увидеть, - как оскорбляли нашего коллегу, друга, достойного человека...
В зале раздались выкрики: «К порядку!», «К порядку!» Председатель заколотил по столу молотком, и доктор Ингрэм волей-неволей замолчал, лицо его горело.
- Я могу продолжать? - вежливо осведомился щеголеватый.
Председатель кивнул.
- Спасибо. Господа, я вкратце изложу свои предложения. Прежде всего я предлагаю проводить наши конгрессы в будущем в таких местах, где присутствие доктора Николаса и других представителей его расы не будет вызывать никаких осложнений. Существует множество подобных мест, которые все мы, остальные, несомненно, сочтем приемлемыми. Во-вторых, я предлагаю принять резолюцию, осуждающую действия данного отеля, отказавшегося предоставить номер доктору Николасу, после чего мы продолжим работунашего конгресса согласно первоначальному плану.
Сидевший на возвышении доктор Ингрэм, не веря ушам своим, покачивал головой.
Оратор взглянул на листик бумаги, который держал в руке:
- Вместе с несколькими другими членами нашего исполнительного совета я тут составил проект резолюции...
Кваратоне в своем закутке перестал слушать. Резолюция его уже мало интересовала. Содержание ее можно было заранее предсказать; к тому же текст можно будет достать и потом, если потребуется. Поэтому он сосредоточил все внимание на лицах сидевших внизу. Кваратоне они показались обыкновенными лицами в меру образованных людей. На них было написано облегчение. Облегчение, подумал Кваратоне, оттого, что отпала необходимость принимать те меры, к которым их призывал доктор Ингрэм, - меры непривычные, обременительные. Громкие слова, высокопарно произнесенные в псевдодемократическом стиле, открыли выход из затруднительного положения. Совесть - она успокоится, зато не будет лишних неудобств. Правда, дело не обошлось без проявления робкого протеста - один из выступавших поддержал доктора Ингрэма, но это была лишь капля в море. Остальные же выступавшие более или менее повторяли друг друга: «Я тут подготовил проект резолюции...»
Корреспондент почувствовал озноб - это напоминало ему, что, помимо прочих неудобств, он почти час просидел в вентиляционной трубе. Но его затея стоила того. Он теперь напишет живой очерк, а уж пусть редакторы в Нью-Йорке переписывают его в принятом стиле. И еще Кваратоне подумал, что на этой неделе его работа не будет зряшной.6
Питер Макдермотт узнал о решении конгресса стоматологов продолжать свою работу почти сразу после того, как собрание in camera окончилось. Понимая всю важность результатов собрания для отеля, он велел клерку из отдела обслуживания конгрессов дежурить у Салона дофина и немедленно сообщать обо всем, что удастся узнать. Буквально минуту назад клерк позвонил и сказал, что, судя по разговорам выходивших делегатов, предложение об отмене съезда провалилось.
Казалось, Питер должен был бы порадоваться за отель. Он же чувствовал себя крайне подавленным. Он представил себе, как воспринял это решение доктор Ингрэм, не получивший поддержки, несмотря на все свои доводы и всю свою прямоту.
В конечном счете, не без горечи вынужден был признать Питер, сбылись вчерашние циничные предсказания Уоррена Трента. Что ж, хозяина надо поставить об этом в известность.
Когда Питер вошел в приемную владельца отеля, расположенную в одной из комнат блока управления «Сент-Грегори», Кристина, оторвавшись от работы, подняла на него глаза. Теплая улыбка на ее лице напомнила Питеру, как ему хотелось поговорить с ней вчера.
- Хорошая была вечеринка? - поинтересовалась Кристина. Казалось, ее занимала некоторая растерянность Питера. - Или вы уже успели все забыть?
Он отрицательно покачал головой:
- Все было отлично. Хотя мне недоставало вас, да и сейчас я не очень ладно себя чувствую оттого, что забыл про нашу договоренность.
- Хватит об этом. Мы оба стали старше на двадцать четыре часа.
- Если вы свободны, быть может, мне удалось бы загладить свою вину сегодня.
- Просто отбоя нет от приглашений! - сказала Кристина. - Сегодня вечером я ужинаю с мистером Уэллсом.
Брови у Питера поползли вверх.
- Так, значит, он выздоровел.
- Да, но не настолько, чтобы выходить на улицу. Поэтому мы ужинаем в отеле. Если задержитесь на работе, может быть, присоединитесь к нам попозже?
- Если смогу, то приду. - И, кивнув на закрытые двойные двери кабинета, он спросил: - У. Т. на месте?
- Да, можете войти. Надеюсь только, что вы не идете к нему с разными проблемами. А то он сегодня утром что-то очень огорчен.
- Я принес новости, которые могут его приободрить. Стоматологи только что проголосовали против предложения покинуть отель. - И уже более сухо Питер добавил: - Полагаю, вы читали нью-йоркские газеты.
- Да. Я бы сказала, что мы получили по заслугам.
Питер кивнул в знак согласия.
- Я просматривала и местную печать, - сказала Кристина. - Об этом ужасном уличном происшествии: пока ничего нового. А я не могу избавиться от мысли об этом.
- Я тоже, - в тон ей произнес Питер. У него перед глазами внезапно возникла картина, которую они видели три ночи назад: залитая светом, огражденная веревкой проезжая часть улицы и полицейские, ищущие улики, за которые можно было бы зацепиться. Интересно, удастся ли полиции напасть на след машины и водителя, сбившего людей. Вполне вероятно, что и машина, и преступник давно находятся в безопасности и их не найти, хотя Питер надеялся, что это не так. Думая об этом преступлении, он невольно вспомнил и о другом. Не забыть бы спросить Огилви, есть ли какие-нибудь новости в связи с грабежом, который произошел в отеле. Кстати, удивительно, что начальник охраны досих пор не доложил ему о ходе дела.
Еще раз улыбнувшись Кристине, Питер постучал в дверь кабинета Уоррена Трента и вошел.
Новость, принесенная Питером, как выяснилось, почти не произвела впечатления. Хозяин кивнул с отсутствующим видом, словно не желая отвлекаться от каких-то сугубо личных мыслей, в которые он был погружен. Он вроде бы хотел что-то сказать - совсем по другому вопросу, как почувствовал Питер, - но внезапно передумал. Обменявшись сним двумя-тремя словами, Питер вышел из кабинета.
А ведь Альберт Уэллс оказался провидцем, подумала Кристина, предсказал же он, что Питер Макдермотт предложит ей провести с ним вечер. На секунду она пожалела, что преднамеренно сделала так, чтобы быть занятой.
Разговор с Питером напомнил Кристине об уловке, придуманной ею вчера, чтобы избавить Альберта Уэллса от больших затрат вечером. Она позвонила Максу - метрдотелю главного ресторанного зала.
- Макс, ваши вечерние цены просто возмутительны, - сказала Кристина.
- Не я их устанавливаю, мисс Фрэнсис. Правда, иногда я об этом жалею.
- В последнее время у вас что-то не особенно людно, не так ли?
- В иные вечера, - ответил метрдотель, - я чувствую себя, как Ливингстон, который дожидается Стэнли на бескрайних просторах Африки. Знаете, мисс Фрэнсис, люди становятся все умнее. Они уже поняли, что в гостиницах вроде нашей одна центральная кухня и что, в какой из ресторанов ни пойди, везде блюда одни и те же и приготовлены они одними и теми же поварами. Так не лучше ли посидеть в другом месте, где подешевле, даже если обслуживание там и не на высоте?
- У меня есть друг, - сказала Кристина, - который любит, когда хорошо обслуживают. Это пожилой джентльмен по имени Альберт Уэллс. Я хочу, чтобы вы, Макс, проследили за счетом - пусть он будет не слишком большой, но и не слишком маленький, иначе он почувствует подвох. А разницу отнесите на мой счет.
- Ого! Такую девушку я и сам не отказался бы иметь в приятельницах, - усмехнулся метрдотель.
- Ну нет, Макс, - парировала Кристина, - со мной этот номер у вас не прошел бы. Ведь всем известно, что вы один из двух самых богатых людей у нас в отеле.
- Кто же второй?
- Не Херби ли Чэндлер?
- Вы не делаете мне чести, ставя его имя рядом с моим.
- Так вы позаботитесь о мистере Уэллсе?
- Мисс Фрэнсис, когда мы подадим ему счет, он подумает, что ел в закусочной-автомате.
Кристина, смеясь, положила трубку: она не сомневалась, что Макс разрешит поставленную перед ним задачу с тактом и чувством меры.

Не веря глазам своим, кипя от ярости, Питер во второй раз медленно перечитал оставленную Огилви записку.
Записка лежала у него на столе, когда он вернулся после короткой беседы с Уорреном Трентом.
Судя по дате и времени, Огилви написал ее вчера ночью и оставил у себя в кабинете до прихода служащего, разносящего внутреннюю почту. Ясно было и то, что Огилви не случайно написал записку именно в это время и отправил ее таким способом, чтобы Питер, когда получит ее, не мог тотчас же что-либо предпринять.
Записка гласила:

«Мистеру Питеру Макдермотту
Предмет: Отпуск за свой счет.
Я, нижеподписавшийся, смею уведомить, что беру отпуск сроком на четыре дня начиная с сегодняшнего. Эти дни я беру из семи причитающихся мне свободных дней по личным, не терпящим отлагательства причинам.
У. Финеган, заместитель начальника охраны, в курсе дела об ограблении, принятых мерах и т. д. Может быть вызван и для решения всех других проблем, какие возникнут.
Нижеподписавшийся приступит к исполнению служебных обязанностей в будущий понедельник.
Искренне вашТ. И. Огилви, начальник охраны отеля».

Питер с возмущением подумал, что ведь и суток не прошло с тех пор, как Огилви пришел к выводу, что, по всей видимости, в «Сент-Грегори» орудует профессиональный гостиничный вор. Тогда Питер настоятельно просил начальника охраны переселиться на несколько дней в отель, но толстяк отклонил это предложение. Должно быть, Огилви в тот момент уже знал, что возьмет отгул через несколько часов, но предпочел промолчать. Почему? Вероятно, потому, что предвидел категорические возражения со стороны Питера, а у него не хватало духу спорить, и, возможно, времени было в обрез.
В записке сказано: «по личным, не терпящим отлагательства причинам». Ну что ж, рассуждал Питер, так оно, наверное, и есть. Но даже Огилви, несмотря на его общеизвестную близость с Уорреном Трентом, должно быть ясно, что отъезд без предупреждения в подобный момент чреват серьезной взбучкой по возвращении.
Что это за личные причины? Видимо, не из тех, которые можно напрямик открыто изложить и обсудить. Иначе он бы так и поступил. Отель отелем, но, когда у сотрудника случается что-то серьезное, к нему всегда проявят сочувствие. Всегда так было.
Значит, здесь что-то такое, о чем Огилви предпочитал молчать.
Но даже в таком случае, подумал Питер, это его не касается, если не нарушает нормальную работу отеля. Но в данном случае отъезд Огилви создает трудности, и потому Питер чувствовал себя вправе проявлять любопытство. Он решил попытаться выяснить, куда и зачем отправился начальник охраны.
Питер позвонил Флоре и, когда секретарша вошла, протянул ей записку Огилви.
- Я ее прочитала, - состроив скорбную физиономию, сказала секретарша. - И сразу поняла, что вам она радости не доставит.
- Если можете, - сказал ей Питер, - постарайтесь выяснить, где он сейчас находится. Позвоните ему домой, во все другие места, где он бывает. Узнайте, видел ли его кто-нибудь или, может быть, его где-нибудь ждут. Оставьте всюду записки. Если удастся обнаружить Огилви, я хотел бы лично поговорить с ним.
Флора записала все распоряжения в свой блокнот.
- И еще одно: позвоните в гараж. Так случилось, что прошлой ночью я проходил мимо отеля. Примерно в час ночи наш друг выехал из гаража - на «ягуаре». Возможно, он сказал кому-нибудь о том, куда направился.
Когда Флора вышла, Питер послал за Финеганом, мрачным, неразговорчивым уроженцем Новой Англии, который долго думал, прежде чем ответить на очередной нетерпеливый вопрос Питера.
Нет, Финеган не имел ни малейшего представления о том, куда отправился мистер Огилви. Начальник лишь вчера вечером предупредил Финегана, что ему придется руководить охраной отеля ближайшие несколько дней. Да, прошлой ночью по всему отелю дежурили люди, однако ничего подозрительного замечено не было. И сегодня утром никаких сообщений о том, что кто-то заходил в чужой номер, тоже не было. Нет, из полицейского управления Нового Орлеана ничего не поступало. Да, Финеган будет лично поддерживать связь с полицией, как того хочет мистер Макдермотт. И уж конечно, если он, Финеган, получит известие от Огилви, то тут же сообщит мистеру Макдермотту.
Питер отпустил Финегана. И хотя сама мысль об Огилви приводила его в ярость, ничего больше сделать он сейчас не мог.
Он по-прежнему кипел от злости, когда через несколько минут в селекторе раздался голос Флоры:
- Мисс Марша Прейскотт на проводе.
- Скажите ей, что я занят, я позвоню позже, - сказал Питер, но тут же поправился: - Впрочем, так и быть, отвечу.
Он поднял трубку.
- А я все слышала, - раздался веселый голос Марши.
- Извините, - сказал Питер, а про себя подумал с раздражением: нужно напомнить Флоре, чтобы не забывала отсоединять внешнюю линию, когда включена внутренняя связь. - Сегодня препаршивое утро, особенно в сравнении с вчерашним прекрасным вечером.
- А я-то думала, что управляющие отелями первым делом учатся быстро приходить в себя.
- Возможно, другим это и удается. Но я - не другие.
В трубке наступила пауза. Потом Марша сказала:
- Так вы довольны всем вечером?
- Всем без исключения.
- Ну что же, отлично! В таком случае я готова выполнить свое обещание.
- Мне кажется, вы его уже выполнили.
- Нет, я о другом, - сказала Марша, - я ведь обещала устроить небольшой экскурс в историю Нового Орлеана. Можем начать прямо сегодня.
Питер едва не отказался: ведь его присутствие в отеле было сейчас крайне необходимо, но внезапно он понял, что хочет поехать с Маршей. А почему бы, собственно, им и не встретиться? Ведь он так редко берет положенные ему два выходных дня в неделю, а в последнее время вообще работал сверх всяких норм. Отлучиться ненадолго вполне можно.
- Что ж, - сказал Питер, - посмотрим, сколько веков нам удастся охватить с двух до четырех.7
Во время двадцатиминутной молитвы, до того как в номер принесли завтрак, Кэртис О'Киф дважды ловил себя на том, что мысли его бродят где-то далеко. Это было знакомое ему проявление непоседливости, за что он наскоро извинился перед Богом, не слишком на этом педалируя, поскольку инстинктивное стремление не стоять на месте было частью натуры магната и, следовательно, ниспослано свыше.
А все же приятно было вспомнить, что сегодня он последний день в Новом Орлеане. Вечером он улетит в Нью-Йорк, а завтра - в Италию. Для него и Додо уже заказаны номера в «Неаполитанском О'Кифе». Помимо перемены обстановки, это позволит лишний раз побывать в одном из принадлежащих ему отелей. Кэртис О'Киф никогда не понимал, что имеют в виду критиканы, говоря, что человек может объехать весь мир, но, если он будет останавливаться в отелях О'Кифа, ему покажется, будто он и не покидал США. А вот он, несмотря на любовь к заграничным путешествиям, предпочитает видеть вокруг знакомую обстановку: американский интерьер - лишь с небольшими уступками местному колориту; американские уборные; американскую еду и большую часть времени - американцев. В заведениях О'Кифа вы все это могли найти.
То, что через неделю он будет с таким же нетерпением рваться из Италии, как сейчас из Нового Орлеана, значения не имело. В пределах его империи было множество мест -таких, как «Тадж-Махалский О'Киф», «Лиссабонский О'Киф», «Аделаидский О'Киф», «Копенгагенский О'Киф» и другие, - где появление босса, хотя и не столь необходимое теперь для успешного управления системой, тем не менее благотворно сказывалось на общем ходе дел - так возрастает престиж собора от посещения папы римского.
Потом, через месяц-другой, он, конечно, снова вернется в Новый Орлеан, когда «Сент-Грегори» - к тому времени «О'Киф-Сент-Грегори» - успеют переоборудовать и подогнать под стандарт отелей О'Кифа. Его приезд на церемонию открытия будет триумфальным, с фанфарами, гражданскими почестями и репортажами в газетах, по радио и телевидению. Как обычно в подобных случаях, он притащит за собой вереницу всяких знаменитостей, в том числе и голливудских звезд, которых всегда легко соблазнить щедрой и к тому же бесплатной пирушкой.
Кэртис О'Киф ждал этого с нетерпением - так ему хотелось поскорее все завершить. Его несколько раздражало то, что прошло уже два дня, а официального согласия Уоррена Трентана предложенные условия не поступало. А сегодня уже четверг, и время близилось к полудню. Оставалось меньше полутора часов до истечения установленного срока. Очевидно, владелец «Сент-Грегори» по каким-то своим соображениям намерен тянуть до последнего, прежде чем принять условия О'Кифа.
О'Киф нетерпеливо ходил из угла в угол своего номера. Полчаса назад Додо отправилась по магазинам, для чего он дал ей несколько сотен долларов в крупных банкнотах. Онпосоветовал ей, помимо всего прочего, запастись легкой одеждой, поскольку в Неаполе пожарче, чем в Новом Орлеане, а в Нью-Йорке у них не будет времени на покупки. Хотя Додо, как всегда, поблагодарила его, однако, как ни странно, без того восторга, каким она буквально искрилась во время их вчерашней прогулки на пароходе вдоль порта, которая стоила всего шесть долларов. Поистине загадочные существа эти женщины, подумал О'Киф.
Он стоял у окна, глядя на улицу, когда на другом конце гостиной зазвонил телефон. В два прыжка О'Киф подлетел к аппарату:
- Да?
Он ожидал услышать голос Уоррена Трента, но это была всего лишь телефонистка, которая сказала, что его вызывает междугородная. Через секунду в трубке раздался по-калифорнийски тягучий говор Хенка Лемницера.
- Это вы, мистер О'Киф?
- Да, я. - Как ни странно, Кэртис О'Киф желал в эту минуту, чтобы его представитель на Западном побережье не считал необходимым звонить ему дважды в сутки.
- У меня для вас большая новость.
- Что еще такое?
- Я нашел дельце для Додо.
- Мне кажется, я очень ясно дал вчера понять, что для мисс Лэш нужно нечто особое.
- Что значит особое, мистер О'Киф? Лучше не бывает. Гигантская удача! Додо везучая девочка.
- Объясните яснее.
- Уолт Кэрзон снимает новую версию «С собою взять нельзя». Помните? Мы финансируем этот компот.
- Да, помню.
- Вчера я разузнал, что Уолту нужна девочка на роль, которую играла Энн Миллер. Хорошая вторая роль. Додо влезет в нее, как в тугой лифчик.
Кэртис О'Киф снова пожелал в душе, чтобы Лемницер был строже в выборе выражений.
- Надо думать, у них будут пробы.
- Конечно, будут.
- Так где же гарантия, что Кэрзон согласится взять ее на эту роль?
- Вы шутите? Не умаляйте своего влияния, мистер О'Киф. Додо уже взяли. Кроме того, я связался с Сандрой Строуген, чтоб она поработала с Додо. Знаете Сандру?
- Да. - О'Киф был прекрасно осведомлен о Сандре Строуген. У нее была репутация одной из самых талантливых помощниц режиссера по работе с актерами. Среди прочих достижений за нею числился длинный список неизвестных девиц с влиятельными покровителями, ставших благодаря ей любимицами публики, которые делали хороший кассовый сбор.
- Я действительно рад за Додо, - сказал Лемницер. - Эта девочка всегда мне нравилась. Только действовать надо быстро.
- Что значит быстро?
- Ну, мистер О'Киф, было б хорошо, если бы она вылетела еще вчера. Кстати, с остальным я тоже все устроил.
- С чем остальным?
- С Дженни Ламарш. - Хенк Лемницер был явно озадачен. - Вы что, позабыли о ней?
- Нет. - О'Киф, конечно, не забыл остроумную, красивую брюнетку, выпускницу Вассаровского колледжа, которая произвела на него такое впечатление месяц назад или два. Но после вчерашнего разговора с Лемницером он на какое-то время выбросил ее из головы.
- Все уже устроено, мистер О'Киф. Сегодня вечером Дженни вылетает в Нью-Йорк, и завтра она будет у вас. Мы переведем билеты на самолет в Неаполь с Додо на имя Дженни, и тогда Додо сможет лететь сюда прямо из Нового Орлеана. Все выходит очень просто, да?
Действительно, все было просто. Настолько просто, что О'Киф не мог найти в этом плане ни малейшего изъяна. А собственно, зачем ему нужен этот изъян?
- Вы можете с полной ответственностью поручиться, что мисс Лэш получит эту роль?
- Мистер О'Киф, клянусь вам могилой моей матери.
- Ваша мать жива-здорова.
- Тогда могилой моей бабушки. - Лемницер помолчал, потом, словно его осенило, добавил: - Если вы не знаете, как объявить новость Додо, то почему бы это не сделать мне? Вы просто выйдите куда-нибудь на пару часов, а я дозвонюсь ей и все устрою. И тогда - ни скандалов вам, ни прощаний.
- Спасибо. Я вполне могу самостоятельно с этим справиться.
- Как вам угодно, мистер О'Киф. Я всего лишь хочу вам помочь.
- Мисс Лэш телеграфом сообщит вам время прибытия в Лос-Анджелес. Вы встретите самолет?
- Конечно. Здорово будет снова повидать Додо. Ну что ж, мистер О'Киф, желаю вам приятно провести время в Неаполе. Завидую, что вы едете туда с Дженни.
О'Киф положил трубку, не попрощавшись.
Вся увешанная покупками, Додо, запыхавшись, влетела в номер. За ней вошел улыбающийся и тоже сгибающийся под тяжестью пакетов посыльный.
- Я должна бежать назад, Кэрти. Это еще не все.
- Магазин мог бы взять доставку на себя, - буркнул О'Киф.
- Да, но так интересней! Прямо как на Рождество! - И, повернувшись к посыльному, Додо сказала: - Мы едем в Неаполь. Это в Италии.
О'Киф дал посыльному доллар и подождал, пока тот уйдет.
Освободившись от пакетов, Додо бросилась О'Кифу на шею и расцеловала его в обе щеки.
- Соскучился? О, Кэрти, я так счастлива!
О'Киф мягко высвободился из ее объятий.
- Додо, давай присядем на минутку. Мне надо сообщить тебе о некоторых изменениях в нашем плане. У меня хорошие новости для тебя.
- Мы вылетаем еще раньше, чем собирались!
О'Киф покачал головой:
- Нет, это касается больше тебя, чем меня. Дело в том, дорогая, что тебе дают роль в фильме. В этом есть доля и моих стараний. И сегодня утром я узнал, что все устроено.
От взгляда больших голубых глаз Додо О'Кифу стало не по себе.
- Меня заверили, что роль очень хорошая. По правде говоря, я настаивал только на такой. Если все будет в порядке, в чем я не сомневаюсь, это может послужить началом больших перемен в твоей жизни. - Кэртис О'Киф умолк, видя, что слова его не вызывают реакции.
- Видимо, это означает... что мне надо уезжать, - медленно проговорила Додо.
- Мне жаль, дорогая, но ты права.
- И скоро?
- Боюсь, что уже завтра утром. Ты полетишь прямо в Лос-Анджелес. Хенк Лемницер встретит тебя.
Додо медленно кивнула. Тонкие пальцы инстинктивно отбросили с лица прядь светлых пепельных волос.
Даже этот простой жест был исполнен удивительной женственности, присущей Додо. И О'Киф вдруг почувствовал необъяснимый укор ревности, представив себе Додо с Хенком Лемницером. Этот малый немало потрудился, устраивая романы своего шефа, и никогдабы не позволил себе вольностей с избранницей О'Кифа, пока та принадлежала ему. Но потом... Потом - это уже другое дело. О'Киф постарался не думать об этом.
- Поверь, дорогая, потеря тебя - серьезный для меня удар. Но нужно же подумать и о твоем будущем.
- Все отлично, Кэрти. - Взгляд Додо был по-прежнему устремлен на него. Несмотря на наивное выражение ее широко раскрытых глаз, О'Кифу вдруг показалось, что она видит его насквозь. - Все отлично. Тебе не о чем волноваться.
- Я надеялся, что роль в фильме... словом, что тебя она хоть немного обрадует.
- А я и рада, Кэрти! Чертовски рада. По-моему, это просто чудо, как ты умеешь доставлять людям радость.
Слова Додо укрепили его уверенность в том, что он правильно поступает.
- Перед тобой открываются действительно колоссальные возможности. Уверен, что ты справишься, ну а я, естественно, буду следить за твоей карьерой с самым пристальным вниманием. - Произнеся это, он решил, что отныне будет думать только о Дженни Ламарш.
- Должно быть, - голос Додо на секунду прервался, - должно быть, ты улетишь сегодня вечером. Раньше меня.
- Нет, - ответил О'Киф, внезапно отменяя прежнее решение. - Нет, я отложу вылет и перенесу его на завтрашнее утро. Сегодняшний же вечер мы проведем вместе.
Додо с благодарностью взглянула на него, и в эту минуту зазвонил телефон. О'Киф взял трубку с чувством облегчения: наконец-то подвернулся повод окончить разговор с Додо.
- Это мистер О'Киф? - спросил приятный женский голос.
- Да.
- С вами говорит Кристина Фрэнсис, секретарь мистера Уоррена Трента. Мистер Трент просил узнать, можете ли вы принять его сейчас.
О'Киф взглянул на часы. Было около двенадцати.
- Хорошо, - ответил он, - я приму мистера Трента. Попросите его зайти. - И, опустив трубку, он улыбнулся Додо: - Дорогая, кажется, у каждого из нас есть свой повод для торжества: тебе предстоит блестящее будущее, а мне - покупка нового отеля.8
За час до этого Уоррен Трент сидел, глубоко задумавшись, в своем кабинете за закрытыми двойными дверями. Уже несколько раз за это утро он брался за трубку, чтобы позвонить Кэртису О'Кифу и принять условия, на которых тот собирался вступить во владение «Сент-Грегори». Казалось, оттягивать больше не имело смысла. Последней надеждой его был профсоюз поденщиков. Но внезапный отказ, последовавший оттуда, уничтожил для Уоррена Трента всякую возможность сопротивления этому прожорливому бегемоту О'Кифу.
Однако всякий раз, как Уоррен Трент протягивал руку к трубке, что-то удерживало его от этого шага. Ему пришло в голову, что он, словно приговоренный к смерти, ждет своего часа, однако прежде может покончить с собой. Он уже смирился с неизбежным. И понимал, что срок его владения отелем заканчивается - другого выбора нет. И все же инстинкт самосохранения заставлял его цепляться за каждую оставшуюся в его распоряжении секунду, пока не наступит момент, когда придется принять окончательное решение.
Он уже совсем было собрался капитулировать, когда в кабинет вошел Питер Макдермотт. Он сообщил, что стоматологи решили не отменять своего конгресса, однако это не удивило Трента, ибо еще накануне он предсказывал такой исход. Но теперь все это мало волновало его и не имело значения. И Уоррен Трент с облегчением вздохнул, когда Макдермотт ушел.
Потом на какое-то время он погрузился в воспоминания о былых успехах и радостях, которые они приносили. Да, были времена - ведь еще совсем недавно, - когда поселиться у него в отеле стремились многие великие мира сего или почти великие - президенты, коронованные особы, аристократическая элита, блистательные женщины и выдающиеся мужчины, набобы власти и денежного мешка, прославленные и безвестные, и всех их объединяло одно: они требовали внимания к себе и получали его. А за элитой тянулись и остальные, так что «Сент-Грегори» стал для них Меккой и одновременно золотоносной жилой для него, Уоррена Трента.
Когда у тебя не остается ничего, кроме воспоминаний, или по крайней мере есть основания так думать, нужно уметь находить в них утешение. Уоррен Трент надеялся, что хотя бы в последний час владычества его никто не потревожит.
Но и эта надежда оказалась тщетной.
В кабинет тихо вошла Кристина Фрэнсис. Она, как всегда, чутко улавливала настроение хозяина.
- С вами хочет поговорить мистер Эмиль Дюмер. Я бы не побеспокоила вас, но он утверждает, что дело срочное.
Уоррен Трент проворчал в ответ что-то невразумительное. Стервятники залетали, подумал он. Впрочем, это сравнение было вряд ли справедливым. Ведь значительные средства Торгово-промышленного банка, президентом которого был Эмиль Дюмер, вложены в «Сент-Грегори». И однако, именно этот банк отказал ему, Уоррену Тренту, в продлениисрока кредита, как и в новом, более крупном займе. Ну что ж, теперь Дюмеру и его директорам больше не о чем волноваться. Предстоящая сделка приблизит срок возврата вложенных денег. Уоррен Трент решил, что об этом следует уведомить банк.
Он протянул руку к телефону.
- Нет, - прервала его Кристина. - Мистер Дюмер здесь, он ждет за дверью.
Уоррен Трент замер от удивления. Эмиль Дюмер крайне редко покидал свою цитадель ради того, чтобы лично нанести кому-нибудь визит.
Секунду спустя Кристина ввела посетителя, а сама вышла, прикрыв дверь.
У Эмиля Дюмера - плотного коротышки с седыми вьющимися волосами - предки были креолы. Однако, как ни странно, он казался персонажем, сошедшим со страниц «Пиквикского клуба». Сходство это дополняли напыщенность и суетливость манер.
- Прошу прощения, Уоррен, что вторгаюсь без приглашения. Но дело, о котором пойдет речь, не оставляет времени на любезности.
Они деловито пожали друг другу руки. Хозяин отеля жестом указал на кресло:
- Что же это за дело?
- Если позволите, я хотел бы начать по порядку. Прежде всего позвольте мне выразить сожаление, что мы сочли невозможным дать положительный ответ на вашу просьбу о займе. К несчастью, и сама сумма, и условия, на которых вы ее просили, выходят за пределы наших возможностей и проводимой банком политики.
Уоррен Трент лишь кивнул, ничем не выдавая своих чувств. Он не испытывал особых симпатий к банкиру, однако никогда не позволял себе недооценивать его. За напыщенными словоизлияниями, нагонявшими скуку и вводившими многих в заблуждение, скрывался живой, острый ум.
- Однако я пришел к вам сегодня с предложением, которое, надеюсь, поможет развеять несколько неблагоприятный осадок от нашей предыдущей встречи.
- Это крайне маловероятно, - заметил Уоррен Трент.
- Посмотрим. - Банкир извлек из тонкой папки несколько листков линованной бумаги, исписанных карандашом. - Насколько я понимаю, вы получили предложение от корпорации О'Кифа продать отель.
- Узнать об этом можно и без помощи ФБР.
Банкир улыбнулся:
- Может быть, вы согласились бы ознакомить меня с условиями сделки?
- А собственно, зачем?
- Затем, - произнес Эмиль Дюмер, тщательно выговаривая слова, - что я пришел к вам со встречным предложением.
- Если этим объясняется ваш визит, то у меня еще меньше оснований посвящать вас в подробности. Скажу лишь одно: я согласился дать ответ людям О'Кифа сегодня к полудню.
- Вот именно. Как раз такие сведения я и получил, что, собственно, и явилось причиной моего внезапного появления у вас. Я должен извиниться, что не смог прийти раньше: просто сбор необходимой информации и получение соответствующих инструкций заняли некоторое время.
Сообщение об этом новом предложении в последнюю минуту, да еще от Дюмера, не вызвало особого восторга у Уоррена Трента. По-видимому, группа местных финансистов, интересы которых представляет Дюмер, решила объединиться, чтобы купить отель подешевле, а позднее продать с выгодой для себя. Что бы они ни предложили, вряд ли это будет лучше условий О'Кифа. Да и положение самого Уоррена Трента едва ли изменится к лучшему.
Банкир заглянул в свои заметки.
- Если я не ошибаюсь, корпорация О'Кифа предложила вам четыре миллиона. Половина из них пойдет на возобновление нынешней закладной; один из оставшихся миллионов будет выдан наличными, а другой - новыми акциями, которые выпустит О'Киф. Ходит также слух, что вам будет предоставлено право пожизненно пользоваться вашими апартаментами в «Сент-Грегори».
Уоррен Трент побагровел от гнева. Он с грохотом ударил кулаком по столу.
- Какого черта, Эмиль! Хватит играть со мной в кошки-мышки!
- Если у вас создалось такое впечатление, пожалуйста, извините.
- Какого черта! Раз вы знаете все подробности, зачем же спрашивать?
- Честно говоря, - сказал Дюмер, - я только хотел получить от вас подтверждение, и я его получил. Кроме того, я уполномочен сделать вам более интересное предложение.
Уоррен Трент понял, что попался на элементарную, старую как мир уловку. Но его возмущало то, что Дюмер позволил себе такое с ним - Трентом.
Явно было и то, что в лагере О'Кифа оказался предатель, возможно, кто-то из управления корпорации, осведомленный о том, что происходит на самом высоком уровне. Так или иначе, Кэртис О'Киф, использовавший шпионаж для бизнеса, сам оказался его жертвой - это было и занятно, и справедливо.
- Так чем же ваши условия лучше? И кто их предлагает?
- Что касается второго вопроса, в настоящий момент я не уполномочен отвечать на него.
- Я веду дела с людьми из плоти и крови, а не с призраками, - буркнул Уоррен Трент.
- Но я же не призрак, - возразил Дюмер. - Более того, банк дает гарантию, что сделка, которую мне поручено заключить, вполне bona fide[7]и что репутация стороны, интересы которой банк в данном случае представляет, безупречна.
- Давайте перейдем к делу, - все еще раздраженный загадками банкира, сказал Трент.
- Именно это я и собираюсь сделать. - Банкир потасовал свои листки. - Стоимость вашего отеля, которую определили директора моего банка, в принципе не отличается от суммы, названной корпорацией О'Кифа.
- В этом нет ничего удивительного, поскольку вам известна цифра, предложенная О'Кифом.
- Допустим, но, с другой стороны, наше предложение имеет ряд существенных отличий.
Впервые с начала их разговора Уоррен Трент почувствовал интерес к тому, что говорил президент банка.
- Прежде всего директора моего банка вовсе не хотят, чтобы вы отошли от управления «Сент-Грегори» или расстались с руководством его делами. И во-вторых, они намерены сохранять независимость отеля и присущий ему характер по крайней мере до тех пор, пока это коммерчески оправданно.
Уоррен Трент стиснул подлокотники кресла. Он бросил взгляд направо, где висели стенные часы. Стрелки показывали без четверти двенадцать.
- Директора банка будут, однако, настаивать на приобретении контрольного пакета акций, что при создавшемся положении является разумным требованием, чтобы иметь возможность активно вмешиваться в дела. Вы же окажетесь просто акционером с самым большим пакетом акций. При этом вас попросят снять с себя полномочия президента компании и директора отеля. Вам не трудно налить мне стакан воды?
Уоррен Трент наполнил стакан из стоявшего у него на столе термоса.
- Вы что же, хотите, чтобы я стал подносчиком в ресторане? Или, может быть, помощником швейцара?
- Ну, это вы слишком. - Эмиль Дюмер отхлебнул воды и посмотрел на стакан. - Меня всегда поражает, как вода из нашей грязной Миссисипи может быть такой вкусной.
- Ну, продолжайте же!
Банкир улыбнулся:
- Мои директора предлагают, после того как вы снимете с себя указанные полномочия, тотчас назначить вас председателем правления - для начала на двухлетний срок.
- Пост, надо думать, чисто номинальный!
- Возможно. Но мне кажется, не такое уж это плохое положение. Или, быть может, вы предпочитаете, чтобы этот номинальный пост занял мистер Кэртис О'Киф?
Уоррен Трент промолчал.
- Я также уполномочен сообщить вам, - продолжал Дюмер, - что мои директора готовы предоставить вам те же условия для проживания в отеле, что и корпорация О'Кифа. Теперь перейдем к проблеме передачи акций и финансирования. Я хотел бы обсудить это подробнее.
Пока банкир излагал свои соображения, все время сверяясь с заметками, Уоррен Трент почувствовал вдруг невероятную усталость - ему казалось, что все это он видит во сне. В памяти его возник случай из далекого прошлого. Однажды, совсем еще маленьким мальчиком, он пришел на сельскую ярмарку, зажав в кулачке несколько накопленныхпенни, чтобы истратить их на аттракционах. И был там один аттракцион, который соблазнил его и который назывался «кекуок». Наверное, потом по этому принципу сложился и танец. Он помнил, что это была платформа, подвешенная на нескольких петлях и непрерывно двигавшаяся вверх-вниз, взад-вперед... в общем, пол ни секунды не оставался ровным, и всего за какой-нибудь пенс можно было шлепнуться, еще не дойдя до противоположного края. До чего же его тянуло влезть на нее, а когда он медленно продвигался к другому концу «кекуока», вспоминал Уоррен Трент, больше всего ему хотелось соскочить с этой штуковины.
Вся его жизнь последние недели была как этот аттракцион. Совсем недавно он твердо стоял на ногах и вдруг разом потерял под собой почву. На какое-то время у него вновь было возродилась надежда, что он выстоит, а затем снова рухнула. Когда крайний срок был уже на носу, подвернулась возможность поправить дела с помощью профсоюза поденщиков, но платформа качнулась на своих дурацких петлях - и все покатилось в тартарары.
И вот теперь вдруг платформа «кекуока» перестала качаться, а у Уоррена Трента было лишь одно желание - побыстрее с нее сойти.
Он знал, что пройдет какое-то время и его настроение изменится - возобладает, как всегда, личная заинтересованность в отеле. Но сейчас он ощущал лишь облегчение оттого, что, так или иначе, бремя ответственности снимают с него. Помимо облегчения, было и любопытство.
Кто же из городских бизнесменов стоит за плечами Эмиля Дюмера? Кто отважился пойти на финансовый риск, оставив «Сент-Грегори» традиционно независимым отелем? Возможно, Марк Прейскотт? Неужели владелец универмагов решил увеличить и без того широкую сферу своих интересов? Уоррен Трент вспомнил, что слышал на днях от кого-то, будто Марк Прейскотт в Риме. Возможно, в этом и кроется причина такого закулисного подхода. Да в общем, стоит ли теряться в догадках - кто бы это ни был, скоро все станет ясно.
Перераспределение контрольного пакета акций, предложенное банкиром, было вполне справедливо. В отличие от предложения О'Кифа здесь Уоррен Трент получит наличными несколько меньше, зато за ним сохраняется право голоса в управлении отелем. Согласно же условиям О'Кифа, его участие в делах «Сент-Грегори» полностью исключалось.
Что же до предложенного ему поста председателя совета управляющих, то, несмотря на чисто номинальное, лишенное реальной власти положение, за ним все-таки останется привилегия быть в курсе событий. Да и о престиже при этом нельзя забывать.
- Итак, - подвел черту Эмиль Дюмер, - суть дела ясна. Что касается надежности данного предложения, то, как я уже сказал, она гарантирована моим банком. Более того, я готов выдать вам сегодня же официально заверенное письмо, в котором будут подробно изложены все детали предложения.
- А когда будет подписан сам документ, если я соглашусь на ваше предложение?
Банкир задумался, поджав губы.
- Собственно, ничто не мешает быстро оформить все бумаги, тем более что с закладной мешкать не следует, поскольку срок ее истекает. Я бы предложил подписать документ завтра, в это же время.
- И тогда же мне, очевидно, станет известно имя покупателя.
- Без этого, - согласился Эмиль Дюмер, - сделку нельзя оформить.
- Так почему бы вам не сказать сейчас, раз завтра все равно оно будет известно?
Банкир отрицательно покачал головой:
- Я обязан следовать инструкциям.
Внезапно в Тренте заговорило старое упрямство. Его так и подмывало потребовать от Эмиля Дюмера имя покупателя в качестве условия сделки - без этого он-де не согласится. Но здравый смысл возобладал в нем: какое это имеет значение, если предложенные условия будут выполнены? Да и на препирательства, он чувствовал, у него просто не хватит сил. Усталость, которую он чувствовал несколько минут назад, вновь навалилась на него. Он вздохнул и коротко сказал:
- Я согласен.9
Кэртис О'Киф смотрел на Уоррена Трента со смешанным чувством злобы и недоверия.
- И у вас хватает наглости явиться сюда и сказать, что вы продали отель кому-то другому!
Они находились в гостиной О'Кифа. Сразу же после ухода Эмиля Дюмера Кристина Фрэнсис позвонила и от имени Уоррена Трента попросила о встрече, которая сейчас и происходила. Позади О'Кифа неуверенно стояла Додо.
- Можете называть это наглостью, - ответил Уоррен Трент. - Я лишь информирую вас. Возможно, вам будет также интересно узнать, что я не продал окончательно отель, а сохранил за собой пакет акций, и притом значительный.
- В таком случае вы его лишитесь! - Лицо О'Кифа пылало от ярости. Уже много лет не было такого случая, чтобы он хотел что-то купить и не мог. Даже сейчас, несмотря на горечь и разочарование, он не мог поверить, что ему действительно отказали. - Клянусь Богом! Я вас с лица земли смету!
Додо протянула руку и дотронулась до его рукава:
- Кэрти!
Он отдернул локоть.
- Заткнись! - На висках у него заметно пульсировали вены. Пальцы сжались в кулаки.
- Кэрти, ты слишком волнуешься. Не надо...
- Пошла к черту! Не лезь не в свое дело!
Додо умоляюще посмотрела на Уоррена Трента. И под ее взглядом Трент не дал себе воли и сдержался.
- Можете делать все, что вам угодно, - сказал он О'Кифу. - Но должен напомнить вам, что вы не Господь Бог - другие тоже имеют право купить этот отель. И еще: вы приехали сюда по собственной инициативе, а не по моему приглашению.
- Вы проклянете этот день! И вы, и все прочие, кто бы это ни был. Я буду строиться! Я разорю ваш отель, а вас пущу по миру. Все мои помыслы и планы будут направлены на то, чтобы прикончить «Сент-Грегори» и вас вместе с ним.
- Если кто-либо из нас доживет до этого дня. - К Уоррену Тренту вернулось самообладание, и он с каждой минутой чувствовал себя все увереннее, в то время как нервы О'Кифа сдавали. - Вполне ведь возможно, что мы так и не станем свидетелями того, что вы задумали, потому что для осуществления ваших намерений потребуется время. Да иновые владельцы отеля могут заставить вас изрядно поплясать, если вы вздумаете с ними конкурировать. - Это уж было ни на чем не основано, но Уоррен Трент надеялся, что окажется прав.
- Вон! - проревел О'Киф.
- Этот отель еще принадлежит мне, - сказал Уоррен Трент. - И пока вы мой гость, вы обладаете определенными привилегиями в пределах вашего номера. Однако не советую злоупотреблять ими. - И, отвесив легкий почтительный поклон Додо, Уоррен Трент вышел из номера.
- Кэрти, - позвала Додо.
О'Киф, казалось, не слышал. Он тяжело дышал.
- Ты в порядке, Кэрти?
- Вечно ты лезешь с дурацкими вопросами! Конечно, я в полном порядке!
Он яростно забегал по комнате.
- Ведь это всего-навсего отель, Кэрти. У тебя уже их так много.
- Мне нужен именно этот!
- А Уоррен Трент - он ведь пожилой человек, и у него этот отель единственный...
- Ну конечно! Вот как ты все повернула! Предательница! Дура!
Голос его срывался. Он был на грани истерики. Испуганная Додо никогда прежде не видела его в такой ярости.
- Прошу тебя, Кэрти!
- Я окружен болванами! Всюду болваны, болваны, болваны! А ты - дура! Вот почему я хочу от тебя избавиться. Заменить тебя кем-нибудь подостойнее.
Не успел он произнести эти слова, как сам пожалел о них. Даже на него самого они подействовали как удар, гнев его мгновенно угас, словно внезапно выключили горелку. Секунду царило молчание, потом О'Киф пробормотал:
- Прости меня. Это я того, чересчур...
Слезы застилали глаза Додо. Она знакомым жестом машинально поправила волосы.
- Я в общем-то догадывалась, Кэрти. Мог бы и не говорить мне этого.
Она прошла в смежный номер и закрыла за собой дверь.10
От неожиданного подарка судьбы у Отмычки приподнялось настроение.
Утром он отправился в универмаг «Мэзон Бланш», чтобы вернуть свои «стратегические» покупки, приобретенные накануне. Все прошло гладко, приняли его вежливо и возвратили, сколько причиталось. Таким образом Отмычка избавился от лишнего бремени и одновременно скоротал час ожидания. Правда, оставалось еще несколько часов до того, когда можно будет зайти к слесарю с Ирландского канала и забрать заказанный у него ключ.
Отмычка уже собирался выходить из универмага, когда удача улыбнулась ему.
У одного из прилавков на первом этаже элегантно одетая женщина, роясь в сумочке, чтобы достать свою кредитную карточку, уронила связку ключей. Судя по всему, ни она,ни кто-либо еще, кроме Отмычки, не заметил этого. Отмычка постоял у соседнего прилавка с мужскими галстуками, пока дама не отошла.
Тогда он прошел вдоль прилавка и, будто случайно наткнувшись на ключи, наклонился и поднял их. Он сразу понял, что, кроме ключей от машины, в связке были еще и ключи от дверных замков. Но самым интересным в находке была миниатюрная бирка с номерным знаком автомобиля, и уж это наметанный глаз Отмычки сразу заметил. Благодаря такимбиркам инвалиды пересылают владельцам автомобилей по почте потерянные ключи в расчете на вознаграждение. Судя по бирке, автомобиль незадачливой покупательницы был зарегистрирован в Луизиане.
Умышленно держа ключи на виду, Отмычка устремился к выходу из магазина вслед за дамой, которая как раз выходила на улицу. Если кто-нибудь и заметил, как он их подобрал, то теперь каждому будет ясно, что он стремится поскорее вернуть ключи владелице.
Но как только Отмычка оказался в толпе пешеходов на Канал-стрит, он тут же зажал ключи в ладони и опустил их в карман.
Женщина по-прежнему была недалеко. Отмычка следовал за ней на безопасном расстоянии. Пройдя два квартала, она пересекла улицу и зашла в парикмахерскую. С улицы Отмычка видел, как она подошла к кассирше, та заглянула в книгу предварительной записи, после чего женщина уселась и стала ждать своей очереди. Отмычка, ликуя, кинулся кближайшему телефону.
В местной справочной ответили, что нужные ему сведения можно получить в столице штата, городе Батон-Руж. Отмычка позвонил туда и попросил соединить его с отделом регистрации автомобилей. Дежурный телефонист тут же дал ему нужный номер.
Держа ключи перед глазами, Отмычка продиктовал номер, выбитый на крошечной бирке. На другом конце провода усталый голос ответил, что машина зарегистрирована на имя некоего Ф. Р. Драммонда, проживающего в районе Лейквью, в Новом Орлеане.
В Луизиане, как и в других штатах и областях Северной Америки, собственность на автомобили не является тайной и фамилию владельца можно узнать в два счета - по телефону. Отмычка был прекрасно осведомлен о таких деталях и уже неоднократно использовал их с выгодой для себя.
Он сделал еще один звонок - на этот раз по номеру, указанному в телефонной книге рядом с фамилией Ф. Р. Драммонд. Как он и надеялся, после продолжительных гудков трубку никто не поднял.
Теперь нужно было действовать быстро. Отмычка прикинул, что в его распоряжении всего один час или чуть больше. Поймав такси, он в считанные минуты был у стоянки, гдеоставил свою машину. Затем с помощью карты города он быстро добрался до Лейквью, а там без труда нашел дом по адресу, который записал в телефонной будке.
Отмычка внимательно изучил дом с расстояния в полквартала. Это было ухоженное двухэтажное здание с гаражом на две машины и просторным садом. Подъездная дорожка скрывалась за огромным кипарисом, надежно защищавшим ее от любопытных взглядов из соседних домов.
Отмычка уверенно подогнал машину под дерево и направился к парадной двери. Замок открылся с первой же попытки.
Внутри стояла полнейшая тишина.
- Кто-нибудь есть дома? - громко крикнул Отмычка.
Если бы последовал ответ, он тотчас сказал бы, что дверь была приоткрыта и он просто ошибся адресом. Но ответа не последовало.
Быстро осмотрев нижние комнаты, он устремился на второй этаж. Там было четыре спальни, все пустые. В стенном шкафу одной, самой большой из них, Отмычка обнаружил двемеховые шубы. Он вытащил их и кинул на кровать. В другом шкафу нашлись чемоданы. Отмычка выбрал самый объемистый и запихнул в него меха. Ящик туалетного столика порадовал его шкатулкой с драгоценностями, содержимое которой также полетело в чемодан, после чего туда же последовали кинокамера, бинокль и транзистор. Отмычка захлопнул чемодан, спустился вниз, где снова открыл его и к тому, что там лежало, добавил серебряный кубок и поднос. Магнитофон, который он заметил в последний момент, тудауже не влезал, и его пришлось нести до машины просто в руке. Другая рука была занята чемоданом.
На всю операцию Отмычке потребовалось не больше десяти минут. Положив чемодан и магнитофон в багажник, Отмычка спокойно отъехал от дома. А примерно через час, спрятав свои трофеи в номере мотеля на шоссе Шеф-Мантэр, отогнав машину на стоянку в центре города, он уже весело шагал в направлении «Сент-Грегори».
По пути в отель под влиянием внезапно проявившегося чувства юмора он опустил связку ключей в почтовый ящик с соответствии с просьбой, выбитой на миниатюрной бирке. А уже организация, продающая бирки, несомненно, выполнит свое обещание и вернет ключи владельцу.
Этот неожиданный улов, подсчитал про себя Отмычка, может принести ему около тысячи долларов.
Заглянув в кафе при «Сент-Грегори», он съел сандвич и выпил чашку кофе, а затем отправился к слесарю на Ирландский канал. Ключ к президентским апартаментам был готов, и, хотя слесарь заломил бешеную цену, Отмычка с легким сердцем заплатил ему.
По пути назад Отмычка с радостью отметил, что солнце благосклонно сияет с безоблачных небес. Это, как и нежданные щедроты сегодняшнего утра, было явно добрым предзнаменованием, предвестником успеха главного предприятия, осуществление которого приближалось. Отмычка почувствовал, что былая вера в свой талант и чувство непобедимости вернулись к нему.11
Над Новым Орлеаном лениво плыл полуденный звон колоколов. Их мелодия контрапунктом проникала в президентские апартаменты на девятом этаже, ибо окна здесь - для более эффективного действия воздушного кондиционера - были герметически закрыты. Герцог Кройдонский, нетвердой рукой наливавший уже четвертый за сегодняшний деньстакан виски с содовой, услышал звон колоколов и взглянул на часы, чтобы сверить время. Недоуменно покачав головой, он пробормотал:
- И только-то!.. Ну и тянется же время... Самый долгий день на моей памяти.
- Рано или поздно это кончится, - раздался голос герцогини, сидевшей на софе и безуспешно пытавшейся вчитаться в книгу стихов У. X. Одена. Тон ее при этом был менее суровым, чем тот, который герцог привык слышать за последние дни. Как и ее супруг, герцогиня с прошлой ночи пребывала в состоянии постоянного напряжения: она все время думала об Огилви и о злополучной машине, которые были уже где-то на севере, но где? С момента их последней встречи с начальником охраны отеля прошло уже девятнадцать часов, а от него до сих пор не слышно ни слова.
- Черт бы его побрал! Да неужели этот тип не может позвонить? - Герцог нервно шагал по гостиной, в таком состоянии он был уже с самого утра.
- Мы же условились, что не будем поддерживать связь, - мягко напомнила ему герцогиня. - Так меньше риска. Кроме того, если машина, как мы надеемся, спрятана на день, он ведь тоже скрывается от лишних глаз.
Герцог в который уже раз снова склонился над развернутой дорожной картой компании «Эссо». Пальцем он обвел район вокруг города Мейкон, штат Миссисипи.
Он сказал вполголоса:
- Как это близко, дьявольски близко! И ведь сегодняшний день... ожидание... сплошное ожидание! - И, отойдя от карты, пробормотал: - Парня ведь могли и обнаружить.
- Очевидно, этого не случилось, ибо в противном случае мы бы, так или иначе, об этом узнали.
Перед герцогиней лежал дневной выпуск «Стейтс-Айтем», она специально посылала за ним секретаря в вестибюль. Кроме того, они все утро просидели у радио, слушая последние известия, которые передают каждый час. Вот и теперь из приемника приглушенно доносился голос диктора, но говорил он об ущербе, причиненном ураганом в Массачусетсе, а до этого передавали заявление Белого дома по Вьетнаму. Как в газете, так и в утренних радионовостях содержались упоминания о дорожном инциденте и ведущихся розысках, однако ничего нового сказано не было.
- И потом, у него ведь оставалось всего несколько часов прошлой ночью, чтобы вести машину, - сказала, как бы успокаивая себя, герцогиня. - Этой же ночью все будет иначе. Он может выехать, как только стемнеет, и к завтрашнему утру уже будет в безопасности.
- В безопасности! - Герцог с сумрачным видом снова взялся за виски. - Очевидно, только об этом нам и надо думать. А не о том, что случилось. А ведь та женщина... ребенок. В газетах были их фотографии... Вы, вероятно, видели.
- Обо всем этом мы ведь уже говорили. И ни к чему снова все ворошить.
Но герцог, казалось, не слышал ее.
- Похороны сегодня днем... Могли бы по крайней мере пойти туда.
- Вы не можете и прекрасно понимаете, что не пойдете.
В красивой просторной комнате наступило тягостное молчание.
Его прервал резкий звонок телефона. Они посмотрели друг на друга - ни тот, ни другая не хотели подходить. У герцога на лице задергался мускул.
Телефон прозвенел еще раз, потом замолк. Сквозь смежную дверь до них долетел приглушенный голос секретаря, ответившего по параллельному аппарату.
Минутой позже секретарь постучал и почтительно вошел в гостиную. Повернувшись к герцогу, он сказал:
- Ваша светлость, это из одной местной газеты.
Они говорят, что получили, - он заколебался, прежде чем повторить незнакомый термин, - бюллетень-молнию, в которой речь, кажется, идет о вас.
Герцогиня с трудом подавила волнение.
- Я отвечу. Повесьте у себя трубку. - Она взяла трубку стоявшего рядом телефона. Лишь пристальный наблюдатель мог заметить, что руки у нее дрожат.
Подождав, пока параллельный аппарат щелкнет, она объявила:
- Говорит герцогиня Кройдонская.
- Мэм, с вами говорят из городской редакции газеты «Стейтс-Айтем», - сказал решительный мужской голос. - Мы получили молнию от Ассошиэйтед Пресс, а только что и более подробное сообщение. - Голос в трубке умолк. - Извините. - Герцогиня услышала, как ее собеседник раздраженно сказал кому-то: - Куда, черт возьми, она запропастилась... Эй, Энди, ну-ка пошуруй в этой куче. - В трубке послышался шелест бумаг, потом голос произнес: - Простите, мэм. Я вам сейчас прочитаю.
«Лондон (Ассошиэйтед Пресс). В парламентских кругах сегодня стало известно, что герцог Кройдонский, видный английский деятель, известный своей оппозицией правительству, будет назначен новым послом Великобритании в Вашингтоне. Первая реакция положительная. Официальное заявление ожидается в скором времени».
Мэм, это не все. Но я не стану вас задерживать. Мы позвонили, чтобы узнать, не хочет ли ваш муж сделать заявление, и еще, если разрешите, нам бы хотелось послать в отель фотографа.
На секунду герцогиня закрыла глаза, наслаждаясь чувством облегчения, словно после анестезии.
- Мэм, вы меня слушаете? - раздался голос в трубке.
- Да. - Она заставила сознание включиться.
- Что касается заявления, то нам хотелось бы...
- На данный момент, - прервала своего собеседника герцогиня, - моему мужу нечего заявлять, и никаких заявлений он делать не станет до тех пор, пока известие о егоназначении не будет официально подтверждено.
- В таком случае...
- Это относится и к визиту фотографа.
- Тогда нам придется в следующем выпуске давать то, что у нас есть. - В голосе звучало разочарование.
- Это ваше дело.
- Но если последует официальное подтверждение, мы бы хотели связаться с вами.
- Если оно последует, то, я уверена, мой муж с радостью встретится с представителями прессы.
- В таком случае вы нам позволите позвонить снова?
- Пожалуйста.
Положив трубку, герцогиня Кройдонская какое-то время продолжала сидеть неподвижно, выпрямившись. Наконец на губах ее заиграла легкая улыбка, и она сказала:
- Свершилось! Джеффри своего добился!
Герцог недоверчиво уставился на нее. Потом облизнул губы.
- Вашингтон?
Она вкратце изложила содержание телеграммы Ассошиэйтед Пресс.
- Утечка информации, по-видимому, была устроена специально - проверить, какова будет реакция. И реакция оказалась благоприятной.
- Никогда бы не поверил, что даже ваш брат сумеет...
- Без его влияния дело не обошлось. Но несомненно, были и другие причины. Время оказалось удачное. Понадобился человек именно такой, как вы. С вашими политическими взглядами. Не забывайте, что мы с самого начала считались с такой возможностью. К счастью, все сыграло нам на руку.
- Теперь, когда это произошло... - Он умолк, не решаясь до конца высказать свою мысль.
- Так что же теперь, когда это произошло?
- Все думаю... сумею ли справиться?
- Вы обязаны справиться и справитесь. Мы справимся.
Он с сомнением покачал головой:
- Было время...
- Оно еще не кончилось. - В голосе герцогини появились резкие, властные нотки: - Сегодня к концу дня вы должны будете встретиться с прессой. Возникнут и другие обязательства. Вам необходимо владеть своими мыслями и языком и не скисать.
Он медленно кивнул:
- Постараюсь в меру своих возможностей. - И поднес стакан к губам.
- Нет! - Герцогиня поднялась с кресла. Взяла стакан из рук мужа и прошла в ванную. Герцог услышал, как она вылила остатки виски в раковину. Вернувшись, герцогиня отчетливо проговорила: - Больше этого не будет. Понятно? Ни капли и никогда.
Герцог хотел было возразить, потом смирился и сказал:
- Наверно... иначе нельзя.
- Если хотите, я могу унести бутылки, но прежде вылейте остатки из этой...
Герцог отрицательно покачал головой.
- Обойдусь и без выпивки. - Он явно старался собраться с мыслями. Как и накануне, герцог, словно хамелеон, вдруг преобразился, и на его безвольном лице появилась уверенность в своих силах. Совершенно другим, уже твердым голосом он произнес: - Отличные новости.
- Да, - подтвердила герцогиня. - Вся наша жизнь может начаться заново.
Герцог шагнул было к жене, потом передумал. Жизнь-то может начаться заново, но он прекрасно понимал, что в его отношениях с женой все останется без изменений.
Его жена тем временем принялась размышлять вслух:
- Придется пересмотреть наш план поездки в Чикаго. С сегодняшнего дня все ваши разъезды станут объектом пристального внимания. Если мы отправимся туда вместе, чикагская пресса тотчас раззвонит об этом. И тогда стоит поставить машину на ремонт, как могут возникнуть недоуменные вопросы.
- Но один из нас все равно должен ехать.
- Я поеду, - решительно заявила герцогиня. - Я могу слегка изменить внешность, надеть очки. Если быть осторожной, то можно избежать внимания. - Она перевела взгляд на чемоданчик, стоявший рядом с секретером. - Я возьму с собой оставшуюся сумму и сделаю все, что требуется.
- Вы исходите из того... что этот тип благополучно доберется до Чикаго. Но ведь его там еще нет.
Глаза герцогини расширились, словно она вспомнила забытый кошмар.
- О Боже! - прошептала она. - Теперь... особенно теперь... он должен добраться! Должен!12
Вскоре после ленча Питеру Макдермотту удалось заскочить домой переодеться. Он снял костюм, который носил почти все время на работе, и надел полотняные брюки и легкий пиджак. Затем Питер ненадолго вернулся в свой кабинет в отеле, подписал кое-какие письма и, выходя из помещения, положил их на стол к Флоре.
- Сегодня я вернусь поздно, - сказал он ей. И, спохватившись, добавил: - Что-нибудь удалось выяснить насчет Огилви?
Секретарша покачала головой:
- По правде говоря, ничего. Вы просили меня узнать, не сообщал ли кому-нибудь Огилви, куда он отправляется. Так вот: не сообщал.
- В общем-то я этого и не ждал, - буркнул Питер.
- Правда, есть одно обстоятельство... - И Флора запнулась. - Наверно, это не так уж и важно, но выглядит несколько странным.
- Что же это такое?
- Машина, которую взял мистер Огилви... Вы говорили, это был «ягуар»?
- Да.
- Она принадлежит герцогу и герцогине Кройдонским.
- Вы уверены, что здесь нет ошибки?
- Меня саму это заинтересовало, - сказала Флора, - и я попросила в гараже проверить еще раз. Мне посоветовали обратиться к человеку по имени Калгмер - он работает у них ночным дежурным.
- Да, я знаю его.
- Я позвонила ему домой - он дежурил вчера ночью. Калгмер сказал, что у мистера Огилви было письменное разрешение взять машину, подписанное герцогиней Кройдонской.
- Ну тогда, по-моему, все в порядке, - пожал плечами Питер. И все же мысль о том, что Огилви ездил на машине Кройдонов, казалась странной, а еще более странным было то, что между Кройдонами и этим хамом - начальником охраны - могли существовать какие-либо отношения. Судя по всему, Флора думала о том же. - А в гараж машина вернулась? - поинтересовался Питер.
Флора отрицательно покачала головой.
- Я уж думала, не позвонить ли герцогине Крой-донской. А потом решила, что лучше сперва посоветоваться с вами.
- И правильно сделали. - Проще простого, подумал Питер, спросить Кройдонов, куда отправился Огилви. Раз он взял их машину, по всей вероятности, они знают, куда он поехал на ней. И однако же, Питер медлил. После стычки с герцогиней в понедельник вечером Питеру не хотелось снова обострять с ней отношения, тем более что его расспросы могут быть восприняты как вмешательство в сугубо личные дела. Тем более что пришлось бы расписаться в одном малоприятном обстоятельстве: руководство отеля не знает, где находится начальник его внутренней охраны.
И Питер сказал Флоре:
- Давайте повременим с этим.
Питер вспомнил, что у него осталось еще одно дело - Херби Чэндлер. Сегодня утром он собрался было сообщить Уоррену Тренту о своем вчерашнем разговоре с Диксоном, Дюмером и прочими, из которого выяснилось, что старший посыльный причастен к событиям, предшествовавшим попытке изнасилования. Но, увидев, что хозяин явно занят какими-то другими проблемами, Питер решил ничего пока ему не говорить. И сейчас Питер подумал, что, пожалуй, надо сначала повидать Чэндлера самому.
- Выясните, дежурит ли Херби Чэндлер сегодня вечером, - попросил он Флору. - Если дежурит, то передайте, чтобы он зашел ко мне в шесть часов. Если не сможет сегодня, пусть зайдет завтра утром.
И, выйдя из помещения дирекции, Питер спустился в вестибюль. А несколькими минутами позже из полумрака вестибюля он уже вынырнул на залитую ярким полуденным солнцем Сент-Чарльз-авеню.
- Питер! Я здесь!
Повернув голову, Питер увидел Маршу Прейскотт, махавшую ему с переднего сиденья открытого белого автомобиля, который стоял в ряду свободных такси. Проворный швейцар тут же подскочил к машине и распахнул перед Питером дверцу. Садясь рядом с Маршей, Питер заметил, как ухмыльнулись трое водителей такси, а один из них протяжно присвистнул.
- Привет, - сказала Марша. - Если бы вы не пришли, мне пришлось бы брать какого-нибудь пассажира.
В легком летнем платье она казалась еще восхитительнее, но, несмотря на веселый, беззаботный тон, каким она его приветствовала, Питер почувствовал, что она стесняется, возможно, из-за того, что произошло между ними накануне. Он порывисто взял ее руку и пожал.
- Вот это уже лучше, - сказала она, - мне это нравится, хоть я и обещала папе, что буду держать руль обеими руками.
Таксист сманеврировал, освобождая ей путь, и Марша вырулила на проезжую часть улицы.
Похоже, подумал Питер, пока они стояли на Канал-стрит, дожидаясь сигнала светофора, что он только и делает, что разъезжает по Новому Орлеану с хорошенькими женщинами. Ведь всего три дня назад он ехал в «фольксвагене» Кристины к ней домой! Это было в тот вечер, когда он впервые встретился с Маршей. Казалось, с тех пор прошла уйма времени - возможно, такое впечатление создалось у него из-за того, что произошло это объяснение с Маршей. Правда, при отрезвляющем свете дня Марша могла посмотреть на дело иначе. Как бы там ни было, решил про себя Питер, он первым касаться этой темы не станет.
И тем не менее близость Марши волновала его, стоило ему вспомнить минуты расставания вчерашней ночью - поцелуй, сначала робкий, потом с нарастающей страстью: головокружительные секунды, когда Марша из девочки превратилась в женщину; тесные объятия и обещающий трепет ее тела. Питер украдкой наблюдал за девушкой - молодая, порывистая, гибкая и такая тоненькая под платьем. Стоило протянуть руку и...
Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы сдержаться. В эти секунды борьбы с искушением Питер вспомнил, как часто на протяжении его сознательной жизни близость женщины затуманивала ему разум, толкала на необдуманные поступки.
Взгляд Марши на мгновение оторвался от дороги и скользнул в его сторону.
- О чем это вы сейчас думали?
- Об истории, - солгал Питер. - А кстати, куда мы едем?
- На старое кладбище Святого Людовика. Вы там бывали?
Питер отрицательно покачал головой:
- Я никогда не заношу посещение кладбищ в список дел, не терпящих отлагательства.
- А в Новом Орлеане следовало бы.
До Бейсин-стрит было рукой подать. Марша ловко поставила машину на южной стороне улицы, они пересекли бульвар и подошли к обнесенному стеной кладбищу Святого Людовика - вход на него охраняли старинные колонны.
- С этим местом связано немало исторических событий, - сказала Марша, беря Питера под руку. - В начале XVIII века, когда французы основали Новый Орлеан, здесь были в основном болота. Да так оно было бы и сейчас, если бы не дамбы, сдерживающие реку.
- Я знаю, что грунт под городом насыщен влагой, - сказал Питер. - В подвале нашего отеля стоит насос, и сточную воду мы качаем не вниз, а вверх, чтобы она попала в канализацию.
- А в те времена здесь было еще влажнее. Даже в относительно сухих местах вода стояла всего в трех футах от поверхности, так что, когда рыли могилу, она заполнялась водой прежде, чем успевали опустить гроб. Рассказывают даже, что могильщикам приходилось вставать на гробы, чтобы заставить их опуститься. Иногда они просверливалидырки в днище, чтобы гроб поскорее затонул. Народ мрачно шутил: если тебя закопали, а ты еще не умер, то захлебнешься.
- Совсем как в фильме ужасов.
- Есть книги, в которых написано, что иной раз даже питьевая вода отдавала трупным запахом. - Лицо Марши исказила гримаса отвращения. - Так или иначе, потом издали закон, по которому запрещалось зарывать покойников в землю.
Они вышли на аллею, по обеим сторонам которой тянулись ряды причудливых склепов. Такого кладбища Питер действительно никогда еще не видел. Марша сделала широкий жест рукой:
- Вот что произошло после того, как закон был принят. В Новом Орлеане мы называем это городом мертвецов.
- Понятно почему.
Это действительно похоже на город, подумал он. Неровные аллеи, словно улицы, застроены склепами в виде миниатюрных зданий из кирпича, покрытого штукатуркой, некоторые даже с балкончиками из кованого железа, а вокруг проложены узенькие дорожки. Домики были в несколько этажей. Единственное, что отличало их от настоящих - это отсутствие окон, вместо которых зияли многочисленные дверные проемы. Питер указал на них Марше:
- Совсем как вход в квартиры.
- А это и есть квартиры. Причем большинство сдается на короткий срок.
Питер озадаченно взглянул на свою спутницу.
- Склепы разделены на секции, - пояснила Марша. - Обычно в семейном склепе от двух до шести секций, а если семья большая, то больше. У каждой секции свой маленькийвход. Перед новым захоронением одну из дверок предварительно открывают. Гроб, находившийся там прежде, опорожняют, а останки сбрасывают сквозь щель в задней стенке на землю. Старый гроб сжигают и на его место ставят новый. Он постоит с год, а потом все повторится сначала.
- Всего год?
- А больше и не надо, - проговорил кто-то за их спиной. - Случается, конечно, что покойник лежит и подольше - это когда следующий не подпирает. Некоторым помогают тараканы.
Питер и Марша обернулись. Перед ними стоял плотный пожилой мужчина в заношенном бумажном комбинезоне. Приветливо поздоровавшись, он снял допотопную соломенную шляпу и вытер лысину красным шелковым платком.
- Жарко, верно? Там будет попрохладней. - И он хлопнул по склепу, словно то был старый знакомец.
- Если вам безразлично, - заметил Питер, - то я в таком случае предпочитаю жару.
- Все равно туда попадете, - усмехнулся толстяк. - Здрасьте, мисс Прейскотт.
- Привет, мистер Коллоди, - сказала Марша. - Познакомьтесь, это мистер Макдермотт.
Могильщик вежливо поклонился:
- Пришли взглянуть на семейное гнездышко?
- Как раз направляемся туда, - сказала Марша.
- Тогда идите за мной. - И бросил через плечо: - Мы там у вас навели порядок недельку-другую назад. Теперь красота, да и только.
Они пошли вдоль узеньких аллеек, напоминавших миниатюрные улицы, и Питер заметил, какие древние выбиты на склепах имена и даты. Их проводник ткнул пальцем в сторону кучки мусора, тлевшей на площадке:
- Пришлось вот кое-что спалить.
В дыму Питер разглядел остатки гроба.
Они остановились перед мавзолеем из шести секций, напоминавшим традиционный креольский дом. Выкрашенный в белый цвет, он выглядел более ухоженным, чем большинство окружающих. На потрескавшихся от времени мраморных досках значилось много имен - в основном Прейскоттов.
- Мы старая семья, - сказала Марша. - Должно быть, праху моих предков становится тесновато.
Косые солнечные лучи яркими зайчиками играли на мавзолее.
- Аж сияет, а? - Могильщик сделал шаг назад, любовно оглядывая свое хозяйство, потом кивнул на дверцу в верхнем ряду. - Вот эту, мисс Прейскотт, откроем следующей. Для вашего папочки. А вот эта для вас, - сказал он, дотронувшись до дверцы во втором ряду. - Хотя, наверно, не мне уж придется вас туда класть. - Он помолчал и задумчиво добавил: - Ведь всех нас призывают туда, когда нам самим еще совсем неохота. Вот так-то, сэр, а потому нечего терять зря время! - И, снова промокнув платком лысину, старик поплелся прочь.
Несмотря на жару, по телу Питера пробежал озноб. Ему стало не по себе от одной мысли, что для такого юного существа, как Марша, уже приготовлено смертное ложе.
- Вовсе это не так ужасно, как кажется. - Глаза внимательно смотрели на Питера, и он еще раз поразился способности девушки читать его мысли. - Просто мы здесь так воспитаны, что с детства привыкаем относиться к этому как к части нашего бытия.
Питер кивнул. Все равно он был сыт по горло этим царством мертвых.
Они уже подошли к выходу на Бейсин-стрит, когда Марша вдруг взяла Питера за локоть и придержала.
Перед воротами как раз остановилась вереница автомобилей. Захлопали дверцы, из машин вышли люди и столпились на тротуаре. По их виду ясно было, что сейчас появится похоронная процессия.
- Питер, нам придется обождать здесь, - прошептала Марша.
Они отошли еще подальше в сторонку, откуда, однако, хорошо было видно все, что происходило у ворот.
Тем временем люди на тротуаре расступились, пропуская небольшой кортеж. Первым показался болезненного вида человек с вкрадчивыми манерами - видимо, хозяин похоронного бюро. За ним следовал священник.
За священником медленно шли шесть носильщиков - на плечах их покоился массивный гроб. Чуть сзади четверо других несли маленький белый гробик. На крышке его лежалалишь ветка олеандра.
- О Боже! - проговорила Марша.
Питер крепко сжал ее руку.
- Да возьмут ангелы ваши души в рай, да выйдут мученики навстречу вам и поведут во священный град Иерусалим, - монотонным речитативом завел священник.
Траурная процессия следовала за вторым гробом. Впереди в одиночестве шел еще довольно молодой мужчина. Черный костюм на нем был явно с чужого плеча; в руках он неловко мял шляпу. Казалось, он не мог оторвать глаз от гробика. По щекам его текли слезы. В группе, следовавшей за ним, громко всхлипывала пожилая женщина, которую поддерживала другая, помоложе.
-...Да встретит вас хор ангелов у врат небесных, и да познаете вы вечный покой вместе с Лазарем, который в сей юдоли тоже был беден...
- Это те, которых сбила машина. Мать и маленькая девочка. Об этом писали в газетах, - прошептала Марша.
Питер увидел, что она плачет.
- Да, я знаю. - У Питера было такое впечатление, будто он - участник трагедии, он разделял горе этих незнакомых ему людей. Тогда, в понедельник ночью, когда он случайно оказался на месте происшествия, все выглядело просто, мрачно и жутко. А сейчас трагедия как бы приблизилась, стала реальнее. И, глядя на приближающуюся процессию, Питер почувствовал, как у него на глаза набегают слезы.
За родственниками погибших шли друзья. Питер был немало удивлен, увидев среди них знакомое лицо. Сначала он не мог припомнить, кто это, но затем понял, что перед ним Сол Натчез, пожилой официант, обслуживающий номера, которого отстранили от работы после инцидента с четой Кройдонов в понедельник вечером. Во вторник утром Питер велел разыскать Натчеза и передать распоряжение Уоррена Трента, чтобы он до конца недели не появлялся в отеле, а жалованье ему будут платить. В эту минуту Натчез взглянул в сторону, где стояли Питер и Марша, но и виду не подал, что признал управляющего. Тем временем гробовщики уже прошли в глубь кладбища и исчезли из виду. Питер с Маршей подождали, пока вслед за ними прошли все родные и любопытные.
- Теперь можно идти, - сказала Марша.
Неожиданно чья-то рука коснулась рукава Питера. Обернувшись, он увидел Сола Натчеза. Значит, он все-таки заметил их.
- Я видел, как вы наблюдали за процессией, мистер Макдермотт. Вы знали эту семью?
- Нет, - ответил Питер. - Мы здесь случайно оказались. - И он представил Натчезу Маршу.
- А вы решили не оставаться до конца службы? - спросила девушка.
Старик отрицательно покачал головой:
- Знаете, всему есть предел.
- Так вы знали эту семью?
- Да, и очень близко. Горько, очень горько, что так получилось.
Питер молча кивнул. Казалось, разговор на этом и окончится.
- Я не сумел сказать вам это во вторник, мистер Макдермотт, - прервал молчание Натчез, - но я вам очень благодарен за то, что вы сделали. Я имею в виду - ну, заступились, что ли, за меня.
- Не стоит благодарности, Сол. Я был уверен, что вы не виноваты.
- Понимаете, если подумать, странно все получилось. - Старик посмотрел на Маршу, потом на Питера. Ему явно не хотелось уходить.
- Чего же тут странного? - спросил Питер.
- Да все. Это несчастье... - сказал Натчез, махнув рукой в сторону, куда ушел кортеж. - Ведь оно случилось незадолго до того, как у меня вышла эта неприятность в понедельник вечером. Подумать только, что пока мы с вами тогда разговаривали...
- Да, это верно, - заметил Питер. Он вовсе не собирался делиться впечатлениями о том, что увидел позднее на месте происшествия.
- Я вот что хотел спросить вас, мистер Макдермотт: у вас еще был разговор об этом деле с герцогиней?
- Нет, не было.
Видимо, Натчез, как и он сам, подумал Питер, был рад перевести разговор на другую тему, не связанную с похоронами.
- Я много думал об этом, - продолжал официант. - И такое у меня впечатление, будто они нарочно устроили скандал. Иначе я никак не могу их понять. Не могу, и все.
Примерно то же говорил Натчез и вечером в понедельник, вспомнил Питер. В памяти его всплыли слова официанта. «Она толкнула меня под руку, - сказал он тогда, имея в виду герцогиню Кройдонскую. - В другом случае я бы решил - нарочно». Да и у самого Питера потом зародились подозрения, что все произошло так, как говорил Натчез: герцогиня явно хотела, чтобы этот инцидент запомнился. Что она тогда говорила? Что-то насчет вечера, который они спокойно провели у себя в номере, а потом прогулялись вокруг квартала. Герцогиня сказала, что они только что вернулись. Питер вспомнил, что еще удивился тогда, почему она так на это напирала.
Потом герцог промямлил что-то насчет сигарет, забытых в машине, и герцогиня резко оборвала его.
Герцог забыл сигареты в машине.
Но ведь Кройдоны сидели у себя в номере, а потом лишь вышли пройтись вокруг квартала...
Сигареты герцог, конечно, мог забыть в машине и раньше, днем.
Но почему-то Питеру казалось, что это не так.
Забыв о присутствии Сола Натчеза и Марши, он погрузился в размышления.
Почему Кройдоны хотели скрыть, что пользовались своей машиной в понедельник вечером? Зачем им понадобилось создавать видимость - а это была явно лишь видимость, - что они провели вечер в отеле? Не была ли жалоба на Натчеза из-за пролитого соуса умышленной уловкой, чтобы сделать официанта, а потом и Питера невольными свидетелями, которые могли бы подтвердить состряпанную ими версию? Если бы не случайно вырвавшиеся у герцога слова, которые так взбесили герцогиню, Питер безоговорочно всему бы поверил.
Но почему им нужно было скрыть, что они пользовались машиной?
Натчез сказал минуту тому назад: «Странно все получилось... Это несчастье... Ведь оно случилось незадолго до того, как у меня вышла эта неприятность».
Кройдоны ездят на «ягуаре»...
Огилви...
Перед глазами Питера вдруг возник «ягуар», выезжавший прошлой ночью из гаража. И когда машина на минуту приостановилась, он еще заметил в ярком свете фонаря, что с ней что-то было не так. Он помнил, что заметил. А вот что именно? И память с ужасающей четкостью подсказала: фара и радиатор; то и другое было повреждено. Впервые он сопоставил это с полицейскими сообщениями, передававшимися в последние дни.
- Питер, - окликнула его Марша, - вы вдруг побелели как мел.
Он едва ли услышал ее.
Надо срочно убираться отсюда, побыть одному, чтобы хорошенько все обдумать. Он должен сопоставить все не спеша, тщательно, следуя логике. Главное - не торопиться и не делать скороспелых выводов.
В его руках лишь отдельные детали головоломки. На первый взгляд они вроде бы укладываются в общую картину. Но все надо трижды взвесить, проверить и перепроверить. Аможет быть, и сбросить со счетов.
Мысль, пришедшая в голову Питеру, казалась ему невероятной. Не могло это быть правдой - слишком уж все фантастично. И однако же...
Словно издалека до него долетел голос Марши:
- Питер! Что-нибудь случилось? Что именно?
Сол Натчез тоже как-то странно смотрел на него.
- Марша, - сказал Питер, - сейчас я не могу вам ответить. И я должен ехать.
- Ехать? Куда?
- К себе в отель. Извините. Я постараюсь потом все объяснить.
- А я-то думала, что мы вместе выпьем чаю. - В голосе девушки слышалось разочарование.
- Это очень важно. Пожалуйста, поверьте мне.
- Ну, раз вы должны ехать, я вас отвезу.
- Нет, прошу вас, не надо. - Ведь по пути придется разговаривать с Маршей, отвечать на ее вопросы. - Я вам позвоню позже.
И он пошел прочь, а Марша и Натчез так и остались стоять, недоуменно глядя ему вслед.
Выйдя на Бейсин-стрит, Питер схватил первое попавшееся такси. Он сказал Марше, что поедет в отель, но сейчас, передумав, назвал шоферу свой домашний адрес.
Там ему будет спокойнее.
Там он сможет подумать. И решить, как быть дальше.

День уже близился к концу, когда Питер Макдермотт подвел итог своим размышлениям.
Он сказал себе: если ты двадцать, тридцать, сорок раз сопоставил факты и всякий раз приходил к одному и тому же выводу и если речь идет о такого рода деле, как то, которое перед тобой сейчас, - значит, ты обязан действовать.
Вот уже полтора часа, как он расстался с Маршей и сидел у себя в квартире. Переборов охватившее его возбуждение и стремление действовать немедленно, Питер заставилсвой мозг работать трезво и спокойно. Шаг за шагом он последовательно проанализировал всю цепь событий начиная с понедельника. Он пытался найти разные объяснения как для каждого события в отдельности, так и для всех вместе. И не находил ни одного более или менее логически обоснованного, кроме страшной догадки, столь внезапно осенившей его в этот день.
Итак, дальнейшие раздумья равнозначны потере времени. Настала пора принимать решение.
Питер подумал было сообщить все Уоррену Тренту и поделиться с ним своими соображениями. Но потом отбросил эту мысль - ведь это же трусость, попытка снять с себя ответственность. Как бы там ни было, он должен действовать один.
Следовало подумать о том, как все это преподнести. Питер быстро сбросил светлый костюм и переоделся в более темный. Выйдя из дома, он взял такси, чтобы побыстрее проскочить несколько кварталов, отделявших его от отеля.
На ходу отвечая на приветствия, он прошел через вестибюль и поднялся на бельэтаж в свой кабинет. Флоры не было. На столе у него лежала груда корреспонденции, но он даже не притронулся к ней.
Какое-то время Питер посидел в тишине кабинета, обдумывая план действий. Потом снял трубку телефона, дождался гудка и набрал номер городской полиции.13
Настойчивый писк москита, каким-то образом проникшего в кабину «ягуара», разбудил Огилви вскоре после полудня. Он нехотя открыл глаза и в первую минуту не мог вспомнить, где находится. Затем цепь событий всплыла в его памяти: отъезд из отеля; гонка в предрассветной тьме; необъяснимая тревога; решение переждать до конца дня, прежде чем ехать дальше на север, и, наконец, ухабистая, заброшенная дорога, которая привела его в небольшую рощицу, где он и спрятал машину.
Укрытие он выбрал явно с толком. Посмотрев на часы, Огилви обнаружил, что ему удалось спокойно проспать почти восемь часов.
Однако вместе с сознанием пробудилась и боль во всем теле. В машине было душно, ноги у него затекли, и все бока ломило от лежания на узком заднем сиденье. Во рту пересохло и отдавало горечью. Огилви хотелось пить, и он был страшно голоден. Кряхтя, Огилви со стоном приподнялся и открыл дверцу автомобиля. В ту же секунду его облепило с десяток москитов. Стряхнув с себя мошкару, он неторопливо огляделся по сторонам, сравнивая представшую его взору картину с тем, что он видел утром. В тот ранний час, когда он решил остановиться, здесь было прохладно и рассвет едва брезжил, теперь же солнце стояло в зените и, даже несмотря на тень под деревьями, жара давала о себе знать.
Выйдя на опушку, Огилви различил вдалеке шоссе, над которым волнами ходило марево раскаленного воздуха. Утром движения там почти не было, а сейчас легковые автомобили и грузовики мчались в обоих направлениях - звук их моторов долетал до того места, где стоял Огилви.
В лесу стояла тишина, нарушаемая лишь жужжанием насекомых. Только погруженные в полуденный сон луга, безлюдный проселок да одинокая рощица отделяли Огилви от шоссе. Густая зелень по-прежнему надежно скрывала «ягуар» от чужих глаз.
Огилви облегчился, затем развернул пакет, который положил в багажник перед отъездом из «Сент-Грегори». В пакете были термос с кофе, несколько банок пива, сандвичи, сухая колбаса, баночка пикулей и яблочный пирог. Он с жадностью набросился на еду, запивая ее большими глотками пива, а потом кофе. Он, конечно, остыл со вчерашнего дня, но был крепкий и бодрящий.
Продолжая есть, Огилви включил радио и стал слушать, дожидаясь последних известий из Нового Орлеана. Когда же наконец стали передавать новости, в них было лишь краткое упоминание о ходе расследования дорожного инцидента - говорилось, что ничего нового выяснить не удалось.
Через некоторое время Огилви решил пойти на разведку. В нескольких сотнях ярдов, на гребне соседнего холма, раскинулась другая роща, чуть больше той, где он прятался. Перейдя через поле, а затем миновав рощу, Огилви обнаружил на другой стороне холма мутный ручей, который лениво струился среди поросших мхом берегов. Присев на корточки, он кое-как умылся и сразу почувствовал себя освеженным. Трава здесь была ярче и приятнее, чем в роще, где стоял «ягуар», и Огилви с удовольствием растянулся на ней, подложив под голову пиджак.
Устроившись поудобнее, Огилви еще раз обдумал события прошлой ночи и попытался представить себе, что его ждет впереди. Размышления укрепили его уверенность в том, что неожиданная встреча с Макдермоттом у отеля была чистой случайностью и о ней можно забыть. Да, конечно, когда Макдермотт узнает об отсутствии начальника охраны, произойдет взрыв. Но это не поможет ему узнать, куда отправился Огилви и зачем.
Всякое, несомненно, может случиться, и со вчерашней ночи вполне могло произойти такое, из-за чего подняли тревогу и теперь все разыскивают Огилви и «ягуар». Однако в новостях, переданных по радио, не было ничего, что наводило бы на эту мысль.
Словом, все вроде бы складывалось вполне благоприятно, особенно когда он вспомнил о деньгах, уже лежащих в сейфе, и об остальной сумме, которую он получит завтра в Чикаго.
Теперь оставалось лишь дождаться наступления темноты.14
Весь день Отмычку не покидало приподнятое настроение. Оно прибавило ему уверенности, когда в начале шестого он осторожно приблизился к дверям президентских апартаментов.
Он и на этот раз воспользовался служебной лестницей, когда поднимался с восьмого этажа на девятый. В кармане у Отмычки лежал дубликат ключа, изготовленный слесарем с Ирландского канала.
В коридоре у входа в номер было пусто. Остановившись возле обитых кожей двойных дверей, он настороженно прислушался, но изнутри не доносилось ни звука.
Поглядев в обе стороны, он быстро извлек ключ из кармана и вставил в скважину. Отмычка заранее посыпал ключ толченым графитом, чтобы он легче вошел в замок. Почувствовав, что бороздки совпали, Отмычка повернул ключ. Затем чуть-чуть приоткрыл одну из дверей. Внутри по-прежнему было тихо. Тогда он осторожно закрыл дверь и вынул ключ.
Отмычка не собирался входить сейчас в номер. Это произойдет позднее. Сегодня ночью.
А пока он намеревался провести лишь предварительную разведку и убедиться, что ключ изготовлен безупречно и им можно будет воспользоваться когда захочешь. Чуть позже он установит наблюдение за апартаментами, выискивая наиболее благоприятный момент. А пока он вернется в свой номер на восьмом этаже, заведет будильник и ляжет спать.15
За окном стемнело, и Питер Макдермотт, извинившись, поднялся из-за стола, чтобы зажечь свет у себя в кабинете. Вернувшись на свое место, он снова сел напротив человека в сером фланелевом костюме с тихой, неторопливой речью. Капитан Йоллес из бюро уголовного розыска новоорлеанской полиции совсем, по мнению Питера, не походил на полицейского. Словно управляющий банком, рассматривающий просьбу о предоставлении займа, он продолжал вежливо слушать, пока Питер излагал факты и свои соображения. Лишь один раз он прервал затянувшийся рассказ и спросил, нельзя ли позвонить по телефону. Получив утвердительный ответ, капитан отошел к параллельному аппарату, стоявшему в дальнем конце кабинета, и разговаривал так тихо, что Питер не услышал ни слова.
Отсутствие какой-либо реакции на высказанные им соображения заставило Питера снова усомниться в правильности своих выводов. И поэтому, заканчивая разговор с капитаном, он сказал:
- В общем-то я вовсе не уверен, что все это не бред. И уже начинаю чувствовать себя довольно глупо.
- Мистер Макдермотт, если бы побольше людей приходили к нам со своими сомнениями, то полиции было бы работать куда легче. - Впервые с начала их беседы капитан Йоллес достал записную книжку и карандаш. - Если делу будет дан ход, нам, естественно, потребуется более подробное заявление. А пока я хотел бы уточнить две детали. Во-первых, номер машины.
Номер был записан Флорой, и теперь Питер прочитал его вслух, а капитан занес в свою книжку.
- Спасибо. Другая деталь - это внешность вашего Огилви. Я с ним знаком, но тем не менее хочу услышать и ваше описание.
Первый раз за всю беседу Питер улыбнулся:
- Это сделать довольно просто.
Он заканчивал описание Огилви, когда зазвонил телефон. Питер поднял трубку, затем пододвинул аппарат к Йоллесу:
- Спрашивают вас.
На этот раз он слышал то, что отвечал детектив, а тот в основном повторял: «Да, сэр», «Я понял».
В какой-то момент капитан поднял глаза на Питера, как бы оценивая его. Затем сказал в трубку:
- По-моему, на него вполне можно положиться. - Легкая улыбка прочертила складки на его лице. - Только уж очень волнуется.
Затем он повторил номер машины и описание внешности Огилви и повесил трубку.
- Вы правы: я действительно волнуюсь, - заметил Питер. - А вы намерены встречаться с герцогом и герцогиней Кройдонскими?
- Пока нет. Нам хотелось бы сначала побольше выяснить. - Полицейский задумчиво смотрел на Питера. - А вы читали сегодняшний вечерний выпуск?
- Нет.
- Ходят слухи, что герцог Кройдонский будет назначен английским послом в Вашингтоне. Об этом сообщает «Стейтс-Айтем».
Питер слегка присвистнул.
- По словам моего шефа, об этом только что официально объявили по радио.
- Не означает ли это, что на него распространится статут дипломатической неприкосновенности?
Капитан покачал головой:
- Нет, это не спасет его от ответственности за то, что уже произошло. Если он имеет к этому отношение.
- Однако ложное обвинение...
-...чревато серьезными последствиями в любом случае - и особенно в данном. Именно потому, мистер Макдермотт, мы и продвигаемся так осторожно.
Если о расследовании станет известно, подумал Питер, а в конечном итоге окажется, что Кройдоны невиновны, это может иметь печальные последствия как для отеля, так илично для него.
- Чтобы вы не мучились, - сказал полицейский, - я открою вам пару секретов. После того как я позвонил от вас, наши люди уже успели собрать кое-какие данные. Они склонны думать, что ваш служащий, Огилви, пытается вывести машину за пределы штата, возможно, куда-нибудь на Север. Естественно, мы не знаем, что связывает его с Кройдонами.
- Этого и я понять не могу, - сказал Питер.
- По всей вероятности, после вашей вчерашней встречи Огилви всю ночь был в пути, а на день где-нибудь спрятался. Учитывая, в каком состоянии находится машина, он понимает, что лучше отсидеться, чем делать дневной перегон. А сегодня вечером, если он появится на автостраде, мы уже будем наготове. Как раз сейчас оповещают полицию вдвенадцати штатах.
- Так, значит, вы всерьез отнеслись к моим предположениям?
- Я ведь сказал, что открою вам пару секретов. Последний раз, когда звонила эта штука, - сказал полицейский, указывая на телефон, - мне сообщили, что мы получили из главной лаборатории полиции штата результаты анализа осколков стекла и обода фары, которые наши люди нашли в прошлый понедельник на месте преступления. Им пришлось попотеть, пока они установили марку, и на это ушло время. Но теперь доподлинно известно, что и стекло, и обод - от «ягуара».
- Вы действительно в этом уверены?
- Более того, мистер Макдермотт. Если нам удастся добраться до машины, которая сбила женщину с ребенком, мы это докажем со всею очевидностью.
Капитан Йоллес поднялся, и Питер проводил его до дверей. В приемной он, к своему удивлению, обнаружил Херби Чэндлера и только тут вспомнил, что сам велел старшему посыльному явиться к нему вечером или завтра утром. После событий сегодняшнего дня у Питера возникло было желание отложить это, по всей вероятности, малоприятное свидание, но затем он решил, что лучше покончить с ним поскорее.
Питер заметил, что Чэндлер и полицейский обменялись взглядами.
- Спокойной ночи, капитан, - сказал он и со злорадством увидел, как при этих словах тень беспокойства промелькнула на остреньком лице Чэндлера. Когда дверь за полицейским закрылась, Питер пригласил старшего посыльного в свой кабинет.
Отперев ящик своего стола, он достал папку с письменными показаниями Диксона, Дюмера и двух других юношей. И протянул их Чэндлеру.
- Думаю, вас заинтересуют эти документы, - сказал Питер. - Если же вам вдруг взбредет что-то в голову, имейте в виду: это копии, а оригиналы лежат у меня.
Чэндлер съежился, словно от боли, затем начал читать. По мере того как он листал страницы, губы его сжимались все плотнее. Вот он с силой втянул в себя воздух. А черезминуту буркнул:
- Ублюдки!
- Вы так считаете, потому что они назвали вас сводником? - взорвался Питер.
Старший посыльный вспыхнул и положил бумаги на стол.
- Что вы делать-то собираетесь?
- Я бы лично вышвырнул вас на улицу сию же минуту. Но поскольку вы служите здесь не первый год, я передам все на усмотрение мистера Трента.
- Мистер Мак, а может, мы поговорили бы немного? - жалобно прохныкал Чэндлер. И, не дождавшись ответа, снова заскулил: - Мистер Мак, ведь в таком месте, как наш отель, столько всяких дел творится...
- Если вы имеете в виду девочек по вызову и прочие сомнительные развлечения, то можете не сомневаться, все это я уже знаю. Но в данном случае я говорю о другом, и вы знаете это не хуже меня: есть вещи, на которые дирекция не может смотреть сквозь пальцы. В частности, когда женщин поставляют несовершеннолетним.
- Мистер Мак, ну, может, хоть в этот раз вы не пойдете к мистеру Тренту? Может, оставим это между нами?
- Нет.
Взгляд старшего посыльного нервно забегал по сторонам, затем снова остановился на Питере. Видно было, что он что-то прикидывает.
- Эх, мистер Мак, вот есть же люди - и другим жить дают, и сами внакладе не остаются... - И замолчал.
- Ну и что?
- Так вот, стоит иной раз об этом подумать.
Любопытство заставило Питера промолчать.
Чэндлер выждал минуту, затем неторопливо расстегнул пуговицу внутреннего кармана пиджака. Вытащив сложенный конверт, он положил его на стол.
- Можно взглянуть? - спросил Питер.
Чэндлер подтолкнул к нему конверт. Он не был заклеен, и внутри лежало пять стодолларовых банкнот.
- А они настоящие? - спросил Питер, тщательно разглядывая деньги.
- Можете не сомневаться, - хмыкнул Чэндлер.
- Мне было любопытно узнать, сколько я, по-вашему, стою. - Питер швырнул деньги через стол. - Заберите их и убирайтесь отсюда.
- Но, мистер Мак, если весь вопрос в том, чтобы немного прибавить...
- Вон отсюда! - Голос Питера прозвучал угрожающе тихо. Он привстал в кресле. - Пошел вон, не то я сверну тебе шею.
Чэндлер забрал деньги и вышел из кабинета - лицо его было перекошено от ненависти.
Оставшись один в тиши кабинета, Питер устало откинулся на спинку кресла. Свидание с капитаном полиции и разговор с Чэндлером порядком утомили его. Настроение у него совсем испортилось после второй встречи - скорее всего потому, что прикосновение к взятке родило у него ощущение собственной нечистоплотности.
Но так ли? Будь честен с самим собой, подумал Питер. Ведь на какую-то секунду, когда он держал деньги в руках, у него возникло желание взять их. Пятьсот долларов на дороге не валяются. Питер не питал иллюзий относительно разницы между его заработком и доходами старшего посыльного, у которого бумажник был наверняка намного толще.Ведь будь на месте Чэндлера кто-нибудь другой, он, возможно, и поддался бы искушению. Впрочем, кто его знает? А это Питеру хотелось бы знать наверняка. Так или иначе, он вряд ли стал бы первым среди управляющих отелей, берущих мзду с подчиненных.
Парадокс, однако, состоял в том, что, несмотря на уверения Питера, что он все расскажет Уоррену Тренту, он не был убежден, что это произойдет. Ведь если отель внезапно перейдет в другие руки, а такая возможность существовала, Уоррена Трента вообще все это перестанет интересовать. Да и самого Питера, возможно, здесь уже не будет. Сприходом нового руководства наверняка будут подняты личные дела руководящих сотрудников, и уж ему-то припомнят старую, дурно пахнущую историю в «Уолдорфе». Неужели, подумал Питер, он еще долго будет носить это пятно? Впрочем, по всей вероятности, все очень скоро выяснится.
А пока надо заняться текущими делами.
Он увидел, что Флора оставила ему бланк со сведениями о числе постояльцев в отеле. Впервые с начала рабочего дня Питер внимательно просмотрел этот документ. Цифры говорили о том, что число клиентов возрастает, и сегодня вечером, судя по всему, в отеле не будет ни одного свободного места. Если «Сент-Грегори» и шел по наклонной плоскости, то, во всяком случае, под звуки фанфар.
Помимо отчета и перечня телефонных звонков, на столе лежала кипа свежей почты и деловых записок. Бегло просмотрев их, Питер решил, что особо срочных дел нет - все может подождать до завтра. Под деловыми бумагами лежал большой толстый конверт. Вскрыв его, Питер обнаружил план перестройки системы общественного питания, который помощник шеф-повара Андре Лемьё дал ему вчера. Питер начал изучать его еще утром.
Сейчас, взглянув на часы, он решил, что может продолжить чтение, а потом уже отправится в вечерний обход по отелю. Питер уселся поудобнее и разложил перед собой исписанные каллиграфическим почерком страницы и аккуратно вычерченные схемы.
По мере чтения он все больше восхищался молодым помощником шеф-повара. План перестройки был мастерски аргументирован - все говорило о прекрасном понимании как общих проблем отеля, так и потенциальных возможностей его ресторанов. Питер разозлился, вспомнив слова Лемьё о том, что шеф-повар начисто отверг его предложения.
Правда, некоторые выводы казались спорными, и Питер не мог согласиться с отдельными мыслями Лемьё. Да и кое-что в предварительных подсчетах выглядело чересчур оптимистическим. Но эти мелочи не меняли сути дела. Главное, что наконец появился компетентный и широко мыслящий человек, задумавшийся над недостатками в системе гостиничного питания и способный выдвинуть конструктивные предложения. Ясно было, что если в «Сент-Грегори» не используют несомненный талант Андре Лемьё, то он в скором времени найдет ему применение в другом месте.
Питер спрятал записи и чертежи в конверт - ему приятно было, что в отеле есть человек, так любящий свою работу, как Андре Лемьё. И он решил сказать ему о своем впечатлении от прочитанного, хотя при нынешнем неопределенном положении он вряд ли сможет чем-то реально помочь.
Позвонив на кухню, Питер выяснил, что и сегодня вечером там распоряжается помощник шеф-повара мсье Лемьё, а сам шеф отсутствует по болезни. Следуя заведенному в отеле порядку, Питер сообщил, что сейчас спустится на кухню.
Андре Лемьё уже ждал его у двери из главного ресторанного зала.
- Входите, мсье! Добро пожаловать! - Ведя Питера по шумной, наполненной облаками пара кухне, молодой помощник шеф-повара прокричал ему в ухо: - Говоря языком музыкантов, вы пришли к самому крещендо.
В отличие от сравнительного спокойствия, царившего здесь вчера днем, сейчас, когда вечер только начинался, обстановка на кухне напоминала ад кромешный. Кругом белели, словно маргаритки в поле, накрахмаленные колпаки старших поваров; вся смена была при деле - и младшие повара, и поварята. Вокруг них носились взмокшие от жары и пара кухонные помощники: одни - с тяжеленными подносами, кастрюлями и сковородами, другие - с тележками для подачи пищи; мелькали официанты и официантки с высоко поднятыми над головой подносами. На подогретой разливочной плите полным ходом шла сервировка блюд дневного обеденного меню, чтобы в любую минуту их можно было отнести в один из ресторанных залов. Повара спешно готовили специальные заказы для меню а-ля карт и номеров - руки их мелькали в воздухе, словно лопасти пропеллеров. Рядом маячили официанты, и каждый требовал, чтобы его заказ выполнили в первую очередь, а повара огрызались. Другие официанты с тяжело нагруженными подносами быстро проходили мимо двух суровых контролерш, восседавших за кассовыми аппаратами. Из бурлящих гигантских чанов для супов поднимались облака пара. А неподалеку два повара-виртуоза умелыми пальцами лепили канапе и готовили горячие закуски. Чуть дальше старший кондитер озабоченно следил за приготовлением десертов. Временами, когда дверцы какой-нибудь из плит широко распахивались, отблески пламени отражались на сосредоточенных лицах, и эти разверзшиеся огненные зевы создавали впечатление, что ты - в аду. А над всем этим, непрестанно раздражая слух и дразня обоняние, стоял неумолчный звон тарелок, манящий запах пищи и тонкий бодрящий аромат закипающего кофе.
- Да, мсье, когда мы трудимся, нам есть чем гордиться. Во всяком случае, на первый взгляд кочан хорош, если только не заглядывать под капустный лист.
- Я прочитал ваш доклад. - Питер вернул Лемьё конверт и проследовал за ним в застекленный отсек, где было не так шумно. - Мне нравятся ваши идеи. Правда, с некоторыми предложениями я бы поспорил, но таких немного.
- Что ж, спор - дело хорошее, если потом из него что-то рождается.
- Пока же нет. Во всяком случае, из нашего спора не может родиться то, о чем вы мечтаете. - И Питер пояснил, что любая реорганизация может быть осуществлена лишь после того, как решится главный вопрос: кто будет владеть отелем.
- Наверно, я и мой план должны отправляться в другое место. Не важно! - И Лемьё, как истый француз, передернул плечами. - Я сейчас идет, мсье, в зал, где ужинать участники конгресса. Не хотите составить мне компанию?
Питер и сам намеревался во время вечернего обхода отеля заглянуть туда.
- Спасибо. С удовольствием присоединюсь к вам, - ответил он, подумав, что только выиграет, если начнет свою инспекцию с кухни.
Они поднялись на служебном лифте на два этажа и оказались в помещении, как две капли воды похожем на то, которое они только что покинули. Отсюда поступало около двух тысяч блюд в три банкетных зала и дюжину отдельных кабинетов. Работа здесь шла в таком же дьявольском темпе, как и внизу.
- Как вы знает, мсье, у нас сегодня сразу два большой банкет. В Большой бальный зал и в Бьенвиль.
- Да, - кивнул в ответ Питер, - для конгресса стоматологов и конгресса «Годцен-Краун кола». - Взглянув на вереницу блюд, отправляемых в два конца большой кухни, Питер заключил, что сегодня гвоздь программы у врачей - жареная индейка, а у продавцов колы - камбала на пару. Команды поваров и поварят накладывали еду на тарелки, ритмично, как машина, добавляли овощи, потом быстрым движением накрывали их металлическими крышками и ставили на поднос официанту.
По девять тарелок на поднос - согласно числу участников банкета за каждым столом. По два стола на официанта. По четыре блюда на каждого участника банкета плюс булочки, масло, кофе и птифуры. Питер подсчитал: каждому официанту придется не меньше двенадцати раз с тяжело нагруженным подносом проделать путь из кухни в зал, а то и больше, если клиенты потребуют чего-то еще или если поставят дополнительные столики, как это иногда случается во время таких крупных приемов. Неудивительно, что к концу вечера некоторые официанты выглядят вконец измотанными.
Менее усталым будет разве что метрдотель в белоснежном галстуке и фраке. В эту минуту, словно полицейский на посту, он стоял в центре кухни и руководил потоками официантов, двигавшихся в обоих направлениях. Заметив Андре Лемьё и Питера, он тотчас направился к ним.
- Добрый вечер, шеф, добрый вечер, мистер Макдермотт. - Питер понимал, что, несмотря на более высокое положение, которое он занимал в гостиничной табели о рангах, на кухне существует своя субординация и метрдотель поступил согласно ей, обратившись сначала к дежурному старшему повару.
- Сколько сегодня ужинов, мистер Доминик? - спросил Андре Лемьё.
Прежде чем ответить, метрдотель заглянул в листок бумаги.
- «Голден-Краун» дали заявку на двести сорок человек - на столько мы и накрыли. Похоже, они все уже сидят.
- Ну, это публика дисциплинированная, - включился в разговор Питер. - Они ведь на жалованье у компании. А вот стоматологи - другое дело. Эти, пожалуй, разбредутся, и многие вообще не явятся на банкет.
Метрдотель кивнул в знак согласия:
- Я слышал, они крепко выпивают в номерах. Лед шел нарасхват, и в буфете подходят к концу запасы содовой. Мы считаем, это может отразиться на ужине.
Главная загвоздка всегда в том, сколько порционных блюд готовить для банкета. У всех троих от этого пухла голова. Конечно, организаторы съездов называли отелю гарантированный минимум, но на деле реальное количество участников могло меняться на сто и даже на двести человек в ту или в другую сторону. Никто не мог заранее предсказать, сколько делегатов предпочтут стихийные вечеринки в узком кругу официальному банкету и сколько из них явятся на банкет под самый занавес.
Для каждой гостиничной кухни последние минуты перед началом большого банкета были самыми напряженными. Тут-то - в наиболее критические минуты - и выявлялось, хорошо или плохо поставлено дело.
- А какая цифра стояла в заявке? - спросил Питер метрдотеля.
- У стоматологов - пятьсот. Примерно столько уже сидит в зале, и мы начали их обслуживать. Но они все подходят и подходят.
- Вы подсчитываете вновь прибывших?
- Я специально послал в зал человека. Кстати, вот он.
В эту минуту у служебного выхода в Большой бальный зал показалась фигура распорядителя в красном смокинге, который, проталкиваясь сквозь толпу своих коллег, влетел на кухню.
- Скажите, а в случае необходимости вы можете изготовить дополнительное количество блюд? - спросил Питер у Андре Лемьё.
- Пусть мне только скажут, мсье, сколько требуется, а уж там мы горы свернем.
- Похоже, что нам придется обслужить еще человек сто семьдесят, - сказал метрдотель, посоветовавшись с распорядителем. - Целое нашествие! В зал уже выносят дополнительные столы.
Как всегда в подобных случаях, критическая ситуация наступала без предварительных уведомлений. Однако сейчас творилось нечто из ряда вон выходящее. Сто семьдесятдополнительных ужинов, которые к тому же требовались немедленно, - с такой нагрузкой любой кухне нелегко справиться. Питер повернулся было к Андре Лемьё, но обнаружил, что молодого француза уже нет рядом.
Помощник шеф-повара ринулся в самое пекло, словно снаряд, выпущенный из катапульты. Он мелькал то тут, то там среди своей команды, пулеметной очередью строча приказаниями: «Младший повар - на главную кухню! Взять семь индеек, которые жарятся на завтра, - их утром хотели подавать холодными». В разделочную: «Запасов не жалеть! Быстрее, быстрее! Режьте все подряд!.. Кладите больше овощей! Да чего вы там ждете: тащите что можно со второго банкета - у них же недобор!» Теперь уже и второй младший повар помчался на главную кухню, чтобы забрать все овощи, какие на глаза попадутся... «И передай, чтоб слали подмогу! Двух резчиков, еще пару поваров... Предупредить кондитера! С минуты на минуту потребуется еще сто семьдесят десертов... Перекрывать одно за счет другого! Пошевеливаться! Кровь из носу, а врачей накормить!» Молодой Андре Лемьё, воплощение энергии, чувства юмора и уверенности в своих силах, наводил порядок в своей епархии железной рукой.
Тем временем началась переброска официантов - часть из них сняли с банкета «Голден-Краун кола», зато оставшимся придется работать за двоих. Гости этого и не заметят - разве что человек, который подает им следующее блюдо, покажется чуточку другим. А официантам, которые будут работать в этот вечер в Большом бальном зале, где собрались врачи, придется обслуживать по три столика вместо обычных двух - словом, двадцать семь человек. Нескольким самым опытным, слывшим виртуозами своего дела, возможно, выпадет на долю и по четыре столика. Конечно, при такой запарке иные начнут ворчать, но не слишком. В большинстве случаев официантов, обслуживающих крупные банкеты, нанимают со стороны по мере надобности. И чем больше на них наваливали работы, тем больше платили. За обслуживание двух столиков в течение трех часов платили четыре доллара; за каждый дополнительный столик плата возрастала наполовину. А если учесть и чаевые, включенные в общий счет, то сумма вырастает вдвое. Тот, кто быстро бегает, может унести домой до шестнадцати долларов; при удаче столько же можно заработать и днем - во время завтрака или ленча.
Питер заметил, что тележку с тремя еще не остывшими индейками уже выкатили из грузового лифта. Едва она остановилась, над ней склонились повара из разделочной. А поваренок отбыл за подкреплением.
Каждую индейку разрезать на пятнадцать порций. Быстро, с хирургической точностью. На каждую тарелку всего поровну - белое мясо, темное мясо, гарнир. По двадцать тарелок на поднос. Секунда, и он уже на стойке. Туда же, словно корабли, непрерывно плывут тележки с дымящимися овощами.
Андре Лемьё, отослав людей с поручениями, ослабил группу сервировщиков. И сейчас сам встал на их место, заменив обоих. Дело пошло с удвоенной скоростью - тарелки так и замелькали.
Тарелку... мясо... овощи... еще овощи... соус... передвигай тарелку... накрывай! На каждую операцию - по человеку; руки, пальцы, черпаки - все двигалось в одном ритме. Секунда - и полная тарелка... быстрее, быстрее! У сервировочного стола - длинная череда официантов, и она не уменьшается.
В другом конце кухни кондитер открывает один за другим холодильники, обследует их содержимое, выбирает, захлопывает дверцы. Кондитеры из главной примчались на выручку. В ход пущены все запасы сладкого. Все равно не хватает - брошен клич, чтоб доставили еще из подвалов.
И вдруг среди этой спешки новое осложнение. Весть пошла по цепочке: от официанта к распорядителю, от распорядителя к старшему официанту и, наконец, дошла до Андре Лемьё.
- Шеф, один джентльмен говорит, что не любит индейку. Спрашивает, нельзя ли заменить на ростбиф с кровью?
Толпа взмокших поваров ответила дружным смехом.
Тем не менее, отметил про себя Питер, просьба была передана по всем правилам, предусмотренным для таких случаев. Только шеф-повар мог разрешить отклонение от стандартного меню.
- Ну что ж, скажить, что он получить свой ростбиф, - усмехнулся Лемьё, - только обслужить этот господин в последняя очередь.
Это тоже было давним правилом. Чтобы не портить отношений с клиентами, в большинстве гостиниц заменяли одно блюдо другим, даже если просимое блюдо стоило дороже заказанного. Но всякий раз, как и в данном случае, привереду заставляли подождать, пока соседи по столу не приступят к еде, а то - чего доброго - и другие последуют его примеру.
Наконец череда официантов у сервировочного стола начала убывать. Большинство гостей, ужинавших в Большом бальном зале, включая опоздавших, были обслужены. На кухне уже появились подносчики с тележками, уставленными грязной посудой. По всему чувствовалось, что кризис миновал. Выйдя из-за сервировочного стола, Андре Лемьё вопросительно взглянул на кондитера.
Тощий как спичка творец сладостей, который, судя по виду, едва ли часто притрагивался к собственным произведениям, изобразил нолик из указательного и большого пальцев.
- Все готово, шеф.
Андре Лемьё, улыбаясь, подошел к Питеру.
- Похоже, мсье, как у вас говорят, мы забивать гол.
- По-моему, это слишком слабое сравнение. Я просто потрясен.
- То, что вы сейчас видеть, - хорошо. Только, - и молодой француз передернул плечами, - это ведь часть работа. Не везде ведь так у нас скажешь: хорошо. Извините, мсье. - И Лемьё отошел.
На десерт было мороженое с каштанами и горящие вишни в коньяке. Подают это всегда торжественно - свет в зале убавляют, и официанты вносят пылающие подносы, высоко подняв их над головой.
Сейчас они как раз выстраивались перед служебным входом. Главный кондитер с помощниками в последний раз проверял подносы. Достаточно поднести огонь - и стоящее в центре блюдо запылает. Два повара ожидали неподалеку с длинной зажженной свечой в руке.
Андре Лемьё внимательно оглядел шеренгу.
У входа в Большой бальный зал стоял наготове, подняв руку, метрдотель и только ждал сигнала от помощника шеф-повара.
Лемьё кивнул, и метрдотель мгновенно опустил руку.
Повара со свечами устремились вдоль линии подносов, поджигая стоявшие на них блюда. Обе половинки служебных дверей распахнули настежь и закрепили в таком положении. В ту же минуту дежуривший у рубильника электрик притушил свет. Оркестр заиграл глуше и вообще умолк. В Большом зале затих гул разговоров.
Внезапно луч прожектора прорезал пространство над головами гостей, осветив выход с кухни. Тишина длилась еще секунду, потом грянули трубы. Едва они смолкли, орган вместе с оркестром рванули во всю мощь «Когда святые входят в рай». И в такт музыке в зале появилась шеренга официантов с поднятыми пылающими подносами.
Питер Макдермотт, чтобы лучше видеть, вышел в зал. Огромное помещение было набито так, что яблоку негде упасть.
«Когда святые, когда святые, когда святые входят в рай...» - играл оркестр, а из кухни все шли и шли торжественным маршем официанты в ладно скроенных синих униформах. Их, как и всех, захватил этот спектакль. Через несколько минут многие из них вернутся в другой банкетный зал, где их ждет обычная работа. А сейчас над их головами, словно сигнальные огни, плыли в полутьме пылающие подносы. «Когда святые, когда святые, когда святые входят в рай» - гремел оркестр. В зале раздались аплодисменты, потом ритмичная овация в такт музыке и марширующим по кругу официантам. Люди «Сент-Грегори» и на этот раз достойно справились с трудным испытанием. Ни один человек вне стен кухни и представить себе не мог, что считанные минуты назад повара и их помощники находились в критическом положении - и они с честью из него вышли. «Боже, я хочу быть там с ними, когда святые входят в рай» - играл оркестр. Официанты подошли к столам, свет в зале загорелся, и вновь вспыхнули аплодисменты и приветственные возгласы.
- На сегодня все, мсье, - сказал Андре Лемьё, который снова стоял уже рядом с Питером. - А то, может, выпьете коньячку? Тут у меня на кухне есть небольшой запас.
- Нет, спасибо, - с улыбкой ответил Питер. - Представление было выше всяких похвал. Поздравляю!
Он уже пошел было прочь, как вдруг сзади услышал:
- Спокойной ночи, мсье. Не забудьте, о чем мы говорили!
- О чем? - Питер в растерянности остановился.
- Да о «супере» - об отеле, который мы с вами можем создать.
Питера это позабавило и снова навело на привычные мысли, и он задумчиво стал пробираться между банкетными столиками к выходу.
Он уже почти дошел до дверей, как вдруг почувствовал: что-то не так. И остановился, озираясь по сторонам, пытаясь понять, что не в порядке. Внезапно до него дошло. Ведь доктор Ингрэм, вспыльчивый маленький президент конгресса стоматологов, должен был председательствовать и на банкете, одном из значительных событий конгресса. Нодоктора не было видно ни на председательском месте, ни где-либо еще у длинного стола, за которым сидело руководство.
Несколько делегатов переходили от стола к столу, беседуя с друзьями, расположившимися в разных концах зала. Какой-то человек со слуховым аппаратом остановился возле Питера:
- Здорово закругляемся, правда?
- Несомненно. Надеюсь, вы остались довольны ужином.
- Да, это было совсем неплохо.
- Кстати, - поинтересовался Питер, - я искал доктора Ингрэма. И нигде не вижу его.
- И не увидите. - Сказано это было жестким тоном. Собеседник подозрительно уставился на Питера. - Вы из газеты?
- Нет, я работник отеля. Мы с доктором Ингрэмом встречались раза два...
- Он подал в отставку. Сегодня днем. Если хотите знать мое мнение, он вел себя как последний дурак.
Питер подавил удивление.
- Вы, случайно, не знаете, доктор все еще в отеле?
- Понятия не имею. - И человек со слуховым аппаратом пошел прочь.
В бельэтаже, где проходил конгресс, находился ближайший внутренний телефон.
На коммутаторе ответили, что фамилия доктора Ингрэма все еще числится в списке проживающих в отеле, однако в его номере никто к телефону не подходит. Питер позвонил главному кассиру:
- Скажите, доктор Ингрэм из Филадельфии уже выписался?
- Да, мистер Макдермотт, всего минуту назад. Он еще не вышел из вестибюля.
- Пошлите кого-нибудь, чтобы попросили его задержаться. Я уже спускаюсь.
В вестибюле Питер увидел доктора Ингрэма, который стоял рядом с чемоданами, перекинув через руку плащ.
- Чем на этот раз озабочены, Макдермотт? Если хотите получить благодарственный отзыв об отеле, то, боюсь, вам не повезло. И кроме того, мне нужно поторапливаться к самолету.
- Я узнал, что вы подали в отставку. И пришел сказать, что мне очень жаль.
- Думаю, они без меня обойдутся. - Из Большого бального зала, двумя этажами выше, донеслись аплодисменты и веселые возгласы. - Похоже, что уже обошлись.
- Вам обидно, что дело приняло такой оборот?
- Нет. - Маленький доктор уставился на свои ботинки, потом шаркнул ногой и проворчал: - Неправду ведь говорю. Чертовски обидно. Конечно, глупо жалеть, но не могу ничего с собой поделать.
- Думаю, на вашем месте любому было бы несладко, - сказал Питер.
Доктор Ингрэм резко вздернул голову.
- Моя карта еще не бита, запомните это, Макдермотт. И я не должен себя жалеть. Всю жизнь я был педагогом, и мне есть чем гордиться: немало моих учеников вышли в люди - к примеру, Джим Николас и другие; есть методы лечения, названные моим именем; мои труды стали пособиями для студентов. Это весомо, солидно. А то, - и доктор Ингрэм кивнул в сторону Большого бального зала, - все глазировка.
- Я и не представлял себе...
- Немного глазировки, конечно, не мешает. Это даже начинает нравиться. Я ведь хотел стать президентом. И я был рад, когда меня избрали. Это ведь значит как бы получить одобрение людей, чье мнение ты ценишь. По правде говоря, Макдермотт - одному Богу известно, зачем я все это вам говорю, - мне чертовски обидно, просто кошки на сердце скребут, что я сегодня не там, в зале. - Доктор Ингрэм умолк и взглянул вверх - туда, откуда вновь донеслись звуки праздничного веселья. - Бывает, однако, в жизни и так, что приходится делать выбор между тем, чего ты хочешь, и тем, во что ты веришь. - И маленький врач буркнул: - Некоторые мои друзья считают, что я вел себя как идиот.
- Защищать свои убеждения вовсе не значит быть идиотом.
Доктор Ингрэм посмотрел прямо в глаза Питеру:
- Но вы, Макдермотт, не стали их защищать, когда вам представилась возможность. Вы слишком беспокоились об отеле, о своей должности.
- Боюсь, вы правы.
- Ну, раз у тебя хватило смелости признаться в этом, сынок, то скажу тебе кое-что. Такое с каждым может случиться. Было и у меня, что я оказался недостоин своих идеалов. Все мы одинаковы. Но иной раз жизнь дает человеку возможность вторично проявить себя. Если такое случится, не теряйте ее.
Питер подозвал посыльного.
- Я провожу вас до дверей.
Доктор Ингрэм покачал головой:
- В этом нет необходимости. Не будем разводить антимоний, Макдермотт. Мне противен и этот отель, и вы сами.
Посыльный выжидающе смотрел на него. И доктор Ингрэм сказал:
- Пошли.16
Во второй половине дня Огилви еще раз поспал в тени деревьев, за которыми был спрятан «ягуар». Проснулся он, когда оранжевый шар солнца коснулся кромкой гряды холмов, тянувшихся к западу. На смену дневной жаре пришла приятная вечерняя прохлада. Огилви быстро поднялся, понимая, что скоро пора будет двигаться в путь.
Прежде всего он послушал радио. Ничего нового в программе новостей не сообщили - лишь повторили то, что он уже слышал ранее. Весьма довольный этим обстоятельством,Огилви выключил приемник.
Затем он вернулся к ручью, бежавшему за рощицей, и освежился, поплескав водой на голову и на лицо, чтобы окончательно прогнать дремоту. Быстро перекусив остатками продуктов, Огилви наполнил термосы водой и положил их на заднее сиденье, рядом с пакетом, где оставались сыр и хлеб. Не бог весть что, но достаточно, чтобы продержаться в течение ночного перегона. А Огилви решил не делать остановок без липшей надобности до следующего утра.
Его путь, рассчитанный и продуманный еще в Новом Орлеане, пролегал в северо-западном направлении, через оставшуюся часть штата Миссисипи. Затем ему нужно будет пересечь западную оконечность Алабамы и через Теннесси и Кентукки ехать прямо на север. От Луисвилла он свернет на запад, к Индианаполису, и пересечет Индиану. Затем въедет в Иллинойс близ Хэммонда, откуда рукой подать до Чикаго.
В общей сложности Огилви оставалось покрыть еще семьсот миль. Слишком большой отрезок пути для одного перегона, однако Огилви подсчитал, что к рассвету можно добраться до Индианаполиса, где, как ему казалось, он будет в безопасности. А оттуда до Чикаго всего двести миль.
Уже совсем стемнело, когда он задом вывел «ягуар» из укрытия и осторожно повел машину к шоссе. Выехав на автостраду США-45, он удовлетворенно хмыкнул и повернул на север.
Первую остановку Огилви сделал в Колумбусе, штат Миссисипи, где в свое время были похоронены павшие в битве под Шилоу, - остановился он, чтобы заправиться бензином. Он предусмотрительно выбрал для этого небольшую заправочную станцию на окраине города, рядом с которой под единственным фонарем стояли две старомодные бензоколонки. Подъехав к автозаправке, Огилви постарался поставить машину так, чтобы передняя часть ее не попадала в круг света.
Хозяин колонки попытался было завязать разговор, начав с обычного в таких случаях: «Далеко ли едете?», «Хорошая сегодня ночка», но ответа не получил. Расплатившись за бензин и полдюжины плиток шоколада, Огилви тронулся в путь.
Через девять миль он пересек границу Алабамы. Мимо проносились маленькие городки: Вернон, Саллиджент, Гамильтон, Расселвилл, Флоренс. Последний, как гласила надпись на придорожном щите, славился производством сидений для унитазов. Еще через несколько миль Огилви пересек границу штата Теннесси.
Машины на автостраде попадались редко, и «ягуар» вел себя наилучшим образом. Условия для езды были идеальные, да еще светила полная луна, которая взошла вскоре после наступления темноты. Нигде не было и следа полиции.
Огилви вновь обрел уверенность в себе и успокоился. Милях в пятидесяти южнее Нэшвилла, неподалеку от Колумбии, штат Теннесси, он свернул на автостраду США-31.
Здесь движение стало более оживленным. Бесконечным сверкающим потоком, прорезая фарами ночь, с ревом неслись мощные грузовики с прицепами к Бирмингему - на юг и индустриальному Среднему Западу - на север. Пассажирские автобусы, совершая иной раз обгоны, на которые не решались водители грузовиков, проносились в этом потоке. Время от времени Огилви и сам выезжал в левый ряд, чтобы обогнать медленно движущуюся машину, однако делал это осторожно, не превышая предела скорости, обозначенного на придорожном щите. Ему вовсе не хотелось привлекать к себе внимание ни быстрой ездой, ни чем-либо еще. Вскоре он заметил машину, которая ехала у него в хвосте со скоростью, примерно равной его собственной. Огилви повернул зеркальце, чтобы свет фар шедшей сзади машины не бил в глаза, и сбросил скорость, пропуская ее вперед. Когда же стало ясно, что водитель задней машины не намерен воспользоваться его предложением, Огилви, не долго думая, перешел на прежнюю скорость.
Проехав еще несколько миль, он заметил, что поток машин, движущихся на север, замедляет движение. У шедших впереди машин загорались задние предупредительные сигналы. Высунувшись в окно, Огилви увидел впереди скопление фар - оба потока машин, двигавшихся на север, сливались там в один ряд. Все это напоминало знакомую сцену дорожной аварии.
А затем, за поворотом шоссе, он обнаружил и истинную причину задержки. По обеим сторонам автострады стояли машины дорожной полиции штата Теннесси с включенными красными «мигалками» на крышах. Проезжая часть была перегорожена люминесцирующим барьером. В ту же секунду машина, шедшая сзади Огилви, тоже включила полицейскую «мигалку».
Как только «ягуар» замедлил движение и остановился, к нему бросились полицейские с винтовками наперевес.
Огилви, кряхтя, поднял руки над головой.
Рослый сержант открыл дверцу и приказал:
- Рук не опускать, выходите медленно. Вы арестованы.17
- Вот опять! - вслух удивилась Кристина Фрэнсис. - Как только вам наливают кофе, вы обхватываете чашку руками. Точно вам так легче.
Альберт Уэллс улыбнулся ей через столик. Он напоминал задорного воробья.
- Вашей наблюдательности многие позавидуют.
Сегодня у него опять нездоровый вид, заметила Кристина. В течение вечера Альберта Уэллса время от времени мучили приступы жестокого кашля, он снова был бледен, как три дня назад. Правда, все это не влияло на его жизнерадостность. Нужно, чтобы кто-нибудь заботился о нем, подумала Кристина.
Они сидели в главном ресторане «Сент-Грегори». Они пришли сюда больше часа назад; за это время зал постепенно пустел - лишь немногие посетители сидели еще за кофе и напитками. Хотя отель был переполнен, ресторан весь вечер работал без перегрузок.
Метрдотель Макс предупредительно подошел к их столику.
- Чего-нибудь еще пожелаете, сэр?
Альберт Уэллс посмотрел на Кристину, та отрицательно покачала головой.
- Пожалуй, нет. Можете принести счет.
- Сию минуту, сэр. - Макс кивнул Кристине, давая понять, что не забыл об их утреннем уговоре.
Когда метрдотель отошел, старичок сказал:
- А теперь о кофе. Когда ты - старатель на Севере, нельзя пренебрегать ничем, даже теплом от чашки кофе, если хочешь остаться в живых. Эта привычка входит в твою плоть и кровь. Думаю, что если бы я захотел, то смог бы избавиться от нее, но есть вещи, о которых не вредно время от времени вспоминать.
- Потому что это было хорошее время или потому что жизнь сейчас стала лучше?
- Наверное, и то, и другое, - подумав, ответил Альберт Уэллс.
- Вы рассказывали мне, что работали шахтером, - сказала Кристина. - Я не знала, что вы были еще и старателем.
- Зачастую трудно разделить эти профессии. Особенно в районе Канадского Щита - это северо-западные территории, Кристина, в общем, на самом крайнем севере Канады. А уж коль заберешься туда, когда ты один на один с тундрой, или, как ее там величают, арктической пустыней, тут уж все надо делать самому: и заявочные колья забивать, и вечную мерзлоту растапливать, чтобы выкопать шурф. А не сделаешь, так и не будет ничего - ты же один, и рассчитывать больше не на кого.
- Что же вы искали?
- Уран, кобальт. Но в основном золото.
- И вам удалось найти его? Я имею в виду золото.
- Уйму. - Альберт Уэллс кивнул. - В районе Йеллоунайфа, близ Большого Невольничьего озера. Золото там находили непрерывно начиная с девяностых годов и до золотой лихорадки сорок пятого года. Но на большей части той территории бурить и добывать ископаемые слишком трудно.
- Должно быть, вам там досталось, - сказала Кристина.
Старичок откашлялся, потом сделал глоток воды и, как бы извиняясь, улыбнулся.
- Я был покрепче тогда. А ведь дай Канадскому Щиту хоть полшанса, и он тебя доконает. - Он обвел взглядом уютный зал ресторана, залитый светом хрустальных люстр, и сказал: - Там совсем другой мир, ничего похожего.
- Вот вы говорили, что добывать золото там было очень трудно. Но ведь не всегда же?
- Нет, не всегда. Кое-кому удача улыбалась, но подолгу она никого не баловала. Кто его знает, может, иначе на Щите или Земле Баррена и быть не может. Странные вещи тампроисходят с людьми: кажется, вот тебе железный человек, и не только телом, но и духом, - а на деле слабак. Веришь в человека, как в самого себя, а потом понимаешь, чтоошибался. Но случается, все снова переворачивается. Помню однажды... - Он помолчал, пока метрдотель ставил на их столик поднос со счетом.
- Ну а дальше что? - с нетерпением спросила Кристина.
- Эта история, Кристина, не из коротких. - Он перевернул счет, изучая его.
- Мне хотелось бы услышать ее, - настаивала Кристина, которой действительно было интересно. Чем больше с ним общаешься, подумала она, тем симпатичнее кажется этот маленький скромный человечек.
Когда Альберт Уэллс ознакомился со счетом - в глазах его было удивление. Он посмотрел в сторону метрдотеля, находившегося в другом конце зала, потом снова на Кристину. Затем быстро вынул карандаш и подписал счет.
- Это было в тридцать шестом, - начал свой рассказ Альберт Уэллс, - когда началась одна из последних золотых лихорадок в районе Йеллоунайфа. Я вел разведку близ берега Большого Невольничьего озера и работал с напарником, которого звали Хайми Экстайн. Хайми был родом из Огайо. Чем только он не занимался - и одеждой торговал, и подержанными машинами, - думаю, всего не перечислить. Но он умел завоевывать симпатии. Вы бы это, наверное, назвали обаянием. Когда он появился в Йеллоунайфе, у него было с собой немного денег, я же сидел без гроша. Деньги его и положили начало нашему предприятию.
Альберт Уэллс задумался, отхлебнул воды.
- Хайми никогда не видел лыж, никогда не слышал о вечной мерзлоте и не мог отличить сланец от кварца. И однако, с самого начала дело у нас пошло, и мы нашли то, что искали... Мы работали месяц, может, два. На Щите теряешь счет времени. И вот однажды присели мы, чтобы свернуть по цигарке, - было это где-то в низовьях реки Йеллоунайф. Сидим себе, покуриваем, а я, как это принято у старателей, взял да и отколол кусок гематита (чтоб вам было понятнее, Кристина, это горная порода, окрашенная окисью железа) и сунул себе в карман. А позднее, когда мы вышли на берег озера, я исследовал образцы повнимательнее. Вдруг вижу, что-то блестит: разрази меня гром - крупные зерна золота.
- Наверное, когда такое случается, - сказала Кристина, - чувствуешь себя самым счастливым человеком на свете.
- Не знаю, может, в мире есть и другое, что волнует куда больше. Однако на мою долю такое не выпадало. Ну так вот: кинулись мы назад, к тому месту, где я отколол эти куски породы, и замаскировали его мхом. А через два дня обнаружили, что участок уже застолблен. Думаю, это был самый страшный удар, который мы оба когда-либо испытали. Позже выяснилось, что участок этот застолбил один старатель из Торонто. Он забрел в те края задолго до нас, а потом вернулся на восток и не подозревая, что застолбил. А по закону, действующему на канадских северных территориях, если участок застолблен, но год не разрабатывается, старатель теряет на него право.
- И за сколько же времени до вас он застолбил этот участок?
- Мы сделали наше открытие в июне. А право того старателя на участок истекало в последний день сентября.
- Неужели вы не могли посидеть спокойно и подождать?
- Мы так и порешили. Да только непросто это было. Во-первых, наша находка была недалеко от ближайшего прииска и в тех краях копалось немало старателей вроде нас. А во-вторых, у нас с Хайми начисто иссякли и деньги, и продовольствие.
Альберт Уэллс поманил проходившего мимо официанта.
- Выпью-ка я, пожалуй, еще кофе. - И, обратившись к Кристине, спросил: - А вы?
Она покачала головой:
- Нет, благодарю. Продолжайте, пожалуйста. Я хочу услышать всю историю до конца. - А сама подумала: как странно, что такому внешне заурядному человеку, как этот старичок из Монреаля, выпало на долю пережить такое удивительное приключение, о чем можно лишь мечтать.
- Так вот, Кристина, готов поклясться, что нет на свете двух мужчин, которым три месяца показались бы более долгими, чем нам тогда. К тому же это были, пожалуй, самые тяжелые месяцы. Мы не жили, а существовали. Иногда удавалось поймать рыбу, иногда ели растения. К концу третьего месяца я стал тощий как щепка, а ноги у меня почернелиот цинги. Тогда-то я и заработал этот бронхит и воспаление вен в придачу. Хайми было немногим лучше, но он никогда не жаловался и все больше нравился мне.
Прибыл кофе, и Кристине пришлось подождать, пока старичок возобновит рассказ.
- Наконец наступил последний день сентября. Из ходивших по Йеллоунайфу сплетен мы узнали, что, как только срок заявки истекает, на участок начинают претендовать другие, поэтому мы не стали рисковать. Колышки у нас были уже наготове. И сразу же после полуночи мы забили их. Помню, ночь была темная, хоть глаза выколи, шел снег и ветер валил с ног.
Он снова обхватил руками чашку с кофе.
- Разве ваша заявка была незаконной? - спросила Кристина.
- С заявкой все было в порядке. Загвоздка оказалась в Хайми. - Альберт Уэллс задумчиво потер нос, похожий на воробьиный клювик. - Вероятно, мне следует немного вернуться назад. Пока мы сидели на участке и дожидались наступления последнего дня, мы оба составили по документу. Каждый из нас - в этой бумаге - передавал свою половину другому.
- Зачем вы это сделали?
- Эта мысль пришла в голову Хайми - на случай, если один из нас не дотянет до конца. Если бы это произошло, оставшийся в живых имел бы при себе бумагу, удостоверяющую его полное право на участок, а другой документ он просто разорвал бы.
Хайми сказал, что это избавит нас от всякой юридической возни. И тогда мне это показалось вполне разумным. Ну а если мы оба оставались в живых, то обе бумаги уничтожали - и дело с концом.
- Так, значит, пока вы были в больнице... - догадываясь, о чем пойдет речь, перебила Кристина.
- Хайми взял оба документа и зарегистрировал участок на свое имя. К тому времени, когда я поправился, Хайми уже был полноправным хозяином и вовсю вел добычу золотас помощью машин и рабочих. Я узнал, что одна крупная компания по переработке цветных металлов предложила ему четверть миллиона долларов за наш участок, были и другие покупатели.
- И вы ничего не могли поделать?
Маленький старичок покачал головой:
- Я понимал, что шансов у меня нет никаких. И все же, как только выписался из больницы, я одолжил денег, чтобы добраться до тех мест на Севере.
Альберт Уэллс прервал свой рассказ и дружески помахал кому-то. Подняв глаза, Кристина увидела Питера Макдермотта, который направлялся к их столику. Она не раз думала о том, вспомнит ли Питер о ее предложении присоединиться к ним. И сейчас при виде его почувствовала приятное волнение. Однако Кристина сразу поняла, что Питер чем-то взволнован.
Старичок тепло поздоровался с Питером, и к их столику тут же устремился официант со стулом.
Питер с удовольствием откинулся на спинку.
- Боюсь, я поздновато явился. Всякая ерунда задержала. - А сам подумал, что это более чем мягко сказано.
Надеясь, что у нее будет потом возможность поговорить наедине с Питером, Кристина сказала:
- А мистер Уэллс рассказывает тут мне удивительную историю. Я непременно должна дослушать ее до конца.
Питер сделал глоток кофе, который принес официант.
- Продолжайте же, мистер Уэллс. Ну а я уж буду вроде зрителя, который вошел в зал, когда фильм близится к концу. Попытаюсь представить себе, что было в начале.
Маленький старичок посмотрел на свои искореженные, загрубевшие руки и улыбнулся:
- Рассказывать, собственно, больше почти и нечего, хотя именно в конце все неожиданно перевернулось. Я поехал на Север и нашел Хайми в Йеллоунайфе - он там обосновался в так называемой гостинице. Как только я его не обзывал - все ругательства припомнил. А он сидел и широко ухмылялся - я от этого совсем остервенел, думал, сейчас его прикончу. Да только никогда бы я не смог его убить. Уж тут-то он знал меня достаточно хорошо.
- Отвратительный, видно, был тип, - проговорила Кристина.
- Я тоже так считал. Да только когда я поутих, он встал и предложил мне пойти с ним кое-куда. Пошли мы к адвокату, а там лежали бумаги, уже составленные, готовые, по которым я получал назад мою долю по всей справедливости, справедливее, чем нужно, потому что Хайми не взял себе ничего за работу, которую делал все эти месяцы.
- Ничего не понимаю. Тогда зачем же он... - Кристина в недоумении покачала головой.
- Хайми все потом объяснил. Он сказал, что сразу понял: придется пройти через уйму юридических формальностей, подписывать разные бумаги, особенно в нашем случае: ведь мы же не собирались продавать участок, а потому он решил сначала заняться разработкой жилы, так как понимал, что и мне больше всего хотелось этого. Ему пришлось брать займы в банках, чтобы купить машины, расплатиться с рабочими и так далее. И ничего бы этого он не смог сделать, если бы мое имя стояло на бумагах как совладельца, а я валялся бы в больнице, где, случалось, не мог отличить пол от потолка. Поэтому-то Хайми предъявил документ на мою долю и начал разворачивать дело. Он с самого начала собирался вернуть мне потом мою половину. Одна беда: Хайми не большой был мастак писать письма, вот он ничего мне и не сообщил. А сам, как начал разработку жилы, сразу выправил у юриста все бумаги. Так что если бы он умер, то я получил бы, помимо собственной доли, еще и его половину.
Питер Макдермотт и Кристина молча в изумлении смотрели на него.
- Потом, - продолжал Альберт Уэллс, - я так же поступил со своей половиной: составил завещание, по которому она отходила к нему. Такое же соглашение составили мы и на владение разработками - оно действовало, пока Хайми не умер, а случилось это пять лет назад. Я так считаю, что кое-чему он меня научил: если ты поверил в человека,не спеши менять мнение о нем.
- Ну а разработки? - спросил Питер.
- Мы отказывали всем, кто хотел купить участок, и в конечном итоге оказались правы. Хайми разрабатывал жилу много лет подряд. Дела там и сейчас идут полным ходом - это ведь одно из лучших месторождений на Севере. Время от времени я наведываюсь туда - вспомнить былое.
Не в состоянии вымолвить ни слова, приоткрыв рот, Кристина глядела на маленького старичка.
- И у вас... у вас есть золотой прииск?
- Совершенно верно, - весело кивнул Альберт Уэллс. - А теперь и еще кое-что.
- Простите за любопытство, - вступил в разговор Питер Макдермотт, - но что же именно?
- Все перечислить трудновато. - Старичок застенчиво поерзал на стуле. - Ну... пара газет, несколько морских судов, страховая компания, дома и еще всякая всячина. Впрошлом году я купил несколько продовольственных магазинов. Знаете, люблю новые вещи. Это поддерживает во мне интерес к жизни.
- Да уж наверно, - заметил Питер.
Альберт Уэллс лукаво улыбнулся:
- Между прочим, я собирался завтра вам кое-что сообщить, но, пожалуй, могу это сделать и сейчас. Я только что купил этот отель.18
- Вот те джентльмены спрашивали вас, мистер Макдермотт.
Метрдотель Макс кивнул в сторону двух мужчин - один из них был капитан Йоллес, - которые спокойно стояли в другом конце вестибюля, у киоска с газетами. Минуту или две назад Макс отозвал Питера, подойдя к столику, где они с Кристиной молча сидели, ошеломленные сообщением Альберта Уэллса. Оба они - это Питер понимал - были слишком потрясены, чтобы до конца осознать новость и все предстоящие события. Питер даже почувствовал облегчение, узнав, что его просят срочно выйти. Он поспешно извинился и пообещал вернуться, как только сможет.
Капитан Йоллес подошел к нему и представил своего спутника - сержанта уголовной полиции Беннетта.
- Мистер Макдермотт, есть ли здесь укромное место, где можно поговорить?
- Идемте сюда. - Питер провел обоих мимо стойки швейцара в кабинет бухгалтера по кредитным операциям, пустовавший по вечерам. Как только они вошли, капитан Йоллес протянул Питеру сложенную газету. Это был свежий выпуск «Таймс-Пикайюн».
Заголовок над тремя колонками гласил:

КРОЙДОН ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАЗНАЧЕН ПОСЛОМ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА В ВАШИНГТОНЕ. ВЕСТЬ ОБ ЭТОМ ЗАСТАЛА ЕГО В ГОРОДЕ НАРОЖДАЮЩЕГОСЯ МЕСЯЦА

Капитан затворил дверь кабинета поплотнее...
- Мистер Макдермотт, Огилви арестован. Он задержан час назад полицией штата Теннесси на подъездах к Нэшвиллу. Мы уже сообщили, что просим привезти его сюда. «Ягуар» тоже везут - на грузовике, под брезентом. Но уже из расследования на месте ясно: это та самая машина, которую мы ищем.
Питер кивнул. Он заметил, что оба полицейских с некоторым недоумением смотрят на него.
- Вам, наверно, кажется, что я как-то замедленно реагирую на то, что произошло, - сказал Питер. - Дело в том, что я узнал сейчас такое - никак в себя не приду.
- По этому поводу?
- Нет. По поводу отеля.
На какое-то время воцарилось молчание, затем Йоллес сказал:
- Вам, вероятно, интересно будет узнать, что Огилви дал показания. Он уверяет, будто знать не знал, что на этой машине кого-то сбили. Говорит, просто герцог и герцогиня Кройдонские заплатили ему двести долларов, чтобы он перегнал их машину на Север. Именно такая сумма была у него при себе.
- Вы этому верите?
- Возможно, он говорит правду. А возможно, и врет. Это мы узнаем завтра, после того как допросим его.
Завтрашний день даст ответы на многие вопросы, подумал Питер. Сегодняшний же вечер больше походил на сон.
- А что вы думаете предпринять теперь? - поинтересовался Питер.
- Собираемся зайти к Кройдонам. Если у вас нет возражений, мы хотели бы, чтобы вы пошли с нами.
- Мне кажется... Впрочем, если вы считаете, что это необходимо...
- Благодарю вас.
- Еще одно, мистер Макдермотт, - сказал второй полицейский. - Насколько нам известно, герцогиня Кройдонская дала Огилви что-то вроде письменного разрешения вывести машину из гаража отеля.
- Да, мне так говорили.
- Нам важно иметь его, сэр. Как вы считаете, могло оно у кого-нибудь сохраниться?
- Не исключено, - подумав, ответил Питер. - Если хотите, я могу позвонить в гараж.
- Пойдемте туда, - сказал капитан Йоллес.
Калгмер, ночной дежурный по гаражу, рассыпался в извинениях:
- Понимаете, сэр, я говорил себе, вдруг мне понадобится этот листок, на случай, если кто спросит. Поверите ли, сэр, я его сегодня весь вечер искал, а потом вспомнил, что, наверное, выкинул вчера вместе с оберткой из-под сандвичей. Но в общем-то не так уж я и виноват, если говорить по справедливости. - И он махнул рукой в сторону стеклянной будки, из которой только что вышел. - Там ведь не повернешься. Неудивительно, что все теряется. Я говорил как раз на прошлой неделе: если бы здесь было чуточку посвободнее. Вы только представьте себе, в каких условиях мне приходится составлять отчет за ночь...
- Что было сказано в записке герцогини? - перебил его Питер.
- Только то, что мистеру О. разрешается взять их машину. Я тогда еще удивился...
- Записка была написана на гербовой бумаге отеля?
- Да, сэр.
- А вы не помните, бумага была тисненая и с гербом президентских апартаментов или нет?
- Точно так, мистер Макдермотт, уж это я запомнил наверняка. Именно такая была бумага, и листочек совсем маленький.
- Мы держим специальную гербовую бумагу для этого номера, - пояснил Питер детективам.
- Вы говорите, что выбросили записку вместе с оберткой от сандвичей? - спросил Калгмера сержант Беннетт.
- Не могу представить себе, куда еще она могла подеваться. Понимаете, я всегда очень аккуратен. Взять хотя бы тот случай, в прошлом году...
- Когда, в котором часу это произошло?
- В прошлом году?
- Да нет же, прошлой ночью, - терпеливо сказал полицейский. - Когда вы выбросили обертку от сандвичей? В котором часу это было?
- По-моему, около двух часов ночи. Обычно я начинаю закусывать около часа. К этому времени все затихает и...
- Куда вы ее выбросили?
- Туда же, куда всегда. Вон туда. - Калгмер подвел их к шкафчику, где держали свои принадлежности уборщики гаража. Там же стоял и бак для мусора. Калгмер поднял крышку.
- Вы уверены, что вчерашнего мусора там уже нет?
- Конечно, сэр. Видите ли, бак очищают каждый день. У нас в отеле с этим очень строго. Верно я говорю, мистер Макдермотт?
Питер утвердительно кивнул.
- Кроме того, - добавил Калгмер, - я помню, вчера ночью мусора там было полным-полно. А сейчас в баке, как видите, почти пусто.
- Давайте проверим на всякий случай. - Капитан Йоллес взглянул на Питера, как бы прося разрешения, затем перевернул бак и вывалил содержимое на пол. Они тщательноосмотрели каждый клочок бумаги, но так и не нашли ни записки герцогини, ни обертки от сандвичей.
Калгмер в это время отошел от них, чтобы впустить и выпустить из гаража несколько машин.
Йоллес вытер руки бумажной салфеткой.
- Куда девают мусор, когда выносят его отсюда?
- Его отправляют в наш центральный мусоросжигатель, - сказал Питер. - Он поступает туда в больших контейнерах со всего отеля - естественно, он весь там перемешан. И узнать, что и откуда привезли, просто невозможно. К тому же мусор, привезенный из гаража, наверняка уже сожжен.
- Возможно, эта записка и не нужна, - сказал Йоллес. - И все же мне хотелось бы ее иметь.
Лифт остановился на девятом этаже. Обернувшись к полицейским, Питер заметил:
- Ужас до чего неохота мне туда идти.
- Мы зададим лишь несколько вопросов - и все, - успокоил его Йоллес. - Вас же я попрошу внимательно слушать. Особенно ответы. Вы нам можете понадобиться как свидетель.
К удивлению Питера, двери президентских апартаментов были открыты. А теперь они услышали и долетавший изнутри гул голосов.
- Похоже, что у Кройдонов гости, - проговорил второй полицейский.
Они остановились у входа, и Питер нажал кнопку звонка. Сквозь приоткрытую половинку двери видна была просторная гостиная. Там стояли несколько мужчин и женщин, а также герцог с герцогиней. Большинство держали блокноты или бумагу для записей, а в свободной руке - стаканы с коктейлями.
В прихожей появился секретарь Кройдонов.
- Добрый вечер, - сказал Питер. - Эти два джентльмена хотели бы видеть герцога и герцогиню.
- Представители прессы?
Капитан Йоллес отрицательно покачал головой.
- В таком случае, к сожалению, это невозможно. У герцога пресс-конференция. Сегодня вечером получено подтверждение - он назначен британским послом в Вашингтоне.
- Это мне известно, - сказал Йоллес. - И однако же, у нас к нему важное дело.
Разговаривая с секретарем, полицейские и Питер вошли в прихожую. Пока они там стояли, герцогиня Кройдонская, заметив их, отделилась от группы гостей и направилась к ним. Она приветливо улыбалась.
- Заходите, пожалуйста.
- Эти джентльмены не журналисты, - поспешил сообщить секретарь.
- Вот как! - Она посмотрела на Питера и только тут узнала его; потом перевела взгляд на его спутников.
- Мы из полиции, мадам, - сказал капитан Йоллес. - Я мог бы показать свой именной знак, но, я думаю, вы предпочтете, чтобы я его здесь не предъявлял. - И он посмотрел в сторону гостиной, откуда на них с любопытством глядело несколько человек.
Герцогиня жестом попросила секретаря прикрыть дверь.
Показалось ему это, подумал Питер, или на самом деле при слове «полиция» на лице герцогини промелькнул страх? Так или иначе, она тут же овладела собой.
- Могу я поинтересоваться, что вас сюда привело?
- Есть несколько вопросов, мадам, которые мы хотели бы задать вам и вашему мужу.
- Вы выбрали для этого не очень подходящее время.
- Мы постараемся уложиться в минимальный срок. - Йоллес говорил тихо, но в голосе его безошибочно угадывалась привычка командовать.
- Я сейчас узнаю, сможет ли мой муж выйти к вам. Подождите, пожалуйста, вон там.
Секретарь провел их в соседнюю комнату, служившую, судя по обстановке, кабинетом. Не успел он оставить их одних, как появилась герцогиня в сопровождении герцога. Тот растерянно переводил взгляд с жены на нежданных пришельцев.
- Я предупредила наших гостей, что мы отлучимся всего на несколько минут, - объявила герцогиня.
Капитан Йоллес молча извлек блокнот.
- Если не возражаете, я хотел бы узнать, когда вы последний раз пользовались своей машиной. Насколько мне известно, это «ягуар». - И он назвал номер машины.
- Нашей машиной? - с удивлением переспросила герцогиня. - Я точно не помню, когда мы пользовались ею последний раз. Хотя постойте. Кажется, вспомнила. Это было в понедельник утром. А потом ее поставили в гараж. Там она и сейчас стоит.
- Подумайте хорошенько, пожалуйста. А вы или ваш муж, вместе или порознь, не пользовались машиной в понедельник вечером?
Любопытно, подумал Питер, что Йоллес автоматически обращается со своими вопросами не к герцогу, а к герцогине.
На щеках у герцогини выступили два ярких пятна.
- Я не привыкла, чтобы мне не верили. Я ведь уже сказала, что мы последний раз пользовались машиной в понедельник утром. И я считаю, что вы обязаны объяснить нам, на каком основании ведется этот допрос.
Йоллес продолжал что-то записывать в свой блокнот.
- Кто-нибудь из вас знаком с Теодором Огилви?
- Это имя что-то нам говорит...
- Он возглавляет охрану этого отеля.
- Теперь я вспомнила. Он приходил к нам. Не могу сказать, когда именно. Меня тогда спрашивали о каких-то найденных драгоценностях. Решили, что они могли принадлежать мне. Но это были не мои.
- А вы, сэр? - обратился Йоллес непосредственно к герцогу. - Знаете ли вы Теодора Огилви, или же у вас были с ним какие-нибудь дела?
Герцог Кройдонский явно не знал, что отвечать. Жена в упор смотрела на него.
- Видите ли... - Он запнулся. - Моя жена уже все сказала.
Йоллес закрыл блокнот и тихим, ровным голосом сказал:
- В таком случае вас, видимо, очень удивит то, что ваша машина находится сейчас в штате Теннесси и что приехал туда на ней Теодор Огилви, который взят под арест! Более того, Огилви дал показание, что вы заплатили ему за то, чтобы он перегнал вашу машину из Нового Орлеана в Чикаго. И еще одно: предварительным следствием установлено, что ваша машина сшибла двух человек в этом городе в понедельник вечером.
- Как вы и сказали, - заметила герцогиня Крой-донская, - меня все это действительно крайне удивляет. Собственно, более нелепого нагромождения самых неправдоподобных небылиц я просто не слышала.
- Мадам, то, что ваша машина в Теннесси и пригнал ее туда Огилви, - это не измышление, а факт.
- Если так, то он это сделал без моего ведома или разрешения мужа. Далее: если, как вы говорите, машина сбила тех людей в понедельник вечером, то совершенно очевидно, что тот же человек брал ее и пользовался ею в своих личных целях.
- Значит, вы обвиняете Теодора Огилви...
- Обвинять - это по вашей части, - отрезала герцогиня. - Судя по всему, вы на этом специализируетесь. Я же могу лишь обвинять этот отель в том, что он не умеет поставить должным образом охрану собственности своих постояльцев. - Герцогиня резко повернулась к Питеру Макдермотту: - Смею уверить вас: вы еще об этом услышите.
- Но вы же сами написали записку, - возмутился Питер. - В ней говорилось, что Огилви может взять машину.
Впечатление было такое, словно герцогиню наотмашь ударили по лицу. Растерянно шевеля губами, она побелела как мел. Питер понял, что напомнил ей об единственной улике, которую она упустила из виду.
Молчание, казалось, будет длиться вечно. Наконец герцогиня подняла голову и проговорила:
- Покажите мне ее!
- К сожалению, она... - начал было Питер.
И он увидел огонек злорадного торжества в глазах герцогини.19
После многочисленных вопросов и поздравлений пресс-конференция Кройдонов наконец подошла к концу.
Как только дверь президентских апартаментов закрылась за последним из гостей, герцог дал волю накипевшим чувствам:
- О Господи, все пропало! Ничего тут не поделаешь...
- Замолчите! - Герцогиня Кройдонская оглядела опустевшую гостиную. - Не здесь. Я не доверяю этому отелю, как и всему, что с ним связано.
- Тогда где же? Ради Бога, скажите - где?
- Выйдем на улицу. Там нас не могут подслушать. Но и там держитесь, пожалуйста, посдержаннее.
Герцогиня распахнула дверь в спальню, где сидели бедлингтон-терьеры. Собаки стремительно бросились к герцогине и, пока она застегивала поводки, радостно повизгивали в предвкушении прогулки. Секретарь услужливо распахнул дверь прихожей перед рвавшимися наружу псами.
В лифте герцог открыл было рот, но герцогиня тут же покачала головой. И лишь когда они оказались на улице и отошли достаточно далеко от отеля, где не было и прохожих,которые могли бы случайно услышать их разговор, она шепнула:
- Так что же?
- Говорю вам, это безумие! - Голос герцога звенел от напряжения. - Все и так уже плохо. А мы на первую неприятность наслоили еще бог знает что. Вы только представьте себе, что будет теперь, когда правда всплывет наружу!
- Да, я это себе представляю. Если она всплывет...
- Ну а совесть и тому подобное? От этого ведь не уйдешь, - продолжал герцог.
- А почему бы и нет?
- Потому что это невозможно. Немыслимо. Мы сейчас в худшем положении, чем прежде. А теперь еще... - Он умолк, задохнувшись.
- Мы не в худшем положении. Сейчас оно у нас лучше, чем раньше. Позвольте напомнить вам о назначении в Вашингтон.
- Неужели вы серьезно думаете, что у нас есть хоть малейший шанс попасть туда?
- Все шансы на свете.
Увлекаемые терьерами, они прошли по Сент-Чарльз-авеню до более оживленной и залитой светом широкой Канал-стрит. Свернув на юго-восток, к реке, они очутились в толпе пешеходов и стали рассматривать нарядные витрины магазинов.
- Хотя мне это и противно, но я должна иметь точное представление о том, что было, - понизив голос, сказала герцогиня. - Прежде всего об этой женщине, с которой вы были на Ирландском канале. Вы туда ездили вместе, на нашей машине?
- Нет. Она приехала сама, на такси, - ответил герцог, залившись краской. - Встретились мы уже внутри. Я намеревался потом...
- Ваши намерения меня не интересуют. Значит, эта особа могла полагать, что и вы приехали туда на такси.
- Возможно. Я об этом как-то не задумывался.
- Когда я приехала туда - тоже на такси, что в случае необходимости может быть установлено, - то заметила «ягуар» не сразу: вы предусмотрительно поставили машинуподальше от этого отвратительного заведения. Швейцар у дверей тоже не стоял.
- Я намеренно оставил машину в стороне. По-видимому, я решил, что тогда вы, может быть, ни о чем и не узнаете.
- Значит, свидетелей, видевших вас за рулем нашей машины в ночь на понедельник, не было.
- Да, но не забывайте о гостиничном гараже. Ведь кто-нибудь мог нас заметить, когда мы въезжали туда.
- Нет! Я помню, что вы только въехали в гараж и сразу вышли из машины, оставив ее у входа, как мы часто делаем. Мы никого не видели. И никто не видел нас.
- Ну а когда машина выезжала?
- Вы-то ведь не выезжали. Во всяком случае, из гостиничного гаража. В понедельник утром машина была на открытой стоянке рядом с отелем.
- Совершенно верно, - сказал герцог. - Именно там я и сел в машину в понедельник вечером.
- Мы, конечно, скажем, - как бы размышляя вслух, продолжала герцогиня, - что поставили машину в гараж в понедельник утром. Записи об этом в книге, конечно, не найдут, но это еще ничего не доказывает. Словом, мы не видели машины с полудня понедельника.
Они продолжали идти. Герцог молчал. Потом он взял у жены сворку. Почувствовав новую руку, терьеры с еще большей энергией устремились вперед.
- Просто удивительно, как все складывается одно к одному, - через некоторое время заметил герцог.
- Удивляться тут нечему. Все ведь было продумано. И с самого начала развивалось по плану. А теперь...
- А теперь вместо меня вы хотите отправить в тюрьму другого.
- Нет!
- На это я не способен. Даже по отношению к нему, - покачав головой, сказал герцог.
- Ему ничего не будет, могу вас заверить.
- Почему вы так в этом уверены?
- Да потому, что полиции придется еще доказать, что именно Огилви сидел за рулем, когда произошел этот несчастный случай. Сделать это они не в состоянии, как не в состоянии обвинить и вас. Ну, разве не ясно? Они могут знать, что кто-то из вас виновен. Они даже могут подозревать кого-то одного. Но одних подозрений мало. Нужны доказательства.
- Знаете, - с восхищением проговорил герцог, - временами вы меня просто потрясаете!
- Я всего лишь практична. А уж если быть практичной, то нельзя забывать еще кое о чем. Мы дали этому человеку, Огилви, десять тысяч долларов. Должны мы хоть что-то за это получить?
- А кстати, - сказал герцог, - где остальные пятнадцать тысяч?
- Деньги по-прежнему находятся в чемоданчике, который стоит у меня в спальне. Мы возьмем их с собой, когда будем уезжать отсюда. Мне уже ясно, что здесь возвращать их в банк нельзя: это может привлечь внимание.
- Вы действительно все предвидите.
- Этого не скажешь о записке. Когда я представила, что она у них в руках... Да это же надо головы не иметь, чтобы написать такое...
- Но не могли же вы все предусмотреть.
Дойдя до конца ярко освещенного участка Канал-стрит, они повернули назад и направились к центру города.
- Дьявольски умно придумано! - воскликнул герцог Кройдонский. Он ничего не пил после полудня, поэтому сейчас голос у него был не такой хриплый, как в последние дни. - Дьявольски умно, гениально. Но кто знает, может, все и сойдет.20
- Эта женщина лжет, - сказал капитан Йоллес. - Но уличить ее будет крайне трудно, а может, нам и вообще это не удастся. - Он, не переставая, медленно расхаживал по кабинету Питера Макдермотта из угла в угол. Питер и оба полицейских пришли сюда после позорного отступления из президентских апартаментов. Йоллес все расхаживал и рассуждал вслух - двое других молчали.
- Муж может расколоться, - сказал второй детектив. - Если бы нам удалось потолковать с ним наедине.
- На это нет никакой надежды, - покачав головой, заметил Йоллес. - Во-первых, она слишком умна, чтобы дать нам такую возможность. А во-вторых, учитывая, что это за персоны, действовать с ними надо очень осторожно - все равно как шагать по яичной скорлупе. - Он посмотрел на Питера. - Да-да, не удивляйтесь, одно дело полиции вести расследование по поводу бедняка и совсем другое - по поводу человека богатого и влиятельного.
Питер кивнул, хотя и весьма равнодушно. Он уже выполнил то, что требовали долг и совесть, а остальное - дело полиции. Однако любопытство побудило его все же спросить:
- А эта записка, которую герцогиня написала в гараж?..
- Будь она в наших руках, - сказал второй полицейский, - было бы за что зацепиться.
- Но разве недостаточно показаний ночного дежурного и Огилви, что такая записка существовала?
- Герцогиня стала бы утверждать, что это подделка, которую состряпал сам Огилви, - ответил Йоллес. И, секунду помедлив, добавил: - Говорите, записка была написана на гербовой бумаге? Можно взглянуть, на какой?
Питер вышел из кабинета и, открыв ящик с канцелярскими принадлежностями, взял несколько нужных листков. Это была добротная бумага, бледно-голубая, с водяными знаками и выдавленным на ней названием отеля. Под ним были рельефно оттиснуты слова: «Президентские апартаменты».
- Ишь какая нарядная, - заметил второй детектив.
- Сколько человек имеет к этому доступ? - спросил Йоллес.
- В общем-то несколько человек, - ответил Питер. - Но думаю, что если кому-нибудь постороннему захотелось бы взять такую бумагу, он без труда мог бы ее получить.
- Значит, моя версия отпадает, - буркнул Йоллес.
- Есть, правда, одна возможность найти записку, - сказал вдруг Питер. И сразу оживился при мысли об этом.
- Какая же?
- Я помню, вы задали мне вопрос о том, что делают с мусором, когда его увозят - ну, например, из гаража, и я еще сказал, что тогда уже нет никакой возможности что-либо найти. И я действительно так считал... Мне казалось просто невозможным отыскать какой-то клочок бумаги. Да к тому же и сама по себе записка не представлялась мне такой уж важной.
Питер почувствовал, с каким напряженным вниманием смотрят на него оба полицейских.
- В отеле есть один человек, - продолжал Питер. - Он обслуживает печь, где сжигают мусор. И большую часть мусора перебирает вручную. Не думаю, чтобы нам повезло, да к тому же, наверно, уж слишком поздно...
- Ради всех святых! - воскликнул Йоллес. - Идемте к нему.* * *
Они быстро спустились на первый этаж и по служебному переходу дошли до грузового лифта. Кабина находилась в это время где-то в подвале. Питер слышал, как там что-то выгружают. Он крикнул рабочим, чтобы они поторапливались.
Пока они ждали лифта, полицейский по имени Беннетт сказал:
- Я слышал, на этой неделе у вас были еще какие-то неприятности.
- Да, вчера утром произошло ограбление. Но из-за этой истории с Крондонами я о нем даже позабыл.
- Я разговаривал с одним из наших людей. Он помогал вашему старшему... как его зовут?
- Финеган. Он сейчас вместо начальника охраны. - Хоть они и говорили о серьезных вещах, тут Питер не выдержал и улыбнулся. - Он ведь занят сейчас другими делами.
- Так вот, возвращаясь к ограблению: не на чем строить гипотезы. Наши люди проверили список постояльцев, но это ничего не дало. Сегодня, правда, произошло нечто весьма любопытное. Я имею в виду ограбление особняка в Лейквью. Двери были открыты ключом. Хозяйка дома потеряла утром ключи в городе, и, должно быть, тот, кто их нашел, сразу же отправился к ней на квартиру. Это ограбление очень смахивает на то, что случилось у вас: похищено примерно то же и, как у вас, вор не оставил отпечатков.
- Грабитель арестован?
Полицейский отрицательно покачал головой:
- О краже узнали лишь через несколько часов. Впрочем, одна ниточка у нас в руках есть. Сосед видел машину, на которой тот приехал. Деталей не помнит, кроме номера, а номер был зеленый с белым. Номера таких цветов приняты в пяти штатах: в Мичигане, Айдахо, Небраске, Вермонте, Вашингтоне и еще в провинции Саскачеван в Канаде.
- Чем же это может вам помочь?
- А то, что следующую пару дней наши ребята будут следить за всеми машинами, приехавшими из этих мест. Будут останавливать их и проверять личность владельцев. Может, что-нибудь и обнаружат. Случалось, нам везло, даже когда мы знали о преступнике меньше, чем сейчас.
Питер кивнул, хотя все, что рассказывал полицейский, его мало интересовало. Кража в отеле произошла два дня назад, повторных случаев не было. А сейчас появились дела и поважнее.
Вскоре подошел лифт.
Лоснящееся от пота лицо Букера Т. Грэхема расплылось в радостной улыбке при виде Питера Макдермотта, единственного из всей дирекции, кто не брезговал время от времени спуститься в подвал, где находилась печь для сжигания мусора. Эти визиты, хотя они и были нечастыми, Букер Т. Грэхем расценивал как королевскую милость.
Капитан Йоллес сморщил нос от невыносимого зловония, которое еще сильнее чувствовалось из-за раскаленной печи. Блики от пламени плясали на закопченных стенах. Стараясь перекричать шум форсунки, Питер предупредил полицейских:
- Будет лучше, если я сам объясню ему, что нам нужно.
Йоллес кивнул. Он подумал, как и многие, кто бывал здесь до него, что это место, должно быть, - настоящий ад. И подивился, как может человек быть в таком помещении хоть какое-то время.
Йоллес наблюдал, как Питер разговаривает с высоким негром, который копался в мусоре, прежде чем отправить его в печь. Макдермотт захватил с собой лист бумаги со штампом президентских апартаментов и показал его своему собеседнику. Негр кивнул, взял бумагу, однако на лице его было написано сомнение. Он жестом показал на дюжину переполненных баков, стоявших вокруг. Кроме этих баков, были и другие, стоявшие на тележках, которые Йоллес заметил, когда они шли сюда. Теперь ему стало понятно, почему Макдермотт сначала отверг всякую возможность найти здесь клочок бумаги. И вот сейчас Питер спросил о чем-то негра, и тот в ответ покачал головой. Макдермотт возвратился к полицейским.
- В большинстве этих баков, - объяснил он им, - вчерашний мусор, собранный сегодня. Примерно треть того, что привезли, уже сожжена, и мы не можем узнать, попала илине попала туда интересующая нас бумага. Что же до остального мусора, то Грэхем все равно должен его перебрать, чтобы не остались случайные предметы - столовое серебро, пустые бутылки. Теперь он будет начеку - на случай, если попадется лист бумаги вроде той, что я дал ему, но, сами понимаете, это работенка не из легких. До того какмусор поступает сюда, его прессуют, и мокрые отбросы пропитывают влагой все остальное. Я предложил Грэхему помощника, но он говорит, что шансов на успех будет еще меньше, если придет кто-нибудь, кто не привык работать по его методе.
- Так или иначе, - сказал второй полицейский, - на это я бы ставок не делал.
- Видимо, ничего другого нам и не остается, - заметил Йоллес. - Какие распоряжения вы оставили на случай, если ваш человек все-таки что-нибудь найдет?
- Он тотчас позвонит наверх. А я распоряжусь, чтобы мне сообщили о его звонке в любое время суток. И тогда позвоню вам.
Йоллес одобрительно кивнул. И все трое пошли прочь, а Букер Т. Грэхем погрузил руки в груду мусора, лежавшую на большом плоском лотке.21
Отмычку преследовала цепь разочарований.
С наступлением вечера он вел непрерывное наблюдение за президентскими апартаментами. Близилось время ужина, и Отмычка, уверенный в том, что герцог и герцогиня отправятся куда-нибудь ужинать, как это делало большинство постояльцев, занял наблюдательный пост на девятом этаже рядом со служебной лестницей. Отсюда он прекрасно видел вход в апартаменты и в то же время обладал тем преимуществом, что мог быстро спрятаться за дверью, ведущей на лестницу. Отмычка проделывал этот маневр уже несколько раз, когда на этаже останавливался лифт и обитатели других номеров проходили по коридору, но, прежде чем спрятаться, неизменно успевал их разглядеть. Верно он рассчитал и то, что в это время дня на верхних этажах почти не бывает служащих отеля. Поэтому, если бы даже произошло что-то непредвиденное, он просто спустился бы на восьмой этаж и - при необходимости - укрылся у себя в номере.
С этой частью его плана все было в порядке. Единственное, что путало все карты, это то, что герцог и герцогиня за весь вечер ни разу не покинули своего номера.
Но Отмычка продолжал надеяться: он видел, что в номер Кройдонов ужина не приносили.
В какой-то момент Отмычка даже решил, что прозевал уход Кройдонов, и осторожно прошел по коридору к двери их номера. Изнутри доносились голоса, один из них был женский.
А позже он и вовсе расстроился, увидев, что стали прибывать посетители. Они приходили поодиночке и парами, и вскоре после появления первых гостей двери президентских апартаментов уже не закрывались. Затем появились официанты с подносами, на которых стояли закуски, и в коридоре стали слышны гул разговоров и позвякивание льда вбокалах.
Появление довольно молодого широкоплечего человека - по мнению Отмычки, служащего отеля - крайне озадачило его. Лицо у человека было мрачное, как и у двух других мужчин, пришедших с ним. Отмычка достаточно внимательно разглядел всех троих и сразу понял, что те двое - полицейские. Правда, потом он постарался себя убедить, что это плод его разыгравшегося воображения.
Эта троица ушла раньше всех, а за ними, примерно через полчаса, последовали и остальные гости. Несмотря на то что к концу вечера народу в коридоре прибавилось, Отмычка не сомневался, что никто не обратил на него внимания - обычный постоялец, и все.
С уходом последнего из гостей в коридоре на девятом этаже наступила полная тишина. Время близилось к одиннадцати часам, и было ясно, что теперь уже ничего не произойдет. Отмычка решил подождать еще минут десять, а потом уйти.
Оптимизм, не покидавший его в начале дня, уступил место унынию.
Он не был уверен, можно ли рискнуть и остаться в отеле еще на сутки. Он подумал было забраться в номер ночью или завтра рано утром, но потом отбросил эту мысль. Слишком велика была опасность. Если кто-нибудь проснется, никакие объяснения не оправдают присутствия Отмычки в президентских апартаментах. Со вчерашнего дня он понял еще одно: ведь у Кройдонов есть секретарь и горничная - их тоже нельзя сбрасывать со счетов. Ему удалось узнать, что горничная живет где-то в отеле и в президентских апартаментах ее сегодня вечером не было. Но секретарь жил при Кройдонах, в одной из комнат, и приходилось считаться с тем, что он может проснуться, если ночью кто-то туда войдет. Кроме того, могли поднять лай собаки - Отмычка видел, как герцогиня выводила их на прогулку.
Словом, перед ним стоял выбор: либо оставаться в отеле еще на сутки, либо отказаться от драгоценностей герцогини.
И тут, когда он совсем уже собрался уходить, в дверях вслед за бедлингтон-терьерами появились герцогиня и герцог Кройдонские.
Отмычка тотчас шмыгнул на лестницу. Сердце его учащенно билось. Наконец-то, когда он уже распростился с надеждой, появилась возможность, о которой он так мечтал.
Однако все было не так просто. Герцог и герцогиня явно ушли ненадолго. И в номере остался секретарь. Но где именно? В своей комнате за закрытой дверью? И уже в постели? Судя по внешнему виду, он из тех, кто ложится рано.
Да, конечно, они могли столкнуться, но на этот риск следовало пойти. Отмычка понимал, что, если он не заставит себя действовать сейчас, нервы его не выдержат еще одного дня ожидания.
Он услышал, как двери лифта открылись, затем захлопнулись. И осторожно вышел в коридор. Здесь было безлюдно и тихо. Бесшумно ступая, он подошел к президентским апартаментам.
Ключ, который ему изготовили, повернулся легко, как и сегодня днем. Отмычка приоткрыл одну створку, ослабил пружину и вынул ключ. Замок сработал бесшумно. Дверь даже не скрипнула, когда он снова медленно ее отворил.
За дверью была прихожая, а дальше - просторная комната. Слева и справа были еще две двери, обе - закрытые. Из-за правой двери доносились звуки радио. В номере горел свет, но никого не было видно.
Отмычка вошел в прихожую. Натянул перчатки, затем медленно закрыл и запер дверь в коридор.
Двигался он осторожно, но быстро. Звук шагов заглушал бобрик, покрывавший пол в прихожей и гостиной. Отмычка пересек гостиную и подошел к следующей двери, которая была приоткрыта. Как он и предполагал, за ней находились две просторные спальни, каждая со своей ванной, а между ними - гардеробная. В спальнях, как и в других комнатах, горел свет. И сразу ясно было, где спальня герцогини.
Там стояли комод, два туалетных столика и стенной шкаф наподобие чуланчика. Отмычка принялся методично обшаривать их все один за другим. Ни в комоде, ни в первом туалетном столике шкатулки для драгоценностей или чего-либо похожего на нее не оказалось. Правда, там было несколько предметов - золотые вечерние сумочки, портсигары и дорогие пудреницы, - которые в других условиях (и будь у него больше времени) он с радостью бы прихватил. Но сейчас он лихорадочно искал главное, а все остальное отбрасывал.
В верхнем ящике второго туалетного столика не было ничего заслуживающего внимания. Не лучше дело обстояло и со средним ящиком. В нижнем лежала стопка белья. Под ней он обнаружил продолговатый кожаный футляр ручной работы. Он был заперт.
Не вынимая футляра из ящика Отмычка с помощью ножа и отвертки принялся взламывать замок. Однако вещь была сработана крепко и не поддавалась. Прошло несколько минут. Но время-то бежало, и при мысли об этом Отмычку бросило в пот.
Наконец замок уступил нажиму и крышка откинулась. Под нею, сверкая так, что дух захватывало, лежали в два ряда драгоценности - кольца, броши, колье, серьги, диадемы. Все украшения были из золота и платины, многие - с драгоценными камнями. При виде их у Отмычки даже перехватило дыхание. Значит, часть прославленных драгоценностей герцогини все-таки не была сдана в сейф отеля. Отмычка еще раз убедился, что предчувствие не обмануло его. Он протянул обе руки, чтобы схватить добычу. И в ту же секунду услышал, как ключ повернулся в замке входной двери.
Реакция Отмычки была молниеносной. Он захлопнул крышку футляра и задвинул ящик. Потом рванулся к двери спальни, которую оставил приоткрытой. Сквозь узкую щель Отмычке видна была гостиная. И сейчас туда вошла горничная из службы отеля. Через руку у нее были перекинуты полотенца, и она направлялась к спальне герцогини. Горничная была пожилая и слегка прихрамывала. Шла она медленно, и в этом для Отмычки была последняя надежда на спасение.
Стремительно повернувшись, Отмычка кинулся к лампе у кровати. Нашел провод и дернул. Спальня погрузилась в темноту. Теперь ему необходимо было что-то взять в руки, сделать вид, будто он зачем-то сюда зашел. Все равно что! Хоть что-нибудь!
У стены стоял маленький чемоданчик. Отмычка схватил его и направился к двери.
Когда он распахнул дверь, горничная ахнула и схватилась за сердце.
- Где это вы запропастились? - строго сказал Отмычка. - Вам давно уже следовало быть здесь.
Первый испуг, а потом еще и выговор повергли горничную в полнейшее смятение. Отмычке же только это и требовалось.
- Простите, сэр. Я видела, что у вас были гости, и...
- Сейчас это уже не имеет значения, - оборвал он ее. - Делайте свое дело. Кстати, там лампа нуждается в починке. - И он указал на спальню. - Герцогиня хочет, чтобыее исправили сегодня же. - Все это он произнес приглушенным голосом, помня, что в апартаментах находится секретарь.
- О сэр, я прослежу, чтобы все было сделано.
- Отлично. - Отмычка небрежно кивнул и вышел из апартаментов.
В коридоре он старался ни о чем не думать. Это ему удалось, но, очутившись в собственном 830-м номере, он бросился на кровать и, уткнувшись лицом в подушку, дал волю отчаянию.
Прошло больше часа, прежде чем Отмычка решил вскрыть замок чемоданчика, вынесенного из спальни герцогини.
Внутри оказались плотно уложенные пачки американских долларов. Банкноты были мелкие, уже побывавшие в употреблении.
Трясущимися руками Отмычка насчитал пятнадцать тысяч долларов.22
Из подвала, где находилась печь для сжигания мусора, Питер провел обоих детективов к выходу на Сент-Чарльз-авеню.
- Мне хотелось бы, чтобы какое-то время никто не знал о том, что произошло сегодня, - предупредил Питера капитан Йоллес. - Вопросов и так будет предостаточно, когда мы выдвинем обвинение против этого вашего Огилви. И нет смысла раньше времени связываться с репортерами.
- Если бы это было в нашей власти, - заверил его Питер, - мы, в отеле, предпочли бы вообще не давать этому делу огласки.
- На это не рассчитывайте, - буркнул Йоллес.
Вернувшись в ресторан, Питер обнаружил, что Кристина и Альберт Уэллс уже ушли, - впрочем, это его не удивило.
Когда он спустился в вестибюль, ночной дежурный остановил его и сказал:
- Мистер Макдермотт, вам тут записка от мисс Фрэнсис.
Записка лежала в заклеенном конверте и состояла всего из одной строчки:
«Уехала домой. Если можете, приезжайте. Кристина».
Питер решил поехать. Наверняка Кристине хочется поделиться мыслями о событиях минувшего дня, в том числе и об удивительном признании, которое сделал сегодня вечером Альберт Уэллс.
Во всяком случае, в отеле его ничто не задерживало.
Так ли? Внезапно Питер вспомнил об обещании, которое дал Марше Прейскотт сегодня днем, когда так бесцеремонно оставил ее одну на кладбище. Тогда он сказал, что позвонит ей позднее, но совсем об этом забыл. Ведь прошло всего несколько часов с того момента, как разрядился нависший над отелем кризис. Питеру показалось, что миновало несколько дней, и бурные события отодвинули мысли о Марше на задний план. Тем не менее, невзирая на поздний час, он решил все же позвонить девушке.
Питер снова зашел в кабинет бухгалтера по кредитным операциям в цокольном этаже и набрал номер Прейскоттов. Марша ответила после первого же гудка.
- Питер, наконец-то! - воскликнула она. - А я все время сидела у телефона. Ждала, ждала, потом не выдержала, сама дважды звонила и просила, чтобы вам передали.
Питер вспомнил о груде неразобранной почты и записок у себя на столе и устыдился.
- Я действительно виноват, но, к сожалению, не могу объяснить причину - пока еще не могу. Скажу лишь, что у нас сегодня всего хватало.
- Расскажете мне завтра.
- Марша, боюсь, что завтра у меня будет очень напряженный день...
- Жду к завтраку, - заявила Марша. - Если предстоит действительно трудный день, тут требуется настоящий новоорлеанский завтрак. Ведь домашние завтраки - дело особенное. Вы когда-нибудь ели такой?
- Я обычно обхожусь без завтрака.
- Только не завтра. А уж Анна готовит их вообще бесподобно. Наверняка вкуснее, чем в вашем старом отеле.
Устоять перед пылкостью Марши и ее обаянием было просто невозможно. Да к тому же он ведь сбежал от нее сегодня.
- Но ведь завтрак-то у меня должен быть ранний.
- Приезжайте в любое время.
В конце концов они условились на 7.30 утра.
А через несколько минут Питер уже сидел в такси и ехал к дому Кристины в Джентильи.
Питер позвонил у подъезда. Когда он поднялся, Кристина ждала его на пороге своей квартиры.
- Ни слова, - предупредила она, - пока не выпьем по второму стаканчику. Иначе я не в состоянии все это переварить.
- Тогда поторопитесь, - посоветовал ей Питер. - Вы еще не знаете и половины того, что произошло.
Она приготовила дайкири и сейчас достала стаканы с напитком из холодильника. На тарелке лежала гора сандвичей с ветчиной и курицей. По всей квартире пахло свежемолотым кофе.
Питер неожиданно вспомнил, что он, несмотря на путешествие по кухням отеля, с самого ленча ничего не ел.
- Я так и думала, - сказала Кристина, когда он сообщил ей об этом. - Налетайте!
Он подчинился ее приказу и, поглощая сандвичи, наблюдал, как ловко Кристина двигается по маленькой кухоньке. Питеру было удивительно хорошо здесь, словно он сидел в крепости, защищенной от всего, что происходило за стенами этого дома. Он подумал: «Должно быть, я небезразличен Кристине, раз она так обо мне заботится». А главное - они понимали друг друга, и даже молчание - как сейчас - объединяло их.
Питер отодвинул стакан с дайкири и протянул руку к чашке, которую Кристина только что наполнила кофе.
- Итак, - проговорил он, - с чего же мы начнем?
Они проговорили почти два часа, и ощущение близости между ними все возрастало. А под конец оба пришли к единому мнению, что им предстоит интереснейший день.
- Сегодня я ни за что не усну, - сказала Кристина. - Даже если бы захотела, не смогла бы. Уж я-то себя знаю.
- И я спать не буду, - сказал Питер. - Но по другой причине.
Его уже не терзали больше сомнения - хотелось лишь, чтобы эти минуты длились вечно. Питер обнял Кристину и поцеловал ее.
И когда, чуть позже, они стали близки, иначе, казалось, и быть не могло.