Часть 21
На следующий день Дазай снова поехал в больницу. Справившись у дежурного врача о состоянии Чуи, Осаму отправился к нему в палату. Накахара спал, и Дазай положил на его тумбочку пакет с фруктами. Хорошо хоть Чую кормили в больнице, и Осаму не приходилось думать ещё и об этом, ведь всё было оплачено. Придвинув стул к кровати, он присел на него, окинув возлюбленного взглядом. Тот выглядел уже не таким бледным, как вчера, и это был хороший знак. Дазай взял его за руку и прижался к ней губами. Чуя продолжал спать, не ощутив прикосновения альфы, а когда Осаму начал нежно поглаживать его ладонь, он всё же открыл глаза.
— Оставь меня в покое, — тихо проговорил Накахара, но Дазай лишь отрицательно покачал головой. — Уходи!
Чуя попытался приподняться и вырвать руку, но тут же упал на подушку.
— Не делай резких движений, милый, — произнёс Осаму, заметив, как Чуя поморщился от боли. — Тебе это только навредит.
— Просто уйди. Я не хочу тебя видеть.
— Теперь придётся, Чуя, — улыбнулся Дазай. — Потому что я устраиваюсь сюда на работу.
— Что-о? — возмущённо протянул Накахара. — Ты совсем ебанулся? Не хватало ещё, чтобы твоя физиономия мелькала передо мной каждый день! Можешь не стараться. Я тебя всё равно не прощу.
— Простишь, Чуя. Куда ты денешься? А знаешь почему?
Накахара ничего не ответил, лишь окинул Дазая гневным взглядом, а тот, как ни в чём не бывало, продолжил:
— Потому что мы с тобой любим друг друга, ты мой истинный, и ты ждёшь от меня ребёнка.
— Да пошёл ты, Дазай! Мы не будем с тобой вместе, и я не собираюсь оставлять этого ребёнка.
— Ты с ума сошёл? Он чудом выжил, после того, что с тобой случилось, а ты хочешь его убить?
— То, что со мной произошло, это ведь твоя вина. Я был слишком расстроен после того, как увидел тебя с этим омегой, — последнее слово Чуя произнёс с отвращением, будто заметил на своей кровати мерзкого таракана. — Я не смотрел куда бегу, вот и попал под машину. Я никогда не забуду твоего предательства и не смогу тебя простить. Так что, ты зря стараешься. И для себя я уже всё решил. Ребёнка не будет.
— Ты прав, — тихо проговорил Дазай, и на мгновенье Чуе показалось, что в его глазах мелькнула боль. — Это моя вина. Я ни на минуту не забывал об этом и не переставал себя корить. Но должен тебя огорчить, милый: учитывая твоё состояние, тебе никто не сделает сейчас аборт, а к тому времени, когда операцию провести будет возможно, срок не позволит. Так что, рожать тебе придётся, хочешь ты этого или нет.
— Сволочь, — прошипел Чуя, сбрасывая руку Осаму, и ему удалось слегка отвернуться от него. Сегодня он чувствовал себя немного лучше, и боль в шее уже была меньше, чем вчера. — Я найду способ, как это сделать.
— Я тебя не понимаю, Чуя. Ты же сам хотел от меня ребёнка.
— Я хотел? — Накахара чуть не задохнулся от возмущения и, повернув к Дазаю голову, гневно свернул на него глазами. — Что за бред ты несёшь?
— А разве нет? Разве это был не твой план?
— Мой план? Какой ещё план?
— Когда я тебя спросил о том предохраняешься ли ты от беременности, ты сказал, что предохраняешься. Но ты мне соврал. Не для того ли, чтоб залететь?
— Я не врал, — буркнул Накахара.
— Тогда как ты забеременел? Конечно, я понимаю: противозачаточные могут подвести, но в современном мире это происходит крайне редко, так как медицина и фармакология достаточно хорошо развиты, особенно в нашей стране. К тому же, вряд ли ты бы принимал дешёвые препараты.
— Я тебе не врал. В мои планы не входило забеременеть ни от тебя, ни от Мори. Он сказал, что подменил таблетки, чтобы я забеременел от него, ведь он не предполагал, что я свяжусь с тобой.
— Значит, это судьба, Чуя, — улыбнувшись, произнёс Дазай, его будто совсем не удивили слова возлюбленного, затем он провёл большим пальцем по нижней губе Накахары, тот дёрнул головой, пытаясь убрать его руку. — Я не думал о детях, не собирался их заводить в ближайшее время, — продолжил Осаму, — но раз уж так произошло, я не позволю тебе убить этого ребёнка. Процедура не бесплатная, а я её оплачивать не собираюсь.
Чуя фыркнул, а затем сказал:
— Если ты надеешься, что из-за ребёнка я тебя прощу, то ты ошибаешься. Ничто в этом мире не заставит меня забыть и простить твоё предательство. В любом случае вместе мы с тобой больше не будем никогда.
— Ладно. — Дазай огладил ладонью щёку Накахары и слегка коснулся его губ своими. — Не хочу, чтобы ты нервничал: тебе нельзя волноваться. Обсудим это как-нибудь в другой раз. Но ты должен знать, что я безумно тебя люблю, — сказав эти слова, Осаму покинул палату, а Чуя поморщился, ощутив странный запах от Дазая, в тот момент, когда он его поцеловал. Каждый альфа имел свой специфический запах, и омеги легко его ощущали и распознавали. От Дазая всегда исходил терпкий мускусный тяжёлый аромат, который сводил Чую с ума. У Мори был похожий запах, разве что, немного мягче. Но сейчас запах мускуса от Дазая почти не ощущался, к нему было примешано что-то иное, правда Чуя не мог разобрать, что именно, и подумал бы, что его поцеловал не Дазай, а кто-то другой, если бы не видел его перед собой, а ещё он заметил, что Осаму весь в бинтах.
«Может быть, гель для душа или какой-то странный парфюм перебивает? — подумал про себя Накахара — И чего это он обмотался бинтами, как мумия?»
Однако спрашивать Чуя Осаму ни о чём не стал. Разговаривать с Дазаем ему действительно не хотелось, Чуя был на него ужасно зол, и если бы его состояние позволяло, непременно разбил бы ему морду. Решив не думать об этом, Накахара прикрыл глаза и вскоре уснул.
***
Дазай вернулся домой, мучимый тяжёлыми мыслями, а так же всё ещё страдая от боли во всём теле. Его живот по-прежнему болел, а поясницу ломило, на теле живого места не было. Решив принять душ, Осаму разделся и снял с себя бинты, разглядывая себя со всех сторон в зеркале. Казалось, отметин на его теле стало ещё больше: синяки налились лиловым и тёмно-синим цветом, а некоторые следы от укусов Фёдора взялись коричневой коркой, а ещё Дазаю показалось, что от него пахнет как-то иначе, не так, как раньше, и этот запах ему совсем не нравился. Приняв душ, Дазай намазал всё своё тело мазью от ушибов, а ранки от зубов альфы и задний проход — заживляющей мазью. Снова обмотавшись бинтами, Осаму включил ноутбук и забил в поисковике:
«От чего может измениться запах у альфы».
В первой же найденной Дазаем статье, говорилось о том, что запах может меняться в результате серьёзного заболевания (это Осаму и так знал, проходил в универе), а также в том случае, если альфа получил метку от другого альфы во время секса. Чужой запах должен был пройти, после того, как метки исчезнут полностью.
— Сука! — выругался Дазай. — Вот же урод! Надеюсь, Чуя ничего не заметил.
Осаму прошёл на кухню и выпил несколько стаканов виски со льдом, размышляя обо всём произошедшем в последнее время. Как бы ему хотелось, чтобы всё это оказалось просто кошмарным сном, и Чуя был бы здоров, а трое суток, проведенные с Фёдором, ему лишь приснились. Но метки на теле не давали забыть о собственном унижении и позоре. Дазай думал об этом постоянно, и лишь когда находился рядом с Чуей, ненадолго забывал о том, что делал с ним Фёдор в эти три дня и три ночи. Казалось, он пытался найти утешение рядом с возлюбленным, но тот не желал его видеть, не понимал, что с ним происходит, и насколько ему сейчас тяжело. Конечно, Дазай ни за что бы ему не рассказал правду, да и, вообще, никому, вместо этого он натягивал на лицо непроницаемую маску, но от того, что он держал всё это в себе, легче, увы, не становилось.
Выпив ещё два стакана виски, Осаму отправился спать, однако в эту ночь ему снились кошмары, и он совершенно не выспался, а при пробуждении не мог вспомнить своих снов, лишь ощущения ужаса и липкого страха.
Провалявшись в кровати почти до обеда, временами проваливаясь в тревожный сон, Дазай, наконец, решил, что хватит и поднялся с постели. Умывшись и перекусив, а также воспользовавшись парфюмом, Осаму отправился в больницу. Однако Чуя по-прежнему не желал его видеть, а на попытки Дазая вымолить прощение, лишь молчал, сверля его недобрым взглядом, и Осаму покинул палату, решив переговорить с дежурным врачом.
Позже, когда снова зашёл к возлюбленному, тот спал, и Дазай просидел у его постели несколько часов, просто глядя на то, как он спит, но стоило омеге проснуться, как он сразу же попросил Осаму уйти, и тот не стал спорить, не желая беспокоить парня и заставлять лишний раз волноваться.
Наступил понедельник, Дазай решил посетить университет, так как из-за всей этой ситуации ни разу там не был, к тому же нужно было взять справку в деканате о том, что он действительно учится на шестом курсе и предоставить в больницу для трудоустройства. Но прежде пришлось купить больничный у знакомого врача в поликлинике, чтобы прикрыть свои «прогулы».
После занятий Осаму отправился в больницу, и оформился на работу. Зачем ему именно сейчас понадобилась эта работа, с учётом того, что деньги у него были? Дазаю хотелось отвлечься, занять себя чем-то, иметь возможность с кем-то поговорить, и не важно, на какие темы, так как оставаться наедине со своими тяжёлыми мыслями просто не было сил: перед глазами тут же возникали картинки несущегося на Чую Лексуса, а потом довольная рожа Достоевского, трахающего его в разнообразных позах на своей минке. Осаму знал, что если будет сидеть в четырёх стенах, то рано или поздно эти мысли сведут его с ума. К тому же, работа в том же отделении, где лежал Чуя, давала Дазаю возможность быть рядом с ним, даже если тот видеть его не желал, да и деньги имели свойство заканчиваться, а Осаму теперь предстояли большие затраты: помимо оплаты лечения возлюбленного, предстояло самостоятельно платить за жильё и учёбу, а четыреста тысяч йен в месяц, в его положении, отнюдь не будут лишними. Конечно, работа на Фёдора в Токийском филиале его организации могла дать возможность заработать в разы больше, но Осаму не хотел связываться с Достоевским, даже если не будет его видеть круглый год, да и, вообще, он не горел желанием снова погрязнуть в криминале, как в болоте, после того, как выбрался из него, хотя и говорил Фёдору обратное, готовый выполнять любую работу, лишь бы получить от него деньги. И можно сказать, он их отработал, правда совсем не таким способом, которым хотелось. Вновь заглянув к Накахаре, Дазай был обруган последними словами, но уйти отказался, сказав, что любит Чую, и тому от него не отделаться.
У Накахары просто не было сил спорить с Осаму, и он закрыл глаза, сделав вид, что спит, а потом и правда провалился в сон, а когда проснулся, Дазая рядом не было.
По дороге домой Осаму заехал в юридическую компанию и проконсультировался с адвокатом по поводу того, как ему отсудить у Мори семь миллионов йен и деньги с продажи квартиры, оставшейся после смерти его отца Отто. Юрист заверил его, что выиграть дело вполне реально и составил заявление в суд, которое Дазай поспешил подать в этот же день.
Приехав домой, он перекусил фастфудами, купленными в супермаркете, и решил принять душ. В очередной раз критически оглядев своё тело после принятия водных процедур, Осаму опять обработал синяки и следы от укусов двумя мазями и намотал новые бинты.
Несмотря на то, что всё его тело болело просто ужасно, сидеть на заднице было уже намного легче: утром Осаму принял обезболивающее, однако его действие уже прошло, и ноющая боль внизу живота и пояснице также давала о себе знать. Снова приняв обезболивающее, Дазай оделся и решил убрать из интернета объявление о продаже машины, так как ему уже звонили по этому поводу раз двадцать, однако он всем говорил, что автомобиль больше не продаётся.
Время близилось к вечеру, и Дазай уже подумывал о том, чтобы лечь спать, так как завтра с утра нужно было отправляться на занятия в университет, а потом ему предстояло первое дежурство в больнице, однако, когда лёг в постель, провалялся в ней часа полтора, не в силах сомкнуть глаз. В голову лезли всякие мысли: перед глазами то и дело возникала картинка несущегося на Чую чёрного Лексуса, а когда он, казалось бы, задремал, то ему стали сниться тревожные сны: всё тот же Лексус сбивал Чую у него на глазах снова и снова, а он стоял на месте не в силах ничего сделать; во сне Дазаю казалось, что его ноги налились свинцом, и он не мог сдвинуться с места, беззвучно открывая рот, в тщетных попытках закричать. Проснувшись в какой-то момент в холодном поту, Дазай так и не смог сбросить с себя остатки ночного кошмара и тут же вновь, против воли, провалился в тяжёлый сон. Ему снова снились кошмары, но на этот раз они были связаны с Достоевским: тот трахал его на столе в своём кабинете то причиняя невыносимую боль, то поднимая на вершину блаженства, а затем их увидел Чуя и бросился прочь; Дазай побежал за ним, но не успел: Накахару в очередной раз сбил чёрный Лексус, а когда Осаму подбежал к возлюбленному, тот был уже мёртв. Дазай с криком сел на кровати, из его глаз текли слёзы, а голова была словно чугунная, ощущение ужаса от ночного кошмара постепенно отпускало, так как Осаму понимал, что это всего лишь сон, хотя его всё ещё била внутренняя дрожь.
Выругавшись, Дазай поднялся с постели и прошёл на кухню, мимолётно посмотрев на настенные часы: они показывали 22.10, но Осаму боялся лечь в кровать, опасаясь, что ему вновь начнут сниться кошмары, которые довольно часто мучали его в последнее время. Пройдя на кухню, он налил себе стакан виски, залпом осушив его, наполнил следующий, рамышляя о событиях предыдущей недели. Закурил, затем снова выпил, а потом еще и ещё.
Порядком захмелев, Дазай снова посмотрел на часы: стрелки показывали 23.20, и Осаму решил всё-таки пойти в постель и попробовать уснуть, надеясь, что кошмары ему сниться не будут.
Ночь прошла спокойно: несколько стаканов виски, выпитых перед сном, возымели действие, и Дазай почти мгновенно провалился в сон, проспав до утра; кошмары его больше не мучили. В 7.00 его разбудил будильник. Растворив в стакане воды две шипучие таблетки от похмелья и быстро собравшись, Осаму отправился на занятия. А после, перекусив в кафе, на работу, хотя до начала дежурства оставалось ещё несколько часов, но Дазай надеялся провести их с Чуей.