Серпантин

   Кирилл отводит взгляд в сторону.

   – Ты считаешь меня не настоящей. Я понимаю это, но ты относился ко мне иначе, до того, как узнал о том, что я не из плоти и крови. Но, опять же, можешь посчитать это бессвязным лепетом, но я тоже относилась к тебе иначе. А сейчас... – её вдруг передёргивает, а на лице замирает гримаса равнодушия. Всего на миг, после чего эмоции вновь к ней возвращаются, – я ничего не могу тебе сказать. Я рассказала о своём существовании и о его начале... И почувствовала себя куклой. Я действительно понимаю, что ты чувствуешь ко мне теперь...

   В мастерской вновь тишина. Кирилл хочет возразить, хочет накричать, но почему-то на него давит очень знакомое чувство. Николай был так добр и неуклюж. Даже, казался наивным мужчиной, оторванным от мира и запертым в собственной работе и Департаменте. Обычный слесарь в необычном месте, не представляющий из себя ничего интересного. Именно так Болконский считал, а после горько сожалел о своих выводах. Алёна ухаживала за своим создателем, искренне считая его отцом. Может быть, это лишь программа. Набор нулей и единиц в микросхеме, но иного она и не смогла бы ощутить. Гибель человека, который знал о её природе и относился как к родному ребёнку...

   Или всё-таки это просто фантазии?

   – Тебе же плевать на смерть того мужика?

   – У него было имя, если ты не забыл, – Алёна выглядит, как обычно, лишь нахмуренные на миг брови что-то говорят о ней в эту секунду. Честно сказать, до конца и не ясно, что именно.

   – А что? Единичка на нолик поменялась?

   – Замолчи, – она мотает головой, – даже если я не живая, меня создал человек. Он подарил мне понятие «хорошо» и «плохо». Разве это не похоже на воспитание человеческого отпрыска?

   – Никакое воспитание полностью никогда не вытравит индивидуальные черты человека. А в тебе нет ничего своего. Ты такая, какой тебя создал Николай.

   – Здесь ты не прав. Он позаботился о моей обучаемости. Я могу перенять чужие привычки, выработать собственные и обучиться новым навыкам.

   – Как интересно. Он дал тебе возможность мимикрировать под образ обычного человека, но человеком ты всё равно не станешь.

   – Это делает меня плохой? – она склоняет голову вбок.

   – Для меня ты... – Кирилл замолкает.

   «Отвратительна»?

   «Ничтожество»?

   – Для меня ты всё ещё что-то значишь, – произносит Болконский и сам не верит: он действительно это говорит?

   Да что с ним произошло-то, чёрт возьми.

   Алёна смотрит Кириллу прямо в глаза, и в этом взгляде к своему удивлению Болконский, кажется, что-то видит. Какую-то эмоцию... Совершенно не уловимую. Где-то в груди появляется тянущее чувство. Мучительное, заставляющее обжигающие слёзы накапливаться в глазах. Он их упорно смаргивает, но смотреть на Алёну он едва может.

   До чего же паршиво...

   – Почему ты такая... – шепчет Кирилл, опуская голову вниз. Сфера уменьшается в размерах, затем парит рядом с Болконским.

   Прости меня...

   – Ты права. Мне не понять всего, что сейчас происходит. Мне не понять машину, даже если ты очень похожа на человека.

   Разговор ничем не окончен. Кирилл лишь глупо уходит, не в силах видеть её. Она совсем не поменялась, но теперь Болконский подмечает каждую неестественную мелочь. Теперь она кажется не идеально воспитанной девушкой, а неполноценным человеком. Это мерзкое чувство давит так сильно, что парень на миг останавливается посреди коридора.

   Зачем он только пришёл...

   Для чего?

   Чтобы чувствовать всю эту дрянь?

   Он полный идиот.

   Кирилл открывает дверь, в нос ударяет ночной зимний воздух. Болконский видит незнакомку, что задевает его плечо и проходит в холл департамента. Что-то странное в этом человеке. Не то светящиеся фиолетовые глаза – не что-то необычное в настоящее время, но для чего ей в Департамент в такое позднее время? Наверное, какой-нибудь тайный гость...

   Да плевать уже. В любом случае, никто здесь его не держит...

   Алёна...

***

   Август прислушивается к шумам в квартире. Злоба утихла, осталось лишь навязчивое чувство вины. Безусловно: он обижен. Обижен на свою мать и отделаться от этого чувства никак не получается.

   Нужно было изучать вопрос со своей способностью до рождения детей.

   Разве можно так просто разродиться, а потом оказывается, способность – то влияет на всё. На каждое взаимодействие.

   Он упёрто не отказывается от обиды, словно подкидывает поленья в необузданный костёр. Август цепляется за каждое полено, всматривается в торчащие занозы в руках и чуть сдвигает каждую, чтобы ощутить боль, тянущую всё тело, от неё хочется пригнуться. Хочется, сгорбив спину упасть на колени и уткнуться головой в пол, словно в молитве. Хочется вымыть всю эту боль из себя, из своих мышц и костей, но больная привязанность к этому чувству не позволяет и на миг о ней позабыть.

   Я прав!

   А Анька пусть думает как ей удобно!

   Август садится на постели, смотрит в незанавешенное окно, на чёрное-чёрное небо, и полумесяц, что тускло-светящимся серпом нависает над городом, оставляет на полу лунные дороги, ведущие в неизвестность. Из форточки тянет холодом, и он приятно отрезвляет.

   За дверью Анька быстро пробегает босыми ногами. Хлопает дверью в ванную комнату, а затем Август слышит, как Анну вновь выворачивает наизнанку. Афинский закрывает окно и неловко переминается с ноги на ногу. Не прошло и минуты, как парень решается покинуть свою комнату, на кухне наливает в стакан воду и вмиг её охлаждает. Он опирается о стол и кивает своим бессвязным мыслям, а затем краем глаза видит идущую мимо кухни Анну.

   – Ань, – окликает сестру Август, та оборачивается и хмурит брови, – выпей... воды.

   – Я из-под крана хлебнула, – отмахивается и продолжает идти в комнату.

   – Ань, погоди, – Афинский спешит следом, задевая косяк двери плечом, что вмиг сводит судорогой, – извини.

   – Ага, – она зевает, чуть запрокидывая голову, и берётся за дверную ручку.

   – Ну, Ань, я...

   – Забей. Я хочу спать и не в обиде. Просто потом это... – она встряхивает головой, – ну не это... Короче, не делай так. Спокойной ночи.

   – Спокойной... – дверь в сестринскую комнату закрывается, – ночи.

***

Макар Вербин 23:04
Я приеду?

Макар Вербин 23:08
Я вижу, что ты в сети

Макар Вербин 23:10
Ау

Кирилл Болконский 23:17
Пошёл ты

Кирилл Болконский 23:20
Не пиши сюда вообще

   И почему ответ Кирилла Макара совершенно не затормозил в его решении примчаться сюда и топтаться у двери чужой квартиры? Видно, он совсем глупец, раз считает, что Болконский ему откроет дверь.

   Для чего он сюда приехал и сам не до конца понимает. Любопытство... Наверное. Хотя, таким качествам своей личности парень предпочтения не отдавал, но порой он совсем не в силах усидеть на месте. Он стучит в дверь и только после замечает звонок.

   Лох.

   Дверь отворяется.

   Макар неловко отводит взгляд. Кирилл хмурит брови, осматривает человека напротив. Хочется сказать что-то едкое, выплюнуть злобу из себя.

   – Чё припёрся? У меня не приют для умственно отсталых, – и не закрывает дверь. Макар округлил в удивлении глаза, – давай, вали отсюда.

   Дверь всё-таки захлопывается.

   – Открой, – говорит Макар, знает, что Кирилл его слышит, – надо поговорить. Не молчи ты же не ребёнок. Или ребёнок? Кирилл. Не вынуждай меня пасти тебя у подъезда.

   Щелчок замка и дверь приоткрывается. Макар заглядывает в квартиру и Кирилла не видно. Вербин входит в светлое жилище, снимает обувь. Слышит, как Кирилл кашляет, и направляется на шум. Открытая балконная дверь являет взору спину. Макар клянётся, что видит, как Кирилл выдыхает облако дыма.

   – Куришь?

   Глупый вопрос, который Кирилл высмеял бы в любой другой момент. Но, почему-то не сейчас. Сейчас он лишь повёл плечами в ответ. На улице ещё не весна, а Кирилл в одной футболке и явно тонких штанах. Макару хочется осудить его, напомнить про важность беречь здоровье и всё в таком роде, однако молчит. Вербин ступает на пол балкона-лоджии. Пол с подогревом. Правда, он совсем не помогает согреться, ибо окно распахнуто.

   – Что случилось? Расскажешь? – Макар опирается о перила балкона и смотрит куда-то за горизонт, где уже скрылось солнце, – М?

   Кирилл делает очередную затяжку. Сигарета прогорает до фильтра, и Болконский сбрасывает её вниз. Тлеющая палочка падает куда-то в кусты, теряя там свой огонь. Проследив за падением сигареты, молодой человек потянулся ещё за одной, под осуждающий взгляд Макара. Он хмыкает, поджигает кончик и вновь делает большую затяжку, что сжигает практически половину.

   – Асфиксии у тебя не будет, не старайся, – комментирует поведение бывшего друга Макар, – что случилось?

   – Да ясно же блять, что я не хочу говорить, – Кирилл злобно смотрит в глаза Макара, – зачем ты вообще припёрся?

   – Мы были друзьями...

   – А теперь нет. Ты сам всё прекратил.

   – А ты не прекратил бы? Или ты не думаешь о таком? Ну конечно не думаешь, ты же такой особенный!

   – Да, я особенный, – шипит Кирилл, – особенный идиот.

   Макар остаётся на месте, застыв статуей.

   Это говорит Кирилл? 

   Точно?

   – Робот... Эта девчонка оказалась роботом... – голос его звучит глухо и так одиноко-холодно, – а я повёлся.

   Вербин прикрыл глаза, покачал головой в неверии.

   – Алёна – робот...?

   – А у тебя есть ещё претенденты?! – вскипает Кирилл, затем сжимая руки в кулаки. И только сейчас Макар видит что-то похожее на шрам на чужой руке. Вербин странно приближает лицо к предплечью Кирилла и отмечает угловатость следа. Удар молнией, – чё?

   – Когда успел маслину словить?

   – Когда твою задницу спасали, – Кирилл опять отмахивается, тянется к ещё одной сигарете, но Макар вдруг хватает чужую руку. Словно, кто-то сделал это за него, – ты охуел?

   – Ты портишь себе здоровье.

– Я не могу испортить здоровье, идиот, – руку почему-то не вырывает.

   – Спасибо. Я так и не сказал ни тебе, ни кому-то ещё. Спасибо... – Макар отводит взгляд и выпускает конечность, – но ты редкостный говнюк.

   Вербин отмечает заметное осветление вокруг. Глаза в немом шоке смотрят, как фигура Болконского засветилась золотом. Замах кулаком и Макар отшатывается, хватаясь за глаз. Резкая боль пронзила голову. Злоба вскипает в крови. Вмиг Кирилл мычит и утирает кровь с разбитой в ответ губы. Они сцепляются как дворовые коты, выкрикивают невнятные ругательства и отчаянно бьют.

   Полупустая пачка сигарет летит с балкона, а молодые люди кубарем «вкатываются» в квартиру. Всплеск воды, что ударяет Кириллу прямо в лицо, а свет, излучаемый Болконским, нещадно бьёт по глазам его оппоненту.

   Сколько времени прошло – не ясно совсем, но сейчас они лежат на полу. Кирилл даже без следов увечий, часто дышит, смотря в потолок. А у Макара всё плывёт перед глазами, во рту сухость и привкус металла, кости нестерпимо ломит, отчего из груди вырываются невольные всхлипы.

   – Эй... - голос хриплый, режущий слух даже его обладателю, – может по... можешь?

   Кирилл переводит взгляд и хмурится, едва касаясь руки Макара. Вмиг парень ощущает лёгкость. Он словно оказался на мягчайшей перине. Перед глазами всё совсем поплыло и теперь светлее на несколько тонов. Кирилл поднимается на ноги, осматривает Макара и прокашливается.

   – Извини, – глупо хлопает глазами и отчего-то улыбается.

   – Ну, ты это, – Макар вдруг посмеивается, – ну ты и дебил.

   Хохот разнёсся по квартире. Они оба смеялись так громко, что казалось, будто соседи вот-вот начнут стучаться в дверь.

   – Ну и херня, – хохоча, комментирует Кирилл, – ты бы себя видел!

   – Да пошёл ты, – Макар утирает слёзы с глаз, а сам смеётся в ответ, – придурок ты.

   За окном вдруг сверкнула молния. Гром угрожающим раскатом прозвучал над городом. Макар и Кирилл ринулись к окну. Несколько молний ударяют по улицам. Тучи закружились в водовороте.

   – Выглядит как полная задница, – говорит Вербин и тут же вздрагивает от очередного удара молнией в асфальт.

   – А департамент там не хочет случайно заняться этой проблемой... – бормочет Кирилл, – м-да...

   – Ну, мы по факту-то сделать ничего не сможем.

   – Факт, – кивает Болконский.

   Раскат грома бьёт по ушам. Сигнализация чьей-то машины вдруг заходится в противном визге...